Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2011
Юрий Годованец
Школа нелегальной красоты
Формула поста
Иногда я испускаю дым,Иногда тоску я испускаю,
Что, как был, остался молодым,
Закоптился вечностью — лишь с краю…
Никаких фантазий и надежд!
В свете дня бессильна ночи масса.
Кто освоил звательный падеж,
Может — и в коптильне — жить без мяса.
Вдох и выдох
Война и мир… Хождение по мукам…Отцы и дети… Слово о полку…
Давая волю Мухам-цокотухам,
Я тоже парю, жарю и пеку.
Кто виноват?.. Что делать?.. Есть вопросы —
Чтоб, отвечая за любовь-морковь,
Из песни Слово выбросить и вбросить —
Минуя промежуток — сразу в кровь!
* * *
«Пергаменты горят, а буквы улетают» —Назад во тьму, к себе на облака.
И тот, кто жжёт, тот эту тайну знает,
Хранит её, единственный пока.
Сквозь сито лет проглядывают соты,
Мёд, воск, прополис, молочко, перга.
И в адском пламени есть умные пустоты
Для диссидентов кисти и пера.
* * *
Ты, кажется, ждала меня в берлогеи горячо мечтала о скитальце.
Загривок холодит ошейник строгий,
мерцает драгоценный пульс на пальце.
Я не пойму — собака, или кошка,
иль здесь клубятся неземные змеи?
Меня ты нежно подожди немножко,
пока снимаю все твои камеи.
Была нелёгкой дальняя прогулка,
я долго брёл по кромке океана.
Чьё сердце тут колотится так гулко,
что тишина становится, как рана?
И снова я прикладываю к уху
стальной курок дыхательного нерва.
И мне даёт — ту и другую руку —
поцеловать Милосская Венера.
Зеницы под сенью
Солнце рвётся к нам из райской чащи,Оставляя на колючках лет
Нестерпимый, яростный, сладчайший,
Изливающий Себя нетварный свет.
Это чудо вовсе не для сытых,
Зря толпится, тень роняя, плоть.
Как бы ни был близок преизбыток,
Не хватает мне Тебя, Господь!
Винтовая лествица
Грех, господа, и разведён, и вдов,И — навсегда — одновременно холост:
Святоотеческий чудной порядок слов —
Тому залог, как и чудесный голос.
И как моя бы ни металась кровь,
На Всенощной, вращая ворот суток,
Они соединяют вместе вновь
Эмоции и Твой, Господь, рассудок!
* * *
Под ладонью даль — как на ладони.Прямо по дорожке световой
можно перейти простор бездонный,
справиться с ретивой тетивой.
То прибой — что уличная драка,
то — трясёт повинной головой.
Отряхнув стопы земного праха,
с красного мы входим в голубой,
а потом из голубого — в белый,
где цветёт сирень без облаков
и кусочком солнечного мела
разграфлён фиалковый альков.
Есть ли выход за пределы света —
на причал начальной черноты?
Ангел по верёвочной — из ветра —
носит в море новые цветы.
* * *
Вам, кто, лёгок на поминеи тяжёлый на подъём,
сохранил в хорошей мине
запрещённый стол и дом,
кто на свежем минном поле
рвёт опасные цветы,
кто учился в нашей школе
нелегальной красоты!
Осеннее несение креста
Может, чудо жизнь удочерило.Либо сам Господь усыновил?
Никакие не нужны перила
На святых ступенях синевы!
Там все те, кто, вдруг покинув стаю,
В новом тренируется строю.
Некоторых ангелов я знаю
И легко до пяток достаю.
Только нет свободной там ступени.
Очередь — живая — до небес!
Души, поспевая на Успенье,
Постепенно сбрасывают вес.
* * *
В лесах распаренной нирваны —Аркады стрельчатой ирги.
Лечу, но словно оловянный, —
На этот свет не с той ноги.
А лес — совсем не деревянный —
Звук декламирует живой,
И хвойные лесные ванны
Смывают ропот вековой.
Душа, как в сауне томится,
И дух смолистый — как припой,
А на серебряных ресницах
По лесу бродит дождь грибной.
Стреляют шишки по колёсам,
Играют дуры в дурака,
И достаются важным осам
Останки пира пикника.
Но берег спаривает пары
Не только свадебных стрекоз,
И открываются амбары
Недекларированных поз.
И Бог расстроен на два тома,
Семь пятниц и девятый вал.
Когда я вылетел из дома,
Я словно дома побывал.
Но стоит Богу оступиться
Среди потерянных подков,
Гром вяжет дождь на грозных спицах
И собирает грибников.
Спасибо, лес, спасибо, поле,
Что дали Богу здесь простор
И столько воздуха, и воли,
И в рощу спрятали топор.
Не поминайте, ветры, лиха,
Сушите слёзы Ци Бай Ши.
Не отлипает облепиха.
Хоть вирши заново пиши!
* * *
В Помпеях все сгорели заживои не оставили кормил…
Как долго я тебя приваживал,
глазами зеркало кормил.
Поил слезой, делился стужею
и пресмыкался, словно уж.
Шуршало зеркало бездушное
переселениями душ.
Мутнело, как чело оракула,
сдвигая параллелограмм.
Вдруг мне — в каракуле каракулей —
пришло письмо из амальгам.
Тем пеплом по краям измурзано
и — видишь — вскрыто тут и там…
И в нём всегда играет музыка,
что так приваживает спам.
Воспитание
Когда, возвращаясь с обочин,Душа озаряла жильё,
Как шла тебе чистая почта —
Любви лицевое шитьё.
Я был и сестрою, и братом;
И мачо, и друг, и жиган.
Ложились и думали рядом,
И образ бельё обжигал.
Зачем я поймал полнолунье
На старом своём Маяке?
Юродивый и полоумный,
Сварился в твоём молоке
И вышел и сильным, и новым
И, дал мне Господь, молодым!
И стал разведённым и вдовым,
Женатым и холостым.
Ты — нет, чтоб сидеть одесную
Тихоней тишайших тихонь —
Открыла заслонку печную
И бросила песни в огонь.
* * *
Заехав фарами за роумингИз города куда-то прочь,
В сугробах сумрачных черёмух
Благоухала наша ночь.
И от заката до рассвета,
Покинув Киев и Москву,
Река переплывала лето
Под небом «Слова о полку».