Опубликовано в журнале День и ночь, номер 5, 2014
* * *
Когда бы я могла встряхнуть
края низины,
где ходят камыши на тонких каблуках,
взяла бы я себе не прежний взгляд совиный,
а ветер в волосах.
Пускай себе гроза бубнит и солнце прячет,
мой вывернутый зонт пусть улетает ввысь,
и я промокну вся, пока дойду до дачи,
и ты произнесёшь: «Смотри не простудись!»
Мы будем пить чаи под старым одеялом,
выискивать просвет, на водосток глазеть.
Ты видишь: я учусь, я рада крохам малым —
подмокшим выходным, июлю и грозе.
* * *
Из разжавшихся рук потерявшего
веру,
как слезинка с коротких ресниц,
выпадает судьба, и улов браконьера
переходит к простёршимся ниц.
Получается, вера — бейсбольная бита,
и младенец, читая канон,
добивает за ангелом тех неофитов,
кто во тьму, словно в сон, погружён.
Ничего не желай, не проси и не требуй,
всем и так благодати мерло
разливает сверх меры кристальное небо,
что не знает про зло и добро.
* * *
Под вечер тянет хвойным дымом
и остывающей рекой,
и этот город нелюбимый
я принимаю за другой.
Сквозь этот запах горьковатый,
собой реальность заслоня,
мой двор, расплавленный закатом,
вдруг наплывает на меня.
Тогда и я совсем другая,
какой была я в те года,
впервые город покидая,
а получилось — навсегда.
* * *
Мы пшеницу воровали,
обжигали колоски,
на ладони растирали
золотые угольки.
Бесконечные заделы,
вдохновенные поля,
но колосьев обгорелых
не возьмёт себе земля.
Пахли хлебом и пожаром
Блок, Тарковский, Мандельштам —
я чужим питалась даром,
по чужим прошла полям.
А теперь пора настала
свой возделать огород.
В землю зёрнышко упало,
что из зёрнышка взойдёт —
тоже кто-то украдёт.
* * *
пробираюсь по
кромке
по тонкому льду
подстели мне соломки
когда упаду
отведи мя от края
от бездны и зги
если я заплутаю
Ты мне помоги
пусть меня защищает
за правым плечом
пусть мне путь расчищает
огнём и мечом
я зажмурила очи
свернулась клубком
защити меня Отче
сейчас и потом
если я задыхаюсь
в холодном поту
если я просыпаюсь
с землёю во рту
Шествие
Осточертел
словарь, почти безвкусно слово,
и аппетита нет у девочки Серова.
Грустит, закрыв ладонь,— не хочется малютке
ни яблочек любви, ни персиков рассудка.
В особицу сидит в густом осеннем свете —
в гостинице, в гостях, в казённом кабинете,
в остуженном кафе, в вагоне-ресторане,
и свет её кружит, как ложечку в стакане,
и с креслом и столом стремительно выносит
сквозь мутное окно в отчаянную осень.
Смотри, какая жизнь — роскошная и злая!
Кроваво-жёлтый сад над девочкой летает,
за нею вслед летят, как звуки саксофона,
любовники, шуты, фигурки из картона.
Выстреливает хмель в неё витком шершавым:
сегодня над Москвой, а завтра над Варшавой —
теперь ей видно всё, она открыла очи.
Возьми же плод любой, который ты захочешь.
Едва надкусишь — и артезианским соком
кровь прогремит в тебе, как дождь по водостокам,
ты прыгнешь из себя оранжевым лососем,
не бойся ничего — не страшно грянуть оземь.
Пускай не по воде, по влажному эфиру —
пускайся босиком в компании сатира.
Я разрешаю: впредь — аминь и аллилуйя! —
по воздуху иди, играя и танцуя.
Макни свою свирель в наваристую синьку,
пускай услышат все «калинку» и «малинку»,
пусть хмелем заплетёт дворцы, дома и лазни,
пускай печаль пройдёт, пускай наступит праздник.
* * *
Как бабочка в космическом луче
дождём преображённого рассвета,
мелькает сон, мелькает жизнь… вообще,
я сплю или живу на свете этом?
Так зеркальце, улавливая блик,
размазывает задник и детали,
и белый свет проходит напрямик,
где мы, как пыль, парим по вертикали.
Что там, в тени, одной ногой в ночи —
задвинуто на полку и забыто,
но я ладонь подставлю под лучи
и снова стану маленькой Лолитой.
Я поплыву в лучах и наяву,
расправлю крыльев зеркальце ночное,
и старшеклассник, падая в траву,
меня притянет солнечной рукою.
* * *
Тоска, тоска, а ехать
надо —
за горизонт, куда-нибудь,
где тётя Рая с тётей Адой
в саду присели отдохнуть.
Где в летней кухне дух малинный,
в окно просунулся ревень,
где только начат длинный-длинный
благословенный летний день.
Сквозь листья солнце руки жалит,
но ты идёшь в зелёный зной —
и вдруг выходишь на вокзале
зимы далёкой и чужой.
Перрон уже оцеплен стужей,
известен путь, и вектор дан,
и всё, что есть, и всё, что нужно,—
вместилось в чёрный чемодан.
* * *
Господь меня берёг
за пазухой как птицу
за чистый голосок
и длинные ресницы
за пазухой Христа
на плачущем стигмате
была я заперта
в психической палате
кровавая слеза
скатилась с плащаницы
открыла мне глаза
очистила зеницы
я через ту слезу
увидела впервые
как долго Иисус
прощается с Марией
как веско пустота
стоит в безлюдном храме
как страстно сирота
мне говорит о маме
она придёт опять
ключом откроет двери
необходимо ждать
необходимо верить
всё нужно претерпеть
и не бояться смерти
чтоб можно было петь
и жить с открытым сердцем