Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2015
В 1999 году, к 75-летию Анатолия Ивановича, я издала «Словарь исторической прозы А. И. Чмыхало», а в 2005-м — словарь «Литературный ономастикон (на материале дилогии А. И. Чмыхало)». Известный профессор МГУ Ю. В. Рождественский писал: «Лексика художественной литературы ХХ века требует серьёзного комментирования, так как в тексте этого бурного века многое ушло безвозвратно. Создание толково-энциклопедических словарей, объясняющих литературное творчество, поставит общество в относительно независимое положение от быстрой смены исторических концепций».
Словари для писателя имеют особое значение, много значат они и для исследователя. Лексикографический метод применительно к художественному тексту позволяет не иллюстрировать некоторые положения отдельными примерами, а взглянуть в целом на текст.
Дилогия «Дикая кровь» и «Опальная земля» посвящена периоду становления Красноярского острога и закрепления русских в центральной части Приенисейской Сибири. Герои — казаки Красноярского острога и «инородцы». Автор так собирательно называет всех нерусских персонажей. Само слово «инородец» зарегистрировано в письменных памятниках с XI–XIII веков со значением «единственно рождённый, единственный», к XVII веку приобретает значение «о нерусских, об иностранцах в русском государстве». Слово иноземец более позднее — с 1577 года, иностранец с XII века обозначало иноверца, а с XV века — жителя чужой страны. В современных толковых словарях литературного языка инородец обозначает «официальное название в дореволюционной России для представителей нерусской народности, обычно восточной окраины Российской империи».
Сейчас мы поговорим об антропонимах — личных именах героев дилогии.
Общее их количество велико — 372, героев — 293. Разница в цифрах вызвана наличием в текстах вариантов личного имени человека. Объём произведений не так велик: «Дикая кровь» — 352 с.; «Опальная земля» во второй, сибирской, части — 247 с., всего 599 с., то есть на каждую страницу текста их приходится 1,6 (только новых имён без учёта их повторяемости). Такое количество антропонимов создаёт впечатление большого эпического полотна. Использование автором поэтических антропонимов показывает его писательское мастерство.
Имена практически не повторяются, исключения — Иван (Иван Брюховецкий, Иван Дзиковский и Ивашко Арканов могут быть названы только именем) и Мерген, употребляющееся для обозначения Мерген-тайши и как прозвище начального князя киргизов Ишея. Константинко используется по отношению к сыну воеводы Герасима Никитина в «Дикой крови» и сыну атамана Родиона Кольцова в «Опальной земле». Иногда, казалось бы, одно имя имеет разную огласовку в тексте. Так, младшего сына Ивашки зовут Степанка, а имя боярского сына Коловского — Степанко. Однажды Харга-Варвара называет своего сына не Степанкой, а Стенькой, но, очевидно, чтобы не совпасть со Степаном Разиным, который в романе именуется как Стенька, ребёнка называют Стенько: что тебе Стенько, то и мне твоя тётка Ойла.
Общее количество действующих лиц в дилогии составляет около 300 человек. Автор искусно вплетает их в разные стороны сюжета, в тексте практически нет накладок, за исключением одного случая: в «Дикой крови» на странице 123 Артюшко Шелунин повествует о своём брате Жданке, с которым они пришли в Сибирь в поисках убийцы отца и который умер, не вынеся лишений: За ним мы и потянулись с братом Жданкой. Однако не вынес Жданко лютого холода и голода, по пути приказал долго жить. А дальше мы вдруг узнаём, что Артюшко Шелунин вместе со своим братом живёт в Бугачевской деревне: Давно не виделись, с той самой поры, как Артюшко из города перебрался в Бугачевскую деревню, где срубили избушку на двоих с братом и посеяли хлеб (с. 258).
Но самое интересное не в том, что автор не путается в своих героях, а что и читатель не задаётся вопросом: а это кто ещё такой?
