Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2012
Марина Саввиных
Мосты над облаками
1.
Семнадцатое мая. Москва. Ощущение прыжка из полярной зоны в субтропики. У трапа самолёта в красноярском аэропорту Емельяново хотелось подышать на пальцы: в шесть часов утра термометр за окошком показывал минус два по Цельсию. Через четыре часа полёта Домодедово встретило плюс двадцатью. Свежая нежная зелень — после всё ещё коричневато-розоватых сибирских берёзок — ощутимо поднимает настроение. Благодать!
В городе, однако, чувство благодати постепенно притупляется. Москва — такая близкая, доступная и будто бы уже дружески приветливая — тем не менее, смотрит букой: снова вся в строительных лесах, кое-где сдвинуты и перевёрнуты решётки металлических ограждений. Как будто недавние большие страсти ещё витают в воздухе… или что-то подобное ожидается вскоре. Время — к полудню. В метро тесно и тревожно. На улицах непривычно просторно…
Мне в Москве — только переночевать. Выхожу из-под земли на проспекте Мира и направляю стопы к Наташе Слюсаревой. Наташина квартира — обитель Художника. Если, конечно, понимать «художество» широко. Картины, иконы, статуэтки, изящная мелкая пластика, посуда, даже цветы на балконе… Артистическое ателье, да и только! А сама хозяйка — гармоническая живая ось этого дома. Вне возраста. Вне времени. И даже, кажется, вне общего всем остальным существам пространственно-временного континуума. Она сама себе — континуум. Вот именно — Дама.
Совсем недавно у Наташи вышли две книги. Одна — большая, серьёзная. Другая — маленькая, ироническая, сказочная, мистически многозначная. «Прогулки короля Гало». Её сюжет, герои, образы навеяны картинами Виктора Кротова, адепта романтического сюрреализма; Наташа написала о нём маленькое виртуозное эссе «Розовая звезда». Я читала прежде и с параллельным миром Кротова была знакома. Но эта книжка меня проглотила заживо! Едва зацепив глазами её первые строчки, я выпала из реальности, пока не оказалось, что книжка уже — вся. Точка. Правда, хочется уже пристать ко мне с вопросом, где её можно прочесть? Даю ссылочку: вот здесь, друзья мои, http://magazines.russ.ru/kreschatik/2009/4/sl25.html и здесь http://magazines.russ.ru/kreschatik/2010/1/so18.html. С экрана. Общение с книжкой, конечно же, совсем другое дело. Но каким образом доставить в руки жаждущего читателя не виртуальное, а натуральное существо в обложке, я, увы, пока не знаю. Впрочем, ищущий да обрящет!
С Наталией Слюсаревой «День и ночь» сотрудничает с 2010 года. Она блестящий эссеист, знаток культуры — русской и европейской, особенно — итальянской (свободно владеет итальянским языком). Но дело даже не в эрудиции, не в знании как таковом. Есть люди, само бытие которых — вроде знамения большого стиля. Наташа — как раз такая. В её присутствии любая вещь становится арт-моделью. В любом жесте всякого человека, оказывающегося рядом, проглядывает перформанс. А как она готовит! Боже мой!
Однако мне пора. В Москве запланировано несколько встреч. И самая впечатляющая, конечно,— в студии телекомпании «Диалог», у Евгения Степанова. Телевидение, можно сказать, новорождённое, но жизнь вокруг него кипит вовсю. Едва переступив порог, я тут же знакомлюсь с множеством замечательных людей, с которыми вряд ли столкнулась бы когда-нибудь вот так — сразу и одновременно. А ведь в одновременности встреч с особого рода персонами есть тонкий значительный смысл! И я смакую этот смысл, будто бы уже и «часов не наблюдая».
Первым делом — к зеркалу! Через несколько минут мне работать «на камеру». Я никогда себе не нравлюсь в зеркале, а тут ещё — жара, усталость, некоторая нервозность ожидания. В общем, я снова катастрофически себе не нравлюсь, что с этим делать — не очень понимаю, машинально поправляю волосы и косметику и выхожу к народу довольно кисло. Но тут очаровательная Олеся Брукс, помощница Степанова, сообщает мне заговорщическим тоном, что я похожа на Вивьен Ли… Я улыбаюсь неожиданности «посыла» и забываю напрочь и о том, как я выгляжу, и о камерах, вокруг которых между тем разворачивается какая-то своя техническая суета.
Женя великолепно ведёт передачу. Разговор строит разумно и деликатно, ничуть не «тянет одеяло на себя», чем грешат многие телеведущие, но постепенно извлекает из моей головы всё то, что, с его точки зрения, сказать было необходимо и достаточно. Это, между прочим, специфическое мастерство. Интервью — жанр, дающийся не каждому журналисту. Женя делает это красиво и точно. На экране всё выглядит не менее эффектно, чем выглядело бы на бумаге. Но я всё же не могу не поддаться искушению предать бумаге некоторые фрагменты этого видеоролика1.
