Опубликовано в журнале День и ночь, номер 2, 2011
Сергей Есин
Страницы дневника
2009 год
Дневники С. Н. Есина давно завоевали популярность у ценителей автобиографической прозы, они были отмечены престижными премиями и даже стали предметом литературоведческой монографии. Благодаря любезности Сергея Николаевича мы имеем возможность познакомить с избранными страницами Дневника за 2009 г. и читателей «ДиН».
1 января, 2009 года, четверг
В 10 часов газовую трубу на Украину всё-таки отрубили. Это политика. Безвыходное положение, как мне кажется, и у Украины, которая требует оплату в 210 долларов, и у нас, которые вроде бы предлагали Украине вместо 418 долларов, как платит нам вся Европа, 250 долларов. Стать народами-врагами очень трудно, почти невозможно. Видимо, у Украины есть существенные запасы в подземных хранилищах. Сюда накладывается столько всего разного от политики до социальной психологии, что прогнозировать чрезвычайно трудно. Цель Ющенко — остаться ещё на срок, для этого нужно все грехи списать на Россию; у России подо всем цели геополитические: в первую очередь Крым. Купить Крым за газ и нефть?
Президент наградил Даниила Александровича Гранина по случаю его девяностолетнего юбилея орденом Андрея Первозванного. Это хорошо, орден очень большой. Крупно прожитая жизнь, сумел в мире и взаимном уважении просуществовать со всеми властями. Была ли крупная литература? Такой, как у Шолохова и Солженицына — нет, даже такой, как у Распутина, Астафьева, Абрамова и Белова — рангом ниже. Но ордена писателям, видимо, дают за что-то другое, может быть, за молчаливую лояльность. Ну, во-первых, ленинградец, фронтовик, уже это не мало, почти кумир интеллигенции, не трусил, кажется. Во-вторых, сразу примкнул к новому режиму. В связи с этим многие вспоминают удивительное награждение Татьяны Васильевны Дорониной орденом Почёта вместо ожидаемого ордена «За заслуги перед отечеством» Первой степени. Здесь мы имеем дело с кумиром на многие времена и с удивительным человеком, сохранившим свои убеждения. Кстати, и в театре она сделала великое, и не только как актриса — в годы, когда всё распалось на коммерческие антрепризы, она сохранила репертуар русского театра. <…>
2 января, пятница
Разговоры о газе не утихают, Украина, промахнувшись ранее, разделив транспортировку газа и его поставку Россией, теперь пытается что-то наверстать. Всё доказывает, что может жить самостоятельно и существовать, как самостоятельное государство, а не под боком у Империи. Малороссия, Украина — названия не случайные. <…>
Почти каждый день понемножку разбираю скопившиеся за последние годы бумаги. Среди прочего, нашёл распечатку из Яндекса с такими двумя, мне показалось любопытными, высказываниями. Первое. «У бывшего ректора Литинститута любимое слово было «кать». Это комментарии анонима от 27 мая 2008 года в журнале «Grossfater». Как же я боюсь этого слова при публичных выступлениях, но привыкший говорить без бумаги и часто неуверенный, колеблющийся, высказывая только что родившуюся мысль, я часто пытаюсь смягчить «так сказать», а получается это бесконечное «кать».
Второе высказывание связано с моей дружбой с Ливри. «Писательница из Сан-Франциско Маргарита Меклина считает, что Ливри «это либо новый русский Ремизов, чьё воображение полнится ажурным, резным туманом собственных сказок, либо новый Набоков», по мнению ректора Литературного института Сергея Есина, «просто фантастично, что автор такого словесного волшебства, хотя и родился у нас, с малолетства живёт где-то за рубежом», а славист Сергей Карпухин всерьёз утверждает, что «стиль Ливри несомненно превосходит набоковский». <…>
4 января, воскресенье
С утра продолжаю читать книгу Соломона Волкова об истории культуры Санкт-Петербурга и продолжаю восторгаться и радоваться, как точно и понятно для меня и моего мировоззрения всё написано. На 135-й странице встретил такое высказывание. «Другое важное для Бенуа и его кружка свойство музыки Чайковского он окрестил словом «пассеизм». Термина этого я никогда не слышал, но его раскрытие мне чрезвычайно близко — «пристрастие к прошлому». Для меня и всего того, что я делаю, это совершенно справедливо и вполне соответствует тому, что я ощущаю, рассматривая любое время. А разве не об этом мой новый роман?
Второе, буквально оглушившее меня суждение, опять же взятое из книги Соломона Волкова — это некое суждение, связанное с размышлениями А. Блока на лекции 13 ноября 1908 года. Вот как всё интерпретирует С. Волков:
«Он говорил монотонно, но завораживающе, как истинный поэт, о противостоянии народа и интеллигенции в России; о том, что «есть действительно не только два понятия, но две реальности: народ и интеллигенция; полтораста миллионов с одной стороны и несколько сот тысяч — с другой; люди, взаимно друг друга не понимающие в самом основном». Слушатели в зале зашептались: зачем же так пессимистично смотреть на современную ситуацию? разве не растут грамотность, культура народа? Но Блок продолжал, точно в сомнамбулическом сне: «Отчего нас посещают всё чаще два чувства: самозабвение восторга и самозабвение тоски, отчаянья, безразличия? Скоро иным чувствам не будет места. Не оттого ли, что вокруг уже господствует тьма?» И такова была исходящая от поэта сила внушения, что публика заёрзала, физически ощутив эту сгущающуюся вокруг тьму.
Но особенно резануло либеральную чувствительность аудитории произнесённое Блоком как факт, как приговор: «Бросаясь к народу, мы бросаемся прямо под ноги бешеной тройке, на верную гибель». Это мрачное предсказание вызвало в зале взрыв осуждения, но также и восторг многих, кому приелась либеральная ортодоксия» (стр. 158).
Это по существу очень верно и действует, наверное, как никогда сегодня. Только понятие народ заменено понятием современного мещанства, к которому, пожалуй, можно отнести и средний класс. Эта пропасть, рождённая временем и цивилизацией, сглаживалась в период советской власти, но надежда для русских опять пропала. Как иллюстрация — это то, что смотрит наш телезритель и читает наш массовый читатель, но одновременно существует и, скажем, канал «Культура», и выходят другие книги. Кстати, взято из того же источника, «Преступление и наказание» в годы его издания и первых публикаций распространялось не более чем 400 экземпляров за год.
Утром же решил посмотреть фильм Алексея Балабанова «Морфий» из той коллекции дисков, что подарили мне ребята на день рождения. Критики уже довольно кисло фильм оценили, но это особенность современной молодой критики — не делать усилий. Мне кажется, что фильм, сделанный по сценарию С. Бодрова-младшего, несколько лет назад погибшего на съёмках, интереснее и глубже рассказа. Один из приёмов фильма — это заглушённая речевая фонограмма, практически фильм идёт под аккомпанемент романсов Вертинского, песен Вяльцевой и просто пластинок того времени. Здесь хорошо всё — и актёры и время. Балабанов с предметами работает, как всегда, тщательно, я помню приборы из музея звукозаписи Ленинграда в фильме по Кафке. Самое поразительное в фильме — это невольное, зрительское сравнение медицины того, революционного, времени и сегодняшней, разжиревшей и комфортной, уже совершенно не ощущающей своего долга перед народом. Здесь можно говорить о многом. Здорово.
5 января, понедельник
Собственно, день провёл за компьютером, но выходил часа на два гулять, пытаюсь всё же расходиться. Одному всё-таки очень трудно, почти постоянно думаю о Вале. Не устаю утром и вечером читать Сол. Волкова и Ю. Пирютко — оба какие-то неистощимые.
Утром у С. Волкова на стр. 185 нашёл любопытное суждение. Собственно, самое начало даю, чтобы ввести в курс дела, главное здесь, конечно, слова Ахматовой. Они близки мне, потому что и я без группы сотоварищей, но почти в таком же положении. Одно по-другому: не дружу я ни с правыми, ни с левыми.
«Ядро акмеистической группы составляли всего лишь полдюжины молодых поэтов, но их яркая талантливость и обещание были несомненны, так что символисты встречали их в штыки. Ахматова как-то жаловалась мне, что у акмеистов не было ни денег, ни меценатов-миллионеров, а имевшие и то, и другое символисты заняли все важные позиции и старались не пропускать произведений акмеистов в журналы: «Акмеизм ругали все — и правые, и левые».
6 января, вторник
Утром ходил в магазин на проспекте Вернадского заказывать икону для Лены Богородицкой. Пока не получилось, хозяйки нет, а сиделица ни в чём не заинтересована.
Моё внимание занято двумя вещами: романом, который всё же потихонечку движется, и газовым конфликтом с Украиной.
Продолжаю читать и книги, о которых написал. Как я понял, Соломон Волков — по профессии музыкант и довольно много в качестве примера оперирует музыкальными историями, или просто размышляет по поводу музыки. И вот одно, настолько оно созвучно с моим пониманием того, чем я постоянно занимаюсь, что у меня возникла мысль, не читаем ли мы для того, чтобы найти подтверждение своим собственным размышлениям? А может быть и по-другому: подходы и принципы во всех искусствах одинаковы. Мне это тоже чрезвычайно близко.
Идёт разговор о том, что симфоническую технику Чайковского во время учёбы в консерватории подхватил через Римского-Корсакова именно Шостакович.
«…Шостакович накрепко усвоил отношение Римского-Корсакова к оркестровке как к качеству музыкального мышления, а не чему-то внешнему, надевающемуся на сочинение, как платье на вешалку. Римский-Корсаков так комментировал своё знаменитое «Испанское каприччио»: «Сложившееся у критиков и публики мнение, что «Каприччио» есть превосходно оркестрованная пьеса, неверно. «Каприччио» — это блестящее сочинение для оркестра». То есть оркестровка рождается одновременно с сочиняемой музыкой, составляя её неотъемлемую характеристику, а не «добавляется» позднее».
Для меня это тем более важно, потому что я всё время слышу разные разговоры о языке произведения, который якобы у писателя существует как бы отдельно от содержания, по крайней мере, наши языковеды умудряются «снимать» его, как мерлушковую шкурку с ягнёнка. <…>
12 января, понедельник
<…> У нас в этом году при приёме будет три единых экзамена: литература, русский язык, история. Министерство требует, чтобы мы за экзамен засчитывали и процедуру конкурсного отбора и выставляли соответствующие оценки. Это довольно сложно, потому что мы в первую очередь не знаем, сам ли студент написал присланный текст. Это выясняется постепенно из анализа его знаний, из качества и содержания его этюда и его поведения, и ответов на собеседовании. Мы можем получить много блестящих самозванцев. <…>
Обедали вместе с М. Ю. Он рассказывал о разговорах у касс метро, когда после праздников люди пришли и обнаружили, что билеты на метро стоят уже не 18 рублей, а 22. Потом пришли угольщики — арендаторы из особняка — и стали говорить о ценах, кризисе и инфляции. Потом разговор зашёл о последней Осетино-Грузинской войне, и здесь мои очень осведомлённые собеседники поведали мне много интересного. Об опоздании наших войск, потому что машины не были снабжены приборами ночного видения, или о том, что грузинами был сбит самолёт стратегической авиации, которому вообще нечего было делать в этом районе. Самолёт летел на высоте в восемь тысяч метров, на которой подобные самолёты не летают, и был использован как самолёт-разведчик. Сбит он был украинскими ракетами. Но кроме этого, было ещё сбито три наших самолёта и тоже украинским оружием. Я обязательно использую эти все сведения в самом конце своего романа, когда снова соберу компанию властелинов в том же месте.
<…> Вчера, наконец-то, впервые в этом году пришла «Российская газета». В первую очередь схватился за материал о крушении вертолёта Ми-171. Возможно, для нас всех это была бы рядовая катастрофа, но в ней погибло несколько высокопоставленных людей. В своём переложении я обостряю спокойный тон газеты. Среди «персон» — полномочный представитель президента в Госдуме Александр Косопкин и «сопровождающие» лица, все тоже во властных чинах — всего с экипажем 11 человек. Авария произошла ещё 9-го января, три дня искали. Среди оставшихся после аварии полномочный представитель республики Алтай в Москве Анатолий Банных, второй пилот, 23-летний Максим Колбин, Николай Капранов, сотрудник Госдумы и Борис Белинский, предприниматель из Москвы. В числе погибших: Виктор Каймин — охотовед, председатель комитета по охране, использованию и воспроизводству объектов животного мира, пилоты и артист, руководитель ансамбля «Яманка» Василий Вялков. Летели из Бийска на границу, самолёт упал в 10 км от нашей границы с Монголией. Большая компания летела — охота это спорт мужественных мужчин. Нашли только потому, что 23-летний пилот решил сам добираться до погранзаставы. Его-то и заметили, и по следу нашли остальных. Федеральные и региональные чиновники сообща выехали поразвлечься. В газете есть сообщение, что все разрешительные документы у них были. Да, как и не быть при таком раскладе, кто запретит?
14 января, среда
<…> Сегодня в газете продолжение истории с охотниками. Вот цитата: «Выжить на 30-градусном морозе пострадавшим в авиакатастрофе помог солидный запас продовольствия и горячительных напитков, а также большое количество тёплой одежды, которую охотники брали с собой в надежде на несколько дней экспедиции». Надо здесь сказать, что первый рабочий день в государстве — это 11 января. К этому времени московским охотникам, наверное, надо было бы добраться до Москвы.
Комментировать здесь нечего — вся эта VIP-экспедиция так напомнила мне великосветские охоты в советское время. Здесь много вопросов: кто, например, платил за аренду вертолёта, который только в одну сторону летел 4 часа? Много бы я отдал и за то, чтобы посмотреть бутылки из-под «горячительных напитков».
Сегодня же по радио передали, что некие экологи, обнаружили на снимках с катастрофы тушу горного козла. Экологи утверждают, что охота на этих животных запрещена. Судя по всему, наши охотники по пути к Монгольской границе где-то садились. А может быть и с воздуха пальнули? Была такая популярная обкомовская игра.
