Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2012
Владимир Спектор
Боль кричащих поездов
Он позвонил в середине декабря 1994 года и предложил встретиться. «Хочу написать для «Киевских ведомостей» о тебе и о твоей дочке. Не возражаешь?» Конечно, нет. Предложение было неожиданное и лестное, тем более — от Пети, который писал всегда только честно и в основном лишь о том, что ему нравилось.
Спасибо «Молодогвардейцу»
Мы познакомились в 1976 году в редакции «Молодогвардейца», которая в то время, будучи официальной комсомольской областной газетой, являлась ещё и своеобразным клубом для любителей литературы и кино. По крайней мере, я, инженер-конструктор тепловозостроительного завода, мечтавший издать когда-нибудь свою книгу стихов, спешил в редакцию после работы почти каждый день.
Пообщаться с Витей Филимоновым, заведующим отделом пропаганды и агитации, знатоком поэзии, киноведом, человеком остроумным и ироничным, но в то же время трогательно заботливым по отношению к тем, с кем ощущал духовное родство,— это были просто счастливые моменты среди серых будней.
Именно Филимонов представил меня молодому человеку в стильной вязаной майке поверх рубахи, с доброй улыбкой на лице и серьёзным взглядом из-под очков. Им оказался Петя Шевченко, новый сотрудник редакции, выпускник педагогического института, автор очень интересных стихов на украинском языке. С первого взгляда подкупали его интеллигентность и доброжелательность. Как выяснилось, он уже читал мои стихи в газете и сказал о них несколько тёплых слов. Сейчас понимаю, что это была простая вежливость, но тогда любая похвала была для меня, не избалованного вниманием старших товарищей, что называется, на вес золота.
Наверное, наше общение было взаимополезно. Их эрудиция требовала выхода, а я был благодарным слушателем. Они открыли для меня Межирова и Самойлова, Левитанского и Тарковского, Шпаликова и Юнну Мориц. Странно, что эти большие поэты, чей уровень, на мой взгляд, сравним с плеядой Серебряного века, сегодня малоизвестны. Мне кажется, их влияние на развитие поэзии, на её нравственное содержание огромно и недооценено.
Мы читали стихи, размышляли о том, как и о чём нужно писать, что читать. Однажды Петя подарил мне книгу. «Это одна из моих любимых,— сказал он,— здесь есть стихи чилийца Висенто Уидобро».
«Твори свой мир, но не расходуй слово и помни: холостой эпитет — смерть. Не для стихов ли всё, что есть на свете? Любой поэт — всегда немного бог»,— видимо, эти строки южноамериканского поэта совпадали с мыслями Шевченко. Вот только богом он себя не считал.
«Слава Богу, мой дружище, есть у нас враги. Значит, есть, наверно, и друзья…»
Хотя волшебником для меня и дочери стал. Он пришёл, как договаривались, в гости и притащил несколько банок с вареньем. «Это — вам, чтоб слаще жилось. А чтоб интересней — рассказывайте о своих затеях». К тому времени мы с дочкой Ирой уже выпустили на местной телекомпании «Эфир-1» около двух десятков молодёжных телепрограмм, которые назывались поначалу «Класс!», а потом — «Красная шапочка».
Были они весёлыми, динамичными и жизнерадостными. Это, да ещё искренняя непосредственность и обаяние юной ведущей привлекали внимание зрителей. И не только в Луганске. Киевская сеть «Уника» транслировала региональные программы, среди которых была и наша, по столичным каналам. По итогам опроса в декабре 1994 года киевляне назвали «Красную шапочку» одной из лучших передач, что и стало поводом для написания статьи. Кстати, по словам Пети, она была для него «выставочной» накануне начала работы в «Киевских ведомостях». Статья получилась талантливой и доброй. Впрочем, иной она и быть не могла. Ведь она была написана не просто замечательным журналистом, но и другом. Он ценил дружбу, был человеком надёжным, на которого всегда можно положиться в трудный момент. И ещё о его деликатности и интеллигентности. В то время руководство «Эфира» предложило ему делать аналитическую программу по проблемам политики и экономики. Предложение заинтересовало Петра. Но, ощутив в процессе подготовки первого выпуска ревность и определённую недоброжелательность со стороны коренных «эфировцев», он отказался от этой идеи. «Они там такие молодые, жестокие и амбициозные. Ну чего я буду переходить им дорогу, если они хотят всё делать сами?..» — сказал тогда он мне. И, наверное, был прав. Хотя программу сделал бы отличную.