Евгений Степанов. Я, как член редколлегии, в меру своих скромных сил стараюсь помогать журналу «День и ночь», потому что считаю, что это действительно замечательный журнал. На мой взгляд, это лучший литературный журнал России. Такими словами, конечно, не разбрасываются, но я так искренне думаю, потому что это журнал, который объединяет совершенно различных литераторов. Это не кастовый журнал, что редкость в литературном мире. Здесь можно встретить произведения и Сергея Есина, и Юрия Беликова, и кого угодно — и реалистов, и авангардистов, и пост-футуристов. Здесь печатается Сергей Бирюков, здесь печатается молодой футурист Денис Безносов. И конечно, здесь очень много писателей-сибиряков, красноярских авторов. Я знаю, что журнал выходит при поддержке администрации Красноярского края, и мы здесь, в Москве, о сибирской литературе узнаём, конечно, прежде всего по этому журналу… Я помню те времена, те переломные моменты, когда Роман Солнцев ушёл из жизни; помню то плачевное состояние, в котором находилась редакция, потому что не было финансирования, в редколлегии разброд и шатание, и никто не знал, что же будет с журналом; но он выжил, окреп и, не побоюсь этих слов, стал даже, на мой взгляд, интереснее, чем был…
Марина Саввиных. Не стала бы сейчас акцентировать какой-то региональный аспект: сибирская литература, красноярская литература. Мне кажется, это всё-таки уходит. Литература сейчас существует в мировом ракурсе. Писатели, поэты, которые сейчас печатаются практически во всех журналах русскоязычного мира, образуют авторско-читательское сообщество, где связи выстроены иначе, нежели мы привыкли… вот московские писатели… вот питерские… красноярские, иркутские или новосибирские… Теперь это не столь существенно. Тем более что молодёжь действительно уже ощущает себя «гражданами мира». И если говорить о самых интересных, перспективных молодых писателях, с которыми мы стали сотрудничать совсем недавно, то я могу назвать, например, такую замечательную писательницу, как Анастасия Астафьева. Можно сказать, что генетические корни её — в Сибири, потому что… она не любит об этом говорить, но это так… она дочь Виктора Петровича Астафьева, и в её прозе удивительным образом живёт очень глубокая, узнаваемая астафьевская нота. Нарочно это сделать невозможно и подделать никак нельзя… <…>
ЕС. Вы позиционируете себя как журнал для семейного чтения?
МС. Да. Именно — для чтения. Я и писателей часто предупреждаю об этом. Понимаете, дорогие,— говорю,— мы хотим, чтобы журнал читался, чтобы читателю было интересно. Хотя… читатель, который в меньшинстве, тоже имеет право на достойное чтение. Поэтому, например, благодаря Максиму Амелину, с которым мы недавно перебросились письмами… Максим занимается переводами древних греков и римлян… меня совершенно пленили его переводы Пиндара на русский язык примерно середины семнадцатого века… Это очень сложно, предполагает сумасшедшую, запредельную читательскую работу. Но — безумно интересно. И я подумала: а не ввести ли нам такую рубрику, которая была бы предназначена вот для таких точечных, уникальных контактов редкого текста и редкого читателя? Такая рубрика появилась у нас. Она называется «ДиН-артефакт». <…> Журнал — как зеркало, в котором играют свет и тень. Сама эта игра света и тени как раз и создаёт то «лица необщее выраженье», на которое мы очень рассчитываем. Нам очень хочется отличаться от других журналов.
ЕС. Вчера была научная конференция, которую проводил Институт иностранных языков и культуры имени Льва Толстого; я имел честь быть приглашённым на эту конференцию, выступал с докладом о новых формах современной русской поэзии. Была очень внимательная филологическая аудитория, и люди задавали вопросы о литературных журналах: какие существуют журналы, какие тиражи. Я рассказал, какие были тиражи до перестройки у «Нового мира», у «Дружбы народов». Недавно мы вместе выступали на радио с Александром Луарсабовичем Эбаноидзе, главным редактором «Дружбы народов», и я его спросил: сейчас какой тираж у журнала? Оказывается, около двух тысяч экземпляров. А до перестройки было — два миллиона и больше. Когда я ещё печатался в «Дружбе народов», в восьмидесятые годы прошлого века, там были миллионные тиражи. Сейчас, конечно, тиражи журналов значительно снизились. В десятки раз. Но, тем не менее, читательская аудитория есть. Она переместилась в Интернет. Известные порталы «Журнальный зал», «Читальный зал», «Мегалит» какую-то нишу здесь заполнили. Как к этому относиться — действительно непонятно. То ли это хорошо, то ли это плохо… Мы, издатели журналов, с одной стороны, рады, что у нас такая большая читательская аудитория. Но, с другой стороны, подписка упала, продажи журналов сократились катастрофически. Выжить издателю толстого журнала сейчас без поддержки государства очень сложно. Но не все журналы, даже те, которые входят в «Журнальный зал», эту поддержку имеют. «Дети Ра», например. От государства этот журнал никогда ни рубля не получал. Он существует благодаря одному инвестору. Не будем сейчас о нём говорить. Но читательская аудитория есть. «ЖЗ» посещают в день, наверное, огромные тысячи, поэтому можно сказать, что, в принципе, читатель никуда не делся. Он существует, причём в таком объёме, как и раньше. Другое дело, что это виртуальный читатель. Мы даже и не знаем, кто это, какая у нас целевая аудитория. Таких исследований, к сожалению, не так много. Вопрос: есть ли какая-то перспектива у толстого литературного журнала? Что с ним будет? Ведь это уникальнейшее культурное явление.
МС. Видимо, толстый журнал ждёт то же самое, что и книгу как таковую. Книга становится предметом роскоши. Прошли те времена, когда ради насыщения рынка печатались книги — фантастика, приключения, всё то, чего мы были лишены, что добывали на чёрном рынке,— Бог знает как… на газетной бумаге, отпечатанные чуть ли не дома на принтере… и люди всё это хватали. Сейчас это совершенно ушло. Книга должна быть такой, чтобы её можно было с удовольствием держать в руках, она должна радовать все наши чувства — даже обоняние… Она должна быть шедевром полиграфического искусства. Точно так же и журнал. Пусть он издаётся тиражом в пятьсот экземпляров. Но пусть каждый экземпляр воспринимается как уникальная вещь. Как само по себе — художество. Как спектакль. Это же дело не только драматурга. Но и режиссёра, актёров, музыкантов, художников… Когда всё это совпадает, получается настоящий спектакль. Шедевр. Вот так и журнал. Каждый его выпуск. Что же касается просто текста, он может размещаться и только в Интернете. Сейчас все читают с экрана. На самом деле, возможности — расширились. Я думаю, и рынок текстов тоже переместится в Интернет. Он каким-то образом должен структурироваться. И это уже происходит. <…>
Запись закончилась. Вслед за мной должны были беседовать с Женей Вера Зубарева и Ирина Голубева. Возникшая пауза увлекла всех на кухню — пить кофе и переводить дух. Откуда-то возникают и тут же отправляются под водопроводный кран гроздья винограда и ещё какие-то фрукты. В воздухе дрожат стихи — что-то знакомое, но даже, кажется, ещё и не рождённое, чьё-то грядущее творение, нечувствительно витающее между нами… Но моё внимание уже захвачено Сашей Орловым. Нам есть о чём потолковать.