В газете огромное интервью Мелихова, которое он взял у Гранина. Мелихов, немного забыв, что это интервью юбилейное, по случаю 90-летия писателя, слишком много умничает. Вот пример, мне не близкий, из интервьюера: «Я могу лишь вернуться к своей излюбленной идее. Главную ценность всякой нации составляют аристократы духа». А вот сам Гранин: «Сейчас я не могу стать олигархом ни при каких обстоятельствах. Даже если бы я готов был продать свою душу дьяволу». «Иногда кажется, что наше телевидение — это заговор, заговор, чтобы превратить народ в зомбированную массу». А я-то переживаю, написав и опубликовав последнюю главу романа, о телевидении. Всё раздумываю: не жёстко ли?
Два последних дня продолжается газовая война с очень хитрой Украиной. Половина Европы сидит без газа. В этой войне, за которой стоит собственник, объективно теряют деньги обе стороны… <…>
19 января, понедельник
<…> По «Времени» сегодня сказали, что днём в Москве, на Кропоткинской, убит адвокат Маркелов и корреспондент «Новой газеты», совсем ещё девочка Анастасия Бабурова. Это тот самый адвокат, который утром же, когда по «Эхо Москвы» передали о досрочном освобождении Буданова, комментировал это событие. Он говорил о том, что это незаконно и что он написал какую-то соответствующую бумагу. Тогда же я подумал, что всё-таки Буданов отсидел уже 8 с половиной лет. Я вспомнил не о мстительности, а о милосердии. Жалко и эту девочку-чеченку, но ведь уже никого не воскресишь. <…>
20 января, вторник
По телику показали инаугурацию Обамы — это 44-ый президент Соединённых Штатов. Как было сказано, присутствовало беспрецедентное количество народа. Это и понятно: он сравнительно молод и он — это впервые — афроамериканец. Для его цветных соотечественников это знаковый момент. Радость неимоверная, с этой радостью соединяется и надежда, что что-то новым президентом может быть сделано в борьбе с кризисом. Вот в этом-то я совсем не уверен. Экономику развернуть очень сложно. А в Америке она построена по принципу — жить в долг. Вообще, весь этот кризис, который нас ещё коснулся не полностью, показал, что «интеграция в мировое сообщество» — с чувством глубокого удовлетворения беру эти слова в кавычки — нам обойдётся недёшево.
Газ наконец-то пошёл в Европу. Я представляю те огромные убытки, которые понесла Россия. Я не думаю, что это лишь вина Украины, мы тоже достаточно нерасторопны. Очень смешно Миллер под объективами телекамер отдавал указания открыть газ. Наши политики постепенно стали киноактёрами. <…>
1 февраля 2009 года, воскресенье
Для меня, практически невоцерковлённого, сомневающегося, ищущего человека удивительны долгие размышления по поводу религии, начавшиеся со смерти патриарха Алексия. Ещё в Хургаде на отдыхе я несколько раз ловил себя, что во мне пробудился какой-то импульс, требующий съездить в Елоховский собор, чтобы поклониться его могиле. Вот и со вчерашнего дня, а может быть ещё и раньше, я держу в памяти, что сегодня день интронизации нового Патриарха.
Утром проснулся рано, наверное, ещё в шесть, принялся, что-то готовить, слушал радио, которое говорило о вчерашних акциях в поддержку правительства и акциях, которые организовали несогласные с антикризисной политикой власти. На этот раз, что бывает нечасто, «Эхо Москвы» целиком и полностью правительство поддерживает. Это связано, на мой взгляд, только с тем обстоятельством, что на этот раз правительство, уже совершенно не стесняясь, спасает, дабы чтобы никак не пострадали, банки, банкиры, предприниматели. Во спасение порядка закачиваются огромные деньги. Сохранение рабочих мест и подобные разговоры — это некая дымовая завеса, потому что по-настоящему до бедного человека правительству дела никакого нет. Но если говорить об «Эхе», то, только сохраняя видимость беспристрастности, оно говорит о «несогласных», о выступлении лимоновцев, о милиции, которой, как правило, больше, чем митингующих. Но это всё ещё начало.
До того, как в десять часов уехал с С. П. на его дачу, расположенную в двадцати минутах от города, жадно смотрел интронизацию. Сразу можно отметить, что по державной роскоши, по количеству облачённых в праздничное золото церковных иерархов, рядами стоящих в центральном нефе Храма Христа Спасителя мы, наверное, не уступаем католикам. Камера довольно крупно показывала лица митрополитов и епископов, все как один в золотых митрах, и объективности ради надо сказать, что при всей бросающейся в глаза серьёзности и значительности церемонии, ни одного аскетического и измождённого лица не было.
Потом показали, как новоизбранный патриарх Кирилл выходил из машины и через центральный вход входил в храм. Вся церемония, которую блестяще, как и всегда, вёл один и тот же — грех называть его диктором, это какой-то профессор семинарии или академии — голос, наверное, описана в специальной литературе, так что рассказывать об этом — смысла нет. Но всё время, пока длилась служба, пока одевали нового патриарха в специальные одежды, каждая деталь которой символизировала особое значение и особую ответственность перед Богом, всё это время крупно показывали привычное лицо нового патриарха. Мне кажется, что за последнее время это лицо изменилось, мне показалось, что оно освещено невероятным трагизмом ответственности. Это уже не просто умный, одарённый и хорошо разбирающийся во многих вопросах человек, который мирян и церковь пытался соединить с властью сегодняшнего дня. Это лицо освещено жаром высочайших этажей духовности. Не моя это терминология, но впервые я понял, что такое, если она есть и существует, божья благодать.
На даче у С. П. неглубокий, но абсолютно чистый и белый снег. Прокопал две дорожки: к колодцу и к воротам. В крошечном домике С. П. наводит тепло, в основном, керогазом. Уже потом включается электрообогреватель. Что-то слегка поели и оба уткнулись каждый в свой компьютер. В 15:45 по «Культуре» показали передачу о Замятине. Я вроде выглядел неплохо, в кадре был виден и краешек портрета В. С., висящий над диваном. К сожалению, телевизионный приёмник плохо работал, и звука почти не было, что я там лепетал и что оставили при монтаже, не ведаю. В нашей культурной столице канал «Культура» смотрит лишь 5% населения.
Вернулся домой часов в пять, смотрел что-то по ТВ, а потом до глубокой ночи сидел над рукописью. <…>
3 февраля, вторник
<…> Утром, наконец-то, прочёл за пятницу 30 ноября. Здесь я бы выделил три момента. Статья Валеры Кичина — я много раз думал, почему рука сама, называя тех или иных персонажей, так фамильярничает и шестидесятилетних людей называет Валерами и Наташами. А всё очень просто: не только потому, что все они знакомы с юности, но здесь ещё и тайное желание приобщиться к своим юным годам, ещё магия и ворожба, может быть, поможет. Статья эта о новом фильме Мамина, где один из эпизодов в пересказе Валеры мне так напомнил кое-какие сцены из моего «Имитатора». Фильм, кажется, неплохой. Второе — это две статьи на разных полосах. Одна, как в преддверии кризиса — я цитирую только название статьи и подзаголовок — «Себя не забывая. Саратовские чиновники раскроили бюджет в свою пользу». Вторая и на другой полосе: «Наличный пример. Руководители западных компаний сокращают себе зарплату». Сокращения, как следует из текста, огромные. Я полагаю, что заграничным чиновникам не всё равно, если их компания рухнет, а нашим — на «компанию», т. е. на людей, которые их окружают, наплевать. Новый стиль — это легальное воровство. В прошлом году министрам, депутатам и крупным чиновникам Саратовской области зарплату поднимали пять раз. В муниципалитетах соответственно. Чиновники действуют в случаях подобных экономических аналогий с удивительной быстротой.
В институте блаженная тишина. Быстро сделав кое-какие дела, побежал на Скарятинский переулок, в Московское отделение. Ничто не даёт мне такого большого количества весёлых минут, как наша писательская организация. Сначала отдал доделки в главу и вступление к повести Шелапутина Ире. Я ещё, пожалуй, и не встречал работника, который бы подобным образом, как она, не отрываясь от компьютера ни на минуту, час за часом правил и что-то делал. Вот так, как я понимаю, и создаётся прибавочная стоимость. А начальство по-прежнему руководит. <…>
4 февраля, среда
Вечером был в театре у С. И. Яшина на «Ночи перед Рождеством», и пойду ещё сегодня вечером. Это особенности моего театрального сознания, мысли возникают во время спектакля, часто я кое-что на программке же и записываю. В общем, спектакль мне понравился, как всегда у Яшина своя протянутая стилистика и, как всегда, блестящие декорации Елены Качелаевой, его жены.
Но это всё не основное в сегодняшнем дне — вчера ночью скорая помощь увезла моего соседа Ашота — инфаркт. Ночью же возле дома началась суета, звонки в домофон, я, честно говоря, подумал, что случилось что-то с родителями Ашота, более старых людей у нас в доме нет. Поэтому утром дал ему сообщение, дескать, не случилось ли что-нибудь, нужна ли помощь. В ответ молчание, что очень не похоже на моего соседа. Всё разъяснилось, когда я пришёл на работу. Е. А. Табачкова, оказывается, уже позвонила ему домой, и там рыдающие родители обо всём и сказали. Тут же в отделе кадров я отыскал все адреса и получил первые известия — в реанимации, с врачом можно поговорить только завтра после 12. И вот сегодня, созвонившись с С. П. и взяв его ассистировать, я отправился в некий Кардиологический центр в районе Маросейки, а ещё ближе — вот странное совпадение — Армянского переулка. Роскошь, чистота, не очень понял даже, как он туда попал. После 20-й больницы, где я знал все ходы и выходы, контраст разительный. Немыслимый. Поговорил с врачом: инфаркт, в сердце затромбированный сосуд, сделал операцию и восстановили кровоток — видимо, это ставшая уже традиционной операция с неким шунтированием через бедренную артерию. Завтра переведут в палату. В приёмном покое встретил Олега Сергеева, артиста, которому Ашот составлял документы на звание — вот уж благодарный и ответственный парень, ему позвонили родители.
Вернувшись из больницы, написал рецензию на книгу М. О. Чудаковой.
Кое-что любопытное было по радио: во-первых, внутреннее распоряжение президента: крупные чиновники не должны в дни всеобщего кризиса мозолить глаза публике на мировых курортах, поэтому должны писать бумагу, куда едут и не выключать телефонов. Здесь все вспомнили, что во время истории в Кондопоге не могли отыскать губернатора Карелии и генерального прокурора. Судя по сообщениям, наши крупные чиновники, губернаторы, министры, соратники президента по его администрации засветились на Рождественские праздники в Куршевеле. Несколько фамилий было по радио перечислены, среди них, я запомнил имя Дмитрия Рогозина. На это можно только сказать: таких уж чиновников господин президент набрал! Из новостей этого же радостного плана ещё одно небезынтересное сообщение. Оказалось, по данным расследований экологов, ссылающихся на местных жителей и очевидцев, во время крушения вертолёта в Алтайском крае у горы Чёрная, было подстрелено не три горных барана-архара, которые были видны на снимке у самолёта, а около тридцати — это приблизительно 28% всей популяции. К сожалению, подстрелен был и вожак, и теперь, как считают местные охотники, стадо рассеется и погибнет. Напомним, что среди охотников были и очень высокопоставленные чиновники. Это кадровые вопросы нашего правительства и президента. Есть и ещё добавление к этой истории: оказывается, до «официального» был и ещё один, «спасательный», вертолёт, который забрал незарегистрированное оружие, видимо, часть добычи, двух девушек и подростка. Крепенько охотники экипировались.
5 февраля, четверг
Вчера вечером выехал из дома в 17:20, за час сорок до спектакля, и приехал в театр Гоголя на час позже, уже после антракта. В Москве резко потеплело, и пошёл снег, даже не снег, а какая-то снежная крупа. Москва, как и положено, встала. Отрезок после Моста и мимо Курского вокзала ехал больше часа. Играла, на этот раз Солоху, моя любимая Анна Гуляренко. Наконец-то как-то определился со статьёй о Яшине, буду делать статью о трёх его последних спектаклях — «по литературе». В какой-то степени он очень похож на меня: тоже ничего в жизни не видит, кроме работы.
День прошёл довольно напряжённо. В институте давали зарплату, не могу сказать, чтобы после всех повышений и 30% обещанной бюджетной прибавки я получил больше. Но кажется,— по сведениям у кассы,— значительно больше получили наши проректоры и бухгалтер. О ректоре не говорю, он фигура святая. У Сергея Толкачёва, профессора и доктора, студенты которого не помещаются в 23-й аудитории, жалование — 23 тысячи с рублями — знаю, потому что получал за него — а у проректора по хозяйству 66 тысяч. Чтобы выкроить деньги для себя, начальству надо недодать остальным. Получал также зарплату для Ашота — 8 тысяч с небольшими рублями. Такого дьявольского разноса в зарплатах в советское время не существовало.
До моего похода в больницу к Ашоту мне ещё надо было сходить на Экспертный совет по наградам. К счастью, это недалеко на фоне такого несчастья с Ашотом — шёл мимо МХАТа — всё время думал о Т. В. Дорониной. Начал бояться за всех своих знакомых. На Совете всё, как обычно, пошла новая волна, так сказать, стремление подзадержать присвоение званий Народного и Заслуженного артиста, получить его, скорее, за выслугу лет. Правда, за выслугу лет при Николае Первом давали актёрам даже личное дворянство. Но волна эта, в принципе, стараниями Паши Слободкина и кое-кого из других членов совета была отбита. Но кое-что, естественно, протискивается. До конца совета не досидел, ушёл в пять.
