Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2014
«Блямс!» — звякнул мобильник. Пришло сообщение: «Здравствуй, Таня! Поздравляю тебя с 8-м Марта! Желаю здоровья, успехов, счастья! Почему ты не приходишь делать income tax? Нашла себе нового бухгалтера? Предательница! Звони. Леся».
Ну вот, уже и предательницей назвала! Мы не виделись около года и по телефону не разговаривали с осени. Леся была по профессии бухгалтером и несколько лет подряд делала мой income tax return. К тому же мы подружились, вернее, стали приятельницами и в прошлом часто болтали по телефону обо всём и ни о чём, задавая друг другу традиционно общие вопросы: как дела, как семья, как здоровье,— и удовлетворяясь столь же традиционно стандартными ответами: спасибо, всё ОК. Даже пару раз ездили вместе в торговый центр «Kings Plaza» на шопинг. Обе любили модно одеваться и таким образом улучшали себе настроение. Шопинг — магический женский антидепрессант.
Одно обстоятельство всё же нас сильно разделяло: Лесина истовая религиозность. Её постоянные разговоры о Боге, о грехах человеческих, о спасении, поездки по монастырям и святым местам и восторженные рассказы о чудесных исцелениях и явлениях. Я всё это выслушивала из вежливости и по дружбе, не перебивала, но мне от подобных разговоров становилось скучно. Аж до зевоты. Нет, я не безбожница, но не терплю фанатизма в любом его проявлении. Да и сколько можно?! Леся понимала, что ей «не обратить меня на путь истинный», и наше дружеское общение постепенно сходило на нет, но деловой контакт остался. Правда, меня не покидало ощущение какой-то недосказанности, незавершённости в отношениях.
В этом году я никак не могла собрать воедино нужные финансовые бумаги, и поход к Лесе откладывался. Может быть, подсознательно я понимала, что в связи с последними событиями на Украине наш разговор непременно скатится к политике и будет тяжёлым, даже болезненным. И тут вдруг Леся сама заявила о себе. Надо бы ей перезвонить. Представляю, что у неё там на душе творится! Леся ведь из Западной Украины, откуда-то из-под Львова. Но как мы будем общаться в теперешней обстановке? Моё видение ситуации на Украине было далеко не однозначным. И вообще, я не люблю впутываться в противоречивые беседы, в никуда не ведущие споры, когда меня хотят втянуть в политические диспуты, фигурально взять за горло и привлечь на свою сторону. Не буду звонить. И всё. Ничем хорошим наш разговор не закончится. Найду себе другого бухгалтера или сама как-нибудь справлюсь. «Чего мудрить-то?» — как говаривал мой любимый учитель математики Григорий Иванович. Разберусь.
Да, но не ответить на поздравление — просто невежливо. Неприлично, в конце концов! Леся всегда ко мне хорошо относилась, да и я к ней тоже. Не заслуживает она моего молчания. Придётся переступить через «не могу» и позвонить. Просто по-человечески поговорить. От меня не убудет. И я нажала кнопку «Call back». Леся откликнулась сразу.
— Здравствуй Таня! Рада тебя слышать. Как дела? — Лесин голос звучал приглушённо, с некоторой долей настороженности, суховато. Не было в нём прежней бьющей через край доброй энергии и искреннего расположения.
— Спасибо! У меня всё по-старому. Работа, семья, литература. Давно мы с тобой не говорили. Как ты? Понимаю, что тебе нелегко в связи с ситуацией на Украине.
Ну вот! Я сама начала о политике. Не хотела ведь. Но что было делать? Как-то нужно ломать лёд.
— Да, тяжело нам теперь приходится. Мы с Петром уже три месяца вкалываем семь дней в неделю. Я на двух работах, он тоже. Плюс горячее время income tax-ов. Надо заработать побольше денег и послать детям на Украину. Там сейчас полный развал экономики. Работы нет, цены на товары и коммунальные услуги запредельные. И просвета не видно.
— Подожди! Дочка твоя вроде замужем за преуспевающим бизнесменом.
— О чём ты говоришь! Он разорился и пьёт по-чёрному. Доча моя с ним хочет разводиться.
— А твой сын, кажется, успешный зубной врач. У него своя практика. Помню, ты рассказывала, что это он в прошлый твой приезд сделал тебе голливудскую улыбку. Или я что-то путаю, и твоя улыбка — работа местных дантистов?
— Мой сын — дантист от Бога! Но он не мог оставаться в стороне от святой битвы: закрыл офис и поехал на Майдан.
Я опешила. Мы помолчали. Надо было что-то говорить, как-то реагировать.
