Опубликовано в журнале День и ночь, номер 5, 2014
* * *
Грядущее темно и неизвестно,
А прошлое прозрачно, как стекло.
Черёмуха, красавица, невеста,
О, сколько лет сквозь ветви утекло.
Твои цветы ломать мне было любо,
Дарить соседке, чувства не тая́.
Оскоминою мне вязала зубы
Горчащая ягода твоя.
Ты не растёшь под нашим небоскрёбом,
Привязанная к палке бечевой.
Мне ягод не давить горячим нёбом,
Не запивать водою ключевой.
Не целовать девчонок у околиц
И овода не отгонять с лица.
Звенит, звенит недальний колоколец
В преддверье неизбежного конца.
Лучей небесных свежая солома
Заваливает двор издалека.
А белая черёмуха у дома
Ещё цветёт в сознанье старика.
* * *
Я лежу у костра на рассвете
Под копной над певучим ручьём.
Я сегодня свободен, как ветер,
Как крестьянские дети в ночном.
Сигаретная пачка в кармане,
На канадке развязанный жгут,
Недалёкие кони в тумане
Деревенскую травку стригут.
Хорошо из московского круга
Погрузиться в мерцающий свет.
Почему-то мне «Бежина луга»
Вспоминается дивный сюжет.
Почему-то, как дождик по крыше,
Месяц ягоды сыплет в ведро,
Почему-то в далёком Париже
Роковая поёт Виардо.
Почему-то тепло под рубахой,
Почему-то светло на уме,
Почему-то Тургенев с собакой
Из тумана выходят ко мне…
* * *
Вспыхнут в милых глазах
Новогодние свечи,
На исходе судьбы
Ты меня не ревнуй.
Обнажи для меня
Свои белые плечи
И, как рюмку, к устам
Поднеси поцелуй.
Завершается бал.
Опустели кулисы.
За окошками Русь,
Дед Мороз на юру.
Белоснежен простор,
В нём купаются лисы,
Горностаи любовную водят игру.
И на ёлке в дому
Голубое мерцанье.
А хвоинки на ней
Зелены, как трава.
И по жилам опять
Пробегает желанье
Прошептать на ушко
Молодые слова.
* * *
Беру костыль, опять меня
мотает,
И самому себе твержу: держись!
Презренного металла не хватает
На скромную оставшуюся жизнь.
И точно не оставлю я наследства.
Благодаря аптекам и врачам
Мне много лет. И я впадаю в детство.
Но мама не утешит по ночам.
Но продолжает Божий мир вращаться,
Наркоз стихов кончается уже.
И лишь душа не хочет возвращаться,
Таится, словно утка в камыше.
Мир полон и больных, и без гроша,
Но унывать — нестоящее дело.
И потому прошу тебя, душа:
Не покидай страдающее тело.
* * *
В небесах загорались Стожары,
Млечный Путь обозначен во мгле.
Неужели мы просто стажёры
На летящем земном корабле?
Неужели неисповедима
Нас в пространство пославшая мысль?
И судьба наша несправедлива,
И мы зря сквозь года пронеслись.
И боролись, и сладко любили
Птицей сердца, стучавшею в грудь.
Неужели закат протрубили
И настала пора отдохнуть?
Под мистерией звёздного свода
Завершается яростный век.
Для чего, о Господь и
Природа,
Был вам нужен и я, человек?
* * *
Всё то, что так в тебе
сверкало,—
Каприз, порыв и глаз тепло —
Не испарилось, не пропало,
А вновь в моей душе усталой,
Как солнце зимнее, взошло.
Мне и сейчас ночами снится:
На тропке дымные следы,
Цветёт сирень, щебечут птицы,
И наливаются плоды.
Всё-всё, что было настоящим,
Навек останется со мной,
Как тот манящий и пьянящий
Неповторимый запах твой.
* * *
За тебя я не буду в ответе,
Без тебя не обрушится мир.
Я тебя отыскал в Интернете,
Набирая случайный клавир.
Ни к кому я тебя не ревную,
Не безумствую, душу губя.
Я тебя, словно рюмку, целую,
Словно кофе, смакую тебя.
Не звездой упиваюся дальней,
Не случайною судеб игрой.
Ты всего лишь обман виртуальный,
Электронов бесчувственный рой.
Сочинять бы стихи и поэмы
И валяться с тобой на траве,
Но скрипят интегральные схемы
В окаянной моей голове.
* * *
В дни юности, как мне казалось,
сдуру,
В безбожной комсомольскости своей
Нашёл я деревянную скульптуру
В какой-то из разрушенных церквей.
Она покраской старою белела,
От сырости немного оцвела
И на оплечьях, видимо, имела
Когда-то два оторванных крыла.
И вот теперь пред жизненным пределом,
Перебирая прошлое своё,
Считаю небольшим, но Божьим делом,
Что я отмыл и высушил её.
В немецких кирхах и в соборах Англий
Я замирал, сознанием томим,
Что дома ждёт меня домашний ангел,
А может быть, крылатый серафим.
* * *
Терпенье, люди русские, терпенье:
Рассеется духовный полумрак,
Врачуются сердечные раненья…
Но это не рубцуется никак.
Никак не зарастает свежей плотью…
Летаю я на запад и восток,
А надо бы почаще ездить в Тотьму,
Чтоб положить к ногам его цветок.
Он жил вне быта, только русским словом.
Скитания, бездомье, нищета.
Он сладко пел. Но холодом медовым
Суровый век замкнул его уста.
Сумейте, люди добрые, сумейте
Запомнить реку, памятник над ней.
В кашне, в пальто, на каменной скамейке
Зовёт поэт звезду родных полей.
И потому, как видно, навсегда,
Но в памяти, чего ты с ней ни делай,
Она восходит, Колина звезда,—
Звезда полей во мгле заледенелой.