Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2014
Помнится, лет двадцать с гаком назад, в самые смутные времена, когда городу и миру, казалось, вообще было не до писателей и пиитов, тем более — провинциальных, меня вдруг пригласили в Шарыповский район на литературные встречи. Главным организатором тех встреч со взрослыми и юными шарыповцами выступил местный журналист, тогда — редактор районной газеты, Александр Комиссаренко, светлая и беспокойная душа. И вот, как говорится, всю дорогу, пока мы с ним ездили от села к селу, Саша засыпáл меня вопросами о… писателе Анатолии Чмыхало: где сейчас он, да как живёт, да что новое пишет, да не собирается ли к нам в Шарыпово…
Примерно то же было и на встречах с селянами, особенно — с учителями и школьниками, с библиотекарями и другими работниками культуры: я им про свои нетленные стихотворения-рассказы, а они мне всё больше про книжки Чмыхало да про него самого. Необыкновенной популярностью пользовался Анатолий Иванович в этих местах. Я, конечно, знал, что он «родственно» связан с ними, что у него жена, Валентина Ивановна, родом шарыповская и он, естественно, частенько наезжал в эти края, но, думается, дело было не только в этом.
Особый интерес здешних книгочеев вызывали исторические романы Анатолия Чмыхало, потому что в районе существовало (оно и поныне существует) целое движение краеведов и любителей сибирской истории, возглавляемое и вдохновляемое всё тем же Сашей Комиссаренко. И ещё замечательным педагогом, завучем школы в сельце Ораки, депутатом райсовета нескольких созывов Еленой Васильевной Буркиной, которая создала любопытный факультатив: «Мир деревеньки и деревенька в мире». Его программа во многом построена на произведениях красноярских писателей, в том числе — вашего покорного слуги и, конечно же, «родного» романиста-историка. В результате в Ораках, да и во всём Шарыповском районе чуть не каждый школьник — краевед и летописец, и почти каждый — читатель и знаток исторических книг Анатолия Чмыхало.
А прежде, до той «литературной» поездки, мне казалось, что его больше всех любят и почитают у нас, в казачьем Каратузе. Кстати, у моих земляков тоже давняя тяга к историческим повествованиям. В своё время они, например, все поголовно читали исторические произведения Алексея Черкасова, пожившего на здешней земле и позднее отразившего её в своих книгах. А потом, насытившись трилогией черкасовских «сказаний о людях тайги», набросились на чмыхаловские исторические тома — «Половодье», «Дикую кровь», «Отложенный выстрел»…
Но книги Чмыхало падали на добрую почву, подготовленную не только получившим тогда известность Черкасовым. Не в обиду ближним и дальним соседям, скажу, что каратузские жители, на мой взгляд, вообще выделяются особым интересам к искусствам, чуткостью художественного восприятия. Здесь многое значат традиции. К примеру, не всем известно, что в Каратузе и его окрестностях ещё с «краслаговских» времён процветала великолепная художественная самодеятельность. Уровень ей задавали мастера сцены, прибывавшие из столиц в эти не столь отдалённые места не по своей воле. Трудно поверить, но здесь когда-то не только пели, плясали, разыгрывали пьесы классиков, но и ставили… оперы! Притом одна из них была даже «собственного сочинения». Правда, с не очень музыкальным названием: «Хряк». Видимо, сатирическая, клеймившая пороки того времени.
Я уж не говорю о том, что райцентр и сельская округа кишмя кишели разными сочинителями — от анонимных анекдотчиков до общеизвестных поэтов и писателей. О некоторых из них слышал и широкий красноярский читатель: скажем, о сагайском летописце Михаиле Шишкине, которым интересовались музейщики края, о каратузских стихотворцах Григории Каратаеве (о нём даже книга была написана!) и Александре Генцелеве, мелькавших в краевой печати. К слову замечу, что и поныне наблюдается подобная картина. Когда прошлым летом меня пригласили «пообщаться» с творческим активом села Каратуза, то в читальном зале библиотеки я встретил почти полсотни здешних поэтов, прозаиков, публицистов… Притом иные из них также печатались и за пределами района.
Понятно, какие читатели и слушатели вызревают в этаком «бульоне». И потому, когда, бывало, приезжал на встречу с ними Анатолий Чмыхало, все клубы ломились от публики. Не только в районном центре, но и в самых заштатных деревнях. Помнится, задержавшись в дороге из-за весенней распутицы, писатель до нашего Таскино вместо обещанных семи вечера добрался лишь к десяти часам. Но таскинцы терпеливо ждали его. Дождались и потом не отпускали со сцены до глубокой ночи.
