Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2011
Мария Песковская
Праздник тунца
Деликатесный фарс с маркетинговым концептом, романтическим сюжетом и небольшим криминальным налётом
Часть первая, романтическая
На островах Фуко-Няма всегда хорошо. Там волшебно. Белый песок мягко шуршит под ногами и обжигает, если ходить босиком. Океан ласково касается его шепчущими волнами и отступает. Потом снова касается и снова отступает.
Тунцовый аукцион Фуко-Нямского рыболовецкого Товарищества неизменно пользуется успехом у коммерсантов. Сделка на рыбе, что лишь час назад плавала по своим делам между рифов,— это само по себе уже неплохо. Чудные они, Фуко-Нямские товарищи: тунца и прочий улов отдают так дёшево, будто и вовсе денег не хотят.
На островах Фуко-Няма всегда хорошо. А время от времени кто-нибудь в округе становится беспричинно счастлив. И тогда дела на Фуко-Няма идут ещё лучше. То замуж всех дочерей разом, то хижина, бывало, завалится совсем, а наутро, глядь, а там дворец стоит!.. Поговаривали, что дело в тунце, которого отлавливают в этих местах. Одна из островных легенд до сих пор гласит: счастлив станет тот, ибо исполнится желание его, кто достанет со дна морского звёздную пыль в тройном сиянии солнца и испробует рыбью кровь коронованного тунца. Одного желать негоже — золотых монет, покуда звёздная пыль в сиянии солнца уже дарована Океаном. А иначе осердится Океан и отнимет, и заберёт… А заклинаний никаких не надобно: Фуко-Няма-Блу-Фин-Туна сам волшебный и есть.
Но сказки сказками, а люди по делу собрались.
Тунец наш — тот, который на праздник должен попасть, хоть и хищная рыба, а еда мимо рта, бывает, пролетает… И то ли корма в его водах, у берегов Морских Котиков, стало меньше, то ли просто сильным течением его подхватило и несло, но двигался он с крейсерской скоростью и ровнёхонько к аукциону, а точнее, часа за два, как его продали, достиг берегов Фуко-Няма.
Когда акулы и морские ежи ещё спали, тунец резвился уже, если так можно выразиться об особи весьма крупной, в волнах и на макрель заглядывался.
Три золотых луча, как бывало уже не раз, сошлись в перекрестии: один был, понятно, солнце с неба, другой — сайры косяк, а третий шёл от медного таза, что затонул неудачно после одной семейной ссоры лет пятьсот назад и в эпосе другого народа значился как «разбитое корыто», только враньё всё это, потому как целый тот таз, ни царапины, только помят немного бок 1.
Солнце пробилось сквозь линзу воды и нарисовало корону над головой большого рыбца из семейства скумбриевых. Инаугурация прошла успешно. Стайка золотых зачарованных рыбок точным движением вплыла в его большой рот.
Не наелся. Не понял. Накололся. Блеснул звёздной пылью на своей чешуе и повёлся за глянцево сверкающей рыбкой… Ат-т-тть…
Ненастоящая попалась.
Часть вторая, деловая
Тунца заморозили там же, на месте, глубоким и быстрым до чрезвычайности способом. Упаковали и помахали ему темнокожей рукой.
На специальных контейнерах с рыбой — лейблы, на лейблах — надписи. От разницы температур сами контейнеры и надписи на них покрылись «испариной», но всё же были вполне различимы. А если провести по ним пальцем, стерев мельчайшие капли выступившего конденсата, то можно увидеть: «For tuna2. Megapolis. Russia». Можно и прочесть, если умеешь читать. По этому адресу такой ценный груз отправлялся впервые.
…А на другом конце света, по этому самому адресу, в просторном и светлом кабинете с кондиционером сидел человек в хорошем костюме и довольно улыбался. Больше он не делал в тот момент ничего, потому что всё, что нужно было, уже сделано: тунец пересекал океан, таможня отвечала добром на добро, тёплое местечко в холодильнике стыло в ожидании, рекламная кампания готова к феерическому старту…
Просторный и светлый кабинет с кондиционером, как вы уже поняли, принадлежал фирме «Фортуна». Сияющая личность — это её владелец и директор. А фамилия его — Хамонов. А кондиционер там — без надобности, просто к слову пришлось. Потому что осень уже, и бурые листья стучатся в окна. Не жарко в Мегаполисе, хотя и не холодно ещё. Всё путём, короче. Вчера отсняли ролик. Уже зарезервировано и оплачено эфирное время. Ха! Он перебил прайм-тайм у воротилы колбасного бизнеса! Тому обещали не говорить. Хотя от этих рекламщиков никогда не знаешь чего ожидать.
«Что я ему скажу?!..» — думала Сашка, на ходу оглядывая покосившийся, но почти целый каблук. Вот уж, поистине, пришла беда — отворяй ворота. Заметим ехидно, что «Ему» означало вовсе не тому, кто должен бы занимать мысли молодой особы. Но особа жила с мамой и была так загружена на работе по стратегическим коммуникациям, что с интересными мужчинами встречалась только по долгу службы. На службе же творилось что-то несуразное, того и гляди рухнут все коммуникации. Стратегические.
В коммуникациях этих нет ничего секретного, как можно подумать. А вот про то, что «рухнут», про это лучше никому не знать. Сашка и сама этого знать не хотела бы. Просто рекламный ролик очень важного, стратегически важного клиента умер от неизвестного вируса, исчез, стёрся, диссипировал, растворился… Баннеры вообще незнамо где!.. Рекламная кампания срывается! Караул! Страшный сон! А тут ещё и набойка отлетела не вовремя. Катастрофа!!! Завтра совсем нечего надеть, обуть, то есть. Саша закусила губу до боли, чтобы не разреветься прямо на улице, и подхватила плотнее папку с документами. «Вот так вот бегаешь, как савраска, а всё для чего? Чтобы купить себе новые боты малоизвестного кутюрье для продолжения бега, точнее, бегов, а выглядеть при её работе надо… Это всё Лиза! Умыкнула машину прямо из-под носа, могла бы и на своей покататься. Даром, что ли, ей жених «мини-купер» подарил?» — Александра закусила губу с другой стороны.
