Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2015
Это был дождливый вечер ноября. Весь день небо над городом было ясным и чистым, но с наступлением сумерек прокашлялось и запустило монотонную пластинку дождя. Вода подтопила парковку, и я промочил все ботинки, пока забирался в машину. Небо над северо-востоком последний год приобрело мутно-оранжевый оттенок. Из-за теплиц около озера, которые освещались, видимо, очень сильными лампами. Тяжёлые тучи, нависшие над этими теплицами, выглядели сюрреалистичным куполом гигантских размеров. И под раскатами грома думалось, что он вот-вот готов обрушиться вниз.
Я врываюсь в поток. Кажется, что машины едут не сами, а их несёт ручьями воды, как бумажные корабли. Машина трещит, стучит, но переваривает скрывающиеся в лужах ямы и несётся дальше. Отвергнутое детище французских конструкторов. Собранный арабами, курдами и ещё Аллах знает кем, «Пежо» двести шестой модели, как пуля, проскальзывает мимо медлительных тяжеловесов. Мой рысак, который всегда меня понимает. В этот вечер мне понадобится вся его выносливость и ловкость. Будто я участвую в погоне. И я знаю, кто гонится за мной. Этот город. На каждом перекрёстке я ожидаю подвоха. Ежесекундно я просчитываю сотни сценариев событий. И я готов к каждому из них.
Вода заливает стёкла, и дворники не справляются. Я не сбавляю скорость. Моя машина — это уже водяной метеорит. Неуправляемый ураган из железа, грязи и воды. Порой сцепление с дорогой пропадает напрочь. Меня таскает и заносит. Смотрю на часы. Опаздываю. Очень сильно опаздываю. Бензин, как обычно, на минимуме. Я выбираю в голове самый короткий маршрут, но это не спасает, когда ты едешь из одного конца города в другой.
Зелёный. Стрелки приборов танцуют, и гонки продолжаются. Перепрыгиваю из ряда в ряд. Это создаёт иллюзию, что я еду быстрее, чем все остальные. Но через несколько перекрёстков рядом всё те же машины. Фонари не горят. Ещё не включили. Мрачно-депрессивный вечер. Только бесшумные вспышки яркого зарева молний где-то далеко обнажают контуры крыш домов. Мы едем по тёмным улицам, слабо освещая их своими фарами. Рекламные вывески слепят. Я просчитываю несколько шагов вперёд. Управляю двенадцатью автомобилями вокруг себя. Рукоятка коробки передач горячая и трещит от постоянных переключений. Нужно быть внимательным… Поворот не туда — и авария. Поворот не туда — и проигрыш.
Я участвую в погоне. И я знаю, кто гонится за мной. А за кем гонюсь я? Что хочу найти? Или, может быть, кого?.. Это так же размыто, как мир за стёклами моего железного саркофага. Звонит телефон. Я не беру трубку. Не из-за того, что не могу оторвать руки от руля, а из-за того, что знаю, о чём мне скажут, и у меня не найдётся что им ответить. Я очень опаздываю. Каждая меняющаяся цифра на электронном табло бортовых часов делает маленький надрез где-то внутри меня. Я понимаю, что это значит. Это уплывают мои деньги. А они мне нужны. Каждая банкнота, сейчас ускользающая от меня. Они ещё не заработаны мной, но уже потрачены. И это было бы так забавно, если бы не было правдой. Ведь я берусь за самую дурацкую работу. Теперь соглашаюсь почти на всё. И они это знают.
Так странно… ещё недавно здесь был снег. Но он быстро растаял. А теперь вот это: столбы из воды и света. Косые струи дождя разбиваются насмерть о железо и трупами падают на другие машины. Стремительно перелистываются зелёные секунды. Быстрыми каплями время течёт повсюду. Третий пропущенный. Я на грани срыва. В динамиках какофония. Магнитола глючит, и музыку то и дело перебивает шипение радиопомех. Полнейшее сумасшествие. И я тут, внутри, тоже начинаю сходить с ума. Вакханалия и локальный Армагеддон. Но я ещё держусь. Я еду туда, где светло и спокойно. Там играет приятная музыка и сидят люди в дорогих костюмах. Они держат сигареты кончиками пальцев и пьют маленькими глотками. Через несколько минут я буду там. Но они мне не нужны. Я им тоже. Мы делаем это ради выгоды. Общей выгоды. Всех актёров в этом сгоревшем театре мучает жажда наживы. Я переступлю порог и оставлю позади всю эту неоправданную гонку и самоубийственные манёвры почти вслепую. Я буду самым счастливым человеком. Я буду смеяться, и другие тоже будут улыбаться. Я заставлю их ходить на ушах. Серьёзные на вид мужчины будут подражать танцу глупого пекинеса, а подвыпившие женщины будут петь. Я предстану настолько радостным, что им станет тошно. Они возненавидят меня! Эти ксерокопии лиц, получающие в месяц больше моей полугодовой зарплаты, всерьёз задумаются над тем, что их жизнь — говно по сравнению с моей. И я дам им такую возможность. Когда я вхожу в азарт, я не вижу границ, и мне становится всё равно. Я пульсирую всем телом. Я живу. А они повторяют за мной… Беспрекословно. Потому что я так сказал. И я играю роль, я действительно счастливчик! Ведь у меня совсем нет долгов в ломбарде и отца-пенсионера, моя квартира не выглядит как приют для бездомных, и мне не приходится скрываться от знакомых по разным причинам. Но я покажу им, что значит жить. Я умнее их! Только пока мне ещё не повезло так, как им. Но это время придёт. Я точно в этом уверен.
