Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2011
Анатолий Вершинский
Этот мир, где так мало тепла…
Вкус
Не доблестями князя-самовластца,но храмами на Клязьме и Нерли
прославлен и забвенью не предастся
Андрей, держатель Суздальской земли.
И царь Иван, переписавший дерзко
ордынское наследство на Москву,
отмечен в ней не бронзою имперской —
цветным собором Покрова на рву.
Архитектура — зеркало эпохи,
а зеркала шлифуют мастера.
Петровские реформы были плохи,
но чуден величавый град Петра.
Мы в отчимы зачли «отца народов»,
но в «сталинских» высотках — дух страны,
которую с лоскутных огородов
в открытый космос вывели сыны.
У тех, кто строил Русскую державу,
Российскую империю, Союз,
в придачу к необузданному нраву
был недурной художественный вкус.
* * *
Друзей заводят в юности, а прочие —близки, покуда близок род занятий,
соседствуют ли то места рабочие
иль койки в хирургической палате.
* * *
Обещал не всем Спасительпосле смерти благодать:
верных ждёт Его обитель.
Что неверующим ждать?
Тоже люди, а не звери:
нешто канут в никуда?
Если каждому по вере
воздаётся — значит, да!
В ад наезжен путь удобный.
В рай протоптан узкий ход.
Кто отринул мир загробный,
даже в ад не попадёт.
Мрак земной иль свет небесный —
заслужу ли что-то я?
Ведь страшнее всякой бездны
пустота небытия…
Небесный велосипедист
Велосипедные дорожкимостит Европа, а у нас
велоездок — что мышь для кошки —
для мастодонтов автотрасс.
Они, скорей, объедут кустик,
чем байк с несчастным седоком,
чьё прозвище звучит как «хрустик»
на злом жаргоне шоферском.
…На трассе вечером весенним
машина сшибла паренька.
Но тень его перед паденьем,
привстав, легла на облака.
А ночью тонкую фигуру
соткало небо в городке,
где заправлял хозяин фуру
с царапиной на передке.
Небесный байкер сделал сальто
и заложил такой вираж,
что искры высек из асфальта
педалью, твёрдой, как палаш.
И дальнобойщик с бензобака
не успевает сбить огонь.
И недруг байкера — собака —
скулит отчаянно: не тронь!
Но призраки не мстят дворняжкам:
он ей простил былой укус
и едет к озеру овражком
легко, как будто скинул груз.
Он по воде кружит на байке!
Ты скажешь: никого там нет.
Смотри: очерчивают чайки
его скользящий силуэт.
Этюд в четыре руки
Этот мир, где так мало тепла,даже с милым не кажется раем.
Но, сливая в объятьях тела,
мы от холода души спасаем.
Что за музыка в доме у нас?
Будто снова мы робки и юны
и, танцуя в предутренний час,
задеваем небесные струны…
Князь и писарь
По мотивам старинной хроникиСего же лета бысть пожар».
Сгорело сорок сёл.
Но дал Господь просимый дар:
стеною дождь прошёл.
Из мест, нетронутых огнём,
в столицу ехал князь.
Придворный писарь был при нём
в возке, месившем грязь.
И оба слушали гонца:
— Народ посадский лют.
Без дозволения Дворца
на площадь вышел люд.
Кричали: «С нами князь расторг
отцовский договор —
и правый суд, и вольный торг
у нас украл, как вор!»
С трудом оружные мужи
скрутили крикунов,
предупреждая мятежи
с крушением основ…
— Cмутьяны! — вздрагивает князь. —
Набатов мало вам?
На площадь вышли не спросясь?
Дубьём по головам!
А княжий писарь (чином дьяк,
но званием холоп)
запоминает, что да как,
и морщит битый лоб.
«Прямые, свойские слова
близки простым сердцам.
Умён хозяин, голова…»
И вздрагивает сам.
Ягодки
Летний мир — как на ладони.За полями, за борами…
Помнишь, были молодыми?
Землянику собирали.
День в лесу — веселья на год.
Нам лесные сласти любы.
Только чаще спелых ягод
я твои встречаю губы.
Завлекала земляника,
мягче пуха листья стлала…
В очи дочек загляни-ка
без уныния и страха.
Не жалей о вольном лете:
зелены его поляны,
и не мы — так наши дети
миру летнему желанны.
А когда цветы полягут
и листва сойдёт в ложбины,
кинет горстку терпких ягод
нам в ладони куст рябины…
Пичуги
Одну восточную странутревожил щебет птичий,
и против птиц вести войну
в стране вошло в обычай.
Кричать все жители взялись
от мала до велика —
и улетали птицы ввысь
от яростного крика.
Им придавал отваги страх,
но силы их иссякли,
и гибли птицы в небесах…
А мы живём, не так ли?
А мы летим на шум и гам
и о любви щебечем,
хоть наших слов не слышно вам
(да вам и слушать нечем).
И вы — за то, что наш напев
звучит для вас невнятно, —
браните нас, рассвирепев,
и гоните обратно.
Но нам нельзя умчаться прочь:
внизу гнездовья наши,
для них поём мы день и ночь
у края звёздной чаши.
Ведь если в небе замолчит
последняя пичуга —
расколется небесный щит,
сойдут планеты с круга.
Северо-восток
НинеЭта радость безотчётна,
будто вера в чудеса…
Если радуга бесплотна,
что же делит небеса?
Сверху — темень грозовая,
снизу — ясный полукруг.
Что за обруч, остывая,
в небо выкатился вдруг?
Кто кузнец надежды зыбкой
не на счастье — на покой —
с тихой любящей улыбкой,
с доброй книгой под рукой?
Как намёк на лучший жребий,
за которым вместе шли,
засиял высоко в небе
семицветный нимб земли.