Лифт тягуче тащился на десятый этаж «со всеми остановками». Если посчитать, сколько времени рекламные агенты проводят в лифте, получится отпуск за свой счёт.
Прозрачные перегородки отверзли внутренний мир «Омеги». Муравейник в разрезе жил своей ирреальной жизнью. «О, Мега!..» Какой-то креативный гений придумал такое нелинейное имя рекламному монстру родного Мегаполиса. Филологическое образование выпирало не к месту, как извилины у свежепостриженного кандидата наук.
— Ну, как дела? — промяукала Лизка, покачиваясь в офисном полукресле.
Белые сапоги со стразами на поднебесных каблуках обеспечивали равновесие в любой позиции. Как только она познакомилась со своим… стала такая манерная, такая вся киса. У неё теперь есть всё, что пожелает.
— Как сажа бела,— ответила Александра, бросая папку на стол.
Это у неё от бабушки — отвечать, по случаю, поговорками. Правда, некоторые обижаются, не понимают. «Ты куда?» — спросят, бывало. Терпеть она не может идиотских вопросов. Ответ всегда одинаков: «На кудыкину гору!» Так ведь опять не поймут! Вот и приходится изображать корректность: «Далеко». А не закудыкивай дорогу, как бабушка говорила.
— Да, котик! — Лизка отжала кнопочку на перламутровой миниатюрной панельке, и голос её был сладким до отвращения и капризным для равновесия,— конечно, морской! Нет, я не хочу… Давай пойдём в «Гудини». Ты ведь знаешь, я люблю эти их сашими 3,— несколько пар густо накрашенных глаз ревниво покосились на Лизку,— Да?.. Ну, ты быстренько там посовещайся и поскорее приезжай!.. Ну, всё-о-о, целую.
Когда-нибудь, очень скоро, он купит ей всю «Омегу». Или «Гудини».
Лиза захлопнула изящный мобильник, как пудреницу, и перламутрово-белый внутри, он стал глянцево-красным снаружи. Вообще-то, чтобы не ошибиться, она любила всё белое: белыми были её волосы, спальный гарнитур, сапоги, норка, блузка от… и юбка до… С ног до головы упакованная во всё белое, с серостью жизни Лиза боролась вкраплениями красного. Новенький Pooper тоже был красный, как пожарная машина, а крыша у него была… белая. Чтобы гармонировало. У Лизки теперь всё было категории «пэ-эм-пэ-эм»: последней марки… тьфу, наоборот, последней модели престижной марки.
«Он — префект, а я — перфект!» — мурлыкала Лизка на иностранный манер.
Ничего, Сашка тоже нравится мужчинам. По-крайней мере, когда Хамонов улыбался ей вдруг совершенно по-детски, бывало такое, ей так казалось. Только вчера он вдохновенно рассказывал ей про тунца. Он, тунец-подлец, оказывается, та-а-кой полезный — это просто праздник какой-то! А публика наша не готова! Не готова целевая аудитория к восприятию нового продукта! Нет, они — аудитория, то есть, конечно, много чего в своей сытой жизни повидали. И лобстера свежего, и окорок сыровяленый опять же. Испанию ту, с оливами под солнцем, видели не только в белых мокасинах. И яйца Фаберже от яиц Дали отличить умеют. Но тунец… В наших-то местах, далёких от всех морей с их тёплыми течениями… Короче, весь мир, включая американских котов, тунца трескает. Но не мы.
Александре много рассказывали про трудности становления бизнеса и этапы большого пути. Сашка раскрывала рот и слушала заворожённо. Это было ценное её свойство. Это было её личное конкурентное преимущество.
Она верила им. Они верили ей. Но денег не давали.
«Я должна вам три рубля,— говорила она,— я принесу вам счёт-фактуру». «Не надо,— отвечали ей,— у вас глаза честные».
«Когда фамилию поменяешь? — беспокоился один клиент,— всё бизнес, бизнес…» Душа-человек! Но жадина…
«Бизнес», между тем, не клеился. А не надо было комиссионные подсчитывать, пока не увидела их своими глазами!.. Второе правило рекламного агента: никогда не подсчитывай свой интерес заранее. А первое…
«Ты не волк! — говорил ей коллега,— нет, ты не волк. Надо быть волком». Надо бежать. Не останавливаться, бежать. Между флажками. Всегда меж двух огней. Надо грызть горло и вырывать своё. Иди и бери. Там лежат твои деньги. Лежат твои деньги. Твои деньги. Деньги.
Сашка вздохнула тяжко. Вот сейчас ролик гигнется, и её вовсе лишат «аккредитации» на «волчьей тропе», радостно выпнув из «Омеги»… Тогда в бухгалтеры. Пусть её научат. Пусть красные флажки округлятся в «красное сторно». Кажется, это из области бухгалтерского учёта. Звучит красиво и воинственно.
Этот треклятый ролик!.. Там Лизка ненатурально улыбалась. Рот такой большой, что она без усилий могла бы заглотить всего тунца и ни с кем не поделиться.
А Хамонов, желающий, как все рекламодатели, получить много, всего и бесплатно, не к месту вещал про Праздник Тунца.
Не надо было Лизке там сниматься. Внешность ей ещё могли простить. Хоть и оглядывали ревниво кумушки, ища изъяны в линиях и жестах. Лёгкий нрав был её незримым щитом, а беззаботная улыбка, которую слишком многие норовили обозначить как «идиотскую», была самым эффективным противоядием от уколов чужих комплексов. Лиза была слишком занята собой, чтобы рефлексировать темы устройства мира в отдельно взятом офисе: она, безусловно, была звездой, а шевеление вокруг неё её мало интересовало. Бессознательное стремление к белому тоже служило защитой от агрессии внешнего мира, хотя даже белый флаг может подвергнуться нападению мелкой натуры, желающей оставить на всём чистом пятна собственной серости. Лиза, впрочем, не копала так глубоко, она вообще ничего «не копала». «Улыбайся!» — говорил всегда папа, учивший Лизу держать спину ровно, а кончик носа — параллельно земле, и всё было просто. «Люди злы в большинстве своём. Они не умеют радоваться, глядя на красоту. Поэтому улыбайся им — и ты отнимешь у них оружие». Лиза улыбалась.
