Опубликовано в журнале День и ночь, номер 5, 2014
На балконе у нас
Как-то мы с сестрой Галкой попросили родителей купить крокодильчика.
Жил бы он в ванной и был бы чу́дным петом1! Но папа, подумав, заметил: «В семье должен быть только один любимец. И он уже есть. Это я». И правда, как мы забыли? Больше о том разговоре никто не вспоминал.
Нет, мы, конечно, мечтали устроить на застеклённой лоджии рассадник хомяков. Смотреть на стайку пушистых зверьков прямо из комнаты через стекло, сидеть на диване и подбрасывать им в форточку яблочные огрызки и прочие лакомства. Заводят же люди в квартирах огромные аквариумы в полстены! У нас же была бы маленькая хомячья ферма…
А ещё, когда мама вываливала в раковину свежекупленных карпов из магазина «Рыба — мясо», ужасно хотелось сделать хоть одному искусственное дыхание, как учили по телевизору, и поместить его в пятилитровый баллон. Вдруг бы он в воде заговорил человеческим голосом? И вообще, убедил бы папу, что они будут любимцами по очереди?
Но всё это было несерьёзно. Всегда находились более важные дела.
То в шкафу на балконе пищал застрявший между банок и кастрюль стрижик — спасатели, вперёд! То в вентиляционной дыре на кухне показывалась деловитая мышиная мордочка, и срочно требовались соответствующие меры. То голуби, привлечённые гарантированными крошками на подоконнике, принимались вить гнёзда в самых неподходящих местах, и мама плясала с полотенцем в руках: «Кыш! Я вам покажу птицеферму!»
Словом, специально в доме животных не заводили. Они появлялись сами, и всех это устраивало. К тому же наша живность была особой, не традиционно-комнатной и не полноценно дикой — цивилизованно-городской. Ей надо было не будку, не миску, ошейник, луну и в желудке сосиску, а несколько зёрнышек-крошек да свободу передвижения по балкону.
Как только очередной гость появлялся за окном, мы с Галкой вприпрыжку мчались с докладом к родителям, и всё семейство прилипало носами к стеклу, замирая, чтобы не спугнуть очередную сороку или сойку.
А совсем недавно что-то рыжее и пушистое промчалось по бельевым верёвкам и с грохотом приземлилось на дощатый балконный пол. Белка! Хвост заметает следы, настороженно глядят глазки-бусинки, дрожат кисточки ушей, а лапки тянутся к ореху: хвать — и быстрей подальше к перилам. Крутит находку, деловито хрустит скорлупкой. Справилась! И след простыл…
Теперь, когда скрипит антенна или откуда-то сверху обрушивается шумный ком, мы знаем, чьих это лап дело. И уже не один орешек как бы случайно лежит на виду. А тот самый папа, который когда-то категорически отказывался от крокодила, часами дежурит на наблюдательном посту.
…Похоже, он стал подозревать, что на семейных любимцев мода тоже переменчива.
Как хорошо уметь читать
Джеральд Даррелл однажды написал книгу «Моя семья и другие звери». И хотя я не писатель, но тоже смог бы поразмышлять о чём-то вроде «Моя семья и другие источники информации».
Итак, представьте: в моей семье очень любят читать. Если бы вкусы родственников совпали, очередь за бестселлерами стояла бы от коврика в прихожей до ближайшего дивана, оккупированного самым проворным читателем. Рассуждая с позиции силы и свободного времени, мама и сестра Галка вообще выбыли бы из игры.
Но, к счастью, нам делить нечего. Каждый читает своё. Телефон тем временем работает в режиме «Не звони — всё равно не слышат».
Ох, что мы читаем! Я впиваюсь глазами в учебник физики, грызя яблоки и шоколад. «Сила тока в замкнутой цепи…» — два огрызка на столе. «…Электризация тел…» — исчезает полплитки шоколада. Мимо с ворохом календарных листков проходит Галка, но, даже не успев возмутиться, забывает обо мне. Ей некогда. Она читает… отрывной календарь и попутно гадает на лепестках: «Восьмое июня: восход в четыре часа сорок семь минут, долгота дня семнадцать часов двадцать три минуты — любит. Девятое июня: восход в четыре часа сорок семь минут, долгота дня семнадцать часов двадцать четыре минуты — не любит. Первое сентября — День знаний — любит. Почему это — «любит»? Фу, так не знания, а меня, значит, любит!»
