Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2015
Триптих
Блажен, кто верует,
тепло ему на свете!
1.
Весна-дворняга солнечным
оскалом
Зиме грозила: «Береги бока!»
Пригожий лик под ледяным забралом
Таить устала стольная река,
И лопнула морозная тесёмка.
Шлем по теченью сбросив за спиной,
Приподнялась Москва. С утра позёмка
Котлы проталин сдобрила крупой,
Над варевом холодным покружилась
И сникла у Варваринских ворот.
Сдаваться к воеводе шёл на милость
Стрелец помятый, выпятив живот
И вздёрнув к небу бородёнку злую.
Нещадно сабля била по бедру:
«Посеял берендейку, закукуют
Обратно в Тверь… Рассола бы нутру…»
Стряхнув с обувки ладной комья грязи,
Торговый люд растёкся по рядам.
Мостки скрипели: нёс корзины Власий,
Тюки — Емеля, осетров — Богдан.
Материя разложена по штукам,
Бери любую — не жадись, плати.
Моченья и соленья, связки лука,
Бочонки мёда, пирогов ломти…
Глаз маслится от снеди изобильной!
Весна-дворняга, изойдя слюной,
На жарких лапах кралась мимо мыльни
С окошками из плёнки слюдяной.
2.
Дверь — нараспашку, ноздри
дразнит запах
Замоченных в кадушке пряных трав.
Случайный разговор о тайных знаках
Подобен пару — сути не вобрав,
Легко клубится, проникает в сени,
На улицу с берёзовым теплом.
Ярыга лечит веничком колени
И ведает собрату о былом:
— Как помню, прошлогоднего июля
Окрест стояли добрые деньки.
Паломники чрез мост перемахнули
И подались к иконе напрямки.
Всяк нёс с собой хворобину,
болячку,
Моление за ближнего в нужде.
С ворот спустили Божью Матерь в качке
И вознесли в шалаш из трёх жердей.
Вокруг толпы природа благолепнa:
Щебечут птахи, ясен Божий свет…
Как Феникс, восстающий вновь из пепла,
Нагой Василий вышел, тощ и сед.
В глазах его горел нездешний пламень.
Взмахнул рукой — так бьёт одним из крыл
Орёл врагов — с коротким свистом камень
Икону чудотворную сразил!
Трепали кощуна Богдан и Власий,
Емеля помогал — ударь да пни.
Старик хрипел: «Помилуй, Христе Спасе…
С ея ты краски слой отколупни!»
3.
Не люди, а мятущееся стадо
Ярилось — кто ж им вставит удила:
«Нагого вусмерть измохратить
надо,
Бить образá — бесовские дела!»
Стрельцы ватагой мчались на подмогу.
Один, с козлиной вострой бородой,
Икону подхватил и краски кроху
Поддел ногтём, открыв начальный слой.
Взлетело вороньё со всей округи —
Загнал их в небо заполошный крик:
«Нечистая икона, братцы, други,
Под матерью с младенцем — адский лик!
Молились Сатане мы…» Трижды битый,
Нагой был поднят сворой палачей:
Чернее смоли впалые ланиты,
Ручьями кровь текла с его плечей.
Меж Верой и безверьем — мрак и пропасть.
Не тайный знак, а истина жила
В юродивом, невиданная кротость
Из глаз его на грешных снизошла
И осветила лаской Божьей лица,—
Ярыга смолк и ковш поднёс к устам.
Окликнула стрельца отроковица:
«Нашлась пропажа, сей же час отдам!»
На ледоход весна глядела с кручи —
Тяжёлый бег огромных белых плах.
Потом с небес хвостом смахнула тучи,
И вспыхнули кресты на куполах.