Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2010
Прогулки с классиком
Следуй преданью, поэт…
Квинт Гораций Флакк
И цвет на полотне, и солнце за окном,
И на дворе апрель! И вдруг — печаль такая,
Что смотришь битый час, как в небе голубом
Кружится ястребок, крыла не поднимая.
Парит себе и всё. Эпиграфом к весне!
И вновь со мной всё те ж — тревога и волненье!
Как много лет назад — в распахнутом окне
Круженье ястребка и — головокруженье!
И голых лип весной пахучая кора!
И в парке с классиком гуляет Мельпомена.
Неизданных стихов — прекрасная пора!
Бульварные цветы. Поклонницы Верлена.
Не их Автомедонт — на памяти моей,
А Блок и Анненский — в мистическом тумане!
Да в поле бубенцы Серёгиных коней…
Гляди, как режут снег — есенинские сани!
Всё это ближе мне. Печальнее. Светлей!
Слышней, чем реквием какой-то странной эры.
Цитирую: горит звезда моих полей!
И вдруг издалека — ахейские галеры —
И море, и любовь! И — как перед войной —
Прогулки с Пушкиным. Прелюдия распада.
Как будто это всё случилось не со мной!
И ястреб улетел. Закрыта «Илиада»…
Не говори. Диктуй! Что дальше, сын Лаэрта?
Северное сияние
Алексею Буховскому
Ты помнишь, как ярко светили огни с небосклона,
Мы шли с гауптвахты, и ротного матерный крик
Разрезал пространство до рудников Каларгона
И вдруг обернулся песнею про материк.
Ты помнишь, Алёша, как строем ходили и пели
По белым дорогам и грудью вдыхали пургу?
Мы даже об этом слагали стихи, как умели,
Но строчки забыли в глубоком Таймырском снегу.
Мы даже не знали — куда прилетели с гражданки.
Надели шинели! И каждому стало теплей,
Когда, как виденье, под звуки «Прощанья славянки»
Вдруг вспыхнуло в небе сиянье магнитных полей!
Пусть кто-то не помнит метелей нестройное пенье,
Казармы под снегом и ротного крики вдали,
Но высветит память полярное это свеченье
Над белой дорогой — у самого края земли.
Грани
Виктору Липатову
И днесь в тех зеркалах — сапфиры, серафимы…
Архангелы поют, как наяву, не зримы.
Чистилище миров, рождение Вселенных,
И знаки всех времён в тех зеркалах нетленных.
Молчит апостол Марк, но Гёте, словно Вертер,
Покажется на миг и крикнет: Это ветер!
В полотнищах зерцал, которые уносят
Туда, где никого по имени не спросят,
А просто нарекут Платоном или Марком.
В тех зеркалах война не кончится Ремарком,
Как не узнать о том Шекспирам и Гомерам,
О чём шумел камыш обкуренным шумерам.
И днесь в тех зеркалах жрецы вдыхают ладан.
И мир, как лабиринт, доселе не разгадан.
Там сотворён квадрат, но выставлен без рамы,
Как вечное Ничто под слоем амальгамы.
Живопись
Империя — воздушной перспективы!
Теней сцепленье. Красок переливы.
И время, подражая примитиву,
Не разрушает эту перспективу
И только уточняет перемены,
И в зеркальце — не суженый Елены,
А так себе — подобие героя,
Как памятник Эпохи Перепоя.
И что сказать? И где ещё такое
Откроется — сеченье золотое!
На плоскости плакучие берёзы
И в перспективе — их метаморфозы.
Прямая речь
1.
Прямая речь отчётливей в лесу,
Где эхо отвечает с полуслова
Охотнику, что целится в лису,
Стреляет и… цитирует Баркова.
И рыжий зверь его прощальный крик
Смахнёт хвостом в подстрочник листопада
И ускользнёт, как новый воротник
С любимых плеч, прикрытых, как засада,
В другом лесу, что сказочней стократ,
Где больше меха ценится двустволка,
И всякий говорит другому: «Брат!»,
Но смотрит осторожно, как на волка.
2.
Охотник ищет в чаще новый след,
Верней, бежит от промаха по следу
Мечты — добыть хоть зайца на обед
И рассказать о подвиге соседу!