После выхода статьи нас с Ирой пригласили для участия в съёмках цикла передач «Высший класс», которые транслировались по всем центральным украинским каналам. Это была большая удача, и вместе с нами искренне радовался Петя, ставший для «Красной шапочки» воистину добрым волшебником.
Он гордился своей газетой, и его материалы в ней всегда были одними из лучших. Старался, чтобы они были «эксклюзивными», находил необычные темы, уникальных героев публикаций, оригинальную форму их подачи. И всё же для меня он, прежде всего, выдающийся украинский поэт. И это не преувеличение.
«Прошедшее время, прощай…»
Со дня знакомства мы наблюдали и переживали друг за друга. В наших отношениях не было зависти. И потому взаимные успехи, столь в то время нечастые, воспринимались как свои собственные. Масштабные публикации Шевченко в журнале «Украина», в альманахе «ВЁтрила», выход общего с ещё двумя талантливыми авторами сборника — всё это было элементами постепенного признания его таланта официальными литературными чиновниками.
Он действительно создавал в поэзии свой мир. Его стихи были узнаваемы по стилю, по манере письма, по неповторимости языка. Кстати, при его трогательной любви к своей Родине и народу он не был националистом, и русский язык был для него таким же родным, как и украинский. И это тоже было одной из причин, по которой он так трудно и медленно поднимался на поэтический олимп.
Огорчительно, что сегодня некоторые националистически настроенные политики пытаются представить Шевченко своим единомышленником. В этом я глубоко сомневаюсь. Хотя политикой, как всякий неравнодушный к судьбе своей страны человек, он занимался тоже. Но об этом чуть позже.
Горжусь тем, что одним из первых стал переводить стихи Петра Билыводы (а именно такой поэтический псевдоним взял себе Шевченко) на русский язык, тем, что он одобрительно отзывался об этих переводах. Вот одно из его стихотворений:
Мне кажется, всё, что прошло,— пока лишь наброски, и, честно,
Не поздно в ладони железной, измяв их, забыть всем назло.
Прошедшее время, прощай. Прощайте, друзья и подруги,
Прощайте, последний трамвай, калины краснеющей руки.
Так пусть растворяется ночь, и в ней все надежды, что живы,
И все, кому мне — не помочь. Пусть дни гопаками звенят!
Как бомбы с замедленным взрывом, наброски из окон летят.
Что интересно, он отмечал перекличку с моими строчками, написанными примерно в то же время:
В чём-то похож на всех, в чём-то — лишь на себя,
Как прошлогодний снег на эталон дождя.
Кто-то уходит в ночь, тень утопив в снегу.
Мне ему не помочь. Но всё-таки — помогу.
О его поэзии можно много и умно говорить. Но лучше, чем Филимонов, всё равно не скажешь. Да я и не литературовед. Но как читателю и как собрату по перу мне его стихи очень близки. Они совестливые и искренние, честные и глубокие по смыслу. Ну а уровень владения словом у него был от природы — мастерский.
Он был профессионалом во всём. В литературе и журналистике, в киноведении, в знании жизни и в отношении к людям, в воспитании детей.
Сделанный им доклад по проблемам развития кино был признан на киевской конференции одним из самых интересных. А каким был киноклуб «Волшебный фонарь», который организовали Филимонов и Евгений Марголит! И там Петя всегда выделялся своим анализом, трактовкой того или иного фильма, умением увидеть второй план, выделить главное, рассказать об этом спокойно и неторопливо, без кичливости и высокомерия.
Кому мешал этот клуб, где можно было увидеть и, более того, пообщаться с легендарным Андреем Смирновым, Василием Ордовским, Андреем Сокуровым, другими режиссёрами, посмотреть фильмы, о которых до той поры мы могли только читать в журналах? Закрыли, поломали судьбу Филимонову. Ради чего? Сегодня молодым людям и не понять тех перипетий. А старики всё ностальгически вздыхают: какое хорошее было время… Конечно, было и хорошее. А было и такое.