Александра за собой ничего такого не числила. Она не была ни злой, ни завистливой. Красотой или сколько-нибудь эффектной внешностью она не отличалась, а улыбаться её никто не учил. Но при всём при этом у неё не было причин не любить Лизу, и она умудрялась спокойно относиться и к ней, и к её префекту, и к её «Пуперу».
Весь остальной мир, точнее, женская его половина, Лизу сильно недолюбливал за всё перечисленное, и ей надо покрыться морщинами как можно скорее, немножко помять бок «Купера» и публично рассориться с префектом, чтобы какая-нибудь мымра перестала хотеть её убить за то, что она есть, или хотя бы не смотрела так, будто ей задолжали пятьдесят копеек три года назад, и на эту сумму наросли проценты. Но всё же в ролике ей сниматься не стоило. Это уже было последней каплей в чаше общественного терпения. И неспроста это всё, ох, неспроста!..
Между тем, душа Хамонова, по незнанию, жаждала праздника. А Сашка хотела тунца. И чтоб в дорогом ресторане. И чтобы платье красивое. И «шапильки». «У тебя есть обувь на шáпильках?» — озадачил недавно шестилетний племянник. Вычитал где-то. У неё не было. Бегать неудобно. Между красных флажков.
Если разобраться, её желание полностью совпадало с желанием Хамонова. По крайней мере, по части тунца. Про платье Хамонов ничего не знал.
Вот кофточка эта любимого цвета как-то подозрительно вытянулась. Лиза говорит, что она не умеет одеваться. Сашка от неё такой подлости не ожидала. От кофточки, в смысле.
Но тунец тунцом, а пообедать сегодня не удастся. «Имидж — ничто!» — было написано на зеркале в женском туалете. «И то правда»,— подумала Александра и перевела взгляд с надписи на своё отражение. На неё смотрел испуганный мышонок со съеденной вместо обеда помадой на бледных губах.
Надо двигать в монтажную. Надавить на этих раздолбаев, чтобы ролик реанимировали.
Монтажка опять была неприступна. На задраенной двери висела табличка с выразительной карикатурой и надписью «Тихо! Идёт запись!» и другая, аналогичного свойства, какие принято вывешивать на двери номера отеля: «Do not disturb».
«В „полигон“ режутся!» — подумала Саша, толкнув на всякий случай шумонепроницаемую дверь без ручки.
Дверь открыли с той стороны как-то внезапно, на неё смотрели, явно с трудом нащупывая фокус, очумелые от бесконечного смотрения в комп глаза с расплывшимися зрачками. Ну, конечно, темно ведь!
— Входи уже,— Гриша, специалист по нелинейному монтажу, собрал всю добрую волю, на какую был способен.
Тёмные недра «продакшен» встретили аномальным отсутствием шумов и мистическим свечением мониторов. Ненужные звуки поглощались мягкой обивкой стен, нужные текли из больших наушников, что повисли на худой и длинной Гришиной шее.
— Гриш, ну, что там с «Фортуной»?
— А чё?..— сказал Гриша и посмотрел на плёнку, которая неприметно отдыхала на мягком крутящемся стуле цвета графита.
«И чё это здесь все говорят „чё“?..» — с досадой мимолётно подумала Сашка. «Чё» по-китайски — «ж…». Была у них такая студенческая шутка. Издержки образования опять выдавались, где не надо. Неприбыльное это дело. «Да, в бухгалтеры надо было идти. Сидела бы щас на жёстком стуле… всем своим «чё»… И денежки считала… Ага, чужие». Александра так увлеклась высокоинтеллектуальной беседой с самой собой, что села на ту самую плёнку. Гриша покосился и машинально поправил на шее сбрую из наушников.
— С роликом что? Нашли исходники? — Александра прорабатывала одну из версий загадочной кончины означенного рекламного продукта, по которой Фортуновский ролик в состоянии отснятого на дорогущей киноплёнке материала растворился во времени и пространстве между двумя технологическими этапами «пост-продакшн».
— Да всё я передал в оцифровку и монтажный лист в придачу! — обиделся Гриша.
Он снова увидел большую дохлую рыбу, которая шевелила толстыми губами и криво ухмылялась, делая финт ненатурально синим плавником, и Лизку увидел… Вся в белом, она тоже что-то говорила, делала финт крутым бедром и раздвигала глянцевые губы в умопомрачительной улыбке. Полный хай-фай!
— Гриня, я тебя умоляю!..
Гриша, которого на самом деле все байкеры Мегаполиса звали Грин’ом, уже успел выпасть из реальности. (Он, как девятая планета, шёл по собственной траектории, а спутник наматывал вокруг него свои круги…) Его мот, его байк, его славный круизёр рычал в клубах дыма на каждом перекрёстке, и его не нужно подгонять. (Сейчас всё крутится вокруг этого бездарного ролика, сам он крутится вокруг Лизки — и тоже бездарно! — ещё эта мелкая, в свитере не по росту, бьётся в его маленькой закрытой вселенной, лучшем из миров.) Оставляя понтовые тачки и ведроиды 4 далеко позади, в облаках отработанного топлива, он догоняет малышку!.. (Но всё же было не вполне понятно: кто вокруг кого вращается, поэтому новейшие астрономы уже исключили его из планет… Сегодня его тоже откуда-нибудь исключат и, не исключено, набьют морду.) Вот он делает крутой разворот прямо перед Лизкой и изумлённой публикой, и пусть только эти мажоры попробуют его не впустить!.. Он въедет в «Гудини» прямо на своей «железяке», он последует за Лизой хоть в витрину, хоть даже на Северный полюс!.. Он напишет дымом из сопла своего славного байка, самого крутого на свете и даже во всём Мегаполисе: Лиза!!! Я люблю тебя!!! Он рванёт за ней!.. Он всех победит!.. Он увезёт её!.. Он… Он…
— Гриша! Меня продюсер побьёт, если я снова буду там спрашивать про ролик! — Грин услышал «озвучку» к какому-то чужому видеоряду,— Я вам очную ставку устрою!