Ашоту отнёс передачу. За продуктами в магазин бегала Надежда Васильевна и купила всё так, как мне бы никогда не удалось, женский заботливый глаз. В больнице у Ашота ещё раз подумал, какое счастье, что он попал именно в Центр интервенционной кардиологии. И сам центр прекрасно и современным образом оборудован и, главное, там немедленно поставили диагноз и немедленно же соперировали. В обычной бы больнице ещё неизвестно, чем бы закончилось. Накануне мне отец Ашота рассказывал, что врач скорой помощи обзванивал больницы, везде было полно. Только в Центре сказали: «везите». Делали операцию, по рассказу Ашота, без наркоза, зонд проходил через вену в паху. Как растворяли тромб и разбивали сужение сосуда, Ашот по телевизору хорошо видел.
Ещё до отъезда из дома в институт слушал радио. По «Эху» постоянно и тревожно говорят о кризисе. Многого говорят о поддержке правительством банковской системы. Кое-что я с эфира записал, поэтому за точность ручаюсь. О банках и банкирах. «Утром выпрашивают деньги у правительства, а вечером покупают зарубежную собственность».
6 февраля, пятница
Вчера политикой закончил, сегодня с политики начну. Довольно редко последнее время читаю газеты, но вот сегодняшний номер «РГ». Коллекционирую лишь свой специфический интерес. После цитирования расскажу про своё утреннее посещение Теплостанского рынка — одного из самых дешёвых в городе.
Кадровый вопрос. Число уголовных дел против VIP-персон за год выросло в три раза. «…под статьёй оказалось более 11 тысяч «неприкасаемых»: судей, прокуроров, депутатов… Обвинения в различных преступлениях уже предъявлены 1442 судьям, прокурорам, адвокатам и народным избранникам, 575 человек уже осуждены».
Фемида. В эту когорту лучших из полутора тысяч героев вошли: следователи, их набралось без малого 200 человек. «Обвинения большей частью стандартные — фальсификация доказательств, вымогательство, взятки и даже присвоение вещественных доказательств»; адвокаты, их 136 человек. «Их самые распространённые служебные грехи — мошенничество, сговор, подкуп свидетелей»; судьи «…в 26 случаях возбуждены уголовные дела, пятерым вынесены приговоры. В основном, за неправосудные вердикты, служебный подлог, взятки»; прокуроры — здесь газета застеснялась с цифрами и в качестве примера приводит Мордовию — по этой крошечной республике сразу три прокурора.
Народные избранники. «Под следствием оказалось более 4 тысяч избранников. Обвинения предъявлены за присвоение казённого имущества, подпольную предпринимательскую деятельность, кредиты». Разнос показателей по деянию, деликатно названному вместо воровства «присвоением», от 7 миллионов до 138 миллионов рублей.
Образование. По этой категории проходит лишь один бывший ректор Волгоградской академии государственной службы и депутат областной думы Михаил Сукиасян. Здесь мелочь, «покупал недвижимость за счёт федеральных средств», «по его распоряжению выплачивалась зарплата преподавателям, не работающим в академии. Государству был нанесён многомиллионный ущерб».
Бизнес. «Всех перещеголял депутат Госсобрания Якутии <…>, он же гендиректор крупной фирмы И. Корнев, который «прихватил» имущество целого предприятия на сумму 138 миллионов рублей. Суд отмерил ему 4 года».
О нашем суде см. раздел «фемида».
Утром ездили с Витей на рынок, здесь тоже много удивительного, а главное, цены, которые значительно ниже, чем в наших «цивилизованных» точках торговли. Как бы отвечая на мои недоумённые вопросы: «Неужели торговля так бесстыже «наваривает?», вернее: «Неужели государство и правительство позволяет ей так бесстыже «наваривать?», «РГ» приводит цифры роста цен от производителя до прилавка. Всё обстоит, как в бессмертных фокусах Кио: стоимость картошки вырастает на 45%, говядины на 62%, свинины на 67%, риса фасованного на 75%, масла сливочного на 101%. Любопытно, что на рынке в палатке белорусское сливочное масло с тем же процентом содержания, что и вологодское, стоит на 20 рублей дороже. Это качество и тоталитарная дисциплина. <…>
7 февраля, суббота
Весна и кризис обострили борьбу за власть в творческих союзах. В одном из последних номеров «РГ» большое интервью с Хуциевым, избранным председателем на последнем съезде. Съезд этот не зарегистрировал Минюст, но и Михалков, понимая, что этот состав его не выберет, отказался делать на съезде доклад. Но, тем не менее, просрочив с созывом съезда, он ещё и потерял право называться председателем, но всё равно, кажется, борется. Что касается Минюста, то он, как и Михалков, близок и знаком с властью, его позиция понятна. В союзе писателей тоже, как и бывало, война. Большие писатели в это не ввязываются, а для шустрых и маленьких, из которых в основном и состоит руководящий состав, это источник жизни и возможность считать себя значительным лицом. Они за это отчаянно дерутся. В основном, все деньги, которые эти «правящие органы» имеют, а это в Москве аренда и отчасти помощь правительства, направленная на поддержание книгоиздания, расходуются среди верхушки.
В. Н. Ганичев собирает съезд. На прошедшем пленуме он уже создал удобную для себя квоту. В своём письме в ЛГ Петя Алёшкин указал на юридическую неправомочность подобного решения. Ганичев эту квоту отменил и вместо неё создал новую, тоже хромающую в справедливости. В последней газете П. Алёшкин опять указал на этот предвыборный феномен. Что будет дальше?
Как известно, и в МСПС всё не очень в порядке. После отстранения Ф. Ф. Кузнецова и замены его на Ваню Переверзина, его бывшего соратника и друга, с которым они делили очень большую зарплату, возникла занятная ситуация. Ваня, во что бы то ни стало, хочет легитимизироваться, потому что назначен временно. Практически уже назначен съезд, вот к съезду-то Ф. Ф. Кузнецов и подготовил своё новое письмо — «Защитим писательское содружество. Членам МСПС». Я полагаю, защитить, т. е. вернуть прежнюю клику к распределению, не удастся.
Тем временем 96-летнего С. В. Михалкова отвезли в больницу. <…>
8 февраля, воскресенье
Мне так и не удаётся в этом году зимой пожить в Обнинске. Витя вчера учился, С. П. работал, ехать одному было стрёмно, утром поехали опять на дачу к С. П. в Ракитки. Заодно по дороге крепко затарился продуктами в «Перекрёстке». Час походил по пустынным улицам дачного посёлка, об этом я уже писал. Стоят на крошечных участках огромные бессмысленные дома, часто имитирующие дворянские усадьбы. Есть даже дом с колоннами, стыдливо расположенный фасадом внутрь участка, чтобы не мозолить глаза. Но самое любопытное — это огромные заборы, огораживающие барские замашки. Один из таких заборов — вышиной не менее четырёх-пяти метров. В тюрьмах делают ниже. Каждый хочет дворянского порядка и спокойствия на отдельно взятой территории. Если мне не изменяет память, никогда барские дома в России не были закрыты заборами. Порядок охраняла легитимность уклада жизни. <…>
9 февраля, понедельник
Утром по радио объявили, что Н. С. Михалков собирается созвать съезд Союза кинематографистов. Союзом, который сейчас в руинах, Михалков руководит 11 лет. Как семья отчаянно борется за власть и положение, понимая, что их «художественное» благополучие зиждется на административном успехе.
В ЛГ небольшая заметка Малкина о французском канале «Mezzo», одновременно занятная критика канала «Культура», который даёт «прикорм» очень надоевшим людям. «Архангельского, Швыдкого и Виктора Ерофеева я уже в лицо знаю, их мировоззренческие тезисы давно выучил наизусть, а новых лиц — особенно имеющих отношение к русской и мировой культуре — я там всё равно не вижу». Немедленно нашёл этот канал, который у меня в связке каналов на кабельном телевидении, и уже смотрю. «Поверьте, Андрея Максимова видеть менее приятно, чем Светлану Захарову, а ещё меньше — их вместе в «Ночном полёте». Умные разговоры лучше, да и полезнее читать».
По прессе прошло сообщение о возвращении боевого корабля из похода в Аденский залив, где он боролся с пиратами. Сведения из широт на этой неделе обширные. Наконец-то «выкупили» и судно «Фаина», гружённое украинскими танками. Танки пойдут, нарушая все международные нормы, по назначению. Для общества важнее торговать, нежели соблюдать. Само по себе чудовищно, что какие-то вшивые, обнаркоченные пираты на небольших моторках успешно противостоят мировому сообществу. Командир вернувшегося в родные воды российского корабля рассказывал, что они героически отбили два или три нападения на торговые суда. Снимается с палубы вертолёт и зависает над пиратским судном. Наших героев в родном порту встретили, как раньше встречали из боевых походов подводников, жареным поросёнком. Но вот Юля Латынина, выпускница Лита, сказала по радио «Эхо Москвы», что у половины вернувшегося экипажа — цинга. При этом Латынина прокомментировала: достаточно было бы на 100–200 долларов купить для экипажа лимонов.
Иногда думаю: надо позвонить Вале по телефону. Потом спохватываюсь.
10 февраля, вторник
<…> На кафедре после занятий видел В. И. Гусева, и тот рассказал, что встретил шофёра больного Михалкова и стал расспрашивать его, как чувствует себя старейший и мудрейший. Внезапно шофёр будто бы ответил, что С. В. дома и вроде бы даже и не был в больнице и что именно сегодня он, шофёр, отвозил ему домой зарплату. Мнение Гусева, что, скорее всего, старейший и мудрейший не хочет ввязываться в историю со съездом МСПС, назначенном на 18 февраля. Съезд почему-то должен состояться в Переделкино, так сказать, на территории Вани Переверзина. Надо подумать, стоит ли ехать мне.
11 февраля, среда
<…> С огромным вниманием я наблюдаю за кризисом. Здесь есть даже некоторый садизм: и мои небольшие деньги, несколько сот тысяч рублей, не переведённых в доллары, тоже гибнут. Я ведь не желаю плохого своей стране, но с чувством социального удовлетворения слушаю по радио и читаю в газетах, как «проваливаются» огромные проекты. Вот уже в телевидении, показав роскошно, в пластроне и бабочке Федю Бондарчука, сказали, что его фильм, который немыслимым образом был разрекламирован, не собрал необходимых средств, и теперь Федя должен где-то искать, как расплатиться с долгами. По-другому, но всё же меня обрадовало, что башня «Россия», которую предполагалось довести до 600 метров, чтобы она стала самым высоким небоскрёбом Европы, именно из-за кризиса уменьшат до 200 метров. Упоминался и главный постройщик — Чигиринский. <…>
14 февраля, суббота
Весь день просидел над чтением Марка Максимова. Выяснилось, что у него, оказывается, ещё есть и настоящая фамилия — Кардань. Кстати, и повесть его по страстной любви к слову чем-то напоминает длинный стиль Василия Гроссмана. Повесть огромная, расчётливо, чтобы не тратить бумагу, распечатана с межстрочным промежутком в один интервал двенадцатым шрифтом. Вечером к шести ходил в театр Гоголя на моноспектакль «Записки сумасшедшего». Ставил не Яшин, а Андрей Левицкий и Юлия Быстрова, я как бы понимаю, как это сделано, но спектакль потрясающий. Играет виртуозный молодой актёр Александр Лучинин. Кажется, я обратил на него внимание ещё во время «Последних» по Горькому. Он играет там Петра. Здесь просто чудо внутреннего перевоплощения, именно не внешнего, с разными паричками, предметиками и одёжками, а всё изнутри, мощно, без чувства недоверия.
Я невероятно задёрган всеми обстоятельствами творческой жизни. Надо бы писать роман, но не пишу. Надо бы делать статью о Фадееве, но занимаюсь статьёй о Яшине. Не смотрю телевидение. Иногда только слушаю радио: «Эхо» вовсю защищает замминистра финансов Сергея Сторчака, которого следственный комитет обвиняет в попытках хищения. <…>
16 февраля, понедельник
<…> Последнее время я всё время думаю, что надо бы распорядиться имуществом и составить завещание. Кому что? Несмотря на плохое самочувствие, немного позанимался разбором книг. Если уж разговор о книгах, то ещё в постели прочёл в сборнике «Юнкерские поэмы» — кроме Лермонтова, там есть кое-что и ещё — прочёл поэму Полежаева «Сашка», за которую царь сгноил поэта в армии. Предварительно он заставил эту поэму прочесть Полежаева вслух. В послесловии к книжке есть кое-что неожиданное для меня и о Лермонтове. Например, о его странных отношениях с его убийцей Мартыновым. В три часа потом поехал на кладбище Донского крематория. Это уже как обычно: всегда, когда мне было плохо, я шёл или к маме, или теперь к Вале. Только рядом с этими двумя женщинами я всю жизнь чувствовал себя защищённым. Пять минут постоял у плиты: Валя, мама, Фёдор Кузьмич. Опять расплакался.