Политика хуже поэзии
После разгрома клуба и отъезда Филимонова долгое время мы с Петей виделись достаточно редко. Это был период, когда я решил, что писать стихи больше не буду, и всерьёз занялся изучением аэродинамических и гидравлических расчётов, конструкцией тепловозов. Но, как говорят, жизнь берёт своё — даже тогда, когда ничего не даёт.
Символом перестройки в Луганске стали выборы народного депутата СССР. Одного из кандидатов в депутаты, известного журналиста Юрия Щекочихина, поддерживала активная группа демократической общественности, в которой одним из лидеров был Пётр Шевченко. Встретив меня на улице, он предложил поучаствовать в кампании. В общем, это было интересно, и победа Щекочихина представлялась как новый прорыв к лучшей жизни.
На таком же подъёме прошли и выборы в местные советы в марте 1990 года, на которых неожиданно для многих Петя стал депутатом Луганского областного совета, а я — городского. Для меня это было трудное, но счастливое время. Долгожданный выход первой книги, депутатские хлопоты, работа с наказами избирателей… Мы встречались нечасто, но пару раз — вместе со Щекочихиным, с которым меня познакомил именно Петя. И тогда, втроём, мы говорили не о политике, а о литературе и поэзии. Хотя вечная торопливость Юрия Петровича время общения сокращала до минимума.
В 1994 году Шевченко реализовал давнюю идею — выпустил при поддержке найденных им же спонсоров альманах «Декалуг», собрав под одной обложкой десять луганских поэтов, творчество которых уважал и ценил. Делал он книгу сам, отбирая и авторов, и стихи на свой вкус. Я не знал о готовящемся альманахе, и когда увидел его уже отпечатанным, со своими стихами, да ещё и расположенными рядом со стихами Билыводы, был просто счастлив. Вот что Петя написал в предисловии:
«Ни один из авторов, представленных в книге, никогда не стремился громко кричать и бежать впереди так называемого прогресса, в какие бы цвета он ни наряжался. Возможно, как раз поэтому у некоторых из них, если не у большинства, в своё время возникали проблемы в отношениях с властью или издателями. Принято считать, что настоящая поэзия — явление преимущественно столичное. География предлагаемой книги — наоборот, восточная провинция Украины. Умножив её название на количество представленных поэтов, мы и получим „Декалуг“».
Василий Старун, Сергей Панов, Владимир Ефанов, Лариса Класс, Сергей Чирков, другие авторы —
ощущать себя с ними в одной компании было тепло и приятно. На мой взгляд, книга получилась очень любопытная. Жаль, что она так и не стала событием культурной жизни. Впрочем, и тогда, и сейчас большинству людей — не до поэзии.
А Петя собирался выпускать второй номер альманаха, готовил материалы. Да только жить ему оставалось очень недолго. В конце 1996 года я официально поменял род деятельности, расставшись с заводом, где проработал почти двадцать три года. Работа на радио «Скайвэй», поначалу казавшаяся интересной и творческой, отнимала массу времени, так что домой я возвращался поздним вечером. Мы редко встречались с Петей, но иногда перезванивались. После выхода моей книги «Оглянись» он позвонил и поздравил, отметив, что понравилось большинство новых стихов. Это была дорогая для меня похвала.
По-моему, в середине февраля 1997 года мы виделись в последний раз. Он жаловался, что приходится писать не о том, о чём хотелось бы. Сказал странную для меня тогда фразу: «Время такое, надо быть осторожным…» Я не придал тогда значения этим словам.
Не знаю, кто довёл его до гибели. Но виноват этот преступник не меньше, чем Дантес или Мартынов. Он отнял у нас хорошего человека, надёжного друга, замечательного журналиста и большого украинского поэта.
Ваш сын ходил на Цареград, явив и силу, и отвагу,
Во славу рода и присяги, он возвращается назад.
Не дождь на ниву вашу — град…
Но не о том поётся в песнях, в печальных наших повестях.
Там конь и поле, гром и площадь, её холодный дождь полощет.
И там совсем нет места снам и скорым, вещим поездам,
Кричащим нам из синей ночи.
В 2012 году Петру Шевченко исполнилось бы только пятьдесят восемь лет. Но уже пятнадцать лет его вещие поезда, несущие бесценный груз стихов и воспоминаний, кричат нам из синей ночи, дорога до которой оказалась у него слишком короткой.