К 65-летию со дня рождения
Опубликовано в журнале День и ночь, номер 5, 2013
Ты и я
1.
Вечеру мятая речь мертва.
Вечер послушен и чист.
Ты сказала: «Прижми слова
к телу, мизинцами вниз».
Ты говорила: «Смотри, Юдифь
нам принесла еду…»
Тёплая копоть торчит в углу
с вострой пилой во рту.
Я на пари раскручу сучок
пойменной ели: «Тик-так».
В наших стараньях живёт молчок,
в ворохе ночи — злак.
Вытянут корни хлеб из земли,
не расплескав крыльцо.
Ты мне скажи: «Журавлиный клин
глянется молодцом?»
2.
Как люблю на пари
эту чёрную душу огня…
Не гневись, посмотри,
как пылают ответы коня.
Четверговая мямлит вода
с перевязкою мелких медуз,
но тебя доведёт до добра
переписки запаянный груз.
Я пою на твоих простынях,
ем цукат, разбираю закат,
отрезвел на неравных частях
поцелуя дневного впотьмах.
Соль нежна на плече,
и восполненный день
отвердел от усилий коня…
Дай мне тень, погоди, дай мне тень,
не споткнись, надыши на меня.
3.
Я
люблю на пари
эту чёрную душу огня,
эти узкие клейма зари
января, посмотри на меня.
В горле мокнет немая игла,
где ольховник струится на мхи,
где парит горьковатая мгла,
колкий купол с листа разверни.
Разверни мою жизнь, выжигай,
укрепи её время кольцом.
Полный Рай, Стёртый Рай, Общий Рай
мне прощением смоет лицо.
* * *
М. С.
Левая — правая в комьях наручников
дня обычайного, пищи порочной.
Пляжем плакатным ступни окучены,
выжаты шорты… Досада заочная
не нападает невской линейкой,
птицей пугает, немощной гривной…
Не озабочусь крымскою лейкой,
гляну коржом Третьего Рима.
Пляж не ворохнется — кадка татарская
трасса накопит, спроста презирая…
Вот и волна, с вечера порская,
в тело заглянет, воздушно сырая.
* * *
На сорок первой странице Джойса, значит,
мой теплоход застрял…
Тенькает человечья всячина,
тел построчный оскал…
Так сказал.
Что же, заметив себя, не плачу
и за рукав схватил?
Луч схватил наудачу
в коробке светил.
Хину Хокку и его хозяйке
1.
Кондратий рылеет
и прямо осмотрит:
неопалённые носятся.
Капли грубят,
ко мне продираются.
Нет на июле тепла
вершнего завтра,
койки на облаке,
чайки на зареве…
Семеро трусят,
гамак притирая.
Дав муравью на изюм,
с мелом закончат диктант.
2.
Краше капель от речки Низги
и порожнего лета куски
разобрались с грядущей поклажей.
Скалят ручья рывки.
Что тут скажешь?
3.
Она в шинели дребезжала,
как оса в своих крылах.
И трезвым голосом сверкала
при полуденных лучах.
Она звала: «Остынь, мой друг.
И распни мои снега.
Пресноводный свод подруг
уже нахохлился слегка.
Чу! Ветхих капель грузной ночи
не обороть мне голой лирой.
Усни, багряный друг ланит».
Но хор цепей на локте мира
коленей сдвинуть не велит:
«Да, ты — еврейская чумичка.
Да, ты — исходная тропа.
Тебя Кривулин бредом пичкал,
в стихи прилюдно закопал.
И камушек пригожий твой
на шее вовсе не висел,
а верно жил на склонах Блока.
Тебе трамвайная морока
сдувала пену пьяных сёл.
Там дилетанты от шизы
корчуют свой диплом унылый.
И, русской костью охранясь,
там каждый выродок и князь…»
Но трезвецы из послесловий
тревожат крепким каблуком
четвёртый том её условий.
