Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2010
Игорь Панин
Тема с вариациями
* * *
Уходя, колебался, но всё-таки уходил.Возвращался, метался и думал опять об уходе.
В зеркалах — непутёвый, растерянный крокодил
слёзы лил,
человечьи вроде.
И одна говорила: «Не отпущу»,—
а другая: «Я ждать устала».
И мой внутренний голос, немой вещун,
оказался бессмысленнее магического кристалла.
А по городу рыскал шакалом безумный снег —
Ну, такой, что ни в сказке, ни в небылице.
Мне хотелось кричать им обеим: «Навек, навек!» —
только всё же следовало определиться.
Чаще рвётся не там, где тоньше, а где больней;
прикорнуть бы, забыть всё — на день, на час ли…
И одна говорила: «Ты будешь несчастлив с ней»,—
а другая: «Со мною ты будешь счастлив».
Это, я доложу вам, классический сериал,
тут бы впору сценарий писать многотомный.
Только те, кто участие в нём принимал,
выгорая, мертвели, как старые домны.
А тем временем снег, успокоившись, капал за шиворот с крыш,
как залог невозможного, дикого, жгучего счастья.
И одна говорила: «Ты любишь её — так иди к ней, малыш,
но если что — возвращайся…»
Тема с вариациями
Хмурый лес поперёк основного пути.Что там Данте изрёк, мать его разъети?!
Кто напишет о нас, выходя за поля,
коль иссякнет запас нефти, газа, угля?
Вот и всё, голытьба, бесшабашная рать,—
не судьба, не судьба эту землю топтать.
Скоро вскочит на храм, как петух на насест,
непривычный ветрам полумесяц — не крест.
А и Вещий Боян мне тут форы не даст:
матерей-несмеян скроет глинистый пласт,
и потащит рабынь на восточный базар
просвещённый акын, кто бы что ни сказал.
Эта песня куда горше боли моей:
пейте впрок, господа, будет много больней.
Мой непройденный путь — мирозданья игра;
ну и ладно, и пусть, ближе к теме пора.
Невесёлый оскал кажет битый орёл;
слишком рьяно искал, ничего не обрёл,
жемчуга да икру я на ситец менял.
Но когда я умру — воскресите меня.
Lovinternet
В окне — рассветно… На мониторе —пять тридцать, точно!
По долгу страсти наполнил море
слюной проточной.
Зрачки всё шире, сосуды уже,
бьёт сердце — слышь, как?!..
Поводырём мне исправно служит
слепая мышка.
Брожу по тайным, запретным тропам,
верчусь на месте;
остановился у врат Европы,
пароль известен.
Теперь осталось лишь прицениться —
считай по ленте.
Журавль нужен или синица —
в ассортименте.
Но если буду, как и намедни,
неосторожен —
отнимет разум и сон последний
мулатка в коже.
Рычит пантерой, снимая цацки,—
она такая;
высвобождаю задор пацанский,
ей потакая.
И поминутно взимают плату
рвачи-канальи.
Такого срама тире разврата
отцы не знали.
И ноют плечи, и сводит икры
тоской-печалью.
Пора б закончить все эти игры,
и я кончаю…
* * *
Чёрные понедельники —сплошь мои будни.
Веет в махровом ельнике
сном беспробудным.
То не венки по мне —
только цветочки.
Впрочем, вполне
можно дойти до точки.
Говоришь, я — ни то ни сё,
по воде поводивши вилами?
Кто-то крест, кто бутыль несёт,
а иные торгуют виллами.
Натирая щекой приклад,
высматривая цель,
я могу задремать, как солдат,
что за тысячу вёрст отсель.
Но, почуяв добычу,— где? —
ни дрозда, ни маху не дам,
и поедем гулять-гудеть
в какой-нибудь Амстердам.
Зря ты терзалась, охала:
бла-бла-бла, тчк.
Я — не вокруг да около —
в самое яблочко.