Сашка пыталась шутить. А дела были дрянь. «Не, на юридический надо было идти!..»
— И зачем надо было на киноплёнке ролик мучить? Сделали бы как обычно.
— Дык, это ж не «дрова» какие-нибудь!..— ответствовал Гриша.
По другой версии, на «кино» пролили то ли кефир, то ли пиво, то ли ещё какую столь же возбуждающую жидкость.
Дело было яснее ясного. В какие-то секунды Сашка увидела чёткую раскадровку ближайшего будущего: Хамонов улыбается своей фирменной, по-детски беззащитной улыбкой, которая делает его таким сексуальным, только он об этом не знает, блики света падают на его блестящую голову, камера отъезжает, камера наезжает, снова крупный план, это ободранный каблук без набойки, потом весь ботинок, потом вся Сашка, только надо перевернуть этот кадр! Хамонов, душка, подвесил её в ближайшем холодильнике за ноги. Рядом с тунцом. «Кина не будет».
Только это было ещё не всё.
Этот разговорчик с партнёрской фирмой по наружке был форменным издевательством. Они сделали Хамонову баннеры три на шесть, евростандарт, а теперь какого-то лешего не желали их отдавать! Баннеры — это такие большие картинки для улицы, глядя на которые водители и пешеходы забывают про правила дорожного движения. Ещё они могут упасть на голову или на крышу движимого имущества, когда объявили штормовое предупреждение.
Александра напрягла все свои способности к дипломатии, набрала в слабые лёгкие побольше воздуха, выдохнула и нащёлкала на телефоне знакомый номер:
— Здравствуйте, я представляю интересы фирмы «Фортуна»,— чистейшую правду сказала Сашка, деликатно умолчав при этом об интересе фирмы «Омега»…
— Бла-бла-бла, у нас есть очень выгодное предложение на январь,— чирикала… как же её, как же… А, не важно.
— Нам нужны наши баннеры, очень, очень срочно! — говорила Сашка в испорченный телефон, старательно избегая имени Лёли Кукиной…
— Есть два очень хороших места в престижном районе! На одно есть скидочка! Вы будете с нами работать?! — неслось из трубки угрожающе и нежно.
Всё дело в том, что «Омега» только что обзавелась собственным департаментом по наружной рекламе и, к невезению Хамонова лично, Натан Финогенович незапланированно лишился некоторой самой предприимчивой, то есть не худшей, части своих сотрудников в пользу «Омеги». Несколько смелых девиц под предводительством Лёли Кукиной сбежали от стервозного начальника, умыкнув заодно и некоторое количество клиентов.
Дипломатический кризис назревал слишком явно и предательски, как прыщ на самом видном месте. Клиентам было по фигу. Издержки обострившейся донельзя конкурентной борьбы и раздела сфер влияния на Хамонова лично с его законными баннерами, приобретёнными им в собственность не далее, как три месяца назад, покуда были неведомы Хамонову лично. Хамонов спал, аки младенец. Но скоро придётся говорить ему какие-то слова, причём говорить придётся маленькой и бедной Сашке, тоже лично. Дело, между тем, выглядело совсем уж неприлично. Это как если бы Натан Финогенович пришёл в гастроном покупать колбасу, а ему сказали бы: мы вам колбасу вашу не дадим. Колбаса — только покупателям болотной дури. И вообще, мы её списали, колбасу вашу, пока вы за чеком ходили. Вы нам неинтересны.
Сашка отказывалась верить, что такая подлость возможна.
— Там рыба! Большая! И слова крупно: «Экзотическая вкуснятина»!
— Да-да, мы обязательно посмотрим. Позвоните завтра, нет, на следующей неделе. Какого цвета у ней хвост?…— пела в трубку Какжееё Неважно.
Становилось понятно, что баннеры не будут искать ни завтра, ни на следующей неделе. Потому что вот они, глаза мозолят и место зря пролёживают, не надо их искать. Пусть никому не достанутся.
Лёля Кукина возмущалась искренне:
— Натан Финогенович ведёт себя, как рабовладелец, от которого сбежали рабы!
За те три года, что Натан имел этот бизнес, он приобрёл двухэтажную квартиру, понтовую машину и морщины на лбу — одну продольную и две поперечные, добавил пятнадцать килограммов к собственному весу и потерял трёх бойфрендов, которые оказались абсолютно не пригодны к использованию в качестве начальников по вывешиванию баннеров на конструкции, развешиванию макаронных изделий на уши клиентов и навешиванию (здесь стояло не переводимое с русского на русский слово — редактор вычеркнул) по шеям ленивых сотрудников. А в целом очень выгодный был бизнес.
Подёргав партнёрскую фирму за телефонные провода некоторое время, Сашка поняла, что скоро у неё начнётся истерика, но надо идти до конца… и последний форпост на этом пути — самоё Натан Финогенович.
— Мы не храним баннеры,— сухо сообщил директор, и дело приобрело новый оборот, — Ваш клиент не уполномочил нас оказывать ему дополнительную услугу.
— А как же… Деньги… А собственность клиента… А оплаченный заказ… А большая рыба…
Сашка сама чувствовала себя так, будто её «утилизировали», пропустив через специальную машину, которая делает полосочки из чего Финогенычу угодно, и закопали в ближайшем лесу.
— …Это тебе Лёля Кукина сказала? — исходился Финогенович болотной дурью. У него тоже была истерика.
Он пересилил себя и предложил напечатать новые баннеры три на шесть, евростандарт. Заглянул в бумаги. Со скидкой.
— Да-да, мы обязательно будем работать с вашей замечательной фирмой! Только верните наши баннеры! — проблеяла Сашка.
Она закрыла за собой дверь с чувством исполненного перед Хамоновым долга и святой уверенностью, что теперь всё образуется, и всем станет хорошо.