Известно, что Анатолий Иванович был не только добротным писателем, но и прекрасным рассказчиком, настоящим артистом (ведь он в молодости профессионально играл на подмостках Ачинского драмтеатра), талантливым импровизатором. Казалось бы, что можно добавить к его увесистым томам «Половодья» или «Дикой крови» (там всё написано на сотнях страниц!), но автор о каждом герое мог рассказывать всё новые и новые истории, не менее увлекательные, чем отражённые в романах. В особенности — о Колчаке и его преданной возлюбленной Анне Тимирёвой. Это теперь о белом адмирале, «правителе омском» знают больше, чем о Чапаеве или Будённом, а тогда редко кто считал, что Александр Колчак тоже по-своему «герой Гражданской войны» (хотя для большинства и с обратным знаком). Писатель же Анатолий Чмыхало, понимая эту войну как общую трагедию нашего народа, всем её участникам (и жаль, что позднее отклонился от этой объективности) старался отдавать должное.
Но не только селения каратузские полюбили Анатолия Ивановича — он и сам полюбил их не меньше. Насколько помню по совместным «творческим» поездкам, особенно восхищался он Верхним Кужебаром, этим колоритным, истинно сибирским, кондовым селом, расположенным на берегу светлейшего Амыла. И, конечно же, не менее колоритными его обитателями. И всё мечтал побывать в нашенских местах не наскоком, а погостить основательно, поплавать на резвых моторках по амыльским перекатам, побродить по тайге, побеседовать вволю с речным и таёжным людом. И осуществил-таки мечту.
Однажды летом, спускаясь с верховий Амыла, мы с моим каратузским приятелем вдруг у Казачки, урочища, где река особенно излучиста и стремительна, увидели в рыбацкой лодке… Анатолия Чмыхало. Он стоял «на баке», подняв к солнцу своё крупное, «скульптурное» лицо, и чему-то улыбался. А рядом с ним колдовал над удочками другой Анатолий — Нестеров, кужебарец, тоже знаменитость здешних мест, вечный таёжник, пасечник, рыболов и неистощимый балагур и фантазёр, со странноватым прозвищем Шарбыль…
Мы поприветствовали плавучих словотворцев. И я сразу представил, как им хорошо на реке, обоим Анатолиям, как они радуются и лету, и воде, и девственному лесу по берегам, и зверью, и улову, но прежде всего, конечно, живому общению между собой. Сколько же баек, историй, былей и небылиц, должно быть, поведал наш верхнекужебарский Анатолий красноярскому гостю Анатолию! Многие из них, действительно рождённые фантазией Шарбыля или же приписываемые ему, давно живут в районе в качестве местного фольклора.
Ну, к примеру, байка такая. Приезжий городской рыбак, вооружённый до зубов спиннингами, блёснами, телескопическими удилищами, утром идёт к Амылу. Видит, на пеньке сидит пастух, поигрывая кнутом, стережёт стадо. «Дед, у вас рыба-то есть?» — спрашивает приезжий. «Дак куда ей деться?» — отвечает пастух. Вечером рыбак возвращается, усталый, пустой, без единого рыбного хвостика. На том же месте сидит тот же пастух. «Дед, у вас здесь рыбы-то нет, что ли?» — «Дак откуда ей взяться?» — отвечает невозмутимый кужебарец…
Кстати, именно от Шарбыля когда-то услышал я местное словцо «тям», означающее ум, толк, сообразительность, и потом поделился им со Чмыхало во время одной из общих поездок по нашему району. Анатолий Иванович нашёл его весьма выразительным. А мою попытку скаламбурить: «Тема есть, да тяма нет»,— тут же (не зря литературный путь начинал со стихов) помог «оформить» в забавное четверостишие, которое и поныне можно услышать как «народное» в наших краях:
Мы спросили у поэта,
Что он делал в это лето,
И ответил нам поэт:
«Тема есть, но тяма нет…»
А о той мимолётной встрече возле Казачки у меня сохранилось документальное свидетельство. Когда наши лодки поравнялись, я попросил приятеля сфотографировать на память двух столь колоритных Анатолиев, двух мастеровых русского слова. И с тех пор храню в своём архиве этот дорогой для меня снимок. А однажды даже напечатал его в краевой газете с небольшими комментариями, часть которых повторена в этих заметках.