— Твой сын был на Майдане? Он пострадал? — спросила я, заикаясь.
— Физически он, слава Богу, не пострадал, но духовно… прямо раздавлен. Вернулся домой, потерял сон, руки трясутся, работать не может. Да и мало сейчас охотников до голливудских улыбок, когда души искалечены. Как бы души залечить!
Да, Леся была верна себе: любила лексику духовной литературы, часто вставляя слова «дух», «душа», «святой»…
— Да, дела-а! — протянула я.
Наш телефонный разговор явно зашёл в тупик. Разводить с Лесей дискуссию о Майдане было крайне неразумно. Да ни к чему бы и не привела эта дискуссия, кроме взаимного непонимания и раздражения. Я искала выход из создавшейся ситуации. Предложила:
— Надо бы как-то встретиться, поговорить… Никакого нового бухгалтера я себе не нашла. Соберу бумаги и приеду. Время поджимает. Осталось чуть больше месяца.
— Давай приезжай. Поговорим. Хотя особо рассуждать нечего. Надо убить дьявола. Вот и весь сказ! — отрезала Леся.
Я хотела спросить, кто же этот дьявол, которого надо непременно убить, но вовремя прикусила язык. Точка зрения Леси на обличье дьявола в современном мире не вызывала сомнения.
— Знаешь что, давай повременим с убийством, тем более что дьявол может принимать многоликое обличье. На Майдане и без того кровь пролилась. Очень надеюсь, что всё как-нибудь утрясётся мирным путём. Я позвоню тебе через пару дней. Хорошо?
— Звони,— согласилась она.— И финансовые бумаги принеси,— не забыла о бизнесе Леся.
— ОК! Может, и других клиентов приведу. Ведь тебе нужны деньги,— неожиданно для себя сказала я.
— Спасибо за поддержку! Только знай: нет мира с дьяволом! — торжественно произнесла Леся, как будто с амвона вещала.
Да, ошарашила меня Леся своей фанатичной непримиримостью и злобой к тем, кто не с ними. А прежде была такая мягкая, отзывчивая, источала доброту и терпение. Истинный образец христианского смирения. Часто повторяла заветы любви к ближнему и врагам своим. Ведь произнёс же Христос: «Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьёт, подлежит суду».
Я не могла предположить, что мы окажемся так далеки друг от друга. Нет, конечно, не по разные стороны баррикад, ибо я старалась понять обе стороны, но всё же, как бывшая россиянка, тяготела к России. После нашего телефонного разговора я быстро собрала необходимые документы и снова позвонила Лесе. Очень уж не хотелось мне искать другого бухгалтера или возиться с бумагами самой.
— Привет, Леся! Когда будем делать мой income tax?
— Приходи завтра к шести вечера. Я тебе быстро всё сделаю, и будем чай пить. Обещаю испечь яблочный штрудель с изюмом. Такая вкуснятина! Петро его обожает.
— ОК! Завтра в шесть. Только прошу тебя! Давай не будем говорить о политике,— попросила я Лесю.
— Ладно! Достала меня уже эта политика. Никаких сил нет! На работе я уже со всеми переругалась. Мой босс — бывший москвич…
На следующий день я села в машину и, решительно «отряхнув» сомнения «со своих плеч», поехала к Лесе. Дверь мне открыл муж Леси Петро. Вид у него был усталый. Постарел человек, поблёк.
— Здравствуйте, проходите, садитесь. Леся сейчас пока занята. Она вас позовёт.
«Какой официальный тон! Раньше он не так со мной разговаривал»,— подумала я и спросила:
— Петро, ты что, меня не узнаёшь? Я — Таня, Лесина подруга.
— Почему не узнаю? Я вас узнал. Для нас все клиенты одинаковы. И подруги, и не подруги. Вот вешалка, давайте я повешу ваше пальто. Подождите здесь! — и ушёл к себе в спальню.
Я промолчала, достала из сумки smart phone и стала проверять накопившуюся за день почту. Из гостиной, которая служила Лесе также домашним офисом, доносились приглушённые голоса — Лесин и какой-то женщины. Разговор шёл по-украински. Если медленно говорят, я понимаю почти всё. Если быстро, тоже могу кое-что разобрать. Женщины говорили очень быстро, тараторили. Единственную фразу, которую сказала Леся, мне всё же удалось различить: «ЗакЁнчимося. Вже москаль чекає менЁ».
«Москалька чекає. Это кто же москалька? Я, что ли? Ну, Леся, ты даёшь! Совсем спятила!» — подумала я с раздражением. Меня охватило дурное предчувствие. Может, встать и тихонько уйти?