Александр Владимирович Орлов — историк, специалист по истории религий, педагог, редактор, поэт. У нас множество общих тем, и одна из них — прямо животрепещущая — касается изучения в школе древней русской литературы. Здесь всё — проблема. Что именно из всего массива произведений, созданных на Руси между XI и XVII веками, выбирать для чтения и обсуждения с детьми? Какими сведениями снабдить школьников, чтобы знакомство с великой словесностью Древней Руси не стало для них умственной пыткой? А главное: когда и как вводить в читательскую практику подростков летописи, жития, воинские повести, большие эпические полотна? У меня накоплен огромный материал — несколько лет я разрабатывала и вела в Красноярском литературном лицее курс «Шедевры древней русской литературы»,— и теперь, задыхаясь от избытка чувств, рассказываю Саше, как с моими семиклассниками мы читали «Сказание о Борисе и Глебе», как разбирали почти одновременно гениальное стихотворение Бориса Чичибабина «Ночью черниговской с гор Араратских…», как увлечены были дети и взрослые, участвовавшие в этих уроках-диалогах!.. Вижу: Саше интересно. Он говорит о возможности сотрудничества с журналами «Основы православной культуры в школе» и «Переправа», рассказывает об Арсении Замостьянове, тоже историке, писателе, редакторе, эрудите, авторе книг о Державине и Суворове… Спасибо Жене Степанову! Я, кажется, обрела новых друзей и новых авторов для «ДиН». Саша обещает прислать мне по электронной почте свою книжку — «Московский кочевник» (и действительно вскоре делает это!). Спустя время я читаю её с нарастающим интересом: вах! какой ракурс, однако! Я не ожидала увидеть такие стихи в книжке московского учителя. И мне уже хочется поделиться ими с нашим взыскательным читателем. Вот — две «пьесы», так сказать, навскидку.
Эфа
Уходишь? Прощай, моя пёстрая эфа,
Твой дом — каменистый бархан.
Блудница пустыни, частица рельефа,
Хранишь ты от гнева Иран.
Запомню навеки кубовые дали,
Ущелье, где были с тобой.
Мне горы дорогу к тебе указали,
Пустынь обжигающий зной
Меня провожал, обещал я вернуться,
В том клялся злой ветер теббад,
Не мог я без слёз, уходя, оглянуться:
Змея призывала назад.
Нескучный сад
Упиться изгойством так хочется мне,
Уйти ото всех, восседать на скамье,
Там, в дебрях ветвистого парка,
Где бродит печально овчарка,
Где солнца наряд — золотая парча,
Где ветер шумит языком толмача,
Где сладостным запахом душит имбирь,
Где сердце псалмами поёт мне псалтырь,
Где тёмная ночь — прозорливый чернец,
Где тайны скрывает Нескучный дворец.
Ещё бы говорить, слушать и говорить, но у меня через полтора часа поезд, и сломя голову я снова мчусь в метро… Раз-два-три, ёлочка, гори! Утром у меня по плану — Питер!
2.
Ах, Питер, Питер… Санкт-Петербург. Прохладная грёза моих юношеских бдений над томиками Блока, Ахматовой, Мандельштама… Можно сказать, друг сердца, прежде вымечтанный в глубине одиночества, а потом — неожиданно и случайно повстречавшийся на одном из перекрёстков судьбы. Всегда возвращаюсь в Питер с предвкушением долгожданного свидания, и, Господи, как же он до сих пор ласков ко мне! Здесь живут мои любимейшие люди, знающие город как собственную ладонь, но я уже ловлю себя на том, что с Питером хочу быть один на один. Интимно. С точки зрения любого нормального человека, я, наверное, веду себя дико и неадекватно. Обниму крепко-крепко какую-нибудь замшелую липу и долго стою так, закрыв глаза и прижавшись щекой к тёплой шершавой коре… впрочем, в Питере полным-полно собственных чудиков. На меня никто не обращает внимания. А я грею ладони на чугунной решётке канала Грибоедова: какая нежность! какое счастье! Жаль, наслаждения этого нельзя продлить… Ждут меня иные встречи.
На этот раз я в Санкт-Петербурге на Международном открытом литературном фестивале «Петербургские мосты». Мне рассказала о нём питерская поэтесса Елена Елагина, наш давний автор и вообще близкий по духу человек. Списавшись с организаторами и обсудив возможность нашего участия в программе, я решилась и приехала: людей посмотреть и «ДиН» показать.