Натан Финогенович набрал внутренний номер и отдал приказ пошинковать «Вкуснятину».
— Клиента жалко! Такой хороший клиент был! — долго сокрушалась Лёля Кукина.
Аминь.
Хамонов, похожий на младенца весьма отдалённо, скрежетал зубами от негодования. Тунец прибыл вовремя. Тунец был великолепен. Аппетит опаздывал. Эти рекламщики опять морочат ему голову! Ещё вчера самая модная девушка Мегаполиса несла себя в массы, продвигая заодно Хамонова с его рыбой. Она убедительно раскачивалась на длинных и тонких ножках, рассказывая, до чего полезны могут быть редкие природные жиры «Омега-3» девушкам модельной внешности (повезло этому лысому!), приводя в соответствие форму и содержание, и вообще доказывала всем своим существованием, что счастье есть. И до смешного серьёзная мордашка озарялась улыбкой с внезапностью и сокрушительной силой урагана «Катрина». Потом в кадре должен был появляться сам Хамонов и большие светящиеся буквы «For Tuna» должны были дать отсвет на его сияющее чело. Да! Да! Лысый он! Да, и он тоже! А что такого? Это ваще модный тренд: если в кино нету одного-двух персонажей, волосы у которых отказываются расти в нужном месте, то кино не будет иметь коммерческого успеха. Однозначно.
В его территориальных водах неприятности тоже ходили косяками, как скумбрия. Скумбрия, впрочем, не его товар. Хамонов уже и подзабыть успел, как на заре капиталистического «завтра» мороженой сельдью торговал. Перепозиционировался.
Ещё вчера всё было хорошо. А сегодня Фортуна повернулась к Хамонову филейной частью.
Как её там звать-то?.. Корделия Иванна? Аделаида? Леокадия?
Надо сказать, наружностью Хамонов был крупен. Круп Хамонова обычно прикрывал пиджак от Hugo Boss. Других боссов Хамонов не признавал. Он и в бизнес-то в своё время пошёл, ступил, так сказать, на тернистый путь, чтобы боссов никаких над собой не иметь. А тут — эти, тьфу… Хамонов морщился, как от кислого, перебирая в уме свои мелкие неприятности на предмет «крупной партии тунца». «Это не партия. Это вождь всех тунцов собственной примороженной персоной!»
Короче, клерк из налоговой, или ещё откуда, жизнь может попортить не хуже любого начальника. Навалились все разом. Пожарные его «погасят», если он не обеспечит свою безопасность в пожарном порядке. СЭС тоже хочет ещё. Чтобы прописать фуко-нямского тунца в хамоновских холодильниках, нужен ещё один договор. Или два. Зажрались. Может, им филе тунца продвинуть?.. Натурой, так сказать.
Хамонов, в крайней степени раздражения, безмолвно шевелил толстыми губами. Как рыба. Много лет назад так делала его учительница математики: когда сердилась на нерадивых учеников, её оживлённая мимика и артикуляция выдавали в ней знание некоторого количества матерных слов. Но вслух материться в школе было нельзя. Ученики прыскали в ладошки, но понимали, что всё серьёзно, и следующим мероприятием будет битьё массивной линейкой по голове. До чего, справедливости для надо сказать, не доходило.
Леокадия сидела на диване у себя дома и кушала виноград, обдумывая заодно планы наступления на Хамонова. Если б она могла, она бы всегда сидела на диване и кушала виноград. Но «у тебя должна быть приличная работа»,— сказала мама и, чтобы она могла всё же кушать виноград, пристроила Леокадию в одну инспекцию, которую теперь переименовали в агентство.
Как и все Леокадии, агент Леокадия была дамочкой весьма заурядной внешности. Каждое утро, которое редко выдавалось добрым, она рисовала себе глаза и губы и грезила о том чудесном времени, когда ей не надо будет лишать себя сна в такую рань, чтобы бежать на службу. И оно обязательно наступит, это время, когда какая-нибудь крупная личность, пусть даже лысая, как Хамонов, откроет ей своё сердце. Ну, и счёт в банке. Только не ведом бедной Леокадии природный антагонизм этих явлений. Дура она, а то бы понимала, что против Хамонова у ней шансов нет. Дамочки заурядной внешности его не интересовали и в лучшие времена, не то что теперь, когда тунца приходилось есть самому…
Да, реализовать тунца было решительно невозможно, и семья Хамонова перешла на тунцовую диету. Но тунца было так много, что это его спасти не могло. Дело осложнялось тем, что быстрозамороженный тунец несколько раз грозился перейти из этого своего состояния в иную субстанцию, пока его выдворяли из Хамоновских агрегатов безо всякого вида на жительство и туркали обратно.
Рестораторы воротили свои чуткие носы. Тунец был несвеж. Точнее, не вполне уже свеж и совершенно без документов. «Наши клиенты не поймут. Мы не можем рисковать их лояльностью»,— слышал Хамонов там и тут.
— Какая им разница? Они всё равно не знакомы с оригиналом!
— Да вы что!!! У нас сам префект обедает! С невестой!
Тунец всё ещё был великолепен, но уже начинал пованивать. Рекламный ролик клиента так и не нашли…
Надо было соглашаться на этот, как его… маркетинг! Тогда рестораторы не глядели бы на него сейчас рыбьими глазами. «В карман мне заглядываете?!» — рычал Хамонов. Волки! Волки!..
Почти отчаявшись подарить Мегаполису праздник и тунца, Хамонов оставил очередное карпаччо из тунца жене и детям и отправился в «Гудини». Зачем он туда тащился? Веселиться не хотелось, аппетит пропал… Но дела, дела. Всё же надо ещё закинуть удочку: «Гудини» — его лучший клиент. Да и глазам нужен отдых: девочки туда набиваются — высший класс!..
Папа снова уехал — одна маленькая девочка долго глядела вслед огонькам его машины, забравшись на табуретку. «Слезай! Простудишься!» — одёрнула мама.
Кубики не складывались.
«Ни рыба, ни мясо» — привычно ворчала Хамонова жена, доставая блюдо из духовки. Вот, поехал опять, на ночь глядя. «Ужинать будешь, милый?»
