Опубликовано в журнале День и ночь, номер 2, 2012
Борис Косенков
Пришла пора
Пришла пора…
Всё выше спирт в термометрахи юбки,
всё ниже нравственность
и декольте.
Всё бесшабашней взгляды и поступки,
фантазии, покупки и т. д.
Пришла пора Джульетт и своден тёртых,
сердечных клятв и беспардонных врак,
когда Всевышний восстаёт из мёртвых,
а сатана хихикает в кулак.
Когда поля водой и солнцем зáлиты.
Когда душа, чуть посильнее дунь,—
взметнётся вдруг в головоломном сальто…
Чтобы с размаху грохнуться в июнь.
Зимний вечер
Вместо улиц — только тропки:город снегом занесён.
Заключил нас, видно, в скобки
атлантический циклон.
На деревьях — панцирь жёсткий,
и под грузом ноши той
тополёк на перекрёстке
изогнулся запятой.
Ветра нет, и в полумраке
по округе там и тут
восклицательные знаки
к небесам из труб растут.
И скользят вдоль тротуара,
темноту растормошив,
многоточиями фары
проезжающих машин.
И в лучах маячат косо,
точно вестники судьбы,
в серой мути то ль вопросы,
то ль фонарные столбы.
А в неласковой восточной
чужедальней стороне
меткий выстрел
ставит точку
в чьей-то жизни на войне.
На мини-рынке
Вот это жизнь!На удивленье публике,
и нравам, и природе вопреки,
в России, как в банановой республике,
бананами завалены лотки.
Они лежат —
десятки, сотни, тыщи! —
уже давно не роскошь и не блажь —
и вызывают слюнки у детишек
и грешные мыслишки у мамаш.
Что ж, может быть, не строя и не сея,
мы до того дотянем перекур,
что превратится хлебная Расея
в бананово-лимонный Сингапур.
Вот только не придётся ли тогда нам
с брезгливо перекошенным лицом
занюхивать шампанское бананом,
мечтая о пшеничной с огурцом?..
Всего ничего
Ни хорóм, ни златаза труды —
мне всего-то надо
доброты.
Чтоб в седую стужу
с ветерком
согревала душу
свитерком.
Чтоб любовь морозы
не сожгли.
Чтобы дни — не слёзы —
шли да шли.
Чтоб, как дым из печки,
в синь и свет
шли да шли колечки
зим и лет.
Юродивый
Весь изгваздан, весь расхристан,задремав или сомлев,
он разлёгся на бугристой
примороженной земле,
заслонясь безумьем гиблым
от базарной кутерьмы.
Лишь заиндевелым нимбом
серебрятся кудерьки.
А под поростью убогой,
дёргаясь, кадык снуёт:
знать, душа в гостях у Бога
сбитень с пряниками пьёт…
Только вдруг он встрепыхнётся,
исступлённый и лихой,
и в прохожего прохвоста
ткнёт безжалостно клюкой.
Будь ты тёртый, будь ты дошлый,
будь ты масленый зело —
он под всяческой одёжкой
распознает ложь и зло.
И взовьётся вместе с визгом
слов нестройный хоровод,
и навстречу тем витийствам
набежит честной народ:
и ярыги, и барыги, и купцы, и босяки…
И спадут с души вериги
беспросветно злой тоски.
И взойдёт над пряжей пёстрой,
что из тел, телег и торб
сплёл не пром-,
не прод-,
а просто
наш кондовый русский торг.
Откровенный бред и лепет —
как церквушка на крови…
По Руси молитв и сплетен
закачаются круги
и пойдут молвою шумной
до починков, до застав…
Аккуратный и разумный,
перед миром трезво встав,
веря в свой созревший гений,
изложи базару ты
свод открытий и прозрений
слогом, полным красоты.
Не бессвязный шёпот свыше,
а итог трудов и мук…
Ты надеешься — услышат?
Ты надеешься — поймут?
Ты хоть отклика, хоть взгляда
от толкучки жаждешь той?..
Нет, наверно, всё же надо,
как пророк или святой,
чокнуться, чтобы в итоге
напрямую, без мостков,
мозгом чуять биотоки
окружающих мозгов
и кидать, хрипя и корчась,
в эти страждущие рты
смесь дурачеств и пророчеств,
правды и белиберды.