Большое количество антропонимов связано с тем, что в дилогии поименованы не только главные герои, но и фоновые персонажи, не принимающие участия в перипетиях сюжета. Такой приём служит приданию достоверности повествования. Часть имён употребляется в тексте вообще один раз: Алексей, божий человек; Андрей Бунаков, Семейко Яковлев, Бориско Ульянов, Михайло Семёнов, Бучай и Точак, Дрока Стахеев, Евдокия, Зиновий Богдан, воевода Иван Лаврентьевич Салтыков, император Консю и т. д.
Герои делятся на главных, участвующих в сюжете, и эпизодических. Эпизодические повторяются в текстах и имеют свою, чаще одну, отличительную черту. Так, острожный воротник Оверко Щербак любопытен, братья Потылицины драчливы, Бошохту-хан воинственен и т. д. Это герои-маски.
Главные герои стоят в центре двух основных мотивов дилогии: военного противостояния и, как водится в романах, любовного. Неординарность текстов состоит в том, что эти герои не совпадают. Воинственная линия поддерживается рядом действующих лиц, но в разных её концах стоят начальный князь киргизов Иренек и атаман казаков Родион Кольцов. Два любовных треугольника составляют герои первого плана Ивашка Айканов и сёстры Ойла и Харга, герои второго плана — Куземко и Феклуша с Санкай. При этом Ивашка в остроге толмач, не казак, а Куземку верстают в казаки из гулящих только в конце повествования. Знаменательно, что герои любовного мотива — вымышленные, прототипами же героев, стоящих на линии противостояния, являются подлинные исторические личности.
Действие в любовных треугольниках развивается не по канону. Движущими силами выступают не «страсти», и в первую очередь ревность (ревности как таковой нет: Харга сама устраивает свидание Ивашки с Ойлой, зная об их любви; Феклуша, в которой ревность шевельнулась было, затем просто полна изумления: ведь она инородка!), не развитие чувств, а внешние события. Нетрадиционно и отношение к детям от неверных жён. Так, кровавый Шанда воспитывает единственного сына Ойлы Таганая как своего наследника, зная, что его отец — Ивашка. Для сравнения: в романе М. И. Ошарова «Последний аргиш» родовой старейшина любуется сыном: Сутулый, низкий, толстоногий Рауль смотрел на вытертые стружками пунцовые холки сына Кордона и любовно пощёлкивал языком: «…У-у, бел-локожий люча1». Такой подход автора можно оценивать по-разному, но, очевидно, возможна его квалификация как показ особого мышления людей при характерном для народа институте многожёнства. О чувствах героев дилогии мы знаем мало, мы часто даже не знаем, о чём они думают (в тексте почти нет внутренних монологов, не собственно прямой речи и т. д.). В основном герои говорят и действуют — повествование в целом напоминает театр, такова и расстановка действующих лиц. М. Веллер в книге (романе-инструкции) «Слово и судьба», когда говорит о современном театре, замечает: «Фигура режиссёра вылезает на авансцену. И режиссёр делается главным». Читатели произведений А. И. Чмыхало каждый «сам себе режиссёр». Хорошо это или плохо? Как кому…
Один из основных планов произведения — показ противостояния русской и автохтонной линий в Сибири. Это противостояние имеет несколько аспектов: военное, этническое, культурное,— а также его экономическую основу. Показан сложный процесс культурного сближения.
Русских и инородческих героев в дилогии приблизительно равное число: в «Дикой крови» — соответственно 92 и 88, в «Опальной земле» русских — 65, инородческих — 48. Имён русских в «Дикой крови» — 133, инородческих — 95, в «Опальной земле» русских — 89, инородческих — 55. Автор мастерски использует всё богатство личных имён для подчёркивания остроты противостояния русских и автохтонов, тяжёлого положения казаков.
Естественен вопрос о достоверности антропонимов дилогии.