Она его не упрекнёт. Она умная жена. «Ты ненадолго, дорогой?» Да, он слишком дорого ей обходится.
Вот и в журнале пишут… А чего там только не пишут? Она снова взялась листать страницы, приятные своим глянцем, где блондинка так сладко улыбалась с обложки… Где же это?.. Так… «Морщинки мгновенно становятся менее заметными…» Нет, это у неё уже есть. «Будущее прекрасно»… Опять не то. А, вот: «…спровоцируйте скандал с мужем». Совет гарантировал развлечение на вечер и заодно избавление от депрессии. Это, конечно, было светлее и радостнее, чем совет того же автора представить венок от коллег по работе. Но коллег по работе у неё всё равно не было, а мужа она видела так редко, что поскандалить с ним не было никакой возможности. А вот венок из чужих юбок вокруг Хамонова ей очень даже явно представлялся. «Ключ к безудержному веселью спрятан в блюде из… тунца» — писали на другой странице, и это, похоже, была её последняя надежда…
— Мам, это мне?
Праздник фуко-нямского тунца в доме Хамоновых был в разгаре.
— Кушай, сынок, вон какой худющий!
Худосочный отпрыск Хамоновых был единственным, кому не опротивел ещё затянувшийся «рыбный день».
— А ничё, можно есть,— сказал отрок ломающимся баском, напряг трёхглавые и потрогал «банки».
Незаменимые аминокислоты делали своё дело. Блу-Фин-Туна, блин!
А Лиза тоже ехала в «Гудини» кушать «роллики». Какой-то придурок на двух колёсах путался под ногами. Байкер Гриша, кто же ещё? «Лиза, я люблю тебя!!!» — вырывалось прямо из сопла его славного байка, самого крутого на свете, а, может, и во всём Мегаполисе. Хамонов катился за ними. «Ничего особенного»,— вдруг подумал Хамонов. Это он о Лизке подумал, и сам этой своей мысли оч-чень удивился. Заболел он, что ли? Это ему супруга специю какую-то в тунца подмешала! Отворот-приворот-поворот… Ч-чёрт, ч-чуть правый поворот не пропустил.
Узкие улочки большого города еженощно оглашались воем и рёвом несущихся авто, насколько хватало лошадиных сил. Наглые байкеры тоже надрывали свои моторы и уши горожан, которым не судьба была мирно поспать среди ночи. Ночной рэйсинг был любимым развлечением этой бесноватой публики…
В «Гудини» всё было как всегда. А Хамонов грустил, поедая копчёного угря, которого сам привёз и растаможил только вчера. Было невкусно. Девицы все были тоже как на подбор… Не в его вкусе.
Вот и официанточка, ничего так себе, с формами, склонилась над его столиком, выставляя два цветных бокала.
— Я не заказывал! — мрачно брякнул Хамонов и отвернулся.
Такого с ним прежде не бывало. Хозяин заведения подтянулся за своим авангардом и сделал жест рукой: «Уйди». Перстень блеснул на неаристократической, но весьма ухоженной руке. Девушка с формами растворилась, не оставив Хамонову ни одной вдохновляющей мыслеформы, а ресторатор протянул ему крепкую сухую ладонь и придвинул к себе дизайнерский стул. В его заведении всё было «дизайнерское», включая эппиэренс гостей. Мальчики на входе отрабатывали свои бабки, как надо, и чутьё их не подводило. Почти никогда не подводило. Только-только шум утих вокруг истории с парочкой известных музыкантов на гастролях, которые не заслужили признания прямо на подступах в его «Гудини». Их стиль был слишком неформален для Мегаполиса, а, может, они слишком мало о нём заботились, когда им хотелось поесть. Минимализм минимализмом, но костюмчики у них могли бы быть и подороже. Да что б они в этом понимали, бобики сторожевые! «Дерёвня!!!» (через «йо-о-о»).
Он бы выкосил из своего палисадника всех этих нахальных репортёришек, но ведь реклама!.. Ребятки из телевизора уже суетились вокруг званой и незваной публики, оператор устанавливал свою треногу, а бойкая девочка с микрофоном, а без микрофона она вряд ли прошла бы дресс-код в этом гламурном загоне, поправляла чёлку, становясь в кадр.
— Влад! Ты мне скажешь, если у меня будет чё попало на голове? Уже, да?
— Все в сборе!..— кивнул ресторатор в сторону средоточия «гламура» всего Мегаполиса и довольно прищурил глаз.
Если хорошо подумать, это был их общий бизнес. Как у классика: «Отец, слышишь, рубит, а я отвожу». «Дровишки» были, вестимо, от Хамонова, эксклюзивно, а подбрасывал их умелой рукой ресторатор. На огонёк слеталась модная публика. Они, публика, то есть, очень фотогенично выглядели в минималистском интерьере. Белый фон с цветными неоновыми бликами благодарно принимал любую натуру. Опустошив все местные и отдельно взятые заграничные бутики, они пришли подержать японскими палочками модные фитюльки из сырой рыбы. И внести свой вклад в рейтинги ночных новостей. Надо сказать, почти все они покупали одежду и еду друг у друга, но это не мешало им проводить вместе время, то есть тусоваться.
Префекты и перфекты производили здесь некоторые… эффекты. Дешёвый каламбур надо продать подороже агентам медиа. Всё равно перепродадут. Тебе же. За большие рекламные деньги.
Канал «36,9» и его неискоренимые папарацци ежечасно замеряли температуру красивой жизни Мегаполиса. Как и средняя температура по больнице, оная укладывалась в условную норму, хоть и подползала к опасной черте. Тунец, к примеру, что подмигивал сам себе в Хамоновском холодильнике и никак не желал становиться артефактом глянцевой сути бытия, в основном, имел температуру холодильника. Иногда он делился градусами с окружающей средой, а потом покрывался изморозью или холодным потом снова и снова.
Он всё ещё был великолепен. Но уже начинал пованивать. Об этом достоверно знал только Хамонов. Некоторые лишь догадывались. Отчего температура самого Хамонова зашкаливала за пресловутую метку: он каждую минуту отирал пот с сиятельного лба, а лицом был красен, как варёный лобстер.