Пока ехал в трамвае, прочёл прекрасное интервью в «РГ» с Зюгановым. Его «научный» подход борьбы с кризисом очень совпадает с моим подходом «здравого смысла». И первым пунктом — крестьяне. Уже второй день говорят о том, что у тех банков, которым оказана государственная помощь, надо бы проследить, чтобы начальство не увлекалось «бонусами». Бонус в данном случае это эвфемизм слова: большая, а чаще всего и гигантская, зарплата, которую начальство само себе назначило. В ряде случаев, именно это и могло быть одним из составляющих кризиса. Я думаю, понятие «бонус» относится и к нашей системе. Пока заведующий самой большой и головной кафедры института получает вдвое меньше, чем проректор по хозяйству. Проработав всю жизнь на руководящих должностях, я думаю, что никогда ещё не было такой разницы между зарплатами разных этажей. Похоже, это касается и высшего образования. <…>
18 февраля, среда
Приехал пораньше, чтобы посмотреть и первоначальную кухню, и сам съезд МСПС, а в конечном итоге из моего плана ничего не получилось. Особой охраны не было, довольно легко меня пропустили внутрь. Я порадовался, что всё же хватило ума не прятаться, а проводить съезд в Москве, а не в Переделкино, как предполагалось раньше. Внутри всё было довольно скучно, со следами обветшалости, с моим портретом на стенке рядом с другими. На давно не натёртом паркетном полу толкались писатели со смутно знакомыми лицами. Никого из писателей первого ранга, кроме С. Ю. Куняева, я не увидел. С. Ю. сразу же передал мне газету с какой-то его собственной статьёй, где он, по его словам, всё разъясняет. Но никаких первоначальных статей, даже в Литгазете, я вроде бы и не читал, пропустил. Встретил Максима Замшева и Ваню Голубничего, у всех настроение лихорадочное. Все ждали С. В. Михалкова, кто-то неприлично вслух назвал его «изваянием». В этой иронии был привкус некоторой справедливости: не хватит ли руководить? К этому примешалась настойчивость сохранить власть ещё и Никиты Сергеевича. В Российском искусстве подобная власть означает ещё и возможность в полную силу работать. Забегая вперёд, скажу, что Михалков довольно скоро подъехал и минут двадцать пробыл на съезде. Возможно, это опять чьи-то недобрые слова: «его почти внесли». Зарплата классику гимнов и детской литературы даётся тяжело. Я ждал Полякова, с которым мы хотели посоветоваться и выбрать стратегию. Общий план был уже готов: по возможности не вмешиваться. Но тут кто-то мне сказал, что внизу охрана всё же не пускает Ф. Ф. Кузнецова, Ю. Полякова и Жору Зайцева. Без пальто я выскочил на улицу, действительно не пускают. На лицо Полякова смотреть было невозможно. Ф. Ф. Кузнецову я не симпатизирую, он бьётся за «машину к подъезду», за большую зарплату и за приватизацию, как выяснилось из статьи Куняева, своей переделкинской дачи. Я статью прочёл много позже описываемых событий, уже дома. Все за что-то бьются, а больше всего меня удивило, откуда такие огромные средства, которые писатели вложили в свою недвижимость. Ну, у Полякова-то понятно, у него идут пьесы. Но вернёмся к подъезду.
К счастью, на улице было довольно тепло. Я постоял с ребятами минут десять и твёрдо решил, что на съезде не останусь. Здесь и солидарность, и поддержка моего друга Полякова, и понимание, что всё-таки это писательский съезд, а не сбор масонской ложи, куда допущены должны быть только свои.
Очень хорошо мы с Юрой посидели в ресторане «Кибитка» или «Тележка» при Доме писателей. Обедали за счёт драматурга, а в это время Зайцев и Кузнецов поехали в милицию, где составили протокол об их «недопуске». Я в этот протокол вписан как свидетель. Замечательная была солянка и бараньи купаты. Полакомились и мороженым, я как больной одним шариком, а Юра двумя. Во время обеда о многом поговорили, в том числе и о том, как я и он — оба — не рискнули поступать в Литинститут. Я пошёл на заочку в МГУ, а он в пединститут.
В два я уже был в Институте, а в три началось заседание экзаменационной комиссии. Невольно вспомнил прошлый год, когда защищался курс Руслана Киреева. На этот раз было семь человек семинара Рекемчука, и, как мне показалось, все семеро были довольно кислые. Тем не менее, Александр Евсеевич по обыкновению разливался майским соловьём. <…>
20 февраля, пятница
В России уже свыше шести миллионов безработных. Это совершенно другой коленкор, нежели в советское время не работать. Тогда безработный, как и любой человек, мог без труда прокормиться, просто сдавая посуду. У него — жильё, а продукты, в частности молоко и хлеб, стоили и буквально, и фигурально копейки. Мы получили то управление, о котором и не мечтали. Всё, конечно, ещё закрашено поразительной демагогией, о которой советская власть и не предполагала. Что сегодня стоят речи наших вождей во главе с В. В.? Сейчас уже абсолютно ясно, что осенью были совершены невероятные ошибки в управлении финансами. Деньги налогоплательщиков, так называемый резервный фонд или его часть, были отданы банкирам, чтобы они спасали банковскую систему. А они тихо и спокойно деньги перевели в иностранную валюту. Наше правительство испугалось, как бы не пропали Дерипаска и Потанин. Как бы не разорились иностранные банкиры, у которых наши «производственники» заняли деньги. Над всей этой ситуацией витает тень Гайдара, который первым, как в своё время бедолага-переводчик, принёс к нам СПИД, провозгласил замечательную идею монетаризма. Ура! Единственно, что утешает, что стада девочек и мальчиков, всю неделю сидящих за банковскими компьютерами, а уже в пятницу кипящие в развлечениях, теперь на улице. И — не жалко.
Весь день сидел дома и рисовал в компьютере статью о театре Гоголя. Вечером дождался С. П. и — Витя за рулём — отправились на дачу. Как же здесь хорошо.
21 февраля, суббота
Невероятно отоспался. Ездил на источник за водой, потом убирался в доме, читал подборку материалов о выборах в Думу — готовлюсь к шестой главе романа. Но основное — прочёл дипломную работу Георгия Сердюкова с несколько претенциозным названием «Когда ангел спящую разбудит». В двадцать лет я так чисто и с таким широким охватом не писал, ещё был ребёнок. Несколько жидковато по стилю, но вполне зрелое сочинение о современном молодом человеке. Парень прекрасно владеет деталями, и кое-что может отлично придумать. <…>
Вечером Ашот дал эсэмэску — умер Роман Сеф.
23 февраля, понедельник
<…> День сегодня большой и полон событиями. И главное — это сегодняшнее заседание клуба в Китайском посольстве. У нас здесь показательный урок, который дают наши китайские друзья — как надо выживать в кризисе. Всё, естественно, строго по-китайски организовано: внесены в реестры охраны номера машин, в посольстве, которое от меня неподалёку на улице Дружбы, немедленно открываются ворота. Впервые я в огромном аванзале и вестибюле. Всё поражает поистине китайским размахом. Колонны, на стенах огромные классические пейзажи Поднебесной, в конференц-зале, в который мы потом переходим, панно с пейзажем одного из Пекинских садов. Неслышно снуют малые дипломаты и персонал. Встречает сам посол господин (товарищ) Лю Гучан. «Современный Китай в условиях мирового кризиса: перспективы двухстороннего сотрудничества Китая и России». Доклад посла не очень долог, здесь есть цифры нашего сотрудничества и цифры китайских достижений. Но самое главное — это ощущение готовности его страны справиться с кризисом. По крайней мере, они готовы и на следующий год дать 8% ВВП. К сожалению, я, кажется, потерял свои записи и приходится полагаться на память. Китайцы уверены, что в условиях кризиса им поможет государственное регулирование. Ещё раньше они много строили, теперь государство предоставляет кредиты и помощь, чтобы народ покупал жильё. Практически весь успех современного Китая заключается в том, что они взяли на вооружение всё, что мы изобрели при советской власти, и это дополнили достижениями и изобретениями нашего времени. Возможно, самое главное — это сохранение влияния партии на государство. Не партия ради партии, а партия для проживания народа.
После выступления посла и обычных в этих случаях вопросов я вклинился и подарил послу своего «Имитатора» на китайском языке. А кому мне ещё эту книжку дарить?
Потом, естественно, по-китайски, вкусно и неожиданно кормили. Ещё раз сожалею, что потерял записи, но меню-то с собой прихватил. Сканирую.
Холодные закуски
Овощной суп
Деликатес из морепродуктов
Жареные креветки
Выпеченная рыбка
Спаржа с крабовым мясом
Кисель из белых древесных грибов
Десерт
Фрукты
Чай
Последние день или два всё время говорили о юбилее Янковского. Не было ни одного сюжета, чтобы как бы втихаря, как бы из тайн сокровенных не сказали, что мать знаменитого актёра ещё в его детстве сожгла документы, подтверждающие права на дворянское происхождение. Боюсь, что скоро в нашей стране из интеллигенции крестьянского происхождения останутся только я и Лёва Скворцов. Много также трубили, как бы подавая всем тревожный знак, и о том, что Администрация президента в связи с кризисом, сокращает 100 единиц своих вакансий и текущего персонала.
26 февраля, четверг
<…> В три часа начался Учёный совет. Рассматривали успеваемость студентов. Чуть ли не больше половины первокурсников не сдали первую сессию. Все валятся на двух дисциплинах, которые ведут И. А. и Т. Б. Гвоздевы. В принципе, всё сводится к тому, что ребята не читают текстов. Интернет и низкий уровень школы окончательно доминают нашу молодёжь. Порой для ребят весь процесс познания сводится к коротким аннотациям из Интернета. Они полагают, что этого им для дальнейшей жизни хватит, путая сдачу экзамена и творческую жизнь. Вспоминая свою университетскую молодость, я сегодня же вразумлял девушек и молодых людей, расположившихся в очередь на пересдачу антички возле одной из аудиторий: «Не зубрите чужие шпаргалки, запомнить что-либо можно, лишь эмоционально пережив. Я в университете не прочёл по литературе ни одного учебника, а читал только тексты. Если вы знаете текст, смело вступайте в схватку с преподавателем, всё, чего вы не знаете, он расскажет вам сам».
<…> Подвозил В. В. Сорокина, он мой сосед. По дороге В. В. рассказал мне о прошедшем съезде МСПС. Он подтвердил, что С. В. Михалкова в зал почти внесли, говорил он невнятно, а читать почти не мог. <…>
27 февраля, пятница
<…> По радио передают последние известия. События в связи с кризисом множатся. Похоже, что надвигается и что-то политическое. Власть охраняет и поддерживает крупный капитал. Но на этом фоне постоянно идут и мелкие шалости. Верховный суд, после отставки Киселёва выявивший кое-какие подробности, держится, как никогда твёрдо. Сегодня суд объявил, что нельзя признать кого-то недееспособным или невменяемым без решения суда. Здесь всё понятно: корыстные родственники прячут за взятки родню в сумасшедший дом и наслаждаются имуществом псевдосумасшедшего. Это как бы объявить живого человека покойником. Сегодня же происходят любопытные истории и в Думе, всегда торжественно помалкивающей против власти. Во время голосования фракция ЛДПР торжественно, забыв, кто её кормит, содержит и поддерживает, покинула зал заседания. Первого марта назначены региональные выборы, и ЛДПРовцы вдруг почувствовали себя стеснёнными. В этом смысле «Единая Россия» в хватке не уступает и большевикам, постепенно вытеснившим все иные партии с политического пространства.
Собственно, теперь мне надо зафиксировать главное событие сегодняшнего дня. Ещё, кажется во вторник или в среду, вдруг дозвонился до меня Игорь Львович со счастливым известием: моя книга в «Дрофе» вышла в свет. Честно говоря, иногда я с замиранием сердца думал, что в такое ужасное время кризиса и экономических предательств книга может быть, в числе наверное многих в издательстве, задержана. А книга всё же вышла! От радости я, кажется, и прореагировал довольно сухо и не сказал Игорю Львовичу всех полагающихся ему заслуженных благодарственных слов.
Накануне я созванивался с Натальей Евгеньевной Рудомазиной, моим редактором. Смутно представляя расписания своих ближайших дней, договорился заехать за авторскими экземплярами лишь на следующей неделе. А тут так быстро суд закончился! В общем, поехал сразу с Павелецкой на Рижскую, в издательство. Книга получилась просто замечательная! Как я рад. И как бездарно не могу в собственном дневнике выразить эту свою радость. <…>
3 марта, вторник
С каждым днём на политику остаётся всё меньше и меньше времени. Политика откровенно стала мне скучна, и занимаюсь я ею лишь потому, что она отражает любимую мою категорию: социальную справедливость. А что стоит рядом с социальной справедливостью? Рядом с ней — государственное устройство, «чтобы жизнь, а не ярем…» Я не философ, а наблюдатель фактов, и из этих фактов один радует. Вроде бы Министерство обороны объявило, что никаких поблажек и отсрочек не будет нашим молодым спортсменам, нечего им таиться по базам, а пора, как и всем ребятам, становиться в армейский строй. Естественно, сразу поднялась волна протеста: как же так, это особые таланты! А я вот против «особых талантов». Я за то, чтобы эти особые таланты служили в армии, даже если они артисты балета, даже если они знаменитые певцы, киноактёры и прекрасные музыканты. По-моему, в Израиле или в каком-то другом восточном государстве существует правило: если не можешь служить в юности — дадим тебе отсрочку, лет до 40 или 50. Но должен отслужить. Кажется, всё же это правило существует в Греции. Мне это очень по душе. Второе событие, значительное для Москвы наших дней, нашего времени. Некая группа предприимчивых москвичей, с которыми — один раз это было названо — действовала гражданка государства Израиль с грузинской фамилией — эта группа изготовила свыше миллиона билетов на метро и благополучно, пока их не схватили, распродала их. Тем времени начальство метро, экономя на всём, в час пик не смогло обеспечить свободный доступ пассажиров к кассе.
На всякий случай, во вторник я приготовился обсуждать на семинаре большую повесть Магомета Нафездова. Это повесть о любви с оттенком восточно-кавказского менталитета автора. Обсуждать трудно, потому что переводчик хороший, но неизвестно, каков язык у подлинного автора. Есть интересные детали сегодняшней жизни, быта, и это я прочёл с удовольствием. В этом смысле, несмотря на заданность сюжета и некоторых местных обстоятельств действия,— почти всё, как при соцреализме — повесть читается с интересом, по крайне мере более ярко выраженным, чем при чтении нашей московской молодёжной литературной тусовки.