4.
Копоти разбойный коробок
щурится во имя славословья.
Медное ведро из предисловья
развернулось на грядущий бок.
Всем — хвала и хваткая халва
не заплещет азиатской стужей.
До тебя домесится молва
барабаном чёрной выпьей кожи,
на котором гулкий домострой
разглядит верха сна о набегах…
Лёгким платьем, свадебным костром
пеший август на коленях пегих
развернётся на моих листах,
лазуритом выложив основу,
горше неба в грозовых кистях,
обрусевшим под еловым кровом.
Первое к розе
Я розу целовал в застуженное сердце
на киммерийской плахе в ночь гривастую.
И принял сан глухого иноверца,
и над собой я встал, и сердцем властвую.
Второе к розе
1.
Жадной парчой
киммерийского рваного тела
вытру глаза декабря
тьму зачавшие
в теле подушки
где расщепляется возраст
2.
Прячет строительный вторник
руки на шляпе глубокой
пальцы в расчёске небес
Не угощается «Мокко»
гордый закадровый бес
вырос старлей или шорник
3.
Падко от вязкой парчи
Всё мне молчала спеша
жалить соседнее море
скрасить его перегной
Кто наплевал в невода
смирной кефалью и строк
не разместил до утра
сдавленных корью прибоя
спутанных с пуза на бок
4.
Кроме решётки, где жить?
Кроме листвы, где мне спать?
Жди зацелованной розы
яда, разбившего кровь,
где распласталась любовь
рясой, умявшей подружку…
Точного сна наказанье.
5.
Телом моим обессудь.
Гнётом моим отсуди.
Третье к розе
Дом никак.
Назидающий греется гриппом.
И турник на заре
полыхает цыганской иглой.
Сколь сиятельна стать
розы тамошней с кастовым грифом,
что кружу, и цепляюсь,
и пальцы веду как слепой.
Три весенних строки
отфильтруют январский колодец.
И развесят мой год
на прищепках ничтожных комет…
Не радетельным скифом,
гриву спешившим, как иноходец,
а нетленным пловцом
Солнце вырвется в жёлтый конверт
поселкового скарба.
В нём дева набухнет губою
ранне-раннего шторма,
заплетавшего тени зонтов.
И насытится розой,
и дом поведёт за собою,
как бездомная кошка
груду бездомных коров.
* * *
Ангела в небо внесли,
прислонили к поленнице.
Сколько здесь набрано звёзд
на Божию мельницу.
Сколько здесь скошено трав
с райскою мелочью…
Мне обернётся Стоглав
черновиками и немочью
верных костей. Укрепи
светлые грамотки.
Через себя говори
в стужу и паводки.
Вере юнцов сбереги
ангела ратного.
Через забвенье реки1
небу обратному.
На год ухода
«Не волен»,— так себе сказал.
Невольно кладки счёл заплаты.
И кровлю, что кричала в зал
золой кошачьей Травиаты,
в блокнот английский записал…
Ты, Саша, болен, чуял я.
Твои конфузы скалят зренье.
Недолго дутая семья
следит твои нравоученья,
когда, с порога впав в ковёр,
как Блок, почуяв половицы,
не всею пятернёй тапёр,
но вялой долею мизинца,
костьми заслуживает сна…
Но дай себе проснуться, милый,
когда не чёртова весна,
а козопас лишит нас силы.
* * *
Нетленная
зима в моём блокноте
разгорячится в саночках стрекозьих,
ломая арматуру января,
в бушлате кованом и на копытцах козьих,
неделю с пряной трубочкой паря,
с преславной трубочкой
на закадычной ноте.
Премного пеших, с ночи пост творя,
скользнут в колонны на лихой работе,
завидя перемены в небосводе.
Поди, уютен вид строки царя,
заклёпанной заботой о народе,
где горемыка глаз с тебя не сводит.
1. Реки — говори, сказывай (церк.-слав.).