Опубликовано в журнале День и ночь, номер 5, 2013
* * *
Женщина рожала, родила —
Девушка, которую когда-то
Он сумел схватить за два крыла,
Словно за углы её халата.
Весела, любезна, хороша,
Очень утончённая натура.
Талия — как три карандаша,
Сложенные разом, и паркура
Первая персона: по утрам
Бегает по Харькову, резвится.
Величают птичкой тут и там,
Полюбившей принца-кабардинца.
Он ей восхитительный Кавказ
Подарил (он с детства помнит горы!).
И теперь их сын огнями глаз
В те края проложит коридоры.
Влезет на вершину, запоёт
Знойную народную невинно.
И в сердцах суровых треснет лёд,
И сойдёт, прокатится лавина.
* * *
Стена, которая, не плача
И не смеясь, играет в мяч
С мальчишкой уличным,— удача
Из тысяч мыслимых удач.
По траектории волнистой
Мяч возвращается к ногам,
Напоминая мазохиста,
Что разойтись не прочь по швам.
Стена — как дойная корова.
Ей надоело быть стеной.
Она мячом побыть готова,
Попрыгать, стряхивая зной.
Ей улыбаться нет резона
И плакать тоже, ведь она —
Всего лишь часть автосалона,
Стена, обычная стена.
Комар
Комар отражается в паутине.
Он видит себя, самец.
Верно, находит себя звериней,
Чем клан луговых овец.
Он вдруг раздувается, и щетина
Его, как сосна, тверда.
И в воздухе сладкие реют вина,
И всюду журчит вода.
Жужжание самок бодрит безмерно.
И вот бы сейчас одну
Настичь и узнать, как её сирена
Способна взорвать луну.
Его хоботок осязает чутко
Потоки воздушных масс.
Вояка, чья пища — нектара крупка,
Комар удивляет нас.
Визжа, попадается, словно муха,
В своё отраженье; нить
Горячим копьём проникает в ухо.
Паук продолжает быть.
Колыбельная
Испугался смерти, милый?
Не боись, она одна
Для Платона и Аттилы —
И горчичного зерна.
Индивид, каким бы ни был,
Говорю тебе, уйдёт
С головою, словно в прибыль,
Обязательно под лёд.
Там очутится, где надо.
А над ним (и, может, в нём)
Конькобежцы легкозадо
Чёркать будут день за днём.
Не останется ни слова
И ни звука от листа,
На котором Иегова
Вывел слово «пустота».
* * *
В глазах немножко потемнело
И побелело как зимой
Куда моё уходит тело
И непрерывный голос мой
Стучит в ледовые застенки
Моя душа не знаю чем
Снег опускается на зенки
И поднимается эдем
А вдруг всё это лишь обмана
Морозный воздух боль ума
Меня толкают непрестанно
В твои объятия зима
Я на утопленников будто
Взираю исподволь на всех
Они лежат переобуто
В пространство пышное как мех
Их обособленные лица
Меня пугают и влекут
Туда где время как мокрица
Где обрывается маршрут
Я погружаюсь несомненно
Под нереально прочный лёд
И надо мною то ли сена
То ль тихий дон уже встаёт
И словно веточкою ивы
Примерив зимнее тканьё
Моя душа дрожит мы живы?
Зачем цепляюсь за неё
Не нахожу ни в чём ответа
Но вижу вижу вдалеке
Застыла чёрная комета
И тень приклеилась к реке
В себя все силы устремляя
Взыскую солнечного дня
Из ада грешного из рая
Не важно лишь бы из меня
* * *
Я
оказался не у дел.
Стоял, на солнышко глядел.
Не знал, куда идти, откуда
За мной придут. Курил, стоял,
Как под распятием иуда,
Что осознал свой идеал.
Нет, никого не предавал я.
Меня здесь предали — и кто?
Шальная женщина, каналья,
Мадонна, бабочка в пальто.
Ушла. И даже не доела
Ту шоколадку, что купил.
И снег теперь оледенело
Лежит в сердцах моих сивилл.
Что напророчили мне — сами
Не разберут, зажали рты;
И небо гладят волосами,
Что камнем рухнуло в кусты.
На всём я вижу отпечаток
Нелепой сумрачной тоски.
Голодный волк украл зайчаток…
Голодоморец — колоски…
Все ощущения нежданно
Вместились в сердце и легли
На дно какого океана,
Какой некопаной земли?
И я стою, опустошённый,
К пустому вязу прислонясь.
И вижу, как молодожёны
Обходят жиденькую грязь.
Они идут, обнявшись чутко.
Она о чём-то говорит,
А из-под ног взлетает утка
И устремляется в зенит.