Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2011
Александр Цыганков
Лирический фантом
Крепче меди
Новый бронзовый век. Время — как поле боя.Тени краснеют. Люди — вылитые скульптуры!
В маске, о двух крылах, смотрит в судьбу героя
Фурия со страниц новой литературы.
Сколько ещё огня в сплаве свинца и меди
Выставит ночь на стол для красоты и вида?
Радуют сытый глаз цезари и медведи
Тем, что уже вросли в зеркало Парменида.
Где-то, в одной стране: море — примета пляжа.
Словом, всё ясно, всё — как в заказной картине.
Ну, а в другом краю — берег без антуража,
Только сирены вой — в сотовой паутине.
Вот отгремит война… Прокляты, но не убиты,
Все мы сольёмся в эхо выстрела вхолостую!
И, убивая время, станут кричать пииты —
Что-нибудь из Гудзенко, чаще — про кровь чужую.
Слушай, читай, строчи — вирши сплошной строкою!
В тысяче и одном зеркальце — чья-то слава! —
Словно свинцовый град над золотой рекою:
Cuprum плюс девять грамм — бронзовая оправа.
А за окном зима! Солнцем из белой ночи
Пушкинская метель — утром, в начале века! —
Правит крутую речь, если вернее — прочерк
Ставит в большой роман маленького человека.
Лирический фантом
И речь напоена сакральным звукорядом —Как песней хоровой протяжность ветерка.
Всё прочее — как миф — с классическим раскладом,
С разладом вековым и славой на века.
В какой-нибудь рассказ для улицы и сцены
Кочующий мотив не вставить как пример
Потворницы-судьбы под маской Мельпомены,
Что правит всякий раз расстроенный размер.
Лирический фантом преследует поэта!
Луна — как лестница в лакуне временнóй.
Всё это, может быть, простое свойство света —
Движение души сомнамбулы ночной.
* * *
В суровых сумерках случайная строкаВернее, может быть, чем всё пережитое,
Рассыпанное в прах — в страницах дневника —
Как первые стихи — про самое простое —
О том, что мир вокруг — есть мир внутри меня,
И в небе Млечный Путь — как линия разрыва
Судьбы и пустоты. И снег окрест огня
Сгорает за одно мгновение до взрыва.
Вещий ветер
Белые девы с глазами испуганных сов.Чёрный офеня с коробом на ремне.
Старый стукач, запирающий на засов
Детские грёзы о преданной им стране.
Так и хочется крикнуть: А судьи кто?!
Распахните створки кривых зеркал!
Отраженья — в сущности — есть ничто.
Грибоедов? Здравствуйте! Не узнал.
Тени прошлого? Вещи сами в себе.
Сплетни, наветы, грязная клевета.
И покатились горем в чужой арбе —
Горы, снега и прочая красота.
Ветер такой, что рвётся размер строки!
Эхо доносит крики и скрип колёс,
Воспроизводит пение той реки,
Чей поворот, как время, тебя унёс.
Всё уравняет ночь вороватой тьмой.
Звёзды горят, а деньги шуршат в чулках!
И на рассвете в чепчике с бахромой
Выйдет на берег солнышко в облаках!
Вещи продолжат свой беспредметный век
И разорвут на крики — слова, слова…
В каждом окне, как в зеркале, человек —
Словно в тисках державы твоя Москва.
Дословный мир
Как много в нас невидимых примет,Прочитанных, как принято, до срока,
Как странный сплав гордыни и порока
В пророчестве: «Таков и ты, поэт!»
Весь мир таков. Всё длится, как река.
Всему свои дороги и просторы.
Одни ведут ко дну, другие — в горы,
Чтоб тайнопись постичь наверняка.
Но мир, как лес, не стоил бы листа,
Когда бы не тропинка звукоряда —
Туда, где загораются от взгляда
Глухие заповедные места!
Картинки детства! Бабушкин цветок.
В окошке вид речушки Безымянной.
Дословный мир — державы деревянной!
И времени — попутный ветерок.
Впервые всё! Не вычеркнуть слова,
Как не прервать молчания, в котором
Ты — весь простор и небо над простором.
И так светло! Кружится голова!
Ты сам среди немыслимых примет
У тишины — как слово — на примете.