Пока я размышляла, обидеться мне или нет, дверь гостиной отворилась. В коридор вышла женщина средних лет, бледная, с опухшими покрасневшими глазами, вся в чёрном. Из-под платка выбивались седые пряди волос. Женщина бросила быстрый взгляд в мою сторону, не удостоила меня даже кивком головы, сняла с вешалки своё пальто и быстрым шагом вышла из квартиры.
— Здравствуй, Танечка! Проходи! — деланно ласково сказала Леся, и её приятное округлое лицо с большими тёмно-карими глазами ещё больше расплылось в улыбке, образовав две кокетливые ямочки.
— Привет! — бросила я коротко и прошла в гостиную.
Я ещё не решила, как мне реагировать на «москальку», но подбородок мой дрожал от обиды и несправедливости, и я без вступительных слов и церемоний вежливости села за стол, достала свои бумаги и вручила их Лесе.
— Что случилось, Танечка? Ты какая-то не своя.
— А я и есть не своя. Я же, как ты изволила только что выразиться, москалька, то есть чужая. Думаешь, я не понимаю по-украински? Я всё слышала.
— Ну так шо? Так ты ж з Москвы. Це ж правда,— пожала плечами Леся, взяла мои бумаги и села к компьютеру.
Она нервничала и стала вставлять в разговор украинские слова. Её руки дрожали.
— Не выкручивайся. Я знаю презрительно-уничижительное значение этого слова.
— Шо ты знаешь, московская интеллигентка? То, шо вам в школе и в газетах долбила в голову советская власть?
Леся отложила мои бумаги в сторону и посмотрела на меня с явным вызовом. Тормоза перестали работать, её улыбка скукожилась в маленький злой рот с мелкими морщинками над верхней губой. Леся сразу постарела лет на десять и изрядно подурнела.
— Какую чушь ты несёшь! Я уже больше тридцати лет как уехала из Москвы. Я была беженкой. Ты прекрасно знаешь, как относилась к евреям советская власть при Брежневе. Я не москалька, я русская американка еврейского происхождения. Очнись, Леся! — пыхтела я.
— Может, ты и права. Я немного погорячилась. Только ты всё равно ничего не знаешь!
— А нельзя ли поконкретнее? Чего это я такого не знаю? Объясни, просвети меня, дуру тёмную,— кипела я, ёрничая.
Я почувствовала себя безумно неуютно и энергетически беззащитно в знакомой Лесиной гостиной, в которой мне прежде бывало спокойно и комфортно. Не понимая, что здесь переменилось, я стала бродить взглядом по комнате, рассматривая мебель, иконы и фотографии. И тут мой взгляд неожиданно наткнулся на украшенный свежими розами портрет Степана Бандеры, который подействовал на меня как красный цвет на быка. Я взглянула на Лесю и тихо, но очень чётко произнесла:
— А ты, оказывается, бандеровка, Леся? Я-то думала, что ты христианка, а ты портрет нациста и душегуба в гостиной повесила, да ещё розами украсила.
— Никакой он не душегуб и не нацист! Да, он в молодости был идейным террористом, как и ваша Вера Засулич, которую вы героиней считали. За свои взгляды он отсидел, и выпустили его по амнистии. Он хотел создать национальное украинское государство, и немцы его за это в лагерь отправили. Разве это преступление — идея создания независимой Украины? А потом его ваши кагэбэшники отравили. Да шо вам, москалям, до нашей Украины! Мы, украинцы, для вас всегда были малороссы, меньшие братья, хохлы дурноватые, люди второго сорта.
— А кто были мы, евреи, для вас, украинцев-бандеровцев? Жиды проклятые, люди третьего сорта, вообще не люди, а скот!
— Не путай фашистов с бандеровцами. Бандеровцы были националисты. Они выступали против тех евреев, которые работали на советскую власть. А эта ваша советская власть в тридцать девятом году моего деда-священника в Сибири сгноила, бабку вдовой с малыми детьми оставила. Восточную Украину ваша советская власть голодом морила. Они шли к нам на запад, и мы их подкармливали.
— Ну что ты упёрлась, как баран?! Ваша советская власть, ваша советская власть! Никакая она не моя была, эта власть. Мамину тётю в тридцать седьмом году эта власть посадила и расстреляла как японскую шпионку. Меня, еврейку, в университет не хотели принимать, папу — в аспирантуру. У нашей семьи свои счёты с советской властью. Только эта власть уже двадцать пять лет как кончилась. А вы всё с ней воюете, остановиться не можете. Тоже мне крестоносцы!
