Опубликовано в журнале День и ночь, номер 5, 2011
Вадим Ковда
Покой и свет
Баллада о петухе
Надменный, гордый, в атрибутах власти:при клюве, гребне, шпорах и хвосте,—
он гнал её, он гнал, исполнен страсти,
готов — всегда, любую и везде.
Она ж свою работу выполняла —
бежала обречённо от него,
кудахча, квохча, с шумом придыхала,
скрывая от подружек торжество.
Мясистая и белая, хитрила,
вкруг мусора петляя и юля.
Она его всё больше заводила,
выписывая гузкой кренделя…
Он молча гнал её — глаза навыкат.
Она ж, чтоб честь свою не запятнать,
бежала. Ну а он — её владыка —
алкал догнать, достукаться и взять.
Минут пятнадцать так они носились:
пыль, перья, гогот, квохт, собачий лай…
Потом амуры пели и резвились,
когда её загнал он за сарай.
И наскочил, растрёпанный и мятый,
как дикое, голодное зверьё,
как гриф, как кондор, как фашист проклятый,
на чистую и юную её.
И стал клевать, как злая тварь лесная.
Топтал, давил, подпрыгивал и мял.
Терзал когтьми!.. О, право, я не знаю,
как он хребет ей, слабой, не сломал.
Казалось, что теперь она загнулась,
что у сарая ей околевать…
Но вот очнулась, скромно отряхнулась
и снова пшёнку начала клевать.
А он уже другую безоглядно
преследовал, проходу не давал…
С каких харчей? — Мне было непонятно:
он, бедный, и пшена не поклевал.
Раб
Нет цельности в твои-то годы?Ну что ж, смирись и помолчи.
Ты раб любви, ты раб свободы.
Тебя гоняют их бичи…
Как ты устал от сей работы!
Пришла пора повременить.
Ты раб любви, ты раб свободы?..
Их никогда не примирить.
* * *
Окрыляет в жизни невысокойи зовёт в иное бытиё
с поволокой взгляд голубоокий,
вся фигурка ладная её.
Матери родной забуду имя…
Лгу жене… Вся жизнь — как в полусне.
Лишь блеснёт глазами, лишь обнимет,
лишь прижмётся, тёплая, ко мне.
Оттого-то в ней души не чаю,
да, люблю, и что тут укорять,
лишь за то, как бёдрами качает,
как умеет «кудри наклонять».
И душа бессмысленно ликует,
и горюет, и с ума схожу…
Что уж говорить, как зацелует,
как заплачет, если ухожу…
* * *
Л. ТарануСтолько помнить и совесть не рада.
Я надеждами душу не льщу.
Боль и радость, тоску и отраду —
всё, что было, с собою тащу.
И в былом копошусь, точно в хламе,
реже радуясь, чаще скорбя…
Уходи от меня, моя память, —
я устал, я устал от тебя!
Словно жжёт меня серное пламя —
я хочу чистой жизнью пожить…
Уходи от меня, моя память,
дай хоть что-нибудь мне позабыть!
* * *
Тоской и страстью опалёни ничему не веря,
я вновь к тебе приговорён,
как к самой высшей мере.
Начнут возмездие свершать,
ну что же — не раскаюсь.
И мне тебя не избежать.
Да я и не пытаюсь…
Аэропорт. Почтамт. Перрон…
И плоть, и душу — рушу…
Я сам к себе приговорён.
И это много хуже.
Памяти княжны
Думай, Стенька! Всё видно заране:хватит воли, отваги и сил…
Всё равно проиграешь восстанье:
для чего ты княжну погубил?
Пролил крови. Награбил. Дорвался.
А теперь ещё мягок ночлег.
Ну зачем ты над ней надругался —
может быть, и она человек?
Ах, не тот ещё ветер подует.
Ах, крепка ещё кость у Москвы.
Пусть старши́на ревёт и лютует,
но тебе не сносить головы.
Не спасут ни оружье, ни деньги,
мрак обступит, не вылечит хмель.
Ты пропал в то мгновение, Стенька,
когда кончить решил канитель.
Погуляй, побунтуй же, приятель,
взбаламуть подневольный народ.
И на век твой найдётся предатель…
Подожди, уже близок черёд.
Почему?
Утро… Свет с голубой высоты.Облаков безупречное диво.
Средь великой такой красоты
почему б нам не жить справедливо?
Речка тихая, травы, цветы…
И к воде наклонённая ива…
Средь великой такой красоты
почему мы так жалки и лживы?
Это что — неуменье иль грех?
Мы во что так упорно играем?
И зачем свой бесспорный успех
так бездарно и верно теряем?
И кого нам и в чём обвинять?
Укрепляется дух изуверский…
Неужель, чтоб хоть что-то понять,
мы должны докатиться до смерти?
Томик стихотворений
Тоска и скука в доме,ковры да зеркала…
Но стихотворный томик
на краешке стола.
Расчёт, бесчеловечность,
сгущенье тьмы и зла…
И всё же — бесконечность
на краешке стола.
Корысти сбита корка,
и вечером в тиши
идёт, идёт подкормка
слабеющей души.
Покой и свет
Недружно листья падали, кружа.Стожки на солнце весело блестели.
И голос мой, и сердце, и душа,
и птицы, и кузнечики — все пели.
О том, что здесь просторные леса,
что облака уходят вдаль, сияя,
что женщины прекрасные глаза
туманятся, так много обещая…
Покой и свет. Свет, воля и покой.
Ещё любовь, почти как в пасторали.
При жизни неприкаянной такой
неужто мы своё не отстрадали?
Неужто на такое пали дно,
так скурвились, так души искрошили?!
И то, что всем во все века дано,
неужто мы с тобой не заслужили?
* * *
Красота спасает мир!Враки! — не спасает.
Но любовь спасает мир!
Тоже не спасает.
Ленка — царская жена
с подведённой бровью…
Вся Троянская война —
рождена любовью.
Доброта спасает мир!
Сердце верить хочет.
Не ходи, дружок, в сортир —
там тебя замочат.
Бестолковый мы народ —
счёта нет потерям..
Может, нравственность спасёт?
Тоже не уверен…
И сейчас — не гладь, не тишь.
Путь наш всё короче.
Мир спасётся только лишь,
если Бог захочет.
Наш век
Наш век не знаменит.Чего уж хвастать, право?
Жестокий, как бандит,
бессмысленный, как право…
Нагадил, наследил.
И сам себя карает.
И от избытка сил
всё жжёт
и прогорает…