Опубликовано в журнале День и ночь, номер 5, 2015
* * *
За каждым из нас остаётся Донбасс,
за каждым охотится пёс АТО,
и лица погибших не скроются — с глаз
долой. И грядущее наше — темно
и пусто. Пусть подали солнечный Крым
в хрустальном фужере, но слышится хруст
кровавых костей за сверканьем витрин,
и каждый о мире вещающий — трус.
Над нами мерцает обманчивый Минск,
но новый Одессе назначен сатрап.
И только для избранных — совесть и риск,
и гроб для того, кто не гнулся, как раб,
меняя то цезаря, то батальон,
играя в войну, как в бильярд и лото.
И сердце немногих пылает углём,
пусть прибыльно петь о сраженье святом.
За каждым из нас и Славянск, и Донецк,
и помощи ждать не приходится. Шквал
огня достучится до наших сердец,
и всё объяснит раскалённый металл.
* * *
Я знаю: не дантовский брезжил размах
в судьбе моего поколенья,
но падало грозное слово «Аллах» —
и отрок вставал на колени.
А лик Богородицы таял и ник
в октябрьской братской расправе,
и тысячи имя меняли на «ник»,
кумир Интернета прославив.
Пусть истина тлела на всех языках,
блуждала в заветах и притчах,
но в нашей эпохе такая тоска,
что новых попросишь опричнин,
ведь нет тяжелее сутяжных времён,
где смешаны правда и кража,
и даже на сердце пророка углём
написано: «Всё на продажу».
Гагарин
Посланник, который заговорил
на том языке, что ещё не познан,
Гагарин, послушайте: мы горим!
Но поздно
просить о пощаде, писать в ЦК.
Цикутой уже напоили лучших,
страну завещали отказникам
до путча;
мы отдали космос, и мир, и хлеб,
Гагарин, а как же на Марс хотелось!
Ведь вы с Королёвым могли без скреп
уделать
завистников, скептиков и глупцов.
Следила Земля, затаив дыханье,
за тем, как становится мудрецом
механик,
как ангелом делается пилот,
несущий к созвездиям мысли вызов,
и время застыло в руке, как плод,
без ризы…
Без визы Вы стали на «ты» со всем,
что ныне у нас не ценней, чем ветошь,
простая душа средь небесных тел,
воспетый
мильонами уст бригадир стихий.
А ныне вернётесь — чем внуки встретят?
И гимн вроде тот же, но вот стихи…
То ветер
сменился, и новый у нас обком,
сценарии пишутся в Голливуде.
«А колокол, братцы, звонит по ком?» —
По людям.
* * *
Над Москвою огромной стоят облака,
устремляют берёзы листву в синеву.
Этот мир ещё жив, ещё дышит, пока
неизвестный стрелок натянул тетиву
и река по камням расстилает рукав;
тёмный шлем старой церкви в засаде застыл.
Этот мир ещё жив, но, до смерти устав,
он вот-вот упадёт. Словно воздух — тротил,
словно все тормоза на Земле подвели
и последний отпущенный полдень горит:
золотые цветы, молодые шмели,
но уже приготовил объятья Аид.
Рыбаки разложили закуску и ждут —
скоро клюнет карась, а в кустах соловей
заливается всласть, не считая минут,
но выходит гроза на весёлый хайвэй,
и взорвёт горизонт фиолетовый блеск,
будут сброшены маски, Сатурн обнажит
окровавленный клык, и тревожный бурлеск
разыграют в разорванном небе стрижи.
Подождём: подступает к порогам потоп,
но так сладко дышать, предвкушая финал…
А в зените — звезды умирающей сноп
прячет тайны, которые ты не узнал.
* * *
Такая короткая жизнь —
проходит, как лето в Крыму.
Кому мы сказали: «Держись!
сейчас подниму, обниму…»?
С кем пик покорили, где снег
сияет, пошли на Афон?
Кто призрак, а кто человек?
Всё мимо, и всё под уклон:
один укатил за бугор,
другой тихо сходит с ума.
Спасают лишь хлеб и кагор —
родные пусты закрома,
застроены все пустыри,
растрачены все матюки.
Кому мы шептали: «Бери
печальной свободы ростки…»?
Кто скажет, что прожил не зря
те страшные годы? Но ждут
паром, горизонт и заря.
А может — блиндаж и редут.
* * *
Е. С.
Сегодня приснилось: мой город
избавился от черноты,
и стали глаза светофоров
нездешне, янтарно чисты.
Мне снилось: мы едем в трамвае,
и возле Покровских ворот
то башня ли сторожевая
ладьёй древнерусской встаёт?
И наши ли сблизились локти,
и наши ли взгляды сошлись
на радостном том повороте,
где плыл ослепительный фриз?
Где врал о ворах Гиляровский
и площадь под снегом грустит,
стеснялись мы, словно подростки,
признаться, что нам по пути
в потерянной нашей, хрустальной,
печальной, молчальной Москве
за тем, что останется тайной
(пока не кончается свет),
среди колоколен, и арок,
и двориков, где кирпичи,
как арфы звучат и гитары,—
забывчивые москвичи.
Нам время являлось без фальши
и пошлых следов новизны,
так пусть побеждает и дальше
не серость сознанья, а сны.
Ведь верно, что так мы и видим
друг друга (на то и судьба),
тоску по родной Атлантиде
в толпе прочитав по губам,
и, может, нас прежде венчали
под сводом Святого Космы,
и дьяк с голубыми очами
читал, запинаясь, псалмы?
Но хочется в сказке остаться,
замкнуться бульварным кольцом.
И кажется: мы — это царство,
рассеянное свинцом,
и нас собирают по крохам,
как редкий заморский товар,
в движеньях, признаньях и вздохах
вознёсшихся ввысь закомар.