Красный, как пожарная машина, Пупер, с раскалившейся добела крышей, тоже добавлял жару на улицах Мегаполиса. Лизка не умела водить машину. А потому дорога с односторонним движением принадлежала ей безраздельно в любом направлении. Когда она красиво выруливала от любимого бутика, остальные участники движения разъезжались, как глаза с расходящимся косоглазием, и жались испуганно вдоль обоих бордюров, дабы не создавать необоснованных помех её непредсказуемому движению.
— Ну, что, берёшь мою рыбку золотую? — Хамонов вспомнил, зачем пришёл. Ожил Хамонов: Фортуна, кажется, обещала развернуться к нему бюстом. ..
— Без документов?.. Хамон, ну, ты знаешь, как я к тебе отношусь!.. Выражение довольства не покинуло лица ресторатора…
— Опять двадцать пять! Ну, кто будет у дохлой рыбы документы спрашивать! А, и хрен с тобой! — ответил Хамонов и отвернулся.
Неожиданно для себя он выдал «в эфир» истинную причину внезапной всеобщей нелюбви рестораторов Мегаполиса к деликатесу. Хреном, между тем, тут не кормили. Японский корень васаби вытеснил всё исконно русское.
Блики цвето-света начинали утомлять. «Старею»,— подумал Хамонов.
Леокадия положила в рот очередную виноградину и забыла закрыть рот. В телевизоре неоново светился весь цвет Мегаполиса. Одновременно. Канал «36,9» называл их «бомондом» и приобщал телезрителей к «гламуру». Что такое этот «гламур» и кого причислить к «бомонду», а кого туда не пускать, доподлинно никто не знал, но слова на «бэ» (бомонд) и «гэ» (гламур) были наиболее употребительными на этой кнопке телевизора.
— Наш агент в прямом эфире из самого модного заведения Мегаполиса!..— не боясь нарушить закон о рекламе, сообщила ведущая,— Дуся! Как там у вас дела?.. Есть кто-нибудь из известных людей?..
— Да! — радостно откликнулась агент Дуся,— здесь сегодня практически весь бомонд!
Дела были такие. Префект «гламурно» сиял лысиной, а рядом, во всём белом, глянцево улыбалась его пассия. Хотела бы Леокадия быть на её месте! Журналистка, которую причесали, наверное, в том же салоне, что и Леокадию — такой ужас был у неё на голове! — брала интервью у раскрученной ими же парочки:
— Вы приехали сюда на «Супере»… э-э.. на «Купере»?..
— Да, на «Пупере».
— Напомним телезрителям, «Мини-Пупер», а таких в нашем городе всего двадцать пять, подарен нашей героине господином Префектом в день помолвки…
— Ну, не на метле же ей передвигаться! — господин Префект обаятельно улыбался.
«Какой блестящий мужчина! — подумала Леокадия,— хочу! Хочу!»
— У вас есть мечта? — приторно интересовалась журналистка.
— Я всегда мечтала о любви!!! — в тон ей отвечала Лиза,— моя мечта сбылась!!!
— Мы передадим это всем вашим поклонникам! — пообещала журналистка и погляделась в камеру, а Лиза погляделась в обожаемую лысину.
— Не переключайтесь! — потребовала ведущая.
А Леокадии сегодня нахамили в салоне красоты. Сказали: «Вы можете подождать вон на том диване!» Она сама знает, где ей быть. Ах, девочки! Вы попали. Ждите теперь официальных визитов!
«Это они не знают, какая я фотогеничная!» — думала Леокадия,— уж получше этой…». Она вздохнула и пошла на кухню. Надо что-то делать с этой странной рыбой… Говорят, полезная она. Фуко-Няма-Блу-Фин-Туна!
Хамонов покинул «Гудини», а Хамонова покинула последняя надежда пристроить тунца. Отчего-то тянуло домой, и, пытаясь разобраться в этом новом для себя чувстве, Хамонов кружил по центральным улицам Мегаполиса. Вывески сверкали огнями, огни отражались в лужах, а на деревьях росли фонарики, как на Елисейских Полях.
Кафе «Муза» на Театральной площади подслеповато светило уцелевшими в период бурно растущего капитализма фонарями у входа. Когда-то здесь знавали и лучшие времена, но мраморная лестница, что вела вниз, в подвал, так исторически сложилось, была на месте.
Хамонов знал наперечёт все приличные места в этом городе — ещё бы ему не знать: его клиентская база! Кафе «Муза» не входило в число клиентов фирмы «Fortuna». Но сказать, что Хамонов и «Муза» были знакомы, это не сказать ничего.
Музы действительно некогда обитали в этом подвале. Ели, пили, веселились. А вместе с ними — Хамонов. Места былой славы не были осквернены с тех пор модным ремонтом, и малость потёртый богемный шик ушедшей эпохи навсегда застыл в интерьере, благородно припорошенном пылью, как стареющая прима пудрой. Ностальгия навалилась на Хамонова без предупреждения. «А помнишь?» — шептало всё вокруг… Хамонов помнил. Помнил всех своих муз. А они, музы, гонялись за Хамоновым, требуя алименты, пока он не заматерел окончательно и не обзавёлся охраной. Потом музы отступились, и он всех разогнал.
Давно это было. В двух залах полутёмных стулья всё так же стоят в чехлах-накидках «под бархат» цвета засушенных и пыльных чайных роз, подаренных звезде кордебалета в прошлом веке.
Публика здесь нынче собралась… невнятная. Парочка помятых спин и визгливая баба не поддавались идентификации в Хамоновском представлении о мире. Однако беглый взгляд в полсекунды оценил конъюнктуру и вычислил безошибочно, что Hugo Boss тут не носят. А вот такие штаны Хамонов сам носил лет пятнадцать назад! Точно! Были у него брюки из такой же ткани — тёмно-серой, в чёрные полосочки. А теперь из них скатерти пошили. Ну, надо же! Хорошая была шерсть. Да и сам он был лучше. Эх, молодой был!… Сейчас зарыдает Хамоша. Где его музы?..
