(о стихах Татьяны Четвериковой)
Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2010
Нина Ягодинцева
“Всё душа твоя запомнит…”
Избранное у поэта почти неизбежно складывается в мегастихотворение о его жизни и его веке. Название книги известной сибирской поэтессы Татьяны Четвериковой “Собирая время” напрямую подводит нас к этой мысли. Стихи, написанные в разные годы и с разными чувствами, оставаясь в избранном полновесными и самостоятельными, одновременно становятся и строчками, штрихами, образами, сплетающими пёстротканое полотно жизни.
Избранное Четвериковой охватывает период с 1972 года по настоящее время. Более 35 лет – это, действительно, целый поэтический век, вместивший в себя и ушедшую эпоху социализма, и её роковой слом – и то, что привычно называется мало осознанным нами пока словом “современность”. А ещё – те пласты истории, которые таинственно открываются по созвучию, по стремлению человека понять себя и свою страну:
“Князь Владимир! Будь проклят за то, что ни разу // Не молилась богам, как и я, – светлоглазым, // Русокосым богиням, что деток славянских // Окунали в Днепре – не в волнах иорданских…”
По поводу таких времён, какие выпали нашей стране, на Востоке говорят: “Не дай вам бог жить в эпоху перемен”, а в России Фёдор Тютчев в позапрошлом веке сказал совершенно противоположное: “Счастлив, кто посетил сей мир // В его минуты роковые – // Его призвали всеблагие, // Как собеседника на пир…”
По сути это времена, когда человек волей-неволей вынужден искать опору не во внешнем миропорядке, а в себе самом, в своём характере, в личной внутренней силе. И мир вокруг себя приходится выстраивать по собственным меркам, сообразуясь прежде всего с любовью и совестью.
В конечном итоге оба приведённых высказывания на практике, в реальной жизни оказываются верными. Без проверки “на излом” человек никогда так и не узнает своей истинной силы, но бесчисленная череда разочарований и утрат неизбежно надрывает его сердце… Что уж говорить о поэте, который не оставляет непрожитым ни одно глубокое чувство, который со-чувствует всем и всегда говорит не только от своего имени, но и от имени всех бессловесных и бесследно сгинувших…
“Эх, Россия! До крика, до боли, до слез! // Ты порою бываешь, как мачеха, злая. // Поминальные свечи октябрьских берёз // Всё горят, не сгорая, на землях Кулая… // … Всё быльём поросло… Здесь никто не живёт. // Но как сильно сердца занозило! // Закипает слеза… Нас несёт вертолёт // Над огромною братской могилой…”
И всё-таки именно поэт счастливый человек – с Божьей помощью он сам ткёт полотно своей жизни из подручных снегов, дождей и радуг, безутешного отчаянья и безоглядного счастья, и суровая основа этого полотна – любовь. Не красивая романтичная сказка, которую обещают мечты на заре туманной юности, а светлая, но порой и страшная, беспощадно жестокая истина, которая собирается по крупицам как опыт достойного переживания жизненных трудностей и трагедий, разочарований, предательств и разлук. И чем крепче основа-любовь, тем надёжнее ткань бытия… Об этом прямо говорит сама поэтесса:
“И даже если тяжела, // Любима жизнь, а не постыла. // Свободу я пережила // И несвободу полюбила. // Любая радость – за труды, // Любая милость – по заслугам. // Не разлюбила свет звезды. // Но научилась бресть за плугом. // Одёрнет жизнь меня – не сметь! // И вновь надежды все впустую. // Я не привыкла к слову “смерть”, // Но против смерти не бунтую. // Не просто мудрость мне далась, // И всё же кто из нас в накладе, // Когда ребёнок, наклонясь, // Листает школьные тетради. // Когда друзья нагрянут в дом, // Когда нахлынет дождь в июле… // Горчит полынь, грохочет гром // И сладки леденцы сосулек…”
Мегастихотворение Татьяны Четвериковой – полотно, наполненное светом, щедро и ярко расцвеченное чувствами, и прежде всего оно – о любви: о Родине, о Сибири, о её деревьях, зверях и птицах – полноправных спутниках жизни. О близких и далёких людях, о друзьях и о детях, живущих в этом времени, в этой непростой, но безоглядно любимой стране. Безусловно, в главном Четверикова – счастливый человек и счастливый поэт: у неё практически нет повседневности. Её быт пронизан музыкой насквозь, жизнь её души переплетена с жизнью природы, её любимый город Омск любим верно и преданно, да и он, хранитель самых светлых и горьких мгновений судьбы, отвечает ей сердечной привязанностью, одно из свидетельств которой – сама эта книга…
Стихи событие за событием проживают жизнь поэтессы. Они очень конкретны в своих действиях: в трагические минуты утверждают правоту выбора и укрепляют уверенность, в наблюдениях – размышляют, в переживаниях – рождают музыку. В этом, наверное, и заключается их главный смысл: вносить свою правку в торопливый текст повседневности, делать его из черновика – чистовиком.