Инородческие имена представлены киргизскими (алтырскими, алтысарскими, езерскими и тубинскими), качинскими, монгольскими, маньчжурскими (джунгарскими) и другими именами (Абакай, княгиня Абакай; Абалак; Айдыр, длиннокосый шаман Айдыр, шаман Айдыр; Айкан, Айкан Ишеев, Юрукта; Алтын, Алтын-хан, Алтын-царь, Золотой царь; Арыкпай, Арыкпай Тюленев; Атаях; Бабук, князец Бабук, Бабук Татушев; Байту, Байту-зайсани и т. д.). В наши дни многих из этих народов не существует (см. статьи аринцы, арины, енисейские кыргызы, хакасы, качинцы в «Енисейском энциклопедическом словаре», 1998). Но какой же язык в большей степени является наследником старой сибирской языковой культуры? Киргизы (кыргызы в другом графическом варианте, более распространённом в исторической литературе: вероятно, таким образом, с одной стороны, пытающейся их отграничить от современных «тянь-шанских» киргизов, с другой — идущей за источниками, так как заднеязычные к и х в древнерусский период до XII–XIII веков были только твёрдыми) населяли юг Сибири с начала нашей эры по 1703 год, когда они по неизвестной нам причине в большинстве откочевали в Джунгарию, где не смогли сохраниться как самостоятельный этнос и растворились среди монголов и маньчжуров. Эта трагическая, загадочная страница истории многочисленного народа волнует нас до сих пор, в дилогии рассказывается о предшествующих событиях. Впоследствии, на основе слияния качинцев, аринов (род ара) и остатков родов киргизов, сложилась народность хакасы (есть и другая точка зрения). Поэтому именно хакасский язык должен быть ближе других инородческому языковому пласту в дилогии. Однако антропонимы во многом носят, очевидно, вымышленный характер. Так, в словаре В. Я. Бутанаева «Хакасские личные имена» (1996) отмечены из них только 8.
Словарь В. Я. Бутанаева «составлен на основе данных ревизских сказок по хакасским родам за 1858 год», хотя отсутствие их в словаре ни о чём не говорит, так как «у хакасов бытовала своя система личных имён, количество которых превышало несколько тысяч. Многочисленность их объясняется тем, что, во-первых, младенца не называли по имени умерших, и, во-вторых, любое слово могло стать антропонимом».
Интересно, что этот факт бытования личного имени обыгрывается в романе «Дикая кровь». Ивашко, один из главных героев произведения, киргиз, не знающий своих родичей и приехавший на Красный Яр из Москвы, приглашён на охоту киргизскими князцами, среди которых одного, незнакомого ему ранее, зовут Юруктой. После отъезда князца выясняется, что это его отец — Айкан Ишеев. Герой спрашивает: Но почему вы зовёте отца Юруктой? — А он и есть юрукта — сборщик ясака.
Некоторые из антропонимов, используемых в произведениях, явно более позднего, нежели время действия, происхождения: так, Ойла — это хакасский вариант русского имени Ольга, Тойна — вариант имени Тоня (по другим источникам — Дуня),— однако русские имена вошли в хакасский язык только после крещения хакасов: «Процесс насильственной христианизации населения Хакасии начался… в середине XVIII в.» (Бутанаев).
Некоторые киргизские князья в романе имеют фамилию (Ивашка Айканов, Айкан Ишеев, Шанда Сенчикеев и др.), хотя процесс появления фамилий относят обычно к более позднему времени: «Со второй половины XVIII в., в связи с учётом ясачного сбора, среди хакасов были введены фамилии. Они произошли от имён глав семейств, имевших самостоятельное хозяйство» (Бутанаев). Все «фамилии» являются трансформацией имени отцов князей (Ивашка — сын Айкана, Айкан — сын Ишея, Шанда — сын Сенчикеея и т. д.). В этом видится прямая аналогия по форме с архаическими отчествами (патронимами) в романе: Родион Иванов, Константин Родионов, Василь Игнатов («Опальная земля»). Фамилии же русских воевод, атаманов, князей, боярских детей и даже некоторых простых казаков не мотивированы именами отцов: воевода Данила Григорьевич Загряжский, атаман Дементий Андронович Злобин, князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, боярский сын Степанко Коловский, казак Тимошко Лалетин и др. В этом отношении двойственно имя одного из главных героев «Дикой крови» — Ивашки, как и его положение — киргиза по рождению, воспитанного русскими казаками: с одной стороны, он именуется как Ивашка Айканов (сын Айкана), с другой — его называют Иван Архипыч — отчество по имени приёмного русского отца воеводы Архипа Акинфова.