У фестиваля уже довольно длительная история. Он был задуман как продолжение поэтического марафона 2003 года, проходившего во время празднования 300-летия Петербурга. Как сообщает буклет, изданный к открытию «ПМ» в 2012 году, инициаторами первого фестиваля (2004) стали «Ассоциация творческих объединений Северо-Запада», ЛитО «Пиитер» и литературный клуб «XL». Бессменные организаторы «мостов» — Галина Илюхина, Виктор Ганч, Дмитрий Легеза, Евгений Антипов, Ольга Хохлова и Вадим Макаров. С тех пор прошло уже восемь поэтических форумов продолжительностью от одной до трёх недель — во время «белых ночей», в конце мая — начале июня. Сотни поэтических вечеров, более полутысячи участников, почти полторы тысячи индивидуальных выступлений, гости из 29 городов России, а также из Украины, Эстонии, Латвии, Литвы, Беларуси, Казахстана, Грузии, Таджикистана, Великобритании, Германии, Израиля, Бельгии, Швейцарии, Канады и США. В рамках фестиваля — поэтические конкурсы им. Н. С. Гумилёва «Заблудившийся трамвай», детский — «Первый автограф», турнир им. Д. Хармса «Четвероногая ворона» и состязания поэтов в формате «ринг» и «биатлон». Кроме этого, ежегодно — презентации ЛитО и различных поэтических школ, диспуты, мастер-классы, «капустники» и всевозможные другие варианты общения — на любой вкус. Здесь бывали и выступали Евгений Бунимович и Мария Ватутина, Дмитрий Воденников и Александр Кабанов, Светлана Кекова и Бахыт Кенжеев, Илья Фоняков и Елена Шварц, Александр Кушнер и Михаил Яснов… С прошлого года на «Петербургских мостах» выступают не только поэты, пишущие на русском языке. Звучат стихи на литовском, финском, французском, грузинском, немецком… Налажены связи с другими литературными фестивалями: «Киевские лавры», «Волошинский сентябрь» (Коктебель), «Труа ривьер» (Квебек). В общем, на литературном календаре русскоязычного мира «Петербургские мосты» — заметное событие.
К сожалению, уже с самого начала я знала, что побывать на всех мероприятиях фестиваля мне не удастся: 25 мая в Красноярске должна стартовать литературная конференция, к которой я причастна самым непосредственным образом,— поэтому показать «День и ночь» гостям «Петербургским мостов» смогу только 20-го, в Доме Набокова, на встрече поэтов русского зарубежья, среди которых — множество наших авторов. С кем-то из них я надеялась здесь и познакомиться лично, кого-то открыть для читателей «ДиН», о ком-то рассказать.
В назначенное время у Дома Набокова — группками по два-три человека — клубятся поэты. Никого не знаю в лицо и несколько минут пребываю в растерянности. Но тут является улыбающийся Евгений Лукин, главный редактор журнала «Северная Аврора», раздаёт свеженький, ещё горячий, номер и моментально вовлекает меня в общее движение. Обнимаю Лену Елагину, когда-то пленившую меня строчками:
Когда я останусь навеки одна,
Когда ни покрышки не будет, ни дна,
А только парение духа
Вне зренья, сознанья и слуха,
Неужто всё это и будет покой?
Неужто об этом мы молим с тоской
И льём беспричинные слёзы
В предчувствии метаморфозы? —
и вступаю в обиталище набоковских пенатов. Их здесь бережно опекают: в доме, несмотря на давно устоявшийся музейный уклад, веет жизнью, тихой, строгой, без «актуальных» глупостей и претензий, но всё-таки жизнью, в которой всё время что-то происходит.
Перед началом мероприятия — несколько приятных знакомств. Саша Либуркин. Колоритнейшая личность. Знаю его по рассказу «Крепкий мужчина», напечатанному в «ДиН» в начале прошлого года, по публикациям в предпочитаемых мною журналах «Дети Ра» и «Зинзивер», а также по редким (но метким!) столкновениям в соцсетях. На мой взгляд, очень яркий прозаик, ироничный, честный, обязательный. Какой-то по-человечески настоящий. Что ныне редкость.
Галина Илюхина, организатор всего этого чудного «безобразия», прилетела, как говорится, «вся в мыле». Позже я поняла, что созвониться с ней в дни фестиваля практически невозможно. Её телефон занят беспрерывно. Кажется, двадцать четыре часа в сутки кто-то её «достаёт». Или она — кого-то. Галина извлекает из пакетов и сумок дипломы, подарки, сувениры. Всё это водружается на монументальный набоковский стол, где уже лежат стопками журналы, альманахи, сборники, привезённые гостями,— и встреча начинается.
Мне предоставлена возможность рассказать о журнале «День и ночь» и прочесть собственные стихи. Как всегда в таких случаях, на «себя» времени почти не остаётся — и слава Богу! «Себя» читать вслух я… не то чтобы не люблю, но мне нужна особая атмосфера, так сказать, короткая дистанция между мной и публикой, а для этого необходимо уникальное совпадение множества факторов… Поэтому уже под самый занавес своего выступления читаю стихотворение о Петербурге, получаю довольно искренние, как мне кажется, аплодисменты, возвращаюсь на своё место и начинаю, наконец, внимательно слушать. Впечатление, в общем, типичное для большинства литературных фестивалей. Большая часть произведений (текстов?), читаемых перед публикой, внимания почти не задевают. И когда на этом фоне вдруг звучит подлинная поэзия, испытываешь нечто подобное вспышке света в темноте или электрическому разряду.
Елена Игнатова, урождённая петербурженка, с 1990 года живёт в Иерусалиме. Еврейская нота, горькая, трагическая, болезненная, в её стихах очень заметна. Тонкие переплетения библейских мотивов и исторических ретроспектив только что ушедшего века создают атмосферу доверительного разговора друзей-интеллигентов — о судьбах мира и человека. Поэтесса читает как бы внутрь себя, голосом слабым, чуть надтреснутым, но стихи таковы, что зал слушает в напряжённом молчании — каждое слово отчётливо и ясно.
И где она, земля лидийских гордецов,
золотоносных рек и золотых полотен,
где мир в зародыше, где он ещё так плотен,
где в небе ходит кровь сожжённых городов,
где человек жесток, и наг, и беззаботен…
Сева Гуревич подарил книжку «Несаргассово море», красиво изданную московским издательством «Водолей Publishers». Я о таком поэте прежде не слышала и книжку перелистала, по крайней мере, с любопытством, которое не сразу, конечно, но было вознаграждено.
