Опубликовано в журнале День и ночь, номер 2, 2011
Полина Кондаурова
Другого мира сумрачный росток
Ноябрь
Я бреду наугад. Мой ноябрь за мной волочётся.Глухо кашляет в арках, со стоном срывается с крыш,
В его лужах-глазницах затянуто бельмами солнце.
Я гляжу в это солнце…
— Ну что ты?.. Чего ты молчишь?..
Его слабые руки с сухой, шелушащейся кожей.
Он хватает меня за пальто. Вырываюсь. Запущенный парк.
— Посидим у реки? Ну прости… Не сердись. Ты… хороший».
Он вздыхает — вздымается птиц растревоженный карк.
Мы глядим, как с пейзажей вокруг осыпается краска,
И как ветер лениво мнёт старый речной гобелен.
Он затих, мой ноябрь, согретый бессмысленной лаской,
Ждёт, что вот я спихну его лысую голову с мягких колен.
Но я глажу его, я лгу нежности в хрупкие уши.
Снег пошёл, наконец, значит скоро домой, к очагу.
— Умирай! — я шепчу,— Умирай же! Ты больше не нужен.
Умирай же, родной мой, иначе я жить не смогу…
* * *
Ты, певец первородных великих сует,Ты, что смотришь вполглаза и слышишь вполуха,
Видишь — медленно, как под водой многих лет,
Нагибается к медной монетке старуха?
Да, ты видишь старуху и видишь деньгу,
Но не чуешь того, что движение — вечно.
Ты не чуешь воды, что сгибает в дугу,
Словно память потопа, старухины плечи.
Вот когда ты причалишь к своим берегам,
Посчитаешь баранов своих по рогам,
Когда первую правду посеет твой Хам…
Ты вспомянешь и нас, Человече.
Ты на берег Житейского моря придёшь,
И вернёшься не раз по проторённым тропам.
Ты увидишь его, ты нагнёшься, возьмёшь,
Ты в житейское море его зашвырнёшь,
И в душе твоей старческой ломаный грош
Вдруг поднимет цунами второго потопа.
* * *
Мне снилось, что я городская река.Гранитный корсет заковал мне бока,
А стан мой и шею, запястья, персты
Роскошным убором объяли мосты.
И тёмные рыбины в жилах моих
Стоят неподвижно, так медлен и тих
Стал ток ртутной крови моей. Почему
Я только такой полюбилась ему?..
* * *
Когда-нибудь все вы придёте ко мне:Во сне, по ошибке, на чашечку чая,
Как будто случайно, как будто нечаянно,
Как будто не вы в эту дверь постучали,
Как будто и света вы не замечали
Призывного в этом окне.
Мы свечи зажжём и откупорим память.
Вы будете плакать, а может быть таять.
Табак по-английски и водка по-русски,
Тоска по-испански. Всемирная музыка.
Мой греческий профиль утратит надменность —
Я кротко приму ваши клятвы на верность…
Потом вы вернётесь в своё королевство,
Топлёный цинизм с подлокотников кресла,
Оставшись одна, соберу до комочка
И вылеплю сына, а может быть дочку…
А дом превращу в неприступную крепость!
Дерево
Другого мира сумрачный росток…Мой старый дед, опёнками поросший,
Учил меня: где солнце — там восток,
Где солнце — там восток, чего же больше?
Я не цвела, не принесла плода,
Не стала домом, дом не обогрела…
Но солнце было там же, где всегда.
И человек в одной рубахе белой,
Крестильной, отыскал меня в лесу,
Сказал, что только я его снесу.
Кот
Откуда кошки черпают мудрость?Вчера наскоком брал пылесос
И прыгал боком, и зубом цокал,
И пил, в молоко окуная нос.
В подоле путался, спал в ушанке,
Шипел на зеркало, хвост ловил,
Сегодня смотрит, как автор танка,
Как бюст Гомера, ушедший в ил.
Как будто он мою жизнь земную,
Смешную, пошлую жизнь мою
Прожил три раза. А я рискую,
Я балансирую на краю,
Я что-то ощупью постигаю,
Во тьме пугаюсь, во тьме бегу,
Во все невзгоды свой нос макаю,
И шерсть топорщу, грозя врагу.
Если б нарисовать…
Если б нарисовать,Нарисовала бы так:
Во-первых, дом. Двухэтажный, кирпичный,
С лестницами деревянными.
И чердак.
Обязательно.
А ключ от него
Я бы нарисовала в кармане мужского драпового пальто
На вешалке в коридоре в квартире направо на втором этаже.
А воздух в комнате этой квартиры я бы нарисовала свежей,
Чем в кухне, где курят четверо
Или пять,
Где ждут кого-то ещё,
Кого-то необходимого,
Без кого — не всё.
В окрестностях дома я бы нарисовала непроходимый
Парк, и ещё один, в котором есть карусель
И паровозики, и шахматный павильон.
Ещё… реку в непроходимом парке.
И остановку, с которой днём
И ночью можно доехать до самого дома самых близких друзей.
Рельсы. И поезд, и стук, и гудок его,
В общем, со всей атрибутикой. Над головой
Я бы нарисовала, помимо неба, оранжевые фонари.
И ещё, молодого поэта в окне напротив,
Розового от зари.
Я бы стёрла самой жёсткой резинкой
Въевшуюся шпану в подъездах и во дворах.
Бухого быка, который лезет снимать тебя, а ты вспоминаешь стихи.
Сутенёров и шлюх,
Ментов и тревожный страх,
И баллончик бы стёрла газовый из дрожащей твоей руки.
Я бы стёрла презервативы с газонов
И блевотину с пустырей,
Камуфляжный и красный,
Седину с молодых голов,
Я бы стёрла замки и гвозди
С самых нужных дверей.
И могилы бы стёрла,
Которые рисовал не Бог.