Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2015
Мария
В Царствие Божие дверь
отворили…
Слушайте, слушайте — в тихом раю
Ангел поёт, или «Аve Maria»
Слышится в горестном нашем краю.
Мечутся листья и ветки сырые,
В небе плывёт облаков караван.
Может, и вправду — услышит Мария,
Как безутешно рыдает оргáн.
Богу угодно, чтоб мы сотворили
Нашу молитву во имя её.
Шлёт нам с библейского неба Мария
Вместе с прощаньем — прощенье своё.
Все, кто ушёл,— остаются живые,
Все, кто живой,— помнят долю свою.
С сердцем сливается «Ave Maria»
И на земле, и у Бога в раю.
* * *
Какая мгла! Какая тишь!
Ты в тёмной комнате стоишь.
Лучи звезды, как будто иглы,
Летят, прокалывая мглу,
Вот тихой комнаты достигли,
Как серебро — звенят в углу.
Такая тишь, такой покой,
И до звезды подать рукой.
Свет льётся, будто из криницы,
Ты прогнала в подполье тень,
Лучи сломила, будто спицы,
И мне связала новый день.
* * *
И вкривь, и вкось стоят заборы
На чахлой родине моей.
Молчат тележные рессоры,
Торчат седины ковылей.
Не вижу золотого хлеба,
Что убирали в сентябре…
Лишь конопля растёт до неба
В пустом, заброшенном дворе.
Трилистник
Памяти Геннадия Сапронова
А солнце красное садилось
На «Красноярские столбы».
Знать, небо так распорядилось,
Чтоб ты ушёл за край судьбы.
Ушёл за кромку горизонта,
За край земли, за край веков.
Астафьев там, и Ромка Солнцев,
И ныне — Савва Ямщиков.
Ты — дела книжного старатель,
Дружил со словом золотым.
Ты — Божьей помощью издатель,
И ты остался таковым.
Какие книги ты старался
Издать! — Суворину под стать!
К олимпу книжному добрался,
Сумел в стране известным стать.
Но ты ушёл. И тьма спустилась,
Беда сгустилась на дворе.
И солнце красное катилось
По тёмной зябкой Ангаре.
Качались сумрачные листья,
И пахло тучей грозовой,
А мне привиделся трилистник
В библейском небе, как живой.
Казалось — высветилась крона
В том неизведанном краю:
Астафьев, Колобов, Сапронов —
Трилистник, выросший в раю.
Гнездо
После Третьей
войны мировой
Всё исчезло на грешной земле.
Будто язвой смело моровой
Всех, кто в городе жил и в селе.
Сколько минуло лет? Может, сто
После Третьей войны мировой.
…И кружилось на небе гнездо.
Может, в нём кто остался
живой?
* * *
К родной земле любовь
невыразима,
Когда царит осенняя печаль.
Моя душа, заботами теснима,
Уносится в неведомую даль.
Она свои распахивает крылья,
Летит среди небесной синевы
И обретает новые усилья
В очарованье света и листвы.
Её поля и рощи привечают,
Никто не бьёт наотмашь и под дых.
Как мягкий хлóпок, стебли иван-чая
Сулят ей отдых в кущах золотых.
Душе от счастья никуда не деться,
В родном краю смогла себя согреть.
Душе охота пасть и разреветься —
И посреди России умереть.
* * *
Поэтов мало, стихотворцев —
рать,
И это очень грустная примета.
Ведь только Бог способен выбирать
В своей Господней милости — Поэта.
Сергей Есенин — он под Богом был
И на вопрос, который не был шуткой:
«Кто в мире вы?» —
Сказал,
как отрубил:
«Кто в мире я? Я — Божья дудка!»
Курган
Над страной пролетел ураган,
И дома, и заборы порушил.
Под Ростовом насыпал курган,
Где ворочались судьбы и души.
Многих выхватил, как на войне,
В небо взвились живой
и
покойник.
Ну а те, кто остался в стране,
Уцепились за русские корни.
Век носился и выл ураган,
Будто тысячи огненных грифов,
Рос и рос под Ростовом курган…
Говорят,
что в нём золото скифов.
Алтайская осень
Стучит Алтая каменное сердце,
Звенит щемящей болью тишина.
Кричит журавль на небосводе сером,
Зовёт из тёмных далей Шукшина.
Янтарным светом осеняет осень
Пространство мира и провалы сна.
У неба осень дней погожих просит
И возвращенья в Сростки — Шукшина.
Но в спящих Сростках
чёрный
ветер дует,
С горы Пикет срывается луна.
В родном краю на берегах Катуни
Шальные ветры ищут Шукшина.
Идут дожди в краю необозримом,
Печаль застыла посреди окна…
В лесу горит калина нестерпимо
Над бугорком, где нету Шукшина.
Танцующие змеи
Я видел змей, танцующих под небом
Среди песка и тёсаных камней.
Их танец тайной для природы не был,
Он был изъяном красоты скорей.
А змеи танцевали, обнимались,
Шипели, поднимались над песком,
То распадались, то опять свивались
Живым узлом, клубящимся клубком.
Мы — матросня — тяжёлыми ломами
С лица земли срывали старый дот,
А змеи дот японский обнимали
И людям загораживали вход.
Но вот мы смертный круг образовали
Над ними, танцевавшими в кругу…
О, как мы их ломами убивали,
Крошили на пустынном берегу!
Потом купались и орали громко
У океана Тихого в горсти…
И только Мишка Яковлев из Ровно
Сказал змее растерзанной: — Прости!