Не дым Отечества, гашиш в кальяне сладок…
В груди качнётся мир чужой земли,
Едва колеблясь в мареве лампадок,
Что по тебе в который раз зажгли.
Или такое:
Я останусь в Содоме, в Гоморре,
Но и так же — надёжно — в строю,
Чтоб, как угорь в Саргассово море,
Смог вернуться на землю свою.
Смог вернуться… ты скажешь: «Не надо…» —
Прежде срока от грёз не буди…
А прадедова песня «Гренада»
Будет ждать у начала пути.
Или ещё:
Налейте вина или водки, очищенный спирт
Встречается реже, но в принципе тоже подходит:
Лишь здесь, на Руси, столь естественен пьющий пиит
При нашей любой, непохожей на счастье, погоде…
Налейте скорее — я выпью, неделю пропью,
Чтоб выпью болотной завыть, обезуметь воочью,
Покуда по клавишам песню безбожную бью —
По полной, как ряженый,— в избы соседские ночью…
Подарок Евгения Мякишева — двойная книга, совместная с ушедшим уже, к всеобщему прискорбию, Геннадием Григорьевым. В послесловии к книжке про Мякишева сказано: «Более колоритной фигуры в поэтических кругах не только Санкт-Петербурга, но и, пожалуй, всего мира не сыскать. Фактурная внешность, скорее подошедшая бы бандюгану из сериалов или карикатурному скинхеду, резко контрастирует с тонким до ранимости устройством его души и его стихов». С Мякишевым я теперь лично знакома. Подтверждаю. Что же до устройства души его — приглядись, только осторожно, не обожгись, не оцарапайся, читатель:
Я — волшебный поэт, но любовник я тоже нехилый…
Не смотри на меня исподлобья, а прямо гляди:
Ведь общение с женщиной — опыт свиданья с могилой
Под кладбищенский шелест слепого восторга в груди.
И я честно и прямо на этом незримом погосте
Новый крест — словно саженец — словом печали полью…
И звериная злоба в глаза человеческой злости
Поглядит с сожаленьем сквозь бедную душу мою.
А вот это мне особенно близко:
Кончается зима.
Сливаются сосульки.
Приходит горний стыд —
Круговорот воды.
Побереги себя,
Играя на свистульке
Мелодию смешной
Вселенской ерунды.
Когда к тебе придут
Безглазые и злые
Властители пустот
Из полной темноты,
Базлай, блажи, вяжи
Узоры удалые:
Покуда жив язык —
Не растворишься ты.
Было бы, наверное, несправедливо и неверно не уделить здесь места стихам Галины Илюхиной; я не слышала, как она читает,— да и где она читала? Ей всё время не до себя, этой коренной лошадке литературных забегов… Может быть, оттого и пишется у неё иногда такое:
Наступила осень, небо запотело.
Всё склубилось в стаи, что не улетело:
листики, что пали в приступе падучей,
недоспавший дворник собирает в кучи.
Хмурые собаки по помойкам рыщут,
в коллективной форме добывая пищу.
С ворохом нетленок, сложенных за лето,
жмутся по тусовкам хитрые поэты.
Дворники сжигают жухлых листьев горки,
тянется по скверам дым прозрачно-горький.
Вороша ногами прелых листьев кучи,
держат живодёры наготове крючья:
санитарный доктор надавал заданий
всех собак избавить оптом от страданий.
Только на поэтов нету разнарядки —
чтоб свалили в кучку пухлые тетрадки,
чтоб костёр до неба, а самих — к отстрелу:
всё отправить фтопку, что не улетело.
То-то будет радость, то-то станет чище…
Не боись, поэты. Вас никто не ищет.
Итак, собственную корзинку духовных яств я, кажется, собрала. Вечер подошёл к концу. Прощаюсь. С кем-то вежливо, с кем-то — надеясь на скорую встречу, кого-то — обнимая сердечно. Всё. Мне снова — пора.
3.
Здесь, в Питере, живёт дружественное семейство волшебников. Даниловы. После гениального опуса Вл. Орлова2 само фамильное именование указывает на причастность носителей оного к небесным канцеляриям. Даниловы, присутствием которых окрашены и согреты годы моей ранней юности, учились вместе со мной в Красноярском педагогическом институте — Наташа на филологическом, Миша на историческом факультете. Они как-то очень быстро женились, и уже на втором курсе у них родился первенец, Саша. Помню, какая для нас, восемнадцатилетних дурочек, это была диковина! (В Советском Союзе секса, разумеется, не было, и откуда берутся дети, мы узнавали на уроках биологии — от краснеющей учительницы, показывающей на плакате пестики и тычинки. 🙂 ) Мы бегали к Даниловым поглядеть на младенца и удивлялись, как ловко Наташа с ним управляется,— ведь крошечный такой, прикоснуться страшно! Теперь Саша сам — отец семейства, человек вполне преуспевающий, живёт в Германии, откуда поддерживает родителей и материально, и морально. Повзрослел и младший сын Даниловых, вот-вот, как говорится, вылетит из гнезда… Жизнь идёт, судьба вяжет свои узлы.
Судьба этой семьи — причудливое кружево. После Красноярска — Прибалтика, Сочи… и — наконец — Петербург. Как в песне поётся: «Переходы, перегрузки, долгий путь домой…» Девяностые Даниловых побили и потрепали — без всяких шуток, на измор. Но они не сломались, нашли себя в радикально изменившемся мире — не отказавшись при этом от высоких принципов, в свете которых воспитаны. Основной из них: смысл жизни — творчество.
