Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2011
Глеб Соколов
Семь писем на фронт
Не от моего имени
1.
Сегодня я в списке живых не нашёл твоё имя.Я жду телеграмму. Мол, «вашему другу кирдык».
Одна моя часть чётко шепчет: «Ошиблись. Ошиблись».
Другая, не менее чётко: «Нарвался на штык».
Я прячу лицо в воротник, прячу руки в карманы,
Мне надо пройти два квартала, спуститься в метро.
Я — слышишь? — не верю, но всё-таки жду телеграммы.
А город в осаде: здесь голод, зима и темно.
А город в осаде, но всё же чертовски красивый,
Чертовски притихший. От голода в бешенство впав,
По Невскому рыщут громадные рыжие псины…
Здесь всем наплевать — всё равно опускаю рукав.
А люди сбиваются в стаи вторую неделю,
Грызутся, как крысы, и режут друг друга, как скот…
Сдалась тебе эта война… Ты вернись, в самом деле.
Здесь встретиться сложно — а вдруг всё равно повезёт?
На почте убили шофёра, и писем не будет.
И я сам не знаю, зачем продолжаю писать.
Здесь есть одичавшие, мерзкие, скользкие люди,
Что, бросив надежду, так любят её отнимать.
Шофёра убили… Осталась машина на город.
Одна. На весь город. Подумай. Письмо не дойдёт.
А я простужаюсь — чудовищный начался холод.
О Боже. Прости, я не жалуюсь. Ветер поёт,
Поёт ещё более жутко, чем пел в выходные.
Поёт безнадёжно, красиво, печально — как ты.
Вчера дочитал про девятые сороковые,
Но, кажется, будет труднее. Здесь сняли посты,
И здесь никого, никого, никого из военных,
Как будто бы город исчез и уже обречён.
Но что-то подсказывает — то ли мозг, то ли вены:
Они в чём-то правы. И армия здесь ни при чём.
Вчера или раньше последние выпил таблетки.
Жгу книги — согреться. Да ты бы, наверно, убил.
Дурацкие, в общем-то, книги — про небо и детство.
Я помню — фантастику ты никогда не любил.
2.
Как только отправил письмо, сразу сел за второе.Я имя искал твоё в списках — опять не нашёл.
Вокруг умирает чудовищно быстро живое.
Повестка… Повестки всё нет. То ли рад, то ли зол.
Я знаю, на фронте спасает не сила — удача.
А ты невезучий, как Один, пойми, что ещё.
И думать об этом не буду, иначе заплачу.
Я верю, и значит, ты жив, а все списки — враньё.
Воды не хватает. Еды… Привыкать не придётся.
Под дверью собаки — боюсь. В окна бьётся метель.
Читаю, жгу книги: а что мне ещё остаётся?
…Когда-нибудь рыжие псины… и двери — с петель…
3.
И третье письмо — а ещё не отправил второе.Похоже, что я помешался. Весь город в снегу.
Я фото нашёл — ты и я. Мы тогда были в ссоре,
Но ты всё равно улыбаешься. Снова реву.
Да что я за тряпка?! И что, что война? — ну, бывает,
И что, что на улицах трупы? и что, что зима?
…Соседи, один за другим, каждый день умирают.
Похоже, по городу снова гуляет чума.
4.
Блокада.Тотальная.
Полная.
Видел газеты.
Заводы стоят — уже пять с половиной часов.
Мне страшно, так страшно: ну где ты, ну где же ты, где ты?!
Вернись — обороной уже не спасти никого!
Да что там, да ты до конца автомата не бросишь.
Тебя даже смерть не исправит, упрямый, слепой,
Да ты и жилета, наверное, вовсе не носишь.
И правда — зачем? Не носи, разгильдяй, чёрт с тобой…
5.
Я видел тебя! Я клянусь! Правда, эту неделюПрохожие все чем-то очень похожи с тобой.
Да если б ты знал, как мне вся эта жизнь надоела!
(Сейчас ты сказал бы, наверное: «Хватит. Не ной».)
Заводы всё так же стоят, лёд на улицах, трубах.
Желание, странное мне,— хоть кого-то обнять.
Целую тебя, не подумав, в бумажные губы.
Боюсь, мы уже не успеем чего-то понять.
Родные, друзья — имена забываю и лица,
И даже своё — ведь я всё вспоминаю по снам,
А мне третью ночь ничего абсолютно не снится.
Но помню тебя и уже никому не отдам.
Я помню тебя — и как будто осталась надежда.
Я помню тебя — и как будто бы всё ещё жив.
От холода здесь не спасут ни огонь, ни одежда.
Вернись. Хотя что я… Да с фронта? Да ты? Да сбежишь?
6.
Не двигаюсь. Двигаться больно, и страшно, и странно.Надеюсь, пройдёт, и ещё доживу до Весны.
Когда-то ты ездил в далёкие тёплые страны,
Где море и солнце — и нет ни смертей, ни войны.
Когда-то… Сказали, что город наш сдастся последним.
Не верю. Не сдастся. Вся армия сдастся — не ты.
На улицах трупы, по улицам ползают змеи,
А может, всё — галлюцинации от пустоты.
Неужто вот так и случится? Россия разбита.
Германия, Австрия, Венгрия — хуже того.
Убиты, убиты, мы обречены и убиты.
Вернуться уже не прошу… Не вернётся никто.
7.
Не чувствую рук. Говорят, счёт пошёл на минуты.И, как ни старайся, уже не успеешь прочесть.
Я руку держу у груди третий час почему-то.
В руке — фотография. Кажется, мы ещё есть.
Атака, последняя, перекрестись — не сдавайся.
Ведь ты им не дашься, кретин, террорист, комиссар.
В руинах Париж, Лондон, Вена, Стокгольм, Прага, Зальцбург,
В руинах Европа, Россия, Китай и ЮАР.
У этого города, видно, судьба быть последним,
И крови ему человеческой не занимать.
Отсюда отчётливо — взрывы — мы всё ещё верим.
Когда, чёрт возьми, мы себя позволяли сломать?..
А в город прорвались, а счёт всё идёт на минуты.
Удачи нам всем, обречённый, отчаянный мир.
Теплее бумажные губы твои, и как будто
Я кое-что понял — ты веришь мне?..
Stirb nicht vor mir.