Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2015
* * *
Вера, надежда, любовь —
это крайности, крайности.
Что ж, не проси и не бойся, не будь дураком.
Что нам с тобой эти встречи и эти случайности? —
Две пустоты собрались за плохим коньяком.
Жизнь продолжается под фонограмму лажовую:
Хочешь — подпой, а не хочешь — терпи, не любя.
Сердца комок — измочаленный, рваный, изжёванный —
Выплюнуть, выблевать, вырвать его из себя.
* * *
Наталье Елизаровой
Смотришь на нелюбовь, а потом
говоришь: «Забей!»
Что ли, плакать, красавица? Ну не нужна — и что?
Кто-то должен под старость в парке кормить голубей,
Доживать-куковать с собакой или котом.
Не мечтай: «Будет лето, возьму тебя в Коктебель…» —
Не возьмёшь, потому что не даст ни обнять, ни взять.
Говорю тебе, в парках много некормленых голубей,
А вот тот, на кого ты смотришь,— на того и глядеть нельзя.
И не надо, и что, нелюбовь ни зла, ни добра,
Вот идёт человек, пусть идёт себе стороной.
Не из глины твоей он, ты не из его ребра,
Так чего же всё шепчешь ты: мол, говори со мной?
* * *
В каких скорбях Овидий бедный мой!
Как под спиной мягка овечья шкура,
И чёрен хлеб, и влажною зимой
Моря глядят и ветрено, и хмуро.
Какой любви мы все принадлежим!
Нам ноябри выматывают душу,
Но горечь мы вином разоружим
И над огнём беспечным и чужим
Глухие песни примостимся слушать…
Какая мука, tristia, тоска!
Вот ты сидишь на берегу печальном,
И меркнет лира около виска.
В краю пустом, безрадостном и дальнем
Как не заплакать сердцу чужака,
Коль явственно Эллада далека
И шаг один — ко мгле первоначальной?
………………………………………………………………………………………………………………………………………….
* * *
Сегодня мне довольно скверно,
Болит пустая голова —
Антициклон, мой друг, наверное,
И у него свои права.
Сегодня мне почти спокойно —
Как будто сплю, не жду вестей,
Живу светло, благопристойно
И без особенных затей.
Леплю вареники, читаю,
Слегка ругаю холода.
И до утра в окне не тает,
Горит, горит моя звезда.
* * *
— Разменяешь любовь на
усталость
И научишься просто молчать,
Чтоб тебе по губам не досталось
От того, перед кем отвечать.
— Всё постыло. Опущены руки
И умыты, и сердце в золе.
Нет такой небывалой разлуки,
Чтоб не встретила я на Земле.
Мир трясёт лихорадка дурная,
Что ни тронь — всё в огне и в дыму.
И стою — не своя, не родная
И не нужная здесь никому.
* * *
Женщина ищет —
прильнуть — плечо,
Сердце её болит,
В нём непрерывно и горячо
Зверь пустоты скулит.
Лишним себя ощути ребром,
Костью — в собачий лай.
Плача обыденным серебром,
В сердце стоит смола.
В ранке, которую выгрыз зверь,
Выпустил кровь-руду.
Женщина ищет из мира дверь —
И из беды в беду.
* * *
Он приснился под утро —
светлоголовый друг,
Птичий, Божий, тонкий, и очи его — моря.
Почему-то плакал, потом отключился звук.
Я, проснувшись, курила, сама с собой говоря,
А потом на работу спешила, потом — пешком
До ближайшей церкви, потом в аптеку, потом
В магазин — за табаком, за кофе и коньяком,
А затем, как сомнамбула, тело тащила в дом,
Чтоб до ночи мутной сидеть и глядеть в окно,
Сигарету за сигаретой тянуть, и пить,
И твердить, что мне — ну конечно же, всё равно,
И чему там быть, и зачем там чему-то быть…
* * *
Валентине Беляевой
золотиночки мои, серебрушечки
никому мы не нужны, никомушечки
цокай-цокай, каблучок, да по досточкам
наплясался мужичок да по косточкам
да по сахарным, выматывал жилочки
у своей у нелюбимой у милочки:
— что не розова с лица, стерва,
слышь-ка ты?
— рушничок по шее меряю вышитый!
ах, простынки-одеяльца-подушечки
никому мы не нужны, никомушечки
* * *
Маяться
Русью и харкать кровью,
Спиртом с рябиной ожечь гортань…
Не припадай, любовь, к изголовью —
Лучше в изножье со смертью встань:
Сёстры-старухи, страшны вы обе,
Темень ворóнья над головой!
Вы не любите меня во гробе,
Вы полюбите меня живой…
* * *
И что вам, ненавидящим меня
Так искренно и так самозабвенно,
И дней моих сияющая пена,
И бед моих блескучая броня?
Да что вам всем звезда моя во лбу
И шпага в холодеющей руке,
И то, что не пеняю на судьбу,
Когда она висит на волоске?..
* * *
Мы бы знали, как жить, были б
чуть наглее,
Были б мы бессовестней без затей.
Но в груди болит, но душа болеет,
И проходит жизнь чередой смертей.
Покажи мне, как нас не предавали,
Как не лгали в глаза, не ломали спин!
Хоть в каком бою, хоть в каком обвале
Друг за другом встанем мы как один.
В мёрзлой глине окопа, на шаткой тверди,
Под звездой ли красною, под крестом,
Между жаждой жизни и жаждой смерти
Не способные выбрать ни то, ни то.
* * *
жить страшно мир в огне всё
нервы нервы
где наступает грань уничтоженья
всё рвётся ткань дерюга верба верба
цветёт как пальма снова в воскресенье
мир страшен и суров и пост суров
наверное — я этого не знаю
безумен мир и нету докторов
война война грохочет наступая
я засыпаю в горе и в обиде
я просыпаюсь утром и в надежде
смотрю на вербу ничего не видя
лишь то что это было было
прежде
лишь только то что мы сильней и старше
лишь ангелов торжественных на марше
и вот один из них он за спиной
и раскрывает крылья надо мной
* * *
Под радио, под старые хиты —
Шоссейный бред и гонка километров.
Тетеревёнок спрячется в кусты,
И в окна шибанет горячим ветром.
Швырнёшь окурок, погодя зевнёшь —
Длинна дорога, и ещё нескоро.
И в сердце поворачивают нож
«Pardonnez-moi», «Delilah»,
шум мотора,
И чёртова одёжа летних гроз,
Идущих вслед нам медленным конвоем,
И ножницы серебряных стрекоз,
Летящих в лобовую в лобовое.