Миша — музыкант, философ, мудрец… При этом он уже давно реализует творческий потенциал в такой — у нас ещё вполне экзотической —
специальности, как ресторанное дело. Кто таков «ресторанный критик»? Для нас до сих пор — в лучшем случае — персонаж голливудской продукции… Дядька или тётка из мультика «Рататуй». Вблизи — совсем не так. Михаил Данилов — выдающийся художник «общепита». О ресторанах, кафе, бистро и прочих «жанрах» этого искусства он знает всё! И даже книгу об этом написал. Читается, скажу вам, как увлекательный роман.
Наташа работала на телевидении, преподавала, пробовала себя в стихах, прозе, драматургии, пока наконец не кристаллизовалось то, в чём, на мой взгляд, и заключено её призвание. Наталья Данилова — «повивальная бабка» духа. Как Сократ. Только работает она не со взрослыми людьми, закосневшими в предрассудках, а с маленькими детьми, дошкольниками. Ей помогает в этом собственная литературная одарённость. Наташа создала целый мир — фантастический и реальный, в котором живут и действуют герои придуманных ею целебных игр. Две относительно самостоятельные части романа-сказки Натальи Даниловой «Остров детства» опубликованы в «ДиН»: «Собиратель слёз» — в 2008 году, «Сила двенадцати» — в 2011-м. Мало этого: вместе с коллегами, психологами и педагогами, Наташа разработала стройную и чрезвычайно эффективную образовательную систему, которую назвала «Юный гений» и проверила на практике в течение многих лет. Этот подход помогает преодолеть множество психологических проблем, связанных с вхождением в мир современных детей, особенно — одарённых (Наташа, правда, уверена, что «неодарённых» детей не бывает!). То, что она рассказывает о своих воспитанниках, вызывает ужас и восторг. Ужас — потому что её работа нередко обнаруживает в психике отпрысков более чем успешных семей такие бездны страхов и комплексов, что поневоле задумываешься о будущем цивилизации! Восторг — потому что она раскрывает в ребятишках неисчерпаемый умственный и чувственный потенциал, проявляющийся тут же в рисунках, сказках, стихах, играх, беседах. В методичке, сопровождающей интеллектуально-развивающую игру, созданную Натальей Даниловой, говорится:
«Никаких сомнений, ваш ребёнок — гений. А как же иначе?! Ведь он — носитель генов. Тех самых, которые вы передали ему при рождении, словно некую интеллектуальную собственность. Юный гений растёт, мы помогаем ему развиваться, помогаем преодолевать сумеречное, сонное состояние сознания. Будим его. А всё для того, чтобы наш наследник смог найти своё великое предназначение в этом мире — своё призвание. Чтобы впоследствии он смог не только выживать, используя навыки и знания, которые вы ему привьёте, но и для того, чтобы он получал удовольствие от дела, которому посвятит свою жизнь. <…> Все дети — гении. В них скрыт потенциал, который не поддаётся описанию».
Таков исходный посыл этого педагогического чуда. Как всякое настоящее чудо, в сегодняшней российской действительности укореняется оно с большим трудом. Однако Наташа героически стоит на своём — работает, ищет, настаивает, добивается. Борется, одним словом. И я с трепетом, тревогой и гордостью слежу за её борьбой, по мере возможности поддерживая и помогая.
Наташины размышления о «генах» — предвосхищают другую встречу, которую с нетерпением жду. В Питере живёт и работает Анастасия Викторовна Астафьева. Ася. Дочка Виктора Петровича, рождённая в Вологде. Признаюсь честно: меня возмущают стыдливые эпитеты вроде «внебрачная», «побочная» и т. д., и т. п. «Побочных» детей не бывает! Дочь есть дочь. Сын есть сын. Всё остальное — условия, обстоятельства и нюансы появления ребёнка на свет — к сути вопроса не имеет никакого отношения! Когда я впервые увидела Асю — у меня перехватило дыхание: как похожа! Но внешность — не главное. Моё знакомство с Анастасией Астафьевой началось задолго до прошлогодней — очной — встречи в Петербурге. Волею судеб передо мной оказался текст её пьесы «Письма к отцу», некоторое время уже ходивший в Интернете. Пьеса поразила меня не столько конкретностью фактов, на которых основана (хотя конкретные факты из жизни знаменитостей всегда, так или иначе, цепляют сознание), сколько явным, безусловным и даже очевидно обусловленным талантом автора. Я — словно гончая по следу — кинулась в Интернет. И что же? Передо мною открылось оригинальное, яркое, глубокое и сильное дарование. Многообещающее. Спустя несколько месяцев после этого открытия мне удалось связаться с Асей, мы стали понемногу публиковать её прозу. И вскоре Ася предложила в «ДиН» свой первый роман, который и был опубликован в двух номерах 12-го года.
Мы встретились на Дворцовой площади, долго бродили по жаркому, цветущему и благоухающему Петербургу… Говорили — и, кажется, не могли наговориться. У Аси — астафьевский характер. Жёсткий, прямолинейный, решительный. Не слишком-то склонный к компромиссам. И я внутренне радуюсь, что мы с ней не расходимся во взглядах на большинство современных этических и эстетических проблем.
Ася — участница той самой литературной конференции, которая вот-вот начнётся в Красноярске. Ей очень хочется приехать в Красноярск пораньше, чтобы успеть побывать в Овсянке, встретиться с людьми, хорошо знавшими и любящими Виктора Петровича. Организаторы конференции пошли ей навстречу — и вот она улетает в Сибирь за сутки до моего отъезда из Петербурга, так что, когда я возвращаюсь домой, мои домашние встречают меня уже вместе с Асей.
4.
Сидим по разным городам,
Подвержены тоске и сглазу,
И каждый думает: ни разу
И в мыслях друга не предам!
Оглянешься — кругом ни зги!