Быт у Четвериковой естественно и закономерно превращается в со-бытие, объединяющее всё живое вокруг простыми и таинственными узами. Но он не теряет при этом и своей реальности, материальности, весомости: оставаясь собой, в музыке приобретает глубину, а во многих сюжетах стихотворений – и символическую значимость, серьёзную или мягко ироничную. Это равно относится и к ключевым моментам жизни, и к вполне житейским мелочам.
“…Суров и точен ежедневник, // Вот на стихи он не горазд. // И не заполнена страница, // Где записать хотелось мне: // Попасть под дождь, опять влюбиться // И не проспать звезду в окне…”
Уж очень по-русски и по-женски – постоянно уметь видеть в обыденном присутствие высокого и вечного. Вот, например, стихотворение “Купаем чёрного кота…”: здесь мелочи бытового (и даже где-то вполне комического, забавного) события переливаются радугой светлых чувств, как пузырьки мыльной пены. И в итоге юмористическая картинка, где ребёнок радуется, мужчина нервничает, а чёрный кот, вопреки всем законам жанра, становится белым в мыльной пене, и, может быть, именно поэтому норовит вырваться и удрать, – всё это оказывается для женщины, лирической героини, символом полноты жизни, устойчивого в вечном движении миропорядка.
“Кот вырывается из рук. // Всё норовит к дверям, к дверям… // Но крепко милый держит лапы, // Хотя и зол, и поцарапан, // И надоело всё к чертям. // Я улыбаюсь… // Дело в том, // Что в шумные минуты эти // Я понимаю: есть на свете // Любимый, сын, и кот, и дом. // Что жизнь трудна, но не пуста, // Что многое ещё свершится. // …Кричит ребёнок. // Милый злится. // Купаем чёрного кота.”
Но сквозь призму того же бесхитростного на первый взгляд стихотворения вдруг постигаешь: через сколькие же испытания, через какие глубокие трагедии прошла душа лирической героини, раз она так тонко научилась ценить мирную повседневность, радоваться ей и восхищаться, видеть в ней надежду на будущее… И здесь уже явно просвечивают конкретный характер, судьба, и совершенно по-иному звучат многие стихи книги.
“Мне всё труднее и тревожней, // Мне всё больнее оттого, // Что я лишь травка-подорожник // Пути и сердца твоего. // Мелькают дни, приходят сроки, // Раздумий сроки – не мечты. // А я всё травка на пороге, // Которой раны лечишь ты. // Я не скажу тебе: доколе? // Я молчалива, как трава. // Но прорасту в широком поле // И разве буду не права?”
Пожалуй, именно характер и судьба составляют главный смысловой стержень “Избранного” Татьяны Четвериковой. Это ключевые понятия книги. От одного лирического сюжета к другому они прорисованы чётко и рельефно: в открытых настежь диалогах и исповедях, в привычных размышлениях и дорогих душе поэтессы пейзажах, в полемическом азарте и молчаливой печали.
Так бывает всегда, когда стихи глубоко прорастают в жизнь, становятся в определённом смысле даже её опорой. И оттого духовный опыт выходит за пределы личного, приобретает иную, общую значимость. Буквально с первых стихотворных строк можно понять, какого дорогого собеседника подарила тебе книга…
“Мои глаза полны тайгою: // Листвой, иголками, травою, // Цветами, что цветут без счёта // И в небе синим вертолётом. // Мои глаза полны тайгою: // Зелёной, красной, золотою – // Любою краской, но не серой. // Сейчас глаза наполнят сердце. // И станет сердце – не иначе – // Простым, доверчивым и зрячим…”
Поэтическое полотно бесхитростно и достойно рисует характер и судьбу русской женщины – нашей современницы. Она открыта миру, она умеет быть и нежной, и сильной – а когда глубоко вчитываешься, понимаешь, что истинная женская сила нисколько не умаляет истинной нежности, наоборот – делает её ещё более глубокой, беззащитной и ранимой.
