Опубликовано в журнале День и ночь, номер 5, 2015
Мой дед
Мой дед ругался по-немецки —
Всё потому, что был в плену.
Боялся он бесед простецких
Про ту великую войну.
Не дезертировал с позором
И никого не предавал.
Но откровенных разговоров
Сам о войне не затевал.
Кто виноват, что в сорок пятом,
Когда последний бой затих,
Он выжил в том плену проклятом —
Один на тысячу других?
Потом среди глуши еловой,
Где горький смрад от лагерей,
Мой дед познал, что сип валoвый1
Страшней каких-то матерей.
Когда прорвался луч свободы,
Дед возвратился в отчий дом —
Из довоенных счетоводов
Обычным сельским пастухом.
А что ему?.. С улыбкой детской
Под пенье злющих комаров
Он матерился по-немецки
На заблудившихся коров.
И у Бурёнки или Зорьки
С утра не лезла в рот трава:
Какого хрена после дойки
Летят заморские слова?
У гроба не было оркестров,
Не рвали залпы тишину —
Лишь две медали с тусклым блеском,
И те — за финскую войну.
А на поминках по-соседски
Сказал мне кто-то: «Знай, пострел,
Твой дед ругался по-немецки,
А вот по-русски не умел…»
* * *
Разлуку нашу выдумал я сам,
На месяц в город детства улетев,
Где встречи по забытым адресам
Напоминают радостный напев.
Хотелось отдохнуть от суеты,
Отбросив ком бессмысленных забот.
Но каждый день ко мне приходишь ты,
И память снова в путь меня зовёт.
И город, где мальчишкой мяч гонял,
Меня, наверно, больше не поймёт.
Ведь я так быстро от него устал
И рвусь на свой обратный самолёт.
* * *
Душа моя спала тяжёлым сном
Уставшего больного человека.
Из года в год весна просилась в дом,
Но всё напрасно. Сомкнутые веки
Не двигались, немую боль храня.
На куполах тускнела позолота,
И в окнах часто не было огня,
В руках — тепла, а в мыслях — поворота.
Календари менялись на стене,
И в Новый год произносились тосты.
Душа, подобно порванной струне,
Молчала. Расходились гости,
Сказав свои дежурные слова,
Спросив о состоянии здоровья.
В саду торчала сорная трава,
Дожди на крыше расщепили кровлю.
Ей было абсолютно всё равно.
Катилась мимо жизнь, как сани с горки.
Но ты вошла и, распахнув окно,
Впустила ветерок, немножко горький.
И флейтой зазвенели голоса,
Изгнав в небытие дремоту злую.
Замок открыла, накормила пса
И разбудила душу поцелуем.
* * *
Губами, распухшими от поцелуев,
Мне лето горячие клятвы шептало.
Как в озеро светлое, в юность былую
Я в прежних мечтах опускался устало.
А лето транжирило жаркие вздохи
И томные взгляды роняло беспечно.
Я серым воробышком склёвывал крохи,
Как бусинки звёзд на пути своём млечном.
А лето кружило цветастою юбкой
И в огненном танце улыбкой сверкало.
Я впитывал старость, как мягкая губка.
А надо бы юность — бокал за бокалом…
* * *
Волосы твои у нашей осени
И большие серые глаза.
Золотые листья ветры сбросили,
И осталась хрупкая лоза.
А дожди идут, не унимаются,
Стук холодных капель тело жжёт,
А она надеждой утешается:
Может быть, тепло ещё придёт?
Мне близка печаль необъяснимая,
Беззащитность чистых тихих снов.
Как же мне спасти тебя, любимая,
Уберечь от будущих снегов?
* * *
Чужие лица в городе пустом.
Так много лиц, что можно заблудиться.
Зима, игриво завиляв хвостом,
Бросает снег, не вглядываясь в лица.
И в мутноватом свете фонарей
Рук не согреть и душу не оттаять.
Метель, как стая пьяных егерей,
В последний угол загоняет память.
Мне одиноко в городе большом
Без нежных рук и губ твоих горячих.
Зима, своим серебряным ковшом
Разбрасывая слёзы, тоже плачет.
И я, как неудачник на лыжне,
Раздавленный и весь мохнато-белый,
Плетусь куда-то. А навстречу мне
Метель кружится в пляске оголтелой…
Стряхнув с одежды снег, иду домой
И спать валюсь, сославшись на усталость.
Как пудели, мы с белою зимой
Обнюхали друг друга и расстались.
* * *
Я всех простил, и мне легко.
Своей обиды чёрный камень
Забросил в небо далеко,
И он исчез за облаками.
Я всех простил и смог понять,
Какою заплатить ценою,
Чтоб так же поняли меня
Однажды преданные мною.
…………………….
1. Сип валовый — ругательство свальщиков леса.