Имена русских казаков, по словам А. И. Чмыхало, также подлинные — заимствованы из ревизских сказок. Однако, как и имена инородцев, они относятся к более позднему периоду.
В художественных текстах мы можем говорить о достоверности исторической и художественной. Имена действующих лиц дилогии, несомненно, обладают художественной подлинностью.
В анализируемых текстах используются и имена исторических лиц. Из ряда представленных в исторической литературе вариантов автор выбирает одно, обычно приближенное к читателю, не архаизует антропонимы.
Так, писатель выбирает имя Иренек, а не Иреняк (более употребительное историками), также русифицированный вариант Еренячко, Ишей, Номча, Гомбо Эрдени, Лопсан, Данжин и др. Надо признать, что как произношение, так и написание этих имён в русской традиции не устоялось. Даже имя Чингисхана имеет графические варианты: Чингиз-хан, Чингис-хан, Чингизхан; Чингиз и Чингис,— все эти варианты даются А. И. Чмыхало, что, с нашей точки зрения, является результатом недосмотра литературного редактора и корректора.
Интересно используется писателем пара именований: Алтын-хан как династическое имя правителей северо-монгольского (Халхасского) княжества, находившегося в верховьях Енисея с конца XVI века до середины ХVII века (многие считают, что именно это государство было прообразом Хакасии), и Белый царь, обозначающее русского царя Алексея Михайловича. Оба антропонима вошли в хакасский национальный фольклор, но первый используется в тексте через транскрипцию, второй — в виде Ах хан, калькой (поморфемным переводом) с которого и является именование Белый царь.
Некоторые подлинные имена русско-украинских исторических лиц в системе художественного произведения звучат как говорящие. Например, Многогрешный (Василий) — украинский полковник, забивший до смерти свою любимую жену, выступивший со своим братом — гетманом Демко — против Москвы и глубоко раскаявшийся.
Очевидна и динамика личных имён в дилогии.
Действие продолжается длительное время, герои взрослеют, стареют, меняют свой официальный статус. Движение образа отражено в антропонимах. Так, главная героиня в начале повествования именуется Феклушенька, затем Феклуша, Фёкла, Фёкла Коловская, Феклушка Степанкина и в конце повествования — тётя (тётка) Фёкла; Родька, Родион, Родион Кольцов, атаман Кольцов, Родион Иванович, Родион Иваныч, Родионко (Родионка) Кольцов, Родивон, Родион Иванов, Родион Иванович Кольцов.
В именах отражается процесс их русификации при использовании в русской языковой среде: Иженей — Иженейка, Ишей — Ишейко, Ойлан — Иланка, Иренек — Еренячко; Харга — Варвара, Санкай — Глафирия. Последние два варианта связаны с крещением инородцев и принятием ими параллельно с уже имеющимся христианского имени. Надо отметить, что Харгу неоднократно после крещения называют Варварой, Санкай же только один раз названа Глафирией. Варьируются имена в дилогии и в зависимости от изменения роли персонажа: так, например, сын Куземки и Санкай в Красноярском остроге зовётся Илейка (Илья), в улусе он именуется уже как Илке или Илке-нойон.
Таким образом, и эти варианты имён используются автором для создания образа. Русифицируется по ходу повествования и имя брата украинского гетмана Василя Многогрешного: Василь Гнатович, Василь Игнатович, Василь Игнатьевич, Василь Игнатов, Василий Игнатьевич.
Очевидна стилистическая выразительность собственного имени в дилогии.