Приходит с работы папа. Сейчас он поест и будет читать свои схемы: винтики, шпунтики, проволочки — настоящий детектив.
Галка сгребает мои огрызки вместе с декабрьскими (уже!) листочками и отправляет в мусорное ведро. Она тянет руку к следующему календарю, на этот раз «Семейному», когда в дверях появляется мама. По блеску глаз и решительному шлёпанью тапочек можно догадаться, что она что-то нашла в своём любимом энциклопедическом словаре. Сегодня это пять позиций академического танца. Вообще-то как-то спокойней, когда мама рассматривает географический атлас мира — его она не пытается претворять в жизнь. Но сейчас у нас — балет. Мама энергично распахивает свой талмуд на нужной странице и, глядя на картинку, со скрипом, но всё же изображает требуемое положение ног. Мы с Галкой, свидетели и сообщники, бросаемся наперегонки выворачивать свои конечности. Словом, хватает веселья на вечер. Затем вся компания отправляется к папе.
Утром я еле просыпаюсь — видимо, под впечатлением физики: «Если силу тока — будет электризация тела…» Галка ещё сопит. Добилась-таки вчера, что «любит». Одинокий листок обложки «Семейного» календаря на столе это подтверждает. Папа уже ушёл. Мама… не может встать! У неё острый приступ радикулита. Невероятно — но факт. В то время как вдохновитель и провокатор вчерашнего действа не может пошевелиться, у нас всё отлично — «ни в одной ноге».
Сегодня мы не читаем учебники, календари и схемы. Дружно изучаем «Справочник практикующего врача» и инструкции к мазям. К вечеру положение «примы» с плачевно-горизонтального меняется на наклонно-вертикальное. Новоиспечённая балетная труппа в тревоге и тоске размышляет над пользой литературы. Отныне на энциклопедический словарь налагается вето, и он выдаётся в порядке исключения только гражданам молодого возраста. С этого дня в семейных архивах появляется ода «Матери-балерине», начинающаяся так:
В третьей позиции прямо
Умеет стоять наша мама.
А в первой позиции — криво,
Но, в принципе, тоже красиво…
Родственники же начинают разговор словами: «Вас беспокоит главный балетмейстер Мариинского театра. Не у вас ли…»
Между прочим, в моём доме все так же любят читать…
Утро в доме
Есть у меня репродукция картины «Утро в сосновом бору» Шишкина. Как ни гляну, так сразу наталкиваюсь на мысль: ну почему там ёлки, медведи? Эх, Шишкин, тебя бы утречком к нам домой. Это была бы картина! А то всё ёлки-палки.
…В полумраке комнаты на диване напротив что-то бесформенное методично раскачивается из стороны в сторону. Шесть утра. Тишина. Я широко открываю глаза, но тут же безразлично отворачиваюсь к стене. Вставать ещё через час. Всё в норме. А что там на диване? Да Галка, моя сестра, которую «труба» уже зовёт. Три дня в неделю — два года подряд — она по утрам играет в привидение. Ей страсть как не хочется вставать и топать на свою утреннюю физкультуру в институт. Поэтому ровно в шесть она, как заводная кукла, открывает глаза, едва соображая, в чём дело, приводит себя в полувертикальное положение, неубедительно доказывая, что проснулась, и покачивается, как умирающий лебедь, с риском в любой момент стать «спящей красавицей». Во время сего перевоплощения в Галке ведётся сложная мыслительная работа по самоубеждению о пользе физкультуры. Минут через двадцать после официального пробуждения Галка всё же объявляет утро открытым. И вот трусца по квартире переходит в галоп, становится бегом с препятствиями и погоней. Зеркало — шкаф — кухня. Комната — зеркало — шкаф. «Как в этом доме можно спать?» — думаю я, поворачиваясь на другой бок. А тем временем вешалки падают на пол, звенят кастрюли, теряется какая-то там книжка, лопается шнурок на ботинке, лихорадочно мажутся губы — и весь этот вихрь улетает с торжественным грохотом закрывающейся двери. Ушла!