Лирическая героиня Четвериковой живёт любовью, и (в этом – главное) по большому счёту ей куда важнее любить, чем быть любимой: дарить, отдавать, а не брать. Тут и без объяснений понятно, почему такая любовь обожжена беспощадным веком, как крутым сибирским морозом. Но только смутно и трепетно можно догадываться, почему беды делают её только мудрее и могущественней…
“Короткое время – берёзы цветенье. // Как в юности, сердце тоска и смятенье. // Тогда – о грядущем, теперь – о минувшем. // Мы в доме вечернем все лампы потушим. // Мы будем глядеть не на улицу – дальше. // В то давнее время без горя и фальши. // А маленький дождик шуршит, словно ёжик… // Хорошее время зелёных серёжек. // Да жаль, не в одно мы окно наблюдаем // За ранней звездою и поздним трамваем. // Ни голос подать, ни коснуться рукою. // Но соединяет нас время такое, // Когда по России – берёзы цветенье: // Смятенье, // восторг, // сожаленье, // прощенье…”
Поэтическое избранное Татьяны Четвериковой традиционно во всех добрых смыслах этого ныне не слишком приветствуемого слова. Традиционно лирическая героиня тождественна автору – и это надёжный залог искренности и достоверности.
“Такая боль – до позвонков. // Я вся – сплошной болящий вывих. // Не надо мне твоих звонков // И монологов торопливых. // Я путаю, где сон, где явь, – // У боли нет щадящих правил. // Оставь меня! Оставь! Оставь! // Как ты уже меня оставил…”
Традиционен круг тем – а ведь каждая жизнь проходит по этому кругу, но ни одна не повторяет другую, и каждый со своими испытаниями встречается один на один. Именно поэтому, сколько ни изобретай формально-содержательных новшеств, главное, жизненно важное всё равно остаётся неизменным, и к нему неизменно приходится возвращаться.
“Только б на улицу, через порог, // Трудно учиться на чьих-то примерах! // Сколько сирени на рынках и скверах, // Май на исходе – последний звонок… // Ложь и предательство – выдумки, бред. // Всё это глупые старые басни. // Жизнь – хороша! И ничуть не опасней, // Чем переход на положенный свет. // Шаг – до люби, до мечты, до звезды. // Девочка спит в страшном мареве мая, // Может быть, к лучшему, не понимая: // Только полшага – до взрослой беды…”
Из этого переживания столь же традиционно рождается другое: материнское, учительское, а по сути и судьбе – одно из программных, магистральных:
“Время – пырх! – и только видели, // Унеслось за облака. // Не соперничай с учителем, // Воспитай ученика. // Береги его, пока ещё // Не обучен, робок, мал. // Все препятствия по камешку // Разбери, чтоб не упал. // Научи, чтоб не примеривал // Пьедесталов и корон. // Пусть растёт высок, как дерево, // И открыт со всех сторон…”
Традиционна музыкальная основа книги – она бесхитростна, потому что стихи очень близки к жизни и вышиваются по её суровой канве, и здесь нет ни грана лукавства. Традиционна речь, просты и понятны её образы – ведь это прямая речь, которая несёт надежду на понимание и ответ, ей ни к чему лишние украшения:
“Лето как будто бы на волоске. // Словно недавно и не было мая. // Девочка носит котенка в платке, // Нежно, как куклу, к груди прижимая. // Травы густы и повсюду цветы. // Только у нас и такое возможно: // Завтра листва полетит, как листы // Давней поэмы о грусти дорожной…”
В смутные времена традиция всегда становится залогом сохранения и продолжения жизни, культуры переживания её взлётов и падений, испытаний и даров. Проходя через всё это, человек не просто должен сохранить себя, свою душу – он должен собрать, преумножить её многократно, переплавить в её огне свои страхи и обиды в любовь, понимание и бережение.
“К старости люди глохнут и слепнут. // Наверное, Бог или тот, кто отвечает за наши души, // запирает человека изнутри, // чтобы он, не отвлекаясь, послушал и увидел самого себя // и понял, наконец, жизнь, которую прожил…”
По счастью, тот, кто дышит воздухом поэзии, изначально открыт “отвечающему за наши души”, и у него есть прекрасная возможность “понять жизнь, которую прожил”: собрать свои стихи и сложить из них книгу. Пусть эта книга (снова дань традиции) и поделена условно на временн
ые отрезки, практически соответствующие изменениям в окружающем мире людей, но поэт один, един и целен, как и его судьба. И в ней можно увидеть неизменное, ясное, чистое:
“Жизнь моя шумная – юность, младенчество! – // Всё в ней непросто и все в ней не зря. //… Тихое влажное утро Отечества // И молодое лицо сентября…”
И, пожалуй, только у поэта есть полновесная возможность, закрыв собранное и избранное, снова с чистым сердцем сказать:
“Мне нравится жить в этой осени мокрой, // Где тополь сорит невесомою охрой, // Где в каждом окне то герань, то фиалки…”
И многое ещё свершится.