В женских инородческих именах писателем задействованы фоностилистические средства русского языка. Так, сёстры-качинки названы Ойлой и Харгой, одна из сестёр любимая, другая — нелюбимая. Русскому читателю не нужно рассказывать, какая кто, достаточно услышать их имена. Интересно, что портрета Харги нигде не приводится, вообще о ней ничего особого не говорится («ухватиста» в работе), но она показана на фоне женственной, очаровательной Ойлы. Как выглядит по сравнению с ней Харга, нам понятно по её имени (после крещения она приняла имя Варвара, тоже хорошо!).
Распространённые варианты русского имени — имя с фамилией и одно имя. Но у именитых жителей острога это полное имя, у простых казаков, посадских, гулящих людей и т. п.— героев низших сословий — с суффиксом «к»: Алексей Сумароков, Сумароков; Андрей Дубенской (Дубенский), Ондрей Дубенской, Дубенской; Оверко Щербак — Оверко, Тимошко Лалетин — Тимошко, Ульянко Потылицын — Ульянко, Якунко Торгашин — Якунко. Эти варианты относятся не только к фоновым персонажам, но и к центральным героям повествования. Исключение, пожалуй, только одно: Степанко Коловский — Степанко — именование боярского сына. Таким образом, эти варианты имеют стилистическое различие, характеризуя героя по социальному статусу. Когда приводится вариант имени с суффиксом «к» по отношению к «именитым» людям, создаётся эффект пренебрежения, в этих случаях характеризуется говорящий, маркируется его личностное отношение: например, Феклушка Степанкина (в речи Конcтантинки Никитина), атаман Родионко (в речи Артюшки Шелунина), (целовальник) Харька (в речи Верещаги), Васька Многогрешный (в речи Загряжского). Этот же стилистический эффект приобретают русские личные имена в устах инородцев: поп Митька (в речи Курты и Санкай), воевода Данилка (в речи Шанды), (атаман) Родионко (в речи Бабука и Мунгата).
Такие же имена, обозначая детей, имеют уменьшительно-ласкательное созначение: Степанка, Ермилка, Бронко, Митяйка, Илейка. Особое имя как детское употреблено Верещагой по отношению к атаману Родиону Кольцову — Родька и т. д. Есть в романе и другие деминутивные имена с положительной (ласкательной) окрашенностью: Феклуша, Феклушенька, Степанушко. Следует отметить использование автором в эпизоде разгрома Канского острожка кровавым Шандой официального именования маленького острога для создания сильного подтекста («зарезали ребёночка»).
В общей стилистической тональности исторического романа диалектизмы, просторечия также служат созданию исторического колорита. Примеры диалектных вариантов личного имени: Родивон (Родион) (звук [в] в интервокальном положении), Олферий (Алферий), Ондрей или Ондрюшко (от Андрей и Андрюшко), Вахрушко (от Варфоломей) передают оканье. Есть также особые диалектные формы личных имён: Ивашко (от Иван), Илейка (от Илья), Стенька (Степан), Харя (Харитон) и др. Просторечные варианты имён: Андронович (использование в качестве именования одного отчества), Михайл Иванычу, Василь Игнатович и др.
Два имени имеют переносное значение — они используются как боевой клич: «Номча!» — кто-то выкрикнул боевой клич киргизов. «Ишей!» — гулко понеслось по зацветающей долине Нени и Уйбата.
Ср.: у Г. Сенкевича в «Крестоносцах» при описании борьбы поляков с орденом приводятся также боевые кличи: «Грады! Грады!» — понёсся во весь опор на крестоносцев и т. д. Но никто не пал ещё из прославленных польских рыцарей; выкрикивая имена своих патронов или родовые кличи, они шли вперёд в шуме и смятении…
Большое значение имеет околоономастическая лексика (нарицательные имена, закреплённые за каким-либо именем собственным) в дилогии.
