Опубликовано в журнале День и ночь, номер 2, 2011
Марина Генчикмахер
Родины нет
* * *
Ох еврейское счастье! Хоть смейся с тобой, хоть плачь!Всё труды, да заботы, да нервы о судьбах близких…
Плачет жалобно скрипка. О том ли, мой друг скрипач,
Как аидыше мама пыталась зубрить английский?
Все идут на работу, а мама сидит одна,
Как послушная девочка, пишет в тетрадь глаголы.
Времена не даются… Нелёгкие времена
Для сменивших страну, начинающих новосёлов.
У аидыше папы ночами болит плечо.
На занозистых тропках срываются в слёзы дочки.
С младшей будто бы легче — чудесный растёт внучок,
А вторая поныне парит в облаках и строчках.
И ничем не помочь, не спасти от чужого зла.
Всё труды и заботы — на всё не хватает суток…
Но аидыше мама берётся учить компьютер
И сдаёт на права… Между прочим, уже сдала!
* * *
Открываю Америку через форточку бьюика,Через форточки в домиках и небоскрёбах,
Утверждаю: и в солнечный полдень, и в сумерки
Очень стоит открытия эта особа!
Пусть десятки открыток её тиражируют
От заснеженных пиков до крохотной клумбы,
Я Колумбом плыву в доколумбову ширь её,
Я глотаю взахлёб смесь неона и румбы.
Я не верю в Америку жёлтого дьявола
И в свободу с лицом беспощадной Минервы.
Я не стану читать описанья и правила:
Всё не то и не так на свидании первом!
Я Колумбом иду, пусть не в латах, а в кофточке,
А навстречу толпа, гомоняще-живая,
И Америка смотрит на меня через форточки,
И, по-моему, рада, что её открывают.
* * *
По проспектам пышным и широкимВ ритмах оглушающе весёлых
Бродят чернокожие пророки,
Собирая банки кока-колы.
Жития пророка — не до жиру!
Ёжатся, под мешковиной горбясь,
До смерти пугают пассажиров,
Вваливаясь с банками в автобус.
Клянчат и клянут речитативом,
Не боясь того, что их осудят,
Чёрные — почти как негативы,
Наших чистых и пристойных судеб.
* * *
Звёзд дрожащих окоём,Древних чудищ нежный абрис…
Я рассматриваю памперс,
А вернее, то, что в нём.
Консистенция важна,
Важен цвет и важен запах.
Вечность тащит что-то в лапах
Мимо нашего окна.
Вспыхнут чьи-то имена
Средь мерцающих созвездий
На моём, быть может, месте —
Ведь поэтам не до сна!
Пусть им пишется легко!
Вспыхивая, гаснут строчки…
Я для чуть подросшей дочки
Сцеживаю молоко.
Нынче помыслы мои-
Чтоб она была здорова.
Я работаю коровой
От зари и до зари.
Льются струйки молока,
Вспоминаются иконы,—
Но коровой ли, мадонной,—
Разница не велика.
Тёплый ротик у соска
С каждым месяцем — зубастей.
По сравненью с этим счастьем
Что там слава на века…
* * *
Грузные, сизые с золотом тучи —Вдоль океана.
Тут корабли проносили Веспуччи
И Магеллана.
Их ли бесплотные тени у борта?
Зыбкие тени…
След от вьетнамки ли, след от ботфорта,—
Морю до фени.
Смоет, окатит ворчанием хмуро…
Сдуру ль, по пьянке
Я угодила на эту гравюру
Старой чеканки?
И, перепутав века и сезоны,
Склянки и румбы,
Жду заплутавшего в зыби Язона
Или Колумба.
Чтоб, как в мечтаниях пустопорожних,
Взвиться по трапу.
Зря ты меня, бестолковый художник,
Тут нацарапал…
* * *
Здравствуй, Америка! Мы — твои иммигранты.Кто от тоски, отчаянья, кто за выгодой…
Все мы немножко несбывшиеся таланты —
Силы кипят у горла и ищут выхода.
Местным их место рождения дарит фору.
Время тасует, и карты взлетают веером.
Что же нам выпадет? В хомлесы или воры?
Или, быть может, в маленькие рокфеллеры?
В нашем отечестве мы не прошли в купечество,
Но торговаться за счастье умеем громко.
Нас не особо ценило своё отечество,
Впрочем, отечество нынче почти в обломках.
В этой Америке все толстощёко-сыты,
Лица и стены лоснятся благополучием.
Нам бы поближе к раздаточному корыту.
Мы ж не из худших, мы даже во многом лучшие!
Все за свободу? И мы за свободу ратуем.
Мы и в работе — тоже одни из первых.
Только, Америка, мы не поверим в статую.
Речи и статуи действуют нам на нервы.
* * *
Хочется нового — в голову лезут штампы;Вечно-лазурное небо, чужие флаги.
У поцелуев, доставленных мне почтамтом,
Вкус отчуждённой сухости и бумаги.
Новая жизнь… Мудрено ли? Душа в мозолях.
Быт — словно обувь, пошитая без примерки.
Прошлое — призрак, но голос его назойлив.
Прошлое издали кажется фейерверком.
Там и слова и слава в едином сплаве
Вечностью дышат, сердца и светила движут…
Как не поверить дурманящей мозг отраве?
Помнишь о той, что уехала из Парижа?
Чтоб на земле, не такой, как была когда-то,
Вдруг ощутить, что рябина ей не поможет:
Родины нет, да и к юности нет возврата.
Смерть и бессмертие — это одно и то же.