Но у меня на сегодня был ещё один страховочный вариант. Я, кажется, уже писал, что пару дней назад домой позвонил Захар Прилепин. Он хотел бы провести интервью со мной для Литгазеты. Я уцепился за это обстоятельство и сказал: давай лучше, Захар, во вторник выступи у нас на семинаре в Литинституте, а интервью как-нибудь потом. И Захар, как ни странно, пришёл — обязательность ведь не основное качество писателей, хотя настоящий писатель всегда обязателен. Имя Прилепина знаковое, его роман «Санкья» семинар прочитал в прошлом году. Аудитория была полна, пришли ребята из других семинаров. Говорит Захар блестяще, речь его хорошо структурирована, я не мог предположить,— настолько это сделано подлинно и с «нервом» — что парень этот обладает филологическим образованием. Но ещё он, видимо, хорошо учился: много читал, много знает, имеет своё суждение и о жизни, и о литературе. К сожалению, мне не удалось, как обычно, записать выступление Захара, а он хорошо говорил о времени, о литературе, о советской литературе, о Лимонове, о литературе новой, о чувстве справедливости. <…>
4 февраля, среда
<…> Домой приехал уже в восемь часов. Читал «Литературную газету». Самое любопытное это статья о «Вехах», которым в этом году «исполняется» 100 лет и статья Андрея Воронцова о новой книжке А. Варламова о Булгакове. Статья называется «Политкорректный фоторобот мастера» К сожалению, я книжки Варламова не читал. Лёша плодовит, книжка большая, чуть ли не 800 страниц. «Всё у Варламова размеренно, спокойно, в меру умно, в меру завлекательно и интересно. Дойдя до середины книги, определённо ощущаешь, что в ней имеется какой-то изъян, словно в портрете, сделанном методом фоторобота». Так ли это не знаю, но Булгаков — о котором написано тьма — это сейчас беспроигрышная цель. Но вот Воронцов даёт и портрет Варламова, возможно, здесь не месть, определённая зависть к успехам ровесника. «Варламов — человек литературной системы. Он писатель осторожный, я бы даже сказал — осторожненький. Ни разу не оступился на своём творческом пути, ни разу не вышел «за рамки»: он тихонько протопал по краю клокочущего мира, который являла собой Россия последних двадцати лет, ни слова никому не сказал поперёк и, уж конечно, такого слова не написал. У него есть небольшой художественный мир, с небольшими страстями. Перед нами своеобразный мастер мимикрии». С последней фразой мне согласиться трудно, здесь некая ревность к более удачному сверстнику.
5 марта, четверг
Потихонечку читаю книгу Владимира Лакшина «Солженицын и колесо истории», и книжка меня затягивает. В споре Лакшина и Солженицына о чести и достоинстве Лакшин, конечно, побеждает, хотя бы потому, что у него Дневник, где день за днём отображены эти отношения, а не модель книги, которую великий художник талантливо и тенденциозно претворяет в текст. Меня-то в книжке привлекают подробности не только таинственного и великого для меня журнала, но извивы борьбы, которая проходила при моей жизни. Я ведь всегда в это особенно не вникал. Теперь мне кажется, неприятие почвенниками «Нового мира» было связано не только с его — ну, скажу грубо — еврейством, а в первую очередь, что туда, в основной массе, именно из-за качества не пускали. Но вот Шукшин печатался там, Можаев печатался там, а из остальных лишь писатели калибра Астафьева, Распутина и Белова могли быть там в то время напечатаны. Это был очень глубокий вспах. Но, собственно, сейчас я не совсем об этом. В Дневниках Лакшина, вернее, в тех выборках, которые касались Солженицына, всё же есть, и иногда удивительные, детали эпохи. Сегодня многое смотрится по-новому. А. Т. Твардовский рассказывает, что говорилось на идеологической комиссии: «С. Павлов делал доклад о воспитании молодёжи. Приводились такие цифры: в Москве 40% детей крестят в церквях, 20% браков совершается в церкви». Дальше цитата эта продолжена растущей молодёжной преступностью, но я о другом. Сначала о том, что тот рост верующих людей, который вроде бы повсеместно наблюдается в России, обусловлен в первую очередь тем, что русский человек вне православной религии себя никогда не мыслил, мы просто вспомнили себя. Но есть и другое, что каким-то образом заставило меня обратить внимание на эту цитату. «У нас каждый двенадцатый ребёнок делает попытку к суициду»,— это утром я услышал по «Эху». <…>
Наши девочки из семинара драматургии, все очень современные и начитанные, как мне иногда кажется, глубоко презирающие Островского, позвали в институт новое драматическое светило Гришковца. На эту встречу приплелась и одна моя студентка, предварительно что-то прочла. Теперь, в рамках моего задания о круге чтения, пишет отчёт. Её имя я всё же не указываю, она просит в своём отчёте на семинаре её текст не читать. Я бы так радикально плохо ни об одном писателе высказаться не смог. Лёг спать что-то около одиннадцати.
6 марта, пятница
<…> Солженицыну не дали, как известно, в своё время Ленинскую премию, хотя, конечно, он был из самых сильных претендентов. И вот редактор «Нового мира» А. Т. Твардовский беседует с влиятельнейшим в идеологии партаппаратчиком Поликарповым по поводу статьи Твардовского, в которой он пишет об этом писателе. «Твардовский высказал ему многое — и тот молчал. О Солженицыне А. Т. сказал: «Ты же ведь знаешь, что фактически он премию получил. Кто сейчас вспомнит Гончара с его «Тронкой», а всего год прошёл».
Эта цитата вспомнилась мне после разговора с Ириной Львовной, главным редактором издательства «Терра». Я дружу с нею уже много лет. Именно она недавно рассказала мне о «русском князе Батые». Сегодня мы вспомнили и ещё одно речение образованнейших наших учеников. Коран написан, по их мнениям, на «коранском» языке. Мы говорили с ней о таких премиях, как Букер и «Большая книга». Где сейчас эти важные лауреаты! Между прочим, Прилепин считает премию Букера Елизарову неким прорывом, и он, пожалуй, прав. Прости, в смысле «извини», Юра Поляков!
<…> Как-то со своими литературными делами я совсем упустил в Дневнике, что заболела собака Муза. Она уже пятнадцать лет живёт в комнате отдела кадров — днём под столом в ногах у Е. А., а ночью на маленьком диванчике. Охранники обычно выгуливают собаку по утрам. Правда, я заходил в среду и, понимая, что Е. А. непосильно тратится, как обычно, на лекарства и ветеринаров, к 8 марта сделал Музе подарок — 1000 рублей. Почему тогда я дал так мало, ведь только что была зарплата.
На въезде в институт у открытых ворот встретил на машине Л. М. Царёву: «Вы чего так поздно?» — «Повидаться с собакой». Через поднятое боковое стекло Людмила Михайловна мне сказала: «Собаки уже нет». Чего же здесь описывать, такое невероятное для Е. А., моего друга, горе. Это понятно лишь тому, кто сам терял собаку. Разве до сих пор я не вспоминаю свою бедную Долли?
Ехали домой на троллейбусе до метро вместе, по дороге Е. А. рассказывала мне все перипетии. Кажется, собаку Музу мы похороним за счёт института. Она это как никто заслужила и своей верностью, и тем, что стала институтским мифом. <…>
8 марта, воскресенье
Собственно весь день занимался романом, что-то начало двигаться, по крайней мере, я набросал план первого «президентского эпизода». Витя создал мне идеальные условия для работы: на нём не только машина, вся техника, но и кухня. Параллельно с романом читаю найденную на полках книжку Нины Берберовой о Чайковском. Совершённо невероятный фрагмент, связанный с психологией творчества. Такое ощущение, будто это всё писал я сам, но это из письма к Надежде Филаретовне фон Мекк:
«Я постараюсь рассказать Вам в общих чертах, как я работаю. Прежде всего, я должен сделать очень важное для разъяснения процесса сочинения подразделение моих работ на два вида:
1) Сочинения, которые я пишу по собственной инициативе, вследствие непосредственного влечения и неотразимой внутренней потребности.
2) Сочинения, которые я пишу вследствие внешнего толчка, по просьбе друга или издателя, по заказу, как, например, случилось, когда для открытия Политехнической выставки мне заказали кантату или, когда для проектированного в пользу Красного Креста концерта, дирекция Музыкального общества мне заказала марш (сербско-русский) и т. п.
Спешу оговориться. Я уже по опыту знаю, что качество сочинения не находится в зависимости от принадлежности к тому или другому отделу. Очень часто случалось, что вещь, принадлежащая ко второму разряду, несмотря на то, что первоначальный толчок к её появлению на свет получался извне, выходила вполне удачной, и наоборот, вещь, задуманная мной самим, вследствие побочных обстоятельств, удавалась менее.
Для сочинений, принадлежащих к первому разряду, не требуется никакого, хотя бы малейшего усилия воли. Остаётся повиноваться внутреннему голосу, и если первая из двух жизней не подавляет своими грустными случайностями вторую, художническую, то работа идёт с совершенно непостижимой лёгкостью. Забываешь всё, душа трепещет от какого-то совершенно непостижимого и невыразимо сладкого волнения, решительно не успеваешь следовать за её порывом куда-то, время проходит буквально незаметно…
Для сочинения второго разряда иногда приходится себя настраивать. Тут весьма часто приходится побеждать лень, неохоту. Иногда победа достаётся легко, иногда вдохновение ускользает, не даётся.
…Мой призыв к вдохновению никогда почти не бывает тщетным. Таким образом, находясь в нормальном состоянии духа, я могу сказать, что сочиняю всегда, в каждую минуту дня и при всякой обстановке. Иногда это бывает какая-то подготовительная работа, т. е. отделываются подробности голосоведения какого-нибудь перед тем проектированного кусочка, а в другой раз является совершенно новая, самостоятельная музыкальная мысль. Откуда это является — непроницаемая тайна».
Как всё это справедливо! Может быть, когда идёт роман, мне заканчивать писание Дневников? Событий мало, политика стала интересовать меня лишь в моём новом романе.
В Интернете стихотворение Жени Лесина.
Памяти Музы
Музой звали собаку. Собаку Литинститута.
Она была очень старой. Сто или двести лет.
А, может быть, даже больше. И Скуратов Малюта
Поил её самогоном, чтоб она держала ответ
Перед Иваном Грозным. И ведь она держала.
Жила-то в отделе кадров, а там не всяк проживёт.
Русская литература любила её и знала.
Я тоже учился с нею, но точно не помню год.
Собака Муза — легенда. Вчера мы выпили водки.
Не чокаясь. За собаку. Умерла ведь не так давно.
А у девки зато две юбки. А под ними — чулки, колготки.
На колготки чулки надеты. Очень глупо, зато смешно.
Девка шла, уезжал Данила, на углу менялась валюта.
Мы бухали, о чём-то спорили,
жизнь, как девка, куда-то шла.
Музой звали собаку. Собаку Литинститута.
Она была очень старой. Теперь она умерла.
9 марта, понедельник
Утром встал в семь, час у меня заняли лекарства и зарядка, потом писал, читал, ещё час гулял. В двенадцать Витя организовал еду. Перед самым отъездом прочёл предисловие самой Берберовой к книге и там встретил поразительный пассаж о «биографической литературе». Он актуален ещё и в связи со статьёй Воронцова.
1930-е годы были временем писания биографий. Писатели их писали, а читатели их с увлечением читали. Были выработаны некоторые законы, которым подчинялись авторы: отсутствие прямой речи, использование архивных документов, никакой прикрасы для завлечения читателя, никакой романсировки. Такие приёмы (прошлого века), как диалоги, чтение мыслей, возможные встречи и ничем не оправданные детали, которыми, как когда-то считалось, оживлялся роман из жизни великого человека, описания природы, погоды — дурной для усиления мрачных моментов его жизни или прекрасной, для подчёркивания радостной встречи, или вставки цитаты в прямую речь, иногда в полторы страницы, из статьи, написанной героем через 12 лет после описываемого разговора, были выброшены на Западе, как хлам. К сожалению, в Советском Союзе до сих пор ими пользуются не только авторы «для широкой публики», но даже учёные историки. <…>
10 марта, вторник
Пока ехал, по радио всё время говорили о кризисе. Вечером по ТВ вроде бы министр финансов сказал, что «фонда» хватит на два с половиной года, а потом будем занимать. И тогда же сообщили, что трёхлетнее планирование пока отменяется. Ещё утром, уже второй раз за последнее время, сообщили, что резко снизили оплату киноактёрам, снимающимся в кино и сериалах — это решение гильдии кино- и телепромышленников. Я даже наших лучших людей немножко пожалел, теперь им будут — самым первачам — платить лишь по 82 тысячи рублей за съёмочный день. Без иронии. Наш русский туризм тоже снизился уже на 20%. Все уповают на окончание кризиса, чтобы начать строить новые экономические пирамиды. Единственное утешение, что сейчас основные страдальцы — это очень богатые. Уже и Дерипаска, и Батурина просят у государства помощи.
Утром в институте продиктовал Е. Я. своё приветствие фестивалю:
«Здравствуйте! После небольшого перерыва я снова говорю участникам и зрителям XV фестиваля «Литература и кино» — здравствуйте!
Конечно, не очень весёлое это дело «крутить» кино во время кризиса. Но ведь есть точка зрения, что именно через культуру можно поднять не только человека, но и страну. Хорошо бы мысль это достигла всех уголков нашего начальствующего сознания. Но есть ещё один положительный фактор: пожалуй, никогда Кинофестиваль не собирал такую внушительную и ровную по своему высокому качеству программу. Здесь есть самые первые имена нашего кино, но и самые первые имена нашей литературы. Может быть, это какой-то последний всплеск нашего когда-то знаменитого кино! Посмотрим, как на это отреагирует зритель, по крайней мере, жюри Фестиваля напряглось и взяло наизготовку.
В этом году Гатчинский экран пристально будет рассматривать Евгений Юрьевич Сидоров, знаменитый литературовед, ещё в недавнем прошлом министр культуры, доктор наук, профессор. Полагаю, он-то во всём разберётся, тем более, что ещё последние многие годы просидел представителем в ЮНЕСКО. Рядом с ним я вижу другого представителя когорты профессионалов: это Виктор Матизен, хорошо известный как кинокритик, постоянный рецензент «Известий», человек отчаянной ярости в отстаивании настоящего кино. Посмотрим! Долго размышляя над тем, кто будет оценивать Кино с точки зрения музыки, я пришёл к выводу: надо совместить приятное с полезным, для чего и выбрал своего старого приятеля Олега Борисовича Иванова. Он — народный артист России, значит, что-нибудь, может быть, и споёт нам на открытии, но он ещё и один из самых популярных композиторов-песенников, и хорошо помню даже самый первый его шлягер на слова Александра Прокофьева:
«Мы хлеба горбушку — и ту пополам!»