Как в сказке — не туман, так вьюга,
И даже в мыслях нету друга,
Одни лишь верные враги…
Несмотря на сарказм, мысль, в общем-то, справедливая и до сих пор актуальная. Литературный мир расколот на лагеря, кланы и тусовки, и если деструктивная его часть — не без помощи денежных влияний известного происхождения — более или менее консолидирована и способна по команде «фас» всей стаей броситься и «порвать»3, то наиболее талантливые писатели, следующие принципу художественной правды, чаще всего так вот и «сидят по разным городам». Если бы не Интернет, литературный процесс давно уже рассыпался бы на молекулы и перестал иметь место. Но Сеть — Сетью, а живые встречи — необходимы. Мосты над облаками должны иметь не только виртуальное, но и материальное выражение. Этой цели как раз и служат всевозможные фестивали, которые ежегодно проводятся по всему постсоветскому пространству благодаря подвижническим усилиям отдельных литераторов, сумевших наладить связь властей и общественности и сосредоточить усилия тех и другой вокруг некой фестивальной идеи. О «Петербургских мостах» я рассказала. В Крыму каждое лето проходят «Славянские традиции» и в начале каждой осени — «Волошинский сентябрь». В Казани — Державинские чтения. В Александрове — Цветаевский фестиваль. И так далее, и так далее…
В. П. Астафьев основал когда-то в Красноярском крае популярнейший форум «Литературные встречи в русской провинции». Раз в два года этот фестиваль собирал на красноярской земле писателей, журналистов, издателей, библиотекарей, учителей словесности — всех, кто причастен к слову, к тексту, к книге. Традиция эта поддерживалась какое-то время и после ухода Астафьева, а потом незаметно заглохла.
Литературная конференция, организованная в Красноярске силами государственного учреждения культуры «Дом искусств», педагогическим университетом и краевой научной библиотекой,— надеемся, первая ласточка на пути возрождения литературных встреч в регионе.
Тема конференции: «Сибирь: проблемы и перспективы развития региональной литературной среды». Спектр вопросов, уверена, до боли близок провинциальным литераторам вне зависимости от места проживания, поэтому, несмотря на относительную немногочисленность участников форума, дискуссии за «круглым столом» прошли темпераментно, плотно и результативно. В гостях у красноярских писателей и читателей побывали, кроме Анастасии Астафьевой, московские поэты и организаторы литпроцесса Максим Лаврентьев и Андрей Коровин, литераторы из Омска, Абакана, Кызыла, Иркутска… Ждали «махатму русской поэзии» Юрия Беликова из Перми, но он, к сожалению, заболел и приехать не смог.
Красноярский форум достаточно хорошо освещён в СМИ: постарались и сотрудники красноярского Дома искусств во главе с молодой и — в лучшем смысле слова — амбициозной начальницей Татьяной Николаевной Шнар, и гости — Максим и Андрей, оперативно давшие информацию о событии в московских источниках. Поэтому здесь — лишь несколько любопытных цитат.
Максим Лаврентьев: «Я могу судить о состоянии сибирской литературы, наблюдая в Интернете за журналом «День и ночь», который в Москве известен… этот журнал, мне кажется, не только в масштабах Красноярска, но и в масштабах России представляет определённую ценность… Мы приехали сюда, чтобы узнать то, чего мы не знали прежде. Москва — большой шумный город, мы варимся, как говорится, в собственном соку, не знаем России, как и Россия не знает нас».
Андрей Коровин: «Любой молодой автор, который знает, что такое Интернет, сегодня может получить признание, отправив свои подборки в литературные журналы, на литературные конкурсы, среди которых — очень престижный «Дебют» и, в том числе, Волошинский литературный конкурс, которым я занимаюсь… Новые имена, которые открывают разнообразные конкурсы и редакции,— за них, в общем-то, хватаются организаторы литературного процесса и помогают войти в современное литературное пространство. Сегодня, благодаря Интернету, это происходит гораздо проще и удобнее. С другой стороны, начинающему автору нужно быть достаточно активным, чтобы «засветиться» самому. Тогда можно добиться признания без специальных подталкиваний со стороны общественных организаций…»
Анастасия Астафьева: «Энергетика текста на бумаге совсем иная, нежели энергетика электронного текста. Мне даже кажется, что когда ты общаешься с живой книгой, ты от неё получаешь энергию, а когда ты общаешься с текстом на экране, такое ощущение, что твоя энергия уходит туда… Примерно восемьдесят процентов населения нашей страны как бы не существует. Об этих людях не пишут в газетах, на телевидении о них не снимают передач, даже те документальные картины, которые производятся на местных студиях, практически нигде не показываются, в лучшем случае — ходят по кинофестивалям. Получается, что люди, живущие в сельской местности, в маленьких городах,— просто не существуют. Об их проблемах, заботах нигде не говорится. Те люди, которые находятся внутри этой ситуации,— это, наверное, единственные летописцы, которые способны и должны отражать то, что на самом деле в стране происходит. Общественную значимость региональной литературы я как раз вижу в её готовности и способности создавать художественную летопись жизни страны за последние пятнадцать-двадцать лет… Вспоминая о журнале «День и ночь», хочется снова и снова отметить, какое высокое качество литературы в этом журнале присутствует. Очень немногие журналы, даже столичные, этим отличаются, к сожалению. И какой должен быть острый взгляд и литературное чутьё у главного редактора, у тех, кто журнал составляет, чтобы из тысячи приходящих рукописей отбирать то, что интересно и качественно в литературно-художественном отношении. Буквально вчера я перелистала свежий, второй за этот год, номер «Дня и ночи» и открыла для себя рассказы Елены Басалаевой. Молодая писательница, ей, по-моему, двадцать два — двадцать три года, и я c удовольствием прочла и даже пообещала Марине Олеговне, что как только освобожусь от своих дел, напишу на неё хорошую рецензию, и мы разместим её в журнале «День и ночь»… <…> Чем чаще я смотрю на наших прославленных, чересчур прославленных, растиражированных писателей, тем чаще мне думается, что я не хотела бы так часто мелькать на телевидении, вести какие-нибудь ток-шоу… поэтому если писатель зарабатывает деньги таким образом, то не хочется».4
Красноярская публика приняла гостей тепло и открыто, что, в общем-то, ей всегда было свойственно. Наша публика — вопреки ожиданиям некоторых гастролёров, надеющихся на то, что если «пипл хавает», то уж глубинка-то «схавает» и подавно,— строга, взыскательна и бескомпромиссна. Но если гости приходятся по душе — щедрость сибиряков не знает границ. Это проверенный факт. Однако важно и обратное. Думаю, приезд Андрея Коровина и Максима Лаврентьева, с их свежими соображениями о том, как обстоят дела в современном литературном мире и каковы тенденции его движения, с их готовностью к диалогу и способностью генерировать идеи и проекты, пригодные к воплощению в обозримом будущем, с искренним стремлением к сотрудничеству и дружеству,— знаковое событие для Красноярска. Привычный образ «московского гостя» ребята заметно поколебали. До того, что мне даже вспомнился знаменитый эпизод из «Войны и мира», когда Андрей Болконский прибывает на батарею Тушина и, передав распоряжение командования об отступлении, собственноручно помогает разворачивать орудия и грузить боеприпасы. «А то приезжало начальство — так скорее драло»,— говорит ему солдат. И Андрей, и Максим производят впечатление людей, готовых вместе с нами «разворачивать пушки». Конференцию они, во всяком случае, отработали, не щадя ни сил, ни времени.
