Опубликовано в журнале День и ночь, номер 2, 2012
Флориан Лафани
Увертюра
Перевод с французского Николая Переяслова
Предчувствия
То ль это всполох утренней зари,то ли гримаса уходящей ночи,
то ль на столбах внезапно фонари
перемигнулись светом между прочим.
Я спотыкаюсь о былые дни,
в которых сердце корчилось от боли, —
как бесконечно медленно они
приоткрывали дверь моей неволи!
И вот я снова слышу, как в груди
грохочет сердце, гибельно ликуя,
завидев дверь в ловушку впереди,
где ждёт во тьме приманка поцелуя…
Дорога к дому
Туман в душе и боль сердечных мукрождает странный и тревожный звук —
и я на это откликаюсь дрожью,
готовый мчать за ним по бездорожью,
сдвигая мыслью камни на пути,
чтоб, не теряя времени, прийти
мне в ту реальность, что из всех одна
моей мечтой о чуде рождена.
Мост изо льда передо мной искрится,
а снизу пламя злится, как тигрица…
Лечу вперёд, как гонщик за рулём,
ко всем вчерашним страхам равнодушен.
Пусть мне не стать в том царстве королём —
но я там нужен. И тот мир мне нужен.
Увертюра
В конце концов, для слёз, готовых литься,всегда найдётся повод хлынуть всласть,
когда, как вихрь, нас втягивает в страсть
безумное стремление влюбиться
и в поцелуях заживо пропасть.
Тем, кто влюблён, так нелегко очнуться
средь миража, что их, как гром, потряс.
Они живут, как будто в первый раз
пришлось навстречу счастью им качнуться…
(Так флорентийцы — прячут свои чувства,
словно мошну от посторонних глаз.)
У моря
Ветер разносит игриво русалочий духи распевает стихи о глубинах прекрасных.
Я прохожу сквозь завесу божественных красок,
сердцем туману дивясь, что висит, точно пух.
Там, где лохматую пену весёлый прибой
шлёпает с ходу на мокрый песок, как на блюдо,
сотни и тысячи крохотных крабов-малюток
мечутся шустрой и неугомонной гурьбой.
Вот оно, море! Бездонней — лишь память о прошлом,
что в своих безднах сокровища предков хранит.
Больше не нужно бить молотом в скальный гранит,
Можно смеяться и думать о чём-то хорошем…
Искушения
Как жестока порой партитура любви,когда взгляд дорогой вдруг глядит незнакомо,
и гудят её грубые ноты в крови
не как колокол счастья — как стук метронома!
Разве это хоть малость похоже
на ту радость, что ждал я до дрожи?
Это всё меня мучит и гложет…
Я как будто анафеме предан тобой!
В моё сердце, готовое ринуться в бой, —
как враги в осаждённую Трою,
подозрения вкрались коварной гурьбой
и ослабили силы героя.
«Ты любовь представляешь — игрою?..»
Чувства так неожиданны и глубоки,
как царапины, что оставляют клинки
на столешнице гладкой случайно…
Нам хватает порой и нечаянной,
кем-то брошенной беглой улыбки,
чтоб поверить в любви призрак зыбкий.
Красотой ослеплённый постыдной,
я старался держаться солидно,
так боясь, что услышу вдруг: «Нет», —
как удар метронома в ответ…
Знать, не зря говорят: «Чтоб любовь уберечь —
надо к ней все мосты, словно рукопись, сжечь…»
Рана
Я порезался острым осколком разбитых небес.Капля крови упала на море — и высохло море.
Капля боли упала на мир — и там вспыхнуло горе.
Но я смерть обманул, заведя её в звёзды, как в лес.
Всё труднее дышать. И всё меньше надежды в крови.
Будто тонешь в пучине, крича себе в страхе: «Плыви!..»
Но пока остаётся хоть вздох, этот вздох — для любви.
От тебя мне хватило б и слова, чтоб ринуться вдаль
и, туман миражей разогнав, встретить новую битву,
твёрдо шпагу держа и творя в своём сердце молитву
ради тайного взгляда, что прячет до срока вуаль.
В моём сердце звучат и мифический голос сирен,
и мотив твоей песни, что слышится мне из-за стен.
И они не дадут превратиться любви моей — в тлен.
Возмужание
Я спрятал себя за Парнасским холмоми, сердца осколки собрав, как каменья,
построил из них для укрытия дом,
чтоб взгляд не тревожили тучи забвенья.
Светло и печально
поплыл в небе звон —
то в храме венчанье
вещает всем он.
Я склоном спустился,
гонясь за судьбой,
как будто пустился
с насмешками в бой.
Меня кто-то просит вернуться назад
в пещеру, где тени по стенам висят,
но я уж настолько был жизнью томим,
что плавился иней под взглядом моим.
Все давние страхи умчались куда-то, как птицы,
и прахом рассыпались стены давившей темницы,
и сердце рванулось куда-то всё выше и выше —
к тем высям, откуда когда-то я молнией вышел…