На новых креслах в зале знаменитого кинотеатра «Победа», в том ряду, который традиционно отводится Жюри, будет сидеть и заместитель главного редактора «Литературной газеты», это новый информационный спонсор Кинофестиваля,— Леонид Колпаков, блестящий журналист, человек, всесторонне подкованный в искусстве и, самое главное,— человек редчайшей справедливости и принципиальности.
Экспертом таинственных картинок со скоростью 24 кадра в секунду, т. е. членом Жюри, отвечающим за операторское искусство, станет «прекрасная дама», владеющая этим тяжёлым ремеслом на уровне искусства — знаменитый кинооператор Мария Смирнова. Как говорится, исполать!
Ну а теперь — кинозвезда 70-х, хотя настоящие звёзды, такие, как она, никогда не гаснут. Это — героиня многих советских фильмов, она не нуждается в представлении — Тамара Сёмина, народная и любимая.
Осталось лишь представить Председателя жюри. Собственно говоря, в Гатчине его знают все, по крайней мере, его знает библиотека.
Это — писатель, профессор Литературного института, впрочем, он вам знаком».
Продиктовал и фрагмент интервью для Димы Каралиса в Ленинград. Всё, кажется, получилось. Теперь надо замазывать все наши былые конфликты.
Как сложились мои отношения с Фестивалем «Литература и кино»? Предыстория известна. 15 лет назад я вместе с моей женой, кинокритиком Валентиной Сергеевной Ивановой, и тогдашним директором кинотеатра «Победа» Генриеттой Ягибековой сначала придумали, а потом с помощью городских властей и основали этот Фестиваль. Собственно говоря, время тогда было — крушение и литературы, и кино. Мы начинали на нищенские деньги, занимали, отдавали… Хорошо помню, как во время первого Фестиваля Валентина Сергеевна сидела в номере гостиницы и пересчитывала то, что надо было вернуть газете «Советская культура», которая тоже стояла у истоков этого предприятия. Занятно, что Фестиваль — ну, не очень любимый нашей глубоко либеральной и глубоко коррумпированной прессой — тем не менее, в отчётах Министерства культуры стоял всегда первым номером, я ведь долгие годы был членом коллегии этого Министерства и видел это сам.
На Фестивале мы пережили многое: свои маленькие региональные открытия, утверждение своей правды в искусстве, не всегда совпадавшей с той парадной правдой, которая фанфарила на других фестивалях.
Фестиваль отличался двумя чертами: полным отсутствием какой бы то ни было коррупции и абсолютно справедливым, в меру своего понимания, жюри. Среди актёров, режиссёров всегда было ощущение удивительно культурной творческой атмосферы, мы ведь не мыслили Фестиваль, где бы жизненный праздник с возлиянием был бы главным. Гатчина расположена в районе такого культурного напряжения, сам воздух говорит о славе Отечества, о его историческом статусе, что хочешь не хочешь, а должен всему этому соответствовать. И надо отдать должное, что участники Фестиваля старались отдать должное этому уголку нашей Родины. Главное гала-действие происходило на основной сцене в кинотеатре «Победа», но и сколько всего совершалось в районе — в школах, научно-исследовательских институтах, Художественном училище и других, как мы называем, очагах культуры! У меня всегда было твёрдое ощущение, что это не только праздник кино, но и некая школа искусств. Кого только не было здесь из писателей, какие встречались славные имена! Не буду всего этого перечислять, практически всё это есть на сайтах. Ну, а потом что-то расклеилось. Целый год я на Фестивале не был, у меня случился конфликт с администрацией города, которая, как мне показалось, не создала определённых условий для работы директора кинотеатра, всё той же Генриетты Ягибековой, и та ушла как-то торопливо, без меня, а ведь была в этом «колесе» не последней спицей. Изменения произошли и со статусом Фестиваля, и с фондом и со многим другим.
К счастью, конфликт закончился. Сейчас трудный момент в экономике, и для всего искусства наступают не лучшие времена — и что же, вспоминать прошлое, считаться? С администрацией города меня сблизила трагическая ситуация — смерть Валентины Сергеевны Ивановой, моей жены. Ведь по сути дела, она всё начинала, она буквально взяла за горло тогдашнего ректора Литературного института: необходимо создать Фестиваль. Я не могу уйти из этих дней, уйти от памяти этого замечательного человека и критика, не могу бросить её дело. И вот, с перерывом в год, снова собираю жюри и снова еду в Гатчину. Может быть, это последняя волна, но мне кажется, что программа Фестиваля в этом году сильна, как никогда. Я отчётливо сознаю, как мне и моим коллегам по жюри будет трудно, как сложно придётся определять победителей. Поиск правды и справедливости — всегда вещь нелёгкая.
Ходил в отдел кадров к Евгении Александровне: она — как потерянная. В воскресенье она ездила на кремацию своей собаки Музы. Теперь мраморная урна стоит у неё на письменном столе. Я так понимаю её отчаяние, и моя Валя, и моя собака тоже всё время со мною, и нет дня, чтобы я о них не вспомнил.
<…> Из событий дня было и ещё одно: и трагическое, и смешное, и нелепое. Неделю назад, когда вышла моя книга в «Дрофе» я принёс её в институт, и библиотекари поставили её на витрину, где стоят новые работы наших преподавателей. Там и Гусев, и книги Тарасова, уже с пожухшими от многомесячной экспозиции обложками и его пожелтевшие газетные статьи да и мои старые книги. Вчера, ровно через неделю, эту книгу с выставки сняли. Библиотекарша, пряча глаза, принесла книгу Надежде Васильевне: «Неделю постояла, надо ставить другие книги». Не верю, что это наше начальство. Рядом с двухтомником воспоминаний о Литинституте, в котором сотни авторов, стоит том, который о том же Лите написал одинокий и скромный преподаватель. Напомню, что было на обложке: «Твербуль, или Логово вымысла». Роман места и «Дневник ректора. 2005 год». Ах, ревность, ревность. Чья же она?
11 марта, среда
На этот раз удивительно трудно формируется наше фестивальное жюри. Вот уже и Лёня Колпаков отказался, и потерялся Олег Иванов. Что касается Олега, это наш русский творческий, необязательный характер — он просто не отвечает по телефону. Практически не можем мы также найти себе в жюри и режиссёра. Раньше я был занят формированием жюри задолго до начала фестиваля и собирал всё это, как мозаику, по камешку. Нынче всё приходится делать срочно, чувствуется и отсутствие В. С., которая помогала здесь советом безмерно. К обычным трудностям прибавилось и изменение сроков фестиваля. Трудно с режиссурой ещё и потому, что 30-го начинается съезд Союза кинематографистов, всё там — это в кино, а в литературе — вся наша яркая либерально-демократическая тусовка летит тоже 30-го марта в Париж, где будут отмечать день рождения Гоголя. На это я наткнулся, позвонив Ольге Славниковой, все собираются в Париж… <…>
12 марта, четверг
Ещё вчера вечером принялся читать «Патологии» Захара Прилепина, и день, в смысле работы, пошёл насмарку — оторваться уже не мог. С некоторым пренебрежением я читаю все материалы о Чечне и смотрю фильмы об этой войне — для художника дело это, если он не обладает огромным талантом, всегда конъюнктурное. В кино всегда понимаешь, что это не жаркое и настоящее пламя, а солярка, в литературе всегда чувствуешь готовый ход. Может быть, Прилепин начинает, как Толстой начинал с «Севастопольских рассказов»? Это невероятно убедительно и здорово. Трудно говорить об образах, о приёмах, образы, может быть, и не все получились, а лишь лента имён товарищей, но вот весь ход этого ужасного действия получился. Описать, «как» получилось нельзя — здесь всё надо пересказывать фразами и словами Захара. Наверное, это лучший писатель нынешнего времени в России. Да и вообще, роман ли это, конечно не роман, но репортаж ли это о событиях, случившихся с группой наших спецназовцев в Чечне. А если это репортаж — то это репортаж из мясорубки.
Для себя, вернее, для своих студентов выписываю цитату — вот как надо знать предмет, о котором пишешь.
<…> В шестом часу поехал в театр Гоголя на «Портрет», смотрю уже во второй раз. Спектакль мне определённо нравится ещё больше — Серёжа ставит другую, может быть даже менее выигрышную, чем А. Бородин, задачу. Завтра закончу статью о театре Гоголя, еду за недостающими чертами. В метро и на эскалаторе читаю Прилепина и тороплюсь домой, чтобы спокойно, в сладостном безделье закончить книгу. Так я только в юности читал «Всадника без головы».
13 марта, пятница
<…> На сцене в театре имени Гоголя в гоголевские дни.
Начать с известного восклицания: «Знаете ли вы, как я люблю театр!» или с «простенького»,— «Давно я хотел написать статью о московском театре им. Гоголя?». И если название театра определилось, то надо начать с объяснения. Может быть, потому я хожу в этот театр, что довольно давно, в начале перестройки, когда люди в театр не ходили, а сидели у телевизоров и с надеждой,— правда не реализовавшейся! — наблюдали за съездом Советов или читали «разоблачительные» книги бывшего начальника ГлавПУРА Волкогонова, вот именно тогда, в этом театре шла моя пьеса «Сороковой день». Это ведь уже немало для любви! А может, любовь к театру возникает, как привязанность к определённой газете? С годами мы ведь понимаем, что все подряд газеты читают только старые политики, а взрослея и становясь опытнее, мы читаем лишь по интересам. Скажем, «Советская культура», я помню эту газету, которая была неизменно лучше, чем нынешняя локально-ориентированная «Культура», или «Спорт» или «Литературная газета» либо то, что соответствует твоим взглядам, и что тебя — это немаловажно — не раздражает. Это называется — применительно к газете — совпадением политических взглядов, а когда дело касается театра, здесь возникает и дополнительно понятие — совпадение эстетики. Я с этим театром совпадаю.
Я уже заметил некое, я бы сказал, своеобразное отношение к этому театру снобирующей интеллигенции. Может быть, это связано с его особым расположением возле Курского вокзала, а может быть, с идеологическим атавизмом,— когда-то именно здесь стартовала печально знаменитая пьеса Сурова «Зелёная улица». Эту пьесу о советских достижениях наших транспортников, где хорошее соревновалось с лучшим, естественно, не могла полюбить ни интеллигенция, ни даже «в нагрузку» достаточно нетребовательный прошлый зритель. Но время минуло, давно уже от Курской окружной станции метро к театру идёт специальный, с указателем тоннель, репертуар сменился. Далёкое стало близким. Правда, репертуар этот своеобразный: здесь, при обилии знаменитых и увлекательных пьес Запада, идёт в основном, и явно с приоритетом, я бы сказал, сугубо русский театральный репертуар. Приветствуется ли сейчас этот репертуар гораздой на быстрые смены смыслов и приоритетов театральной общественностью и критиками? Не знаю, критика полюбила цирк на сцене, фривольность в поведении персонажей, простоту до нищеты декорации и прочие современные прелести, возникшие с новым временем. Но время сказать о главном режиссёре.
Сергей Иванович Яшин — я с ним дружу — пришёл в театр, наверное, лет двадцать назад. И кстати, просмотрев, как положено в этих случаях, текущий репертуар, он довольно скоро снял мою пьесу, к чему я отнёсся совершенно спокойно, но пьес после этого уже не пишу. Он ученик знаменитого театрального режиссёра Андрея Гончарова, а согласимся, это уже немало. Как-то я с ним разговорился на немодную тему статистики. Выяснилось, что он всего поставил чуть больше ста спектаклей и почти сорок в театре, которым руководит. В Яшине есть некая немодная нынче русская страсть к работе. Я бы даже сказал, не по должности, не главнорежская. Эти господа обычно долго раздумывают, собираются и, как мне видится даже по нашим крупным театрам, ставят иногда довольно плохо. В этом мы с ним сходимся, я тоже не очень представляю себя вне каждодневного и упорного дела. Он ставит спектакли у себя в театре, потом — в Ленинграде у Товстоногова, в московском Малом, в имени Маяковского, на Малой Бронной, в Центральном детском, в Новосибирском театре «Глобус». Такая жадность мне понятна, я сам тоскую, когда нет работы или крупного замысла, ищу, пишу дневник и от него ухожу к статьям, пока снова не замаячит роман. Вещь вполне естественная для человека, связавшего себя навсегда с искусством. Правда, иногда в немолодом возрасте искусство, как таковое, порой заменяется искусством тусовки, что тоже нелегко и требует определённой режиссуры, но это уже отходы от судьбы. Мне иногда кажется, что Сергея Ивановича, как наваждения, переполняют какие-то яркие сценические видения. Картины человеческого быта, проносятся искорёженные страстью лица, мечты о любви и верности сменяются коварным пафосом всечеловеческого предательства, всё неистово, противоречиво, неожиданно. Как и в его спектаклях. Я многое бы отдал, чтобы узнать, что в этой очень непростой голове, и как всё это потом укладывается в стройные прописи театра. Во всём этом есть какая-то стремительная жадность до всего комплекса жизни. Как и любой русский, Сергей Иванович человек не тёплого угла, а вселенной. Отсюда, наверное, и такой обширный и неожиданный репертуар. Может быть, в Москве, такой же по количеству названий репертуар есть только у другого такого же жадного до жизни главрежа — у Валерия Беляковича в театре на Юго-Западе. У него тоже Горький может стремительно смениться «Комнатой Джованни».