Максим выступал в Зеленогорске. В Красноярск вернулся поздно вечером, когда встреча гостей с читателями и писателями в Доме искусств подходила к концу. Все устали и думали уже о лёгоньком фуршете, незаметно материализующемся на столе напротив директорского кабинета. С появлением Максима вечер словно зарядился новой энергией. В воздухе повеяло… белой акацией, старинными благовониями, подмосковными майскими дождями… «Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали». Максим играл, окружившие его дамы пели милыми голосами…
Как поэт Максим Лаврентьев — парадоксально гармоничен. Ленский, Рахметов и Базаров в одном лице. Тонкий лирик, даже чуть стесняющийся своей застенчивости и нежности,— и брутальный «критический реалист». Его книга «На польско-китайской границе» произвела на меня в своё время ошеломляющее впечатление.
* * *
Хотелось нам, судьбу опередив,
За столиком в полуденной Гаване
Расслабленно тянуть аперитив,
А может быть, податься на Гавайи.
Но мы чужими будем в Боготе,
Не ждут нас в Катманду из Касабланки.
Всё оттого, что мы с тобой не те,
Обиженные, злые, как собаки.
Поедем-ка на Северный Кавказ
И где-нибудь в окрестностях Майкопа
По миру иллюзорному хоть раз
Ударим из реального окопа.
Иначе остаётся Эрмитаж,
Кунсткамера, стеклянный шар над Невским
И эта жизнь, всегда одна и та ж,
Где, кроме Бога, больше выпить не с кем.
* * *
Кто скажет, что мы — посредники
Между двумя мирами,
Когда мы идём по Сретенке
Прямо или дворами,
В потёртой джинсе из Турции,
В обуви Made in China.
(Одетые по инструкции,
Это — секрет и тайна.)
Когда мы спешим на сейшены,
Слэмы, фотобьеннале,
И нас не поймёшь: рассержены
Или козла пинали? —
Кто скажет, что мы — последние
Праведники столицы,
Хранители и наследники,
Гиды и летописцы.
К сожалению, мне так и не удалось на этот раз услышать, как Максим читает стихи «вживую». Зато я впервые слышала, как читает Андрей Коровин. Это был захватывающий моноспектакль. Поэт, артистически — со сцены — представляющий свою музу,— видимо, во все времена редкость. Слушатели долго не хотели его отпускать, настолько он был доступен, привлекателен, каждой фразой открыт общению.
Хотя эта поэзия — далеко не проста для восприятия. Арсенал современных и даже сверхсовременных поэтических инструментов ею, кажется, использован весь. И в то же время (невероятно!) — она целомудренна, изящна и глубоко гуманна.
голова обтекает небо травой рекой
неподъёмной нежностью маминою рукой
и куда ни посмотришь — везде моя голова
этот взгляд бездонный вечный как синева
и в моей голове живёт твоя голова
метакоды её и мета-её-слова
дети птицы жрецы и боги твоей главы
в голове моей глаголют твои словы
в голове моей живёт настоящий Бог
он всё больше молчит и — никуда за порог
и когда укрывшись звездой он спокойно спит
мир на волоске моей головы висит
Что же касается Аси Астафьевой — совершенно очевидно, что Красноярск её принял и полюбил. Ася мне сказала перед самым уже отъездом: «Я только сейчас поняла, что такое Отечество». Значит — всё будет: новые встречи, новые произведения, новая большая жизнь, полная любви и разума.
5.
Пишу эти строки спустя полтора месяца после вышеописанных событий. Июнь 12-го многим запомнится своими тревогами, скандалами и трагедиями… Не оставив нам никаких сомнений в том, что впереди — полоса испытаний, борьбы и бедствий нарастающего масштаба. На что надеемся? Чего с любовью, верою и надеждой ждём?
Колеблются мосты над облаками,
Построенные нашими руками,—
Так птицы проницательные вьют
Надежды неустойчивый приют…
Хорошо бы удержать равновесие.
Москва — Санкт-Петербург — Красноярск,
май — июнь 2012
1. http://tv-dialog.ru/programs/20120608_savvinyh.php
2. Имеется в виду роман «Альтист Данилов».
3. Животрепещущий пример — реакция «прогрессивной интеллигенции» на стихи Ю. П. Мориц, посвящённые т. н. «протестному движению».