А пока город, как трёхголовый Цербер Аида, учуял мой след и мчится где-то позади. Мне нужно успеть оказаться на шаг впереди, где текстуры ещё не прорисованы. Где город не властен. Я чувствую его дыхание, его хрип… Но время можно замедлить. Машина работает как часы, значит, всё дело только во мне. А уж я не подкачаю. Я ныряю из полосы в полосу, протискиваюсь в самые опасные промежутки и неожиданно оказываюсь впереди всех. Я отличный водитель, несмотря на то что друзья опасаются ездить со мной. Я называю свой стиль «камикадзе». Внутри меня гены несостоявшегося гонщика. Это было мечтой всей жизни моего отца. Вот кто чувствует автомобиль! Но мне не достичь его вершин, как ни дави на педаль.
Я пересекаю районы. Дождь то усиливается, то утихает. Я как будто в анабиозе, а в голове так светло и пустынно, что я с трудом различаю пейзажи. И, двигаясь лишь по условным знакам, я замечаю следующие друг за другом повороты. От навалившегося напряжения мысли пустеют, оседают на дне головы и начинают тихо шипеть. Глаза замирают в точке, и в мозгах наступает довольно глупый момент, когда ты продолжаешь выполнять действия, но не понимаешь их смысла. Или когда этот смысл меняется… И нет ничего нелепей, чем когда ты со всей скорости летишь на красный, абсолютно уверенный в том, что это сигнал для твоего движения…
Интересно, под какую музыку люди разбиваются насмерть? Сразу. На месте. Только железо, мясо и кровь. Это не случайная песня. И, казалось бы, к чему она, но нет. Это финальный саундтрек твоей жизни. И он только для тебя. Просто так случилось. Случилось так. А не иначеУ мира творение. А снаружи в это время случайные люди вытаскивают тела из раскуроченных автомобилей. Дождь заливает глаза. Валит дым. Недалеко от впечатанной в столб иномарки горит вытекшее топливо. Кто-то кричит. По-киношному быстро уже где-то слышны сирены. И кажется, что это архангелы на тяжёлых автомобилях со специальными номерами спустились прямиком с неба. Спустились, чтобы сказать: «Оставьте их, это всё равно произошло бы однажды». Будет невозможно не поверить их словам. И мужчина, весь мокрый и в грязи, ещё пытавшийся привести в чувство женщину, вдруг сядет на колени и будет смотреть. И люди, все эти люди… появившиеся из ниоткуда на визг тормозов и звон стекла, встанут как вкопанные. И будут просто смотреть. Не замечая, что вместо дождя с неба течёт кровь. Не замечая, что уже насквозь. Фонари склонили свои головы и, кажется, оплакивают погибших в ореоле из воды и света. Они видят лица и различают дождевую воду и слёзы. Но с расстояния крыши это кажется не таким уж и значительным. Слегка покосившийся от удара фонарь вызывает куда больший интерес. Он даже перестал гореть. Скорее всего, заменят…
Как будто невидимая рука бьёт меня по лицу, и в последний момент я с небольшим юзом успеваю затормозить. Учащённый пульс, сердцебиение. Не хватает воздуха, открываю окно. В кабину врывается вечер, чёткие звуки. Вдох. Выдох. На перекрёстке страшная авария. Две легковушки. Одна — как смятая консервная банка, другая — в кювете. Люди, две кареты скорой помощи, патруль. Промокший до нитки мужчина активно жестикулирует и что-то рассказывает инспектору. Медленно проезжаю мимо. Никаких мыслей. Запрещаю себе думать! Слишком много всего. Паркуюсь. Из-под капота пар. Закрываю глаза. Ещё сижу неподвижно двадцать секунд. Выдыхаю и вылетаю под обстрел тонких водяных струй. Добегаю до крыльца в несколько прыжков, но из меня уже хоть выжимай. Вхожу. После агрессивных ночных огней мягкий и слегка приглушённый свет ресторана обезоруживает. Подозрительно тихо. Несколько человек взволнованно разговаривают по телефону. Что-то объясняют, пытаются что-то узнать. Парень успокаивает девушку. У неё тихая истерика. Нахожу администратора. Небольшого роста девушка по имени Анжелика. Напряжённо, быстро объясняет: всё отменяется. С её слов узнаю́, что заказчики попали в аварию. Ничего не будет. Это она и пыталась мне сообщить, но не могла дозвониться. Я падаю в кресло. Руки опускаются. Робкие капли воды сползают по моей голове. Я смотрю перед собой. В центре зала — большой накрытый стол. Всё стоит нетронутым. Только бутылка водки немного отпита рядом с единственным человеком за столом. Худой, с впалыми щеками и провалившимися глазами мужчина. Сидит ровно, уставившись в точку перед собой. Мумия. В какой-то момент я ловлю его взгляд, и мне становится не по себе… но постой! Мне знаком этот взгляд. Ноющий, тоскливый. И даже отчасти демонический… Меня бросает в жар: он ехал за мной. Я вспомнил эти глаза в зеркале заднего вида. Они то и дело настигали меня. Призрак. Я закрываю свои глаза.