Припоминая свои театральные впечатление за последние десять-пятнадцать лет, я могу назвать ряд неординарных премьер в театре у Яшина. Это несколько спектаклей по пьесам Теннесси Уильямса, где такие удивительные фигуры высшего пилотажа накручивали премьеры театра — несравненная Светлана Брагарник и Олег Гущин. Подобное, признаться, не часто увидишь. Мне как-то повезло, и ещё раз нечто схожее я увидел из левой, бывшей царской ложи Малого театра, когда в «Горе от ума» Виталий Соломин, игравший Фамусова, в «утренней сцене» разговаривает с дочерью и, невидимый ею, крутит амуры с Лизой. Это особый, почти потерянный виртуозный русский театр, где всё рождается не на акробатике, на внутренней технике. В Малом также ещё была несравненно хороша Э. Быстрицкая, одним взглядом, казалось, расставлявшая, в роли старухи Хлестовой, фигуры на балу. Это дорогие впечатления. Ради этого, собственно, мы и ходим в театр, а не ради пьес, которые можно прочесть. У Яшина я видел также несколько пьес А. Н. Островского, в которых всё поворачивалось как-то не совсем так, как мы привыкли, но вот как поворачивалось, почему-то запомнилось. Я полагаю, что когда-нибудь я напишу объёмную статью об этом театре, где придётся многое вспомнить, заглянуть в дневник, который веду много лет, ещё раз что-то посмотреть, а сейчас у меня другая цель. Я искусственно сужаю разнос виденного — четыре спектакля и три премьеры последнего времени, объединённых, кроме режиссёра и часто почерка художника, ещё одним: русская проза на театре.
Теперь в своём сознании мне надо возобновить эти три виденных за последний год спектакля. Начну с «Капитанской дочки» по повести Пушкина. Кстати, это всегда иллюзия зрителя, что он хорошо знает даже школьную русскую прозу. Часто откроешь страницу и задохнёшься над красотой пропущённого при раннем чтении. Я уже не говорю, что классическая проза хороша тем, что она универсальная на все времена.
Это своеобразный спектакль, который Яшин сделал для некой антрепризы со своими актёрами и на собственной сцене. Сделал, так сказать, и передал для проката. Я полагаю, что дальше этот спектакль будет, в зависимости от графика занятости актёров на основной сцене, ездить по Подмосковью, возможно, махнёт куда-нибудь и дальше, может быть проблистает в какой-нибудь школе или в поселковом клубе. Здесь, как и обычно, в театре им. Гоголя, совершенно замечательные и всегда запоминающиеся декорации, да и всё оформление. Давайте не забывать, что театр искусство синтетическое. В нём оформление мобильное, потому что состоит из мягких задников и чрезвычайно простых «знаковых» деталей: шлагбаум, верстовой столб, Белогорскую крепость, кажется, изображали макеты. Всё может войти в грузовую «Газель»
Потом что-то подобное — хатки, церковь с колокольней, появятся и в другом спектакле Яшина —
в «Ночи перед Рождеством» по повести Гоголя. Но здесь к прелестным театральным «аксессуарам» прибавились роскошные задники. Нет, это требует особого описания, потому что такие задники редки даже в отечественном, старинном, ещё императорском или советском театре. В первую очередь это, конечно, звёздный план ночного неба над Диканькой. Крупные смарагды звёзд, привычно, в виде знаков зодиака — Рак, Стрелец, натянувший лук, Рыбы, Телец, Скорпион, с поднятым для удара жёстким хвостом, уютно расположились на безмятежном небе. Здесь же, как и положено в сказке, и полумесяц с комфортно устроившимися на его излучине влюблёнными. Нет, нет, а каков Царицын Дворец, уютно устроившийся на царицыном же кринолине! И тут самое время сказать, что искусством иногда руководит провидение. Потому что чем, как не вмешательством потусторонних сил, можно назвать возникший как бы из предопределений союз молодого режиссёра Сергея Яшина, закончившего ГИТИС в 1974-м году, и художницы Елены Качелаевой, на год раньше получившей диплом в художественном институте им. В. Сурикова. Союз двух талантливых людей в искусстве всегда плодотворен, но здесь, можно сказать, особая стать — я почти никогда не видел спектаклей, где смысловая и внешняя, оформительская, часть находились бы в таком взаимопроникающем единстве. Ах, эти семейные разговоры за чаем и битвы на кухне! Боюсь, немногие московские театры сегодня, за исключением может быть доронинского МХАТа с грандиозным традиционалистом В. Серебровским, могут похвастаться таким удивительно талантливым и острым на театральное художественное видение главным художником, как Елена Качелаева. Это редчайший дар с редким самопожертвованием растворяется в недолговечной театральной сцене.
Итак, здесь собственно на премьере «Капитанской дочки» впервые посетила меня мысль, что, осознано или не неосознанно, Яшин делает очень серьёзное и значительное дело. Довольно большой зал театра — а если вернуться к началу, то ведь какие знаменитые актёры играли в прошлом на этой сцене: Борис Чирков, Людмила Скопина, Владимир Самойлов — итак, зал был полон. Первые места, конечно, занимала критика и люди, от мнения которых в Москве часто зависит репутация того или иного спектакля. Народ, в общем, непростой, в большинстве своём либеральный, видевший буквально всё на свете. А вот сзади зал под деревянным сводом и огромный амфитеатр был полон молодёжью — это были в основном школьники, явление редкое на вечерних спектаклях и шумное.
Яшин, как мне кажется, обладает редкой, как уже говорилось, способностью представлять действительность в виде театрального действия. Я думаю, что когда он что-нибудь читает, то книга тоже выстраивается в его сознании в некой театральной последовательности. В театре ведь как: одно слово, зацепка, и потом пошло, всё лепится одно к другому. А потом большую часть работы по восстановлению первоначального смысла приходится делать зрителю. И в этом и заключается созидающая сила зрительного зала и счастье, если повезёт, постоянного угадывания. Но это зритель думает, что угадывает — на самом деле к каждому моменту зрительского озарения его подводит режиссёр.
Здесь, на площади пушкинской повести, как и в обычной пьесе, идёт лепка смыслов. Каждый актёр играет несколько ролей. Декорации к новой сцене переставляют солдаты. Бригадиршу Миронову и Екатерину Великую играет одна и та же актриса. Назову, потому что издавна любимая Анна Гуляренко. Театр властвует целиком без какого-либо компромисса. Тот самый театр, который, по существу-то, ничего не требует, кроме артиста. Театр, которому достаточно коврика, который расстилают перед зрителями на площади. Но вот что любопытно: на пространстве довольно знакомого литературного произведения, для большей части зала, который сидел в амфитеатре, происходит некий театральный и литературный ликбез. Так всё непривычно, так всё, казалось бы, клочковато, но так всё знакомо и так близка, оказывается, каждому судьба Петруши Гринёва и Маши Мироновой. Колышется и густеет благодарная тишина внимания. И тут невольно начинаешь думать, а нет ли здесь момента узнавания? Так ли хорошо эти взрослые школьники знают сочинение из учебной программы? Но тут же и другая проблема. И не слишком ли мы много претензий предъявляем молодёжи, которая всё же хочет учиться? Так ли хорошо её, в конце концов, учат? Но тема эта другая — провалы в нашей школе.
Не секрет, что нынешнему российскому кино — я не меняю тему, а захожу к ней с другой стороны — далеко до временнóго универсализма кино советского. Дозоры, роты, мушкетёры, острова — это как тени в бреду. Все подобные фильмы, сотворённые для утех недоучившихся малолетних, трудно сопоставить с шедеврами прошлого. В первую очередь по смысловой, духовной составляющей. Когда же станет понятным, что крупный план с хорошим актёром снять значительно труднее, чем взорвать бочку солярки. Крупный план Сергея Бондарчука в фильме «Тарас Шевченко» вообще бесценен, как алмаз «Шах». Впрочем, мировое кино тоже стало проще. И мы, как прежде, уже не ждём от нынешних властителей экрана таких же откровений, какие давали нам Висконти, Феллини и Хуциев. У меня есть ощущение, что нынешний кризис смысла в современном российском кино связан с кризисом литературы, а точнее с ложным всевластием киносценариста. Обычно в основу сериала или российского фильма кладётся сценарий, пишущийся сценаристом. У такого сценариста порой за жизнь собирается много. Но сценарий — это более или менее аргументированная схема, где главная задача свести концы с концами. Американцы в этих вопросах как правило поступают по-другому. У них основа для фильма — это сценарий, сделанный на основе литературы, чаще всего романа. И «Молчание ягнят» и «Психо» — сначала это были романы, кстати, и «Ворошиловский стрелок» — это тоже сначала роман.
В каком-то смысле положение с сегодняшней российской драматургией схожее. Театр уже не требует большой трёх- четырёхактной и серьёзной пьесы. Театру нужна пьеса на двух-трёх крупных актёров, чтобы рубить «бабло» где-нибудь в провинции. Актёры должны быть телеизвестные, а пьеса немудрёная, язык доступный. Это Колумб Замоскворечья требовал от себя поисков совершенного языка и, стоя за кулисами, вслушивался в русскую речь актёров, которая должна была быть похожей на речь московских просвирен. Драматург наловчился за пьесу выдавать псевдожизнь с её скудным языком, несущим не постижение, а лишь узнавание. Теперь понятно, почему и театр, и в первую очередь С. И. Яшин так внимателен к прозе. И последнее о современной пьесе. Как правило, особенно если пьеса развлекательная, она делается по немудрёному рецепту: нужен общий ход, а дальше всё разгоняется, как на арифмометре, результат легко просчитывается. Именно поэтому в большинстве современных пьес и в телесериалах соответственно, нет «самости». Драматургия — это не только диалог.
Настоящая пьеса, в которой в отличие от романа лишь 50–70 страниц,— это целый мир, а на полноценный спектакль одного романа может и не хватить. Вот и замечательный спектакль театра Гоголя «Театральный роман, или Записки покойника», поставленный в театре у Сергея Яшина молодым Константином Богомоловым, это, кроме текста Булгаковского романа, ещё и «записи репетиций К. С. Станиславского, и воспоминания участников спектакля». Но здесь другой принцип драматизации. Здесь выявление внутренних смыслов произведения и представленных в нём характеров, все наплывы смысла переводятся в реплики и организованное действие. Здесь нужен ещё и собственный режиссёрский и оформительский ход. Я смотрел этот спектакль несколько раз и даже разорил родной институт, приведя на спектакль целый семинар студентов-прозаиков. Спектакль идёт на малой сцене, и при ограниченном количестве мест, как любят нынче говорить, «на халяву» смотреть и решать свои педагогические задачи было совестно. Ах, как же понравилось всё юным студентом Лита! Они все написали у меня по рецензии на спектакль.
Этот спектакль, конечно, требует особого разбора. Совсем не даром и не случайно спектакль в прошлом году получил премию Москвы, у которой несколько другие, менее «цеховые» принципы, чем у «Маски». Но специального разбора требуют и другие спектакли театра, как скажем «Последние» по Горькому, премьера которых состоялась в прошлом году, или существующий в репертуаре уже много лет спектакль по пьесе Уильямса «Записная книжка Тригорина». Понятно про что? Важно здесь другое: поиск театра, не удовлетворённого современным состоянием драматургии, продолжается. А чего собственно ленинградец Додин схватился за Василия Гроссмана и Фёдора Абрамова?
Я не утверждаю, что задача театра решать те проблемы, которые не может решить средняя школа, окончательно отвадившая своих воспитанников от чтения. Я полагаю, что театральная составляющая лишь один из импульсов посланных обществом и уловленных театром. Но ведь есть ещё и вечная театральная тенденция — просветительская, театр как университет. И всё это присутствует и в тех двух премьерах, которые последовали после недавнего опыта Яшина, связанного с весёлым именем Пушкина. Надо также не забывать, что театр ещё борется и за зрителя, и если пожилой зритель завяз в сериалах телевидения, то зритель молодой открывает для себя в театре недополученное в школе. Ой, как памятен мне полный, затаивший дыхание зал на «Капитанской дочке»!
Следующий спектакль, на который я привёл своих студентов и который моим студентам понравился, пожалуй, меньше, был Гоголевский «Портрет». Мне кажется, что спектакль меньше понравился и рецензентам. Я и сам, увидев театральную программку, был несколько удивлён списком действующих лиц. Здесь и майор Ковалёв, и писарь Акакий Акакиевич Башмачкин, мелькнула тень хлестаковского лакея Осипа и другие наваждения русской литературы, вывалившиеся из гоголевской «Шинели». Удовлетворил ли спектакль жажду познания? Да. Донёс ли до зрителя основную идею повести, о том, что талант это больше, нежели жизнь? Безусловно. Но сама повесть, в литературном обиходе которой, пожалуй, только её первая часть, рождает ещё массу других смыслов. Здесь и мистический, и такой разный Петербург, и подлинная жизнь современных автору художников, даже некая литературоведческая дилемма: не стал ли «Портрет» русской предтечей «Портрета Дориана Грея»? Мне кажется, что это и попытался сделать Яшин, переводя прозу в пластику сцены, в картины и эпизоды. Гоголевская проза здесь чуть прогнулась, но выдержала. Этой прозы, в отличие от других «гоголевских» спектаклей Яшина, оказалось в чистом виде на сцене чуть меньше; прямые высказывания трансформировались в переплетения судеб. Я потом объяснял собственным студентам, что спектакль потребовал от зрителя знания не только этого одного произведения Гоголя, но и множества других. Вот тогда волшебная коробочка, в которой перемешены тексты и цитаты, открывается. Впрочем, я всегда говорил, что ходить надо в «совпадающие» театры, и смыслы, как и дети, рождаются только от взаимной любви.