Постоянные приложения (постоянные эпитеты) характерны как для русского, так и для хакасского фольклора. Имена фольклорных хакасских героев, как правило, двух-трёхсловные. Богатыри носят титулы: хан-царь, тайшы-царевич, мерген-стрелок; например, «Ах хан — Белый царь; Алтын-хан — Золотой царь…» (Бутанаев, 1996). В произведениях А. И. Чмыхало: хан, батор, тайша, контайша, зайсан, княгиня, князец и т. д.; Тушету-хан, Алтын-хан; Церен-батор, Дага-батор; Сенге-тайша, Лопсан-тайша; контайша Богатур; Байту-зайсан; князец Бабук, князец Бехтен; Дурал-табун; княгиня Абакай и т. д. Сформированные таким образом имена соотносятся с русскими формульными именами: атаман Дементий Андронович Злобин, пятидесятник Дементий Тюменцев.
Как околоономастическая лексика выступают в инородческих именах слова старик и старый: старик Торгай и старая Тойна,— которые напоминают фольклорный постоянный эпитет. Интересно, что в восточной культуре на уровне слова-титула выступает выделение людей преклонного возраста. И на этом фоне звучит русское — бабка Прасковья.
Особым образом в дилогии именуется шаман: Айдыр, шаман Айдыр, длиннокосый шаман Айдыр,— где указывается постоянный эпитет и обозначение социального статуса человека — шаман. Некоторые околоономастические имена имеют единичное употребление: Дурал-табун, Буданай-хатан, Хара-хула и др.
Околоономастические нарицательные имена в русских антропонимах могут быть титулатурными: князь, боярин; могут обозначать профессию, должностное или социальное положение человека: целовальник Харя, палач Гридя, острожный воротник Оверко Щербак, челядник Киприянко; могут обозначать принадлежность к этносу: Ивашко-киргиз, иноземная девка Санкай, черкас (т. е. украинский казак) Юхим, нехристь Курта; иногда же эти слова обозначают какую-либо внешнюю черту человека: одноглазый Курта. В некоторых случаях околоономастическое имя придаёт пейоративную (отрицательную) окрашенность: безверь Курта, кривой Федька, киргизятин Ивашко. Интересно, что безверь, нехристь относятся только к Курте, хотя большинство инородцев в повествовании — нехристи. Но это понятно: околоономастическая лексика имеет сюжетообразующую функцию, так как Курта, будучи некрещёным, незаконно стремится выкупить у попа крещёную девку Санкай.
В дилогии есть частотные околоономастические имена. Например, слово атаман употребляется при обозначении трёх атаманов и восьми антропонимов; слово воевода — для обозначения семи воевод и одиннадцати антропонимов. Есть же околоономастические имена, употребляющиеся только при обозначении одного героя: челядник Киприян, воротник Оверко Щерба. Околоономастические имена служат идентификации героев читателем. При таком количестве имён текст не становится трудновоспринимаемым, легко читается. С другой стороны, околоономастические имена по аналогии с фольклорными постоянными эпитетами дают характеристику герою. Они же позволяют писателю уйти от тавтологии.
В дилогии есть так называемые семейные имена (фамилии): Кольцо (Тридцать лет прослужил атаманом в Красноярском остроге, тридцать лет прострадал сам и промаял казаков Родион Иванович Кольцов, выходец из удалой семьи Кольцо, пошедших в неведомую Сибирь в давние года, ещё при Ермаке свет Тимофеевиче), Кольцовы; Злобины; Многогрешные; Потылицыны и др.
Некоторые варианты имени выступают в анализируемых произведениях в характерологической функции, так как реализуются в речи отдельных персонажей. Так, Родиона Кольцова Родивон называет только Верещага («Дикая кровь»); Фёкла («Опальная земля») единственная называет Многогрешного русифицированным именем Василий Игнатьевич. Только воевода Данило Григорьевич Загряжский в «Опальной земле» использует устаревшие патронимы (Василь Игнатов, Константин Родионов). Поскольку воевода — лицо официальное и использует эти варианты отчеств он в официальной обстановке, то эта индивидуальная черта создаёт стилистический эффект употребления имени в деловой речи.