Думаю, что после комнаты отдыха душа отправляется на суд. Видимо, как-то по-христиански последовательно и так же эпично, но более интересно. Там подведут определённый итог, и, в зависимости от результата, ты отправишься на уровень выше или ниже. Но до этого будет путь. Кто-то представляет старого лодочника на переправе, кто-то поводыря, станцию метро или ещё что-то. Я думаю, это лифт. Просторная светлая кабина, с зеркальными стенками. Но через них не удаётся разглядеть своего отражения. Трудно понять, во что одет и какая причёска. И в итоге ты ловишь себя на мысли, что не уверен, ты ли в отражении напротив. Но становится всё равно. Приятный воздух обдувает со всех сторон. Поездка не доставляет неприятных ощущений. И даже те, кому не посчастливилось бояться замкнутых пространств, чувствуют себя здесь как в утробе матери. Можно сладко закрыть глаза и послушать… эту мелодию. Она снова здесь. Так чиста и прекрасна. Исполненная лучшими музыкантами за всю историю человеческого мира. Спетая прекрасными голосами тех, кто перешёл в мир иной. И сведённая самыми талантливыми звукорежиссёрами. Это американский фильм восьмидесятых годов, где особенности плёнки создают ощущение тепла и сказочности. Ты поднимаешься и думаешь, что будет дальше. Этот путь — то время, чтобы ты приготовился к судьбе. Двери откроются, и душа обретёт новую оболочку. Она уже готова. Всё произойдёт быстро. Здесь не может быть ошибки или изменения судьбы. Потому что за дверями не стоит седобородый мужчина в белых одеяниях и сандалиях. Там не летают извращённо-толстые детёныши-ангелы. Там только свет. И остатки той мелодии, которая сопроводила тебя. И только свет…
Двери открываются. Темнота. На этаже ни души. Я выхожу из лифта и иду по тёмному коридору. Как одна похожие друг на друга полупрозрачные двери офисов тянутся до конца. В конце коридора дверь, за ней — лестница на крышу. Поднимаюсь, держась одной рукой за перила. В другой руке бутылка вермута. Дождь стал чуть тише, но мне всё равно приходится набрасывать капюшон. С крыши открывается панорама ночного калейдоскопа огней. Сотни и тысячи. Теперь город спокоен и тих. Кажется, как молодой лев, он наигрался и удобно улёгся на своём месте. И только величественная грива слегка колышется под потоками ветра. Воздух пропитан водой. Лёгкие тяжело наполняются кислородом. Вдали виднеется магистраль. Ещё пульсирующая артерия города. Вереница машин стремится покинуть зону опасных игр. Фары упираются в тяжёлый воздух и блестящий, как засаленные рукава, асфальт. Свет уходит всего метра на полтора вперёд, и кажется, это он едет сам по себе, а машины всё время догоняют его, чтобы не остаться в темноте. Но всё уже произошло. Охотник засыпает. Я делаю большой глоток из бутылки. И я уже вне игры. Игла на патефоне этого вечера приближается к центру. Через тугую завесу облаков начинают протискиваться звёзды. Дождь умолкает. Я подхожу к краю крыши. Внизу ещё стоят кареты скорой помощи и патруль. Но выглядит это так, будто ребёнок разбросал здесь свои игрушки. Две из них он явно не пожалел. Фонари склонили свои головы и просто стоят в ореоле из воды и света. В отличие от меня, они видят лица и различают дождевую воду и слёзы. Но с расстояния крыши это кажется не таким уж и значительным. Слегка покосившийся от удара фонарь вызывает куда больший интерес. Он даже перестал гореть. Скорее всего, заменят. И будет новый. И так всегда. Где-то гаснет один. И загорается другой. Свет. Не похожий на прежний. Яркий и чистый. Тёплый и искренний.