Но слышит вдруг свой голос. С языка
Слетела речь и стала Невидимкой,
И увлекла простого мужика —
И повела неведомой тропинкой!
Метался меж деревьев яркий свет.
Закат, как Вий, моргал косматым глазом.
И сам герой распутывал сюжет,
Захваченный охотничьим рассказом.
3.
Прямая речь слышней всего в лесу.
И всякий звук весомее, чем слово
Охотника, что целится в лису,
И после выстрела кричит: «Готово!»
Бежит и, разгребая листопад,
Находит — только вовсе не лисицу,
И, как Иван-дурак, тому назад,
Стоит и плачет, глядя на девицу:
«Ой, люли-люли, девичья краса!
Была лисой волшебница, наверно!
И диадемой в чёрные леса
Воткнула Месяц Мёртвая Царевна».
4.
Прямая Речь кончается в Лесу,
Чья тишина накрыта темнотою.
И Серый Волк Премудрую красу
Везёт, укрыв под звёздною фатою.
За ними наш охотник и сосед
Идёт, как пережиток этой встречи,
С одной мечтой — хоть зайца на обед
Добыть и закусить прямые речи!
Но вешая двустволку на рога,
Вновь кается, и вновь — кипит работа!
И кружатся! И кружатся снега —
Над рукописью полуидиота!
5.
Давным-давно дремучие леса,
Как золото, в подстрочник листопада
Укрыли стих, но рыжая лиса
Красивой шубой греет ретрограда.
И я таков. Согрей меня, согрей!
Легендами о кознях Чародея
В околках, где ты бродишь, дуралей,
По образу другого дуралея!
Поскольку это тоже не к добру,
Как не в сезон зайчатина к обеду.
В каком году, в каком таком бору —
Бежит лиса! Скорей беги по следу!
Графика
Причудливый узор. Объятый темнотой,
Неслышно дышит бор. Луна плывёт в просвете
Взволнованной водой, неволя дух тщетой
О канувшем в реке, но незабвенном лете.
В нём срезанный тростник то кистью, то пером
Касался мировых чернильниц небосвода.
И спорил тёмный бор с весёлым ветерком,
Вдали от рубежей двухтысячного года!
Вдали от городов, в тишайшей простоте,
В полночной крепости, при свете звездопада,
Как будто звукоряд в узор на бересте,
И бури кутерьма в кристаллах снегопада
В изысканный портрет красавицы зимы,
Так тонкой грацией из лунного просвета
Явилась графика — на белый свет из тьмы,
Как будто рождена до сотворенья лета.
О чём шумел тростник взволнованной реке,
О том и говорят античные мотивы,
Как линии судьбы на мраморной руке
Той девы, чьи черты и помыслы красивы.
Неслышно дышит бор, но чуткая сова
Летит на лунный свет, чья тайная основа
Из тьмы перевела виденья и слова,
Как муза, что была до графики и слова.
Вариация на тему тростниковой флейты и ветра
Вновь привыкаю к месту, читай, ко всем
Памятникам, гуляющим во дворе,
Где палисад, разбитый незнамо кем,
Благоухает астрами в сентябре.
И листопад, как новый культурный слой,
Приподнимает крыши и дерева,
Перекрывая музыку тишиной,
Чтоб оглядеться и подобрать слова,
Долго не испытуя на прочность то,
Что под луною тленья не избежит.
В этих широтах драповое пальто
Определяет уличный колорит.
И налетевший дождь в глубине двора
Лишнее скроет, статуи растворив:
Что налепили местные скульптора —
Не городской, а временный лейтмотив.
Не привыкай, художник! Читай, к тому,
Что обратимо. С красками выйди в лес!
Всё, что откроет образы одному,
То и у многих вызовет интерес,
И вознесёт к вершинам — как первый стих!
И на другое что-то не нам пенять.
Ветер поднялся и через миг затих.
На мониторе вечер. Иду гулять.
Рынок, часовня, в кружеве тёмный сквер…
Как не искал, не нашёл теремок резной,
Что написал однажды на свой манер,
И ночевал, как помнится, у одной,
И торопился утром к большой реке:
Не созерцал — выстраивал облака!
Память — как флейта времени в тростнике.
Ветер от берега — не оторвёт река!