* * *

У нас язык на всех один,
И все на нём поют и пашут,
И говорят: ты здесь ходи,
А там — ползи по-черепашьи.

Ты — в колее. Не потому,
Что говорил словами теми,—
А было тесно в терему,
И мысль выстукивала темя,

И ты бы с радостью — в леса,
Но выйти было — только боком,
И вот — сухая полоса,
Где след ложится неглубоко

Где ни черта не разобрать…
Пускай бы слякотно и грязно —
Ты ждёшь дождя, как Божью рать,
Чтоб в этой пропасти завязнуть,

Пускай не сбыться до конца,
Но в путь свой след впечатать крепче.
И отливает зеленца
От пыльных трав чужих наречий,

Ты говоришь: мостите мной!
И кроет ямы плоть живая.
…А где-то в тереме темно,
И в окнах свеч не зажигают.

* * *

Ночью бывает каменно и светло.
Я цепенею в зеркале монитора,
Будто во мне окончила счёт контора,
Пересыпавшая в кассе добро и зло.

Дёрганый голос в наушниках воздух пьёт,
Кажется — эта запись бежит обратно.
Можно летать — я слушаю их полёт —
Самым свинцовым летательным аппаратам.

Уравновесились чаши, затихли стрелки,
Маятник покачнулся и тоже замер.
Чёрное/белое, истина/ложь — так мелко,
Если увидел главное не глазами.

Бога не может быть — падают самолёты,
И умирают дети. Всё это в стороне.
Я же храню невинность, в прочем — грешу без счёта.
После — умру, конечно. Бога не может не…

А в темноте вздымает звёздные уши Рысь,
Время идёт дождями, вперёд, по капле.
И разговоры (с тобой) так плавно уходят ввысь,
И так беззвучно падают дирижабли.