Некоторые собственные имена имеют в анализируемых произведениях большое количество вариантов. Так, девять вариантов именования имеет атаман Кольцов: атаман Родион Кольцов, Родион Иванович Кольцов, атаман Кольцов, Родька, Родион, Родивон, Родионко, Родион Иваныч, Родион Иванов; семь вариантов — воевода Загряжский: Данило Григорьевич Загряжский, Данило Григорьевич, Загряжский, воевода Данило Загряжский, Данило Загряжский, Данилка, воевода Данилка Загряжский и т. д. Некоторые же антропонимы центральных героев вариантов не имеют: например, Куземко, Маганах. Косвенно это указывает на их открытость, простоту характера.
В дилогии используются дохристианские славянские имена: Жданко, Семейко, Гридя, Верещага (имя-прозвище). Эти имена мы рассматриваем как историзмы. Как архаизмы фигурируют в дилогии формы личного имени с суффиксом «к», оканчивающиеся на «о»: Вахрушко, Жданко, Ивашко, Тимошко и др. Так же, как архаизмы, рассматриваются устаревшие патронимы.
Немногие антропонимы инородцев в дилогии имеют переводы: Харга — «ворона», Мерген — «стрелок», Алтын-хан — «Золотой царь»: А имя моё качинское — Xapгa, что по-русски значит «ворона»; Тебя звали Ишей, но ты носил прозвище Мерген, что по-монгольски означает «стрелок»; Но они слепы, словно щенята, и глупы, если верят старому хорьку Гомбо Эрдени, присвоившему себе громкий титул Золотого царя; И выходит так, что Алтын-хан по-нашему Золотой царь? Отсутствие переводов акцентирует противопоставление инородческих и русских имён.
В традиции русской литературы использование личных имён без переводов. Перевод собственных имён обычен только по отношению к индейцам (Чингачгук — Большой Змей и т. д.), это создаёт ситуацию некоторой гордой, но примитивной культуры. Иногда в переводах современных зарубежных текстов, по сюжету связанных с восточной культурой (Японией и Китаем), допускается и перевод некоторых женских собственных имён. Так, например, в романе Цутому Минаками «Картинка в волшебном фонаре» — Цветочек, Яшма, Сапфир и др.; в романе Роберта ван Гулика «Красная беседка (достоверные истории средневекового Китая)» — Осенняя Луна, Зелёный Нефрит, Серебряная Фея и др.; в его романе «Призрак в храме»: Потом помощник судьи вспомнил о женщине по имени Нефрит и её таинственном послании, найденном ими в шкатулке из чёрного дерева… Покажи девушке этот знак. Зовут её Весеннее Облако. В романе Ж. П. Трошева «Большой Ошар» есть случаи параллельного употребления имени в переводе: Вот-вот проснётся наша Вера-Чапича 2… Дослушайте сына Чабуна, молодого куркогира Микпанчу, у кого первым учителем был отец, вторым — Тымани, а третьим — большой Ошар… Мы скорбим, что жизнь смелого тунгуса по имени Утро 3 кончилась…
Ср. Г. Сенкевич, «Крестоносцы»: Двое повадились к ней: молодой Вильк, сын старого Вилька из Бжозовой, и Чтан из Роговиц…— Первый пускай на других воет 4 и т. д. Н. Г. Михайловская замечает: «Обыгрывание семантики антропонимов преимущественно базируется на его сопоставлении с нарицательным словом».
Итак, в антропонимах дилогии показана острота противостояния через приблизительно равное количество русских и инородческих имён. Онимы в дилогии можно рассматривать в трёх аспектах: как поэтические; как следующие основной стилистической тональности произведений — созданию исторического колорита; как образующие внутреннюю ономастическую систему в дилогии и в каждом тексте в отдельности.
Таким образом, ономастическая система дилогии представляет собой прямое соответствие системе внелитературной лексики произведений: онимы соответствуют историзмам, архаизмам, экзотизмам, диалектизмам и просторечию. Анатолий Иванович Чмыхало выступает в дилогии как писатель-мастер, создатель действительно художественного текста.
1. Русский.
2. «Птичка».
3. Тымани — утро (эвенк.).
4. Вильк (wilk) — волк (польск.).