— Водки! — потребовал окончательно заматеревший Хамонов, падая за свободный столик в приступе ностальгии. Эх, жизнь пропала! Молодость прошла!!!
«Может, эти возьмут? — рассудок на минуту вернулся к Хамонову,— не, не возьмут. Суки! Все!»
— Ещё водки! — бросил он неказистой официантке, которая уже казалась ему гораздо симпатичнее.
«Будь моей звездой! Будь моей женой! Будь моей любимой! А-аа…» — надрывалась где-то за барной стойкой допотопная магнитола. «Ну, этого я по определению не могу»,— пьяно подумал Хамонов, а парень из персонала кафе подошёл, чтобы прибавить звук. Ну, чтобы ещё убедительней было.
«Обложили! — тоскливо думал Хамонов,— кругом одни агенты!!!»
Хамонов методично напивался, и затрапезной трапезной так же медленно, но верно возвращалось былое очарование.
«Я ненавижу себя за то, что я люблю тебя!!!» — пел теперь из магнитолы какой-то реальный пацан.
Часть третья, немного криминальная
Шло время. Незаметно и неожиданно, сразу после осени, в Мегаполис пришла зима, и «белые мухи» налетели на большой город.
Тунец сдох. Но перед этим он пропал. В смысле, исчез. В смысле, сбежал. Только обзавёлся документами, только закончилась вся эта бумажная волокита, новая беда — налёт на холодильники Хамонова. И, что интересно, ничего ценного не умыкнули, только тунец уплыл.
Пробки. Это когда машины двигаются задумчиво. Водители выпускают руль из рук. А руками обхватывают голову или подпирают мужественный подбородок. Водительницы начинают разглядывать маникюр и почти всегда находят в нём изъяны. Вот что такое пробки в Мегаполисе.
…На перекрёстке в центре города, если это большой город, такой, как Мегаполис, можно простоять целую вечность. Хамонов опустил стеклоподъёмник, чтобы получше разглядеть рекламный баннер, три на шесть, друга-колбасника. «Вкусная экзотика» — значилось на нём большими буквами.
«Где-то мой тунец?» — без эмоций подумал Хамонов. «У Печоры у реки, где живут оленеводы и рыба-чат ры-ба-ки-и…» — отвечало ему уличное радио.
Как они прознали? Бог весть. Только сразу после этого появилась в городе сыровяленая оленина.
Хамонов вздохнул с облегчением. Приелась ему эта рыба! И, если разобраться, ну, что его ждало, тунца? В период долгой и продолжительной агонии от него отпиливали бы по кусочку и пытались сбыть по баснословной цене в супермаркете «За углом». Недоеденное перемололи бы в фарс… э-ээ… в фарш, закатали в пластик, и духа бы его там не было. Ну, а если и это не поможет, на бургеры его! А тут мафия подвернулась. Тунца украла раскарякская мафия. И несдобровать бы им, установился твёрдый наст и санный путь, и следы чётко указывали на Север, но «белые мухи» полетели снова и замели все следы.
Они забрали всё, что осталось от туши, чтобы… делать суши. Это ж сколько маленьких — и дорогих! — роллов получится накатать!!! Такие же круглые они, как яранга. Только маленькие. Фуко-Няма-Блу-Фин-Туна! Зимой к ним сам префект с невестой приедут на снегоходах кататься. А если надо будет, они им и горы накатают. Подумаешь, Куршевель! А олени лучше!
И это вовсе некстати, но семья колбасника тоже перешла на оленину.
Да, кстати. Сын Хамонова от тунца этого так раздался в плечах и других частях тела, что незамедлительно стал чемпионом по боди-билдингу. Четырёхлетняя дочь Хамонова завладела великолепным цветным стёклышком, через которое всё вокруг делается золотым, даже папа… Жена Хамонова, благодаря тунцовой диете, получила самого Хамонова в своё почти полное и безраздельное распоряжение. Он, правда, как-то загрустил, но… теперь он на чужих баб не смотрел, а домой приходил, на диван бросался и смотрел спорт-канал. Собственно Хамонов не получил ничего, потому что самым большим его желанием было продать тунца. А это желание связано с деньгами. «Одного желать негоже — золотых монет!..»
Леокадия была замечена в «Гудини» в обществе префекта, а вскоре посягнула и на «святое»: заняла место Лизы, самой модной девушки Мегаполиса, в «гламурных» обзорах канала «36,9». Осталось невыясненным, был ли доволен этим обстоятельством сам префект. Светская хроника об этом умалчивает. Однобокая она какая-то — светская хроника.
Префект — тот ничего не хотел, у него всё было, даже Лиза. Была. Но… Фуко-Няма-Блу-Фин-Туна!
Бедная Лиза, так опрометчиво заявившая, что всегда мечтала о любви, тоже получила всё, что хотела. Уехав покататься на снегоходах там, где солнце расцвечивает цветными неоновыми бликами вечно белое небо, она съела много маленьких вкусных суши, таких же круглых, как яранга. Уехала на четырёх колёсах, а вернулась на двух. Байкер Грин, он же Гриша, всех победил. И даже тунца волшебного ему для этого есть не понадобилось. Это за него сделала Лиза.
Эх, правильно сказал старик Хэм: у каждого своя большая рыба. Надо только её дождаться.
Вот такая вполне вероятная история случилась или могла случиться недавно в Мегаполисе.
P. S. А тунца в Мегаполисе всё-таки съели. Был праздник, был. И вообще, всё хорошо будет.
P. P. S. Ой, что будет-то!..
1. То, что таз был медный, между нами, тоже вранье, потому как медь в морской воде имеет свойство окисляться, т. е. сиять уже не способна… Золотой был тазик, не иначе.
2. For tuna (англ.) — буквально означает «для тунца».
3. Блюдо японской кухни.
4. Транспортное средство — типичный представитель дорожного движения, как правило, отечественного производства, доведенный своим хозяином до состояния ржавого гнилого ведра (словарь байкеров).