Ты — облако, которому на свете
Чужбины нет! Прочти его, поэт.
Девкалион и Пирра
Карты стареют раньше календарей.Время течёт и выносит на берег века
Странную песнь обкуренных дикарей —
О корабле последнего человека.
Словно уже завершён внеземной полёт
Там, где Земля не светится в небосклоне!
Время — то остановится, то течёт,
То преломляется в новом Девкалионе.
Время растёт, как в небе внезапный снег,
И разливает морем печали мира…
Девкалион без карты ведёт ковчег.
Сколько теперь ей лет, не считала Пирра.
Гений места
Когда я жил в деревне и следилПри свете звёзд, как время прибывало
Во мне самом, я набирался сил,
И каждый стих, как жизнь, хотел сначала
Переписать, и в линиях судьбы
Разгадывал сюжет кедровой пади.
Срывал цветы и собирал грибы,
Вынашивал слова «Лесной тетради».
Как ветерок, стремился на простор.
Встречал друзей и провожал далече.
Подслушивал рыбацкий разговор
И плеск волны вживлял в структуру речи.
Смотрел на вещи просто, говоря
На языке забытого рассказа,
И всё-таки собрал для словаря
Цветной букет родного новояза.
Когда я жил в деревне, за чертой
Той бедности, чем славилась округа,
Нетрезвый гений места предо мной
Возник и закружил меня, как вьюга,
И вычерпал из проруби ведром
Рождественские звёзды! На дороге
Я говорил с полуночным вором
И спорил с ним о дьяволе и Боге.
Из темноты переходил в тепло,
Читал стихи Бориса Пастернака.
И бабочкой слетала на стекло
Одна звезда из круга Зодиака…
Одиссей и Навзикая
О каком-то мире фантастичном,Там, где катит волны Енисей,
В самопальном рубище античном
Бредит современный Одиссей.
За камнями плачет Навзикая,
Зашивая рваную суму.
Что она — такая молодая,
Не понять, блаженному, ему…
Февраль
Ты — камень у города в горле. Пророк, нелюдим.Прочувствуй волнение века и сделай своим.
Здесь, как ни крути, но останутся только слова
И солнце, что носит, как небо, твоя голова.
Живи, как и все, разбери по слогам времена,
Из коих ты вырос и вынес других имена —
Великих и прочих, прочитанных в каждой строке.
Все правила речи — как реки судьбы на руке.
Простой алфавит! Февральский снежок у ворот.
Ты из лесу вышел. Ты в город вернулся. И вот,
В сердцах повторяя, что надо стоять на своём,
Выходишь к народу, рифмуя «своё» с февралём,
Среди снегопада — печёной картошкой в золе…
Ты ж — камень в полёте! ты — птица о медном крыле!
А где-то за городом лес-до-небес у реки,
И так хорошо — оттого, что снега глубоки.
Зеркало
Блик падает — и зеркало темнеет.Эй, кто там?! Говори, что там белеет?
Как будто крыльев трепет, птичьи крики…
Картина в раме. На картине — блики.
Видения! Из вод выходят люди.
За ними, словно голова на блюде
Ночных небес, распластана Селена,
И клавиши на волнах. Дальше — пена.
В мажоре эта музыка, в миноре —
Всё лучше, чем сопение в просторе,
Чем кормятся прожорливые бризы.
Видения — что девичьи капризы.
Они полны… Но не прибавить слова.
Сей замысел — как море без покрова,
Как бёдра той, что вышла к нам из пены,
Отражены в картинах. Дальше — стены.
Ночь на Родине
Говори! Всё равно отзовётсяВ этом диком просторе земном
Тишина — как рожок из колодца,
Словно речь, затаённая в нём.
Распадается сфера ночная.
Ну и темень! Эй, кто там? Огня!
То ли слышится песня такая?
То ли это кричали меня?
Верно, в сердце о чём-то поётся,
И ни слова, ни звука вдали.
Ничего! Говори! Отзовётся!
На мгновенье прислушайся. И —
Как в насмешку, гружённый железом,
Товарняк прогремит вдалеке,
Да в полнеба звезда — стеклорезом —
Полоснёт и погаснет в реке.
Неутолимое
Пройти бы вновь по облаку небритымИ снова всех красивыми считать…