Чуть позже я, слоняясь, не спеша наливаю чай в синюю керамическую кружку, пользуясь случаем, выбираю себе тот Галкин свитер-унисекс, которого по доброй воле от неё не допросишься.
Мама уходит на работу.
«Ты не видела мой ключ?» — по привычке интересуюсь я. «У меня его нет, он где-то у тебя».
Наслаждаясь отсутствием толкотни у зеркала, я примеряю свитер с водолазкой, затем без неё — и снова с ней.
Тем временем папа, заметив мою полуготовность к старту, нагружает «железок» в свой дипломат и спешит исчезнуть за дверью. Ну да, он же не любит быть замыкающим и проверять краны и выключатели! «Ладно, пусть чешет,— покладисто разрешаю я, поправляя ворот.— Всё-таки с водолазкой лучше».
Часы показывают самую малость, и я выползаю на балкон посмотреть погоду и построить глазки соседке. Солнце заметно припекает и заставляет меня принять решение освободиться от водолазки. Новые переодевания. Сумка на плечо, последний взгляд вокруг, привычный жест — и отвратительно-новое тактильное ощущение где-то в кончиках пальцев: ключ! Ключ, которого нет!
И снова трусца переходит в галоп, летят книжки и стулья, туфли и сумки в прихожей, цепляется за дверь, вытягивая большую петлю, Галкин свитер, прыгает стрелка часов…
Когда звонит телефон, мне всё уже ясно. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы вычислить, что мама только что обнаружила-таки мой ключ в одном из своих многочисленных карманчиков, карманов и карманищ.
Я падаю на диван и истерически хохочу, вспоминая о сегодняшней контрольной по математике. Прощайте, логарифмы! Будем сторожить квартиру.
Утро в нашем доме! Это вам не сосновый бор…
И очень долго длится день…
Огненная полоса незаметно подкрадывается в прорезь занавесок и замирает на ландышевой стене. Горит, горит, расползаясь вширь и ввысь, щекочет зажмуренные, обалдевшие от сна глаза, иголками солнца оживляет крошечные пылинки, наполняющие всё пространство вокруг.
Утро неспешного выходного дня, первый миг праздника, за которым ещё столько маленьких долгожданных удовольствий.
Галка в гостях у Светки — с ночёвкой. Родители уже сорганизовались и сбежали, наверняка на рынок за картошкой.
Забыв о времени и слове «надо», сладко поворачиваюсь на другой бок и натягиваю одеяло: сегодня можно всё, чего хочется. Четверть, половина, без четверти, снова четверть.
Горизонт коварно затягивается надувным матрасом сизого льна. Чья-то проворная рука украдкой выкручивает яркую лампочку в прожекторе, заменяя её пасмурной. Но настроение уже не испортить погодой. На душе светло и легко. За завтраком ломтики вчерашнего хлеба в компании варенья и сыра выглядят пирожными, а электронные часы, то и дело мигающие минутами, напоминают забавную игрушку, от которой не может быть ни пользы, ни вреда. Время стало другим. Оно не бежит, не торопит, не требует результатов. Оно просто молчит, и в этом королевская роскошь выходного дня.
А за окном происходят удивительные вещи: непонятное пятно над горой расцветает в жёлтый вагончик канатки, точка, приближающаяся к подъезду, становится забавным дымчатым котом, на ветке соседней берёзы раскачивается круглая нахохленная синичка. И я впервые за последние шесть дней никуда не спешу и воспринимаю случайную картину как невероятное открытие, как параллельный мир, скрытый в паутине ежечасных рутинных забот и вариаций слова «должен». И вдруг задумываюсь над суетной жизнью, в которой всё, по большому счёту,— «на завтра», а сегодня лишь черновик, где важное проходит невидимкой перед самым носом и насмешливо ухмыляется из прошлого то, что, оказывается, было настоящим…
А день продолжается, разбиваясь на бесчисленные эпизоды многосерийного фильма, насыщается звуками, чувствами, неожиданными открытиями, длится дольше прошедшей недели, чтобы вспоминаться весь следующий месяц. Обычный выходной день…
1. От английского «pet» — баловень, любимец, домашнее животное.