Как же мне хочется сравнить этот «Портрет» с портретом на сцене Российского Академического Молодёжного театра, который также мною страстно любим. Премьеры состоялись почти впритык одна к другой. Что это, наши почти гоголевские времена или надвигающийся юбилей классика? Алексей Бородин, другой выдающийся режиссёр московской сцены, также как и Яшин, решает, что даже полного текста этой «петербургской повести» всё же для сцены мало — ах, с каким внутренним напором и почти без пауз тянет этот текст замечательный актёр Евгений Редько — и Бородин тоже «подселяет» иные персонажи. У него грандиозная придумка — музыка. На сцене девять прекрасных музыкантов со скрипками, виолончелью, альтом и контрабасом — ансамбль солистов «Эрмитаж» и поразительный гобоист — жалобный человеческий голос — Алексей Уткин. И оформление здесь, сделанное Станиславом Бенедиктовым, совершенно другое — петербургская классика — чёрный бархат сцены и золото рамного багета. Здесь тоже высокий уровень приёма спектакля зрителем. Но театры провели своеобразную рокировку: академия осталась в центре города, а школьная заразительность и мистика бесконечных смыслов ушла к Курскому вокзалу. И на этом спектакле я тоже убедился по реакции зрителя, как плохо он знает этот почти школьный текст. Но кто может предсказать, с какой стороны театр действует на зрительское сознание? Универсальный для нашего времени смысл об ответственности художника. Пусть знают!
Телевизионное ощущение, что русская культура сдалась без боя, порой ошибочно. Театр даже ответил Минобразу с его тенденцией сократить изучение в школе литературы. Но ведь настоящий театр идёт всегда и за зрителем с его тайными и явными устремлениями. И если школе фронтальное изучение классики становится обременительным, то это на себя берёт театр. И «Война и мир», и джойсовский «Улисс» у Петра Фоменко в этом смысле показательны. Русское кино продолжает неуклюже блокбастерить.
Последняя премьера в театре у Сергея Яшина — это его постановка «Ночи перед Рождеством». И мне так хотелось бы сразу перейти к этому спектаклю, где яшинская семья — муж режиссёр и жена художник — кое-что придумали не только оригинальное, но и занимательное. Я уже рассказывал, какое над Диканькой висело небо. Так ещё был и полёт Вакулы верхом на чёрте, который, если мне не изменяет память на гоголевский текст,— всё что на сцене я и так вижу,— «напоминал немца». Здесь на сцене появилось огромное зеркало — то ли земля отражалась в нём, как в небе, то ли небо сливалось с землёю — и ещё всё это окутывала метель или просто былинная пелена, в которой и рождались все волшебные гоголевские смыслы, в том числе и тот, что литература никогда не бывает скучной. Как прекрасны в театре эти зрительские паузы, когда можно подумать и помечтать, вспоминая только что на сцене прошедшее. Кристаллизация. Но, коли взялся, то — будь полон. Гоголевские «Записки сумасшедшего» в этой статье тоже нельзя упустить.
Я, конечно, отчётливо понимаю, что организация пространства и зрительского внимание на большой сцене и на сцене малой — это разные вещи. Взлетает и садится огромный воздушный лайнер совершенно по-иному, нежели воздушное такси. И сила разгона, и энергетика, и взлётная полоса здесь другие. Но и тут требуется и школа, и мастерство, и любовь к своему делу. Но, наверное, театру имени Гоголя и положено держать в репертуаре лучшие гоголевские страницы. И я верю, что на этих подмостках окажется не только драматургия, но и «Мёртвые души», пока почти гениально поставленные Сергеем Арцыбашевым в театре Маяковского.
Пока в «Записках сумасшедшего», спектакле, поставленном уже учениками главрежа Андреем Левицким и Юлией Быстровой, очень хорош молодой Александр Лучин. Он так же, как и Евгений Редько в РАМТе, один и за всех вспахивает весь текст небольшой повести. Фантасмагория воображения и счёт у актёров равный. Но вот что интересно: одинокий монологический смысл всё время требует подтверждения и эха. Ему надо аукаться не только со зрительным залом. И что? Здесь опять музыка — сам Лучинин, когда не хватает даже Гоголевских слов, берётся за тромбон, и всё время на сцене звучит музыка Шнитке. И не говорите мне, что театр — это только слово и зрелище. Это ещё и постоянно действующая лаборатория, ищущая пути воздействия на человеческую душу в соответствии с запросами времени.
«Ночь перед Рождеством» — последняя премьера театра — почти беспроигрышный театральный сюжет. Занятное что-нибудь получается всегда. Иногда это смешной до уморы дуэт Дьяка и Солохи, иногда сцена у Императрицы, когда запорожцы ревут своё классическое: «Мамо!». Бывает очаровательная Оксана и гарный Вакула. А успешный любовный дуэт — это уже много. Яшин почти всё это имеет в своём спектакле, но озаботился ещё и тем, чтобы, почти как у Гоголя, вся история с волшебством, влюблённостью, ревностью, неузнаваниями неожиданно возникла из зарядов рождественской и мечтаний старого подвыпившего дурня Рудого Панька. Проза здесь как первоисточник и параллельный текст. Но так, казалось бы, и просится здесь подбодрить действие протяжным песенным фольклором и подлинными рождественскими колядками. Озвучить гоголевское слово попробовали. Но не выламываются ли здесь из контекста стихи Елены Исаевой, не слишком ли знакома бодрая музыка Чернова? Впрочем, Яшин здесь пошёл не за этнографией, а в глубь действия, навстречу молодому зрителю, всегда жаждущему в ночь перед Рождеством ещё и веселиться. Но хватит крохоборничать, искать недостатки, упрекать за поиски. Гоголь и Пушкин, когда-то подаривший Гоголю несколько сюжетов,— разве этого для театра, носящего замечательное имя волшебника русского слова и смыслов, мало? <…>
14 марта, суббота
Утром прочёл «Поэму без героя» Анны Ахматовой и вчерашнюю газету. От поэмы, к которой я уже давно хотел вернуться, впервые её прочитав, когда работал на радио, осталось, как от всего в поэзии лучшего, ощущение материализовавшегося времени и собственного духовного полёта. Читал по институтскому, из библиотеки, расчерченному поколением студентов экземпляру. Как же талантливо они столько лет подчёркивают «не то». И как трудно иногда без специальной подготовки что-либо воспринимать до корневого смысла. Мне потребовалось столько прочесть и столько узнать, чтобы сейчас прочесть поэму легко, почти иногда совпадая с автором. Что же воспринимают и понимают наши студенты? Кто такой был Всеволод Князев, а ведь он один из трёх героев.
Накануне видел, как Медведев назначал нового министра сельского хозяйства — Елену Скрынник. Сегодня из газеты узнал, что она «лично известная» нашему самостоятельному президенту как специалист, занимавшийся поставкой сельхозоборудования. Новый министр закончила мединститут, дополнительно Академию народного хозяйства при Правительстве России. В общем — она бизнесмен и человек, занимающийся деньгами. Мне очень нравится, что власть думает, что перестановка и управление финансовыми потоками спасёт сельское хозяйство России.
На дачу вместе с С. П. приехали уже около пяти. У Вити сидит обнинский приятель Максим. Максим рассказывал, что уже попал под сокращение, Максим «слесарь-вакуумщик», а это знаменитый ФИАН, который строил первую атомную станцию. Естественно, баня, меня хорошо похлестали веником.
15 марта, воскресенье
Утро на даче начал с чтения сначала рассказа Достоевского «Бобок», а потом рассказа о мальчике на ёлке у Христа. Собственно, всё это замечательная и ясная публицистика. И не устарела. Время так повернулось или Достоевский так всё предусмотрел?
По радио много говорят об автобусе с русскими туристами, свалившемся в пропасть во Вьетнаме. В машине отказали тормоза, девять убитых, пятнадцать тяжело и менее тяжело раненных. За ними высылают самолёт МЧС, который всех вывезет на родину.
Юбилей Юрия Васильевича Бондарева — ему 85 лет. Показали о нём фильм, сделали всё, чтобы подчеркнуть формальность акции. Если бы вместо Бондарева был Укупник или Петросян, как бы дули фанфары!
16 марта, понедельник
Утром еле встал, такая слабость и так всё разламывается. Так хотелось лежать, лежать и лежать. Преодолел, напился кофе и отправился в Пенсионный фонд. Там просто ахнули, когда обнаружили, что много лет, со дня получения пенсионного удостоверения, я не провожу перерасчёт своей пенсии. Пока заводил и грел машину, и пока минут пятнадцать сидел, ожидая приёма в фонде, читал газету. Чтобы уже не возвращаться к этому, теперь уже и фонд, как в своё время объединённое — называю по старинке — «домоуправление» меня порадовали в смысле организации дела, всё я завершил быстро. У них всё есть: компьютер, через десять минут меня отпустили.
В газете зафиксировался на вещах для меня важных, стараясь обходить те статьи и материалы, где будет царить явная ложь — в первую очередь, об экономике. Наша пресса с ужасом и сладострастием — не наш! — рассказывает о том, что 17 летний школьник из одного маленького немецкого городка расстрелял 15 человек — учителя и соучеников. По этому поводу в «РГ» две интересных заметки: Александра Минкина и директора центра образования «Царицыно», историка Ефима Рачевского. Практически оба пишут о влиянии телевидения на процесс воспитания. Первый: сначала телевидение, потом компьютерные игры — «Если школьник ударит одноклассника, его потащат к директору, а если расстреляет в компьютере миллион человек, получит награду — 1000 очков. Компьютер его похвалит. О том, что раньше было под запретом — убийство, людоедство, инцест, использование детей в сексуальных целях,— теперь постоянно говорят в телевизоре». Как следствие растабуирования. Чуть ниже: «Недавно было объявлено, что у нас за 7 лет в 26 раз выросло сексуальное насилие над детьми». Второй: «Да, виртуальные игры, в которые играют подростки, в большинстве своём кровожадные и садистские. Игра — это моделирование реальной действительности…» Первый: «В России синдром «школьных расстрелов» только проявляется…»
Был в институте. Перетягивание каната с ректоратом. Всем хотелось бы, чтобы учебные дела шли блестяще, а набранная молодёжь, в основном платная, с низким потенциалом, учиться не хочет. Я рад, что хотя бы настоял, чтобы наши магистры сдавали экзамены вместе со специалистами — для многих магистратура это попытка облегчённого прохождения курса и надежда на «автомат» при поступлении в аспирантуру.
Вышел очередной номер «Российского колокола» с пятой главой, теперь я уже пишу шестую, смогу ли, материал суровый — выборная система. Всё время себя корю, что слишком в печальном ракурсе всё рассматриваю, а потом сталкиваюсь с какой-нибудь очередной коррупцией. Все говорят о какой-то статье о Строеве, уже ставшем Сенатором, в «МК». Хотят ли они власти? Они хотят «депутатской неприкосновенности».
В Москве начинается весна. Для меня главнейший и вернейший её признак: дворники начинают разваливать во дворах сугробы и бросать, чтобы таял, снег на проезжую часть.
Одна из русских туристок, скатившихся в автобусе в пропасть с высоты 200 метров и отделавшаяся только ушибами, решила продолжать отдых во Вьетнаме. Всех остальных, даже тяжело пострадавших, увозят на самолёте МЧС на родину. Психика продолжившей отдых туристки для меня загадка. <…>
19 марта, четверг
<…> Из интересного в «РГ» небольшая корреспонденция «МГУ вне возраста. Освободит ли Виктор Садовничий кресло ректора ведущего вуза страны?». Это меня, конечно, очень интересует, особенно вспомнив, как меня, сославшись на закон и на возможный протест прокурора, освободили от этого «кресла» — слава тебе, Боже — на следующий день легко и играючи, чуть ли не ожидая моего сопротивления и отстрела из миномёта. Судя по всему, Садовничий никуда уходить не собирается и будет драться за своё место ожесточённо, невзирая на закон. Впрочем, закон могут и поменять. Его переизбрание состоялось 18 ноября 2005-го года, заблаговременно. Буквально накануне его юбилея, который состоится 3 апреля, т. е. завтра открывается съезд ректоров. Интересно, какие там будут звучать коллективные просьбы! Впрочем, газета говорит об этом жёстче и определённее.
«Виктор Садовничий в свою очередь заявил, что на пенсию не собирается. Кстати, последние выборы ректора МГУ состоялись 18 ноября 2005 года, и Виктор Садовничий получил ректорский мандат на следующие пять лет. Так что до окончания его полномочий — почти два года.
— Впереди ещё работа, а там будет видно,— прокомментировал «РГ» Садовничий слухи о своём уходе.— Пока у меня есть мандат, всё это «народное творчество» не имеет под собой никаких оснований. Я избран университетской корпорацией на этот пост для решения серьёзных задач и обязан эти задачи решить. В настоящий момент я и мои коллеги целиком сосредоточены на вопросах, от скорейшего решения которых зависит жизнеспособность образования в целом». <…>
20 марта, пятница
Сегодня день рождения В. С. Ночью между четырьмя и пятью я вдруг услышал щелчок, похожий на поворот ключа в двери, и сразу же подумал: «Вошла Валя». А кому ещё ко мне приходить? И сразу же всё забыл. Утром из Германии позвонила Елена, она тоже помнит об этом дне рождения. Что же мне жаловаться, что день для работы пропал?
Сходил на наш университетский рынок, купил две алые роскошные розы. Валя цветы не очень любила, но может быть оттого, что ей не часто их дарили. Удивительная была женщина, абсолютно и с полностью отсутствующим лицемерием. Какая тоска, и как всё оборвалось с её уходом. Как я скучаю по разговорам с нею. Как обрадовался, что хотя бы поговорил с Леной. Здесь с Леной для меня опять что-то пролетает, в лексике ли, в манере думать, своё и привычное. О дальнейшем пока не пишу, но жить одному почти невыносимо.
Потом на кладбище Донского эти розы я положил на снег прямо под стеной с клетками колумбария. Слышит ли она меня? Слышат ли мама и дядя Федя? Опять при взгляде на доску, закрывающую нишу, подумал, что не настоял в переговорах с мастерами, и они не оставили немножко свободного места на доске уже для меня.
В институт из «Терры» привезли для лавки мою новую книжку и мои авторские экземпляры. Книжечка оказалась небольшой, но хорошо выполненной и составленной. Надо бы девочкам отвезти торт. Вечером впился в неё и читал, и читал. Почему мне, если попадается, так интересно читать свои тексты. В них я глубже и интереснее, чем в жизни.
<…>
Продолжение следует