— Ха-ха-ха! Это только кажется, что советская власть кончилась. Ничего не изменилось. Путин — дьявол и бывший кагэбэшник. А кагэбэшников бывших не бывает. Он хочет захапать всю юго-восточную Украину, а нас, западенцев, заморить голодом и поставить на колени. Только Европа и Америка этого не допустят. Ты видела женщину в трауре, которая от меня вышла? Так вот, её сын погиб на Майдане от руки беркутовского снайпера. И мой сын чуть не погиб. Его Бог спас, потому что я день и ночь молилась. Потому что со мной Христос!
— Во-первых, не поминай Господа всуе, христианка Леся! Во-вторых, это неправда. Мы не знаем, кто были эти снайперы. Ничего пока не доказано. Всё ваша бандеровская пропаганда!
Мы с Лесей не заметили, как перешли на крик. Мы вскочили со стульев и встали друг против друга, руки в боки, как крылья у взъерошенных бойцовых петухов, готовых к бою. И тут в комнату влетел Петро:
— Вы шо, бабы, охренели совсем? Белены объелись? Орёте на весь дом. Щас ведром воды окачу! Дождётесь у меня! Уже соседи звонили в дверь, хотят полицию звать. Только этого нам и не хватало! Закройте рты, немедленно успокойтесь и займитесь лучше бизнесом. income tax ведь так и не сделали, наверное.
Слова Петра сразу как-то охладили мой пыл. Стыдно мне стало и неловко. Что это я так распалилась в чужом доме? Какое мне дело до Степана Бандеры? Некоторые до сих пор украшают стены портретом Сталина. И я не собираюсь их переубеждать.
Я вспомнила бледное лицо женщины, у которой на Майдане погиб сын. Неудивительно, что она не хотела замечать моего присутствия. Ведь я же для неё — москалька, которая, по её мнению, хоть и косвенно, но всё равно причастна к гибели её сына.
— Прости меня, Петро, и ты, Леся! Не знаю, что на меня нашло. Нервы совсем никуда. По телевизору по разным каналам — целыми днями разная пропаганда. Мы здесь действительно мало что знаем.
— Мы всё здесь прекрасно знаем, каждый день по скайпу с детьми разговариваем! Только шо я разошлась, как неразумная? Господи, помилуй и вразуми! — Леся повернулась к иконе Спасителя и перекрестилась.— Ну шо я напала на тебя, Таня, как на врага? Не сердись на меня. Ты уж точно тут ни при чём. Петро, будь ласка, поставь чайник и накрой на стол, пока мы тут с inсome tax-ом разбираться будем,— уже спокойнее сказала Леся.
Петро пошёл на кухню ставить чайник. Мы с Лесей ещё посидели молча несколько минут, думая о своём, выравнивая дыхание, постепенно переводя на штиль бурное внутреннее волнение. А потом решили сменить гнев на милость, как будто нас магически развернуло на сто восемьдесят градусов, и занялись бумагами. Леся задавала мне вопросы, вводила информацию в компьютер, я отвечала и следила за тем, чтобы она, в её возбуждённом состоянии, не наделала ошибок. А в это время два мужских лица молча взирали на нас со стен Лесиной гостиной. Степан Бандера — пронзительным воинствующим взглядом. И Иисус Христос — спокойным взглядом смиренного страдания. Казалось, каждый стремился донести до нашего сознания свой призыв. Сегодня победило смирение. Кто знает, чьей победой обернётся день завтрашний?
Закончив дела, мы пошли на кухню, где нас ждал накрытый Петром стол с разными вкусностями Лесиного изготовления: вареники с вишнями и яблочный штрудель с изюмом. Штрудель оказался действительно необыкновенно нежным, в меру сладким и ещё тёплым. Леся сверху полила его для пущей воздушности взбитыми сливками.
О политике мы больше не говорили. Как приятно было горечь так и не разрешённого спора заесть сладким!
Я расплатилась с Лесей за работу. Она поблагодарила меня.
— Ну что, теперь до следующей зимы? — улыбнулась своими ямочками Леся.
— Зачем же так долго ждать? Можно и раньше встретиться,— неуверенно предложила я.
— И правда, Таня. Скоро Пасха. Приходи к нам. Я такие вкусные куличи испеку — пальчики оближешь.
— Спасибо, постараюсь прийти. Созвонимся. Да?
— Да, конечно… Только всё равно — запомни: нет мира с дьяволом!
Я ничего не сказала в ответ, опустила глаза, развернулась и пошла прочь к своей машине. Ветер подталкивал меня в спину. Шёл мокрый снег. Я накинула капюшон. Весна в этом году в наши края не спешила.
Март 2014