Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2010
Ася Анистратенко
Как мучительно всё заверчено…
***
и внезапно поймешь, как мучительно все заверчено,
фотографируя взглядом раннюю синеву
сумерек. серебрящиеся навершия
труб. эти трубы и крыши. мерзнущую Неву.
дым, застывающий в небе. кильватер праздника —
осыпи елок, редкие фонари.
разом охватишь и вдруг понимаешь — разное.
видишь себя внутри.
вдруг понимаешь, что время — твоя материя,
вязкое сопротивление, плоть борьбы.
что золотые нитки с бусинами-потерями
ярче других любых,
и что любимый, единственный в своем роде,
милое сердце, родная душа, фантом,
делает все не то. и на этом вы сходитесь.
ты точно так же делаешь все не то.
ты из всего, что дано, берешь — что заказано.
черпаешь слой за слоями внутренней немоты,
пусть заполняют пространство мечты и разума
книги. воображаемые коты.
пироги в воскресенье. часы в абажурном свете.
мирная повторяемость сонных фраз.
все, что так важно. ты делаешь все, чтобы этого
не было, не получалось. здесь и сейчас.
ибо твое откажет в счастливых средах.
ибо твое — твой голос и твой живот —
малопривычны к простому. ты — сумасшедший шредер,
распускающий мир на нарезку из слов. и вот
естествознатель еще, полоумный физик,
вычисляющий, сколько раз надобно — так и так —
грохнуть этот хрустальный шар,
этот дар совершенной жизни,
чтобы разбился.
и выбросил белый флаг
твой паразит, окаянный твой — будьте-нате…
а все равно будешь чуять, едва жива,
как, не мигая, молчит этот внутренний наблюдатель.
ищет слова.
***
портятся отношения с тишиной.
все умолчания перестают быть мной.
это еще не рупор, но шаг к трибуне.
как говорил один милый, «ты говори,
ибо, когда я скажу, что в моем «внутри»,
места уже не будет».
пользуйся этой спиной, этим плечом.
пользуйся тем, что я пока ни о чем.
тем, что сижу за стеной своей тишины и
отгородилась листом, монитором, холстом,
чтобы любое, выплеснувшись, потом
жило с моей стороны,
так скопидомно, по-жмотски — во мне, со мной,
переполняя копилку стихов и снов.
места не хватит — значит, пора расти.
так что, когда я впою еще пару нот,
бойся любой, кто осмелится подойти
ближе шагов пяти.
***
забывается все телесное все живое
все что надвое разделено умножалось вдвое
лето сдает меня осени без конвоя
только память зрачка цепляется за июнь
где жизнь твоя как ранение ножевое
вспарывает мою
резано колото бережно безутешно
нежно ты помнишь как это было нежно
на том краю земли
где под времени прессом слиплись встречаразлука
если память руки забывает вторую руку
самый воздух вокруг болит
воздух в котором мы заведены кругами
по часовой
грабли свои пересчитывая ногами
черенки головой
будто бы ожидая что кто-то третий
скажет иди сюда здесь нора тепло
здесь я укрою тебя — и тебя — от смерти
здесь за пределом слов
а покуда стеклянный шар от стеклянной стенки
вновь оттолкнувшись катится в никуда
и кармин наших тел победили уже оттенки
холода: асбест иней туман слюда
и непонятно (разглядываю заусеницы
на пальцах забывших наощупь твое плечо)
почему в этот раз ножевым зацепило сердце
именно а не что-нибудь там еще
***
это то что сидит внутри
это внутренний лабиринт
это бездна без минотавра
не смотри в нее не смотри
это то что живет во мне
не отбрасывая теней
есть и пить молодец не просит
тихо дремлет на самом дне
так-то вроде простая баба
с ранним проблеском седины
зажигаю по жизни слабо
заурядная, как блины
в нужном месте имею узость
в нужном энную ширину
не чураюсь простых союзов
не вступаю ни с кем в войну
но прорвется всегда не в срок
не заткнешь ананасом рот
вечно ляпнет чего попало
со значением между строк
это просто как дождь и снег
это можно смотреть в окне
мне же мал золотник да дорог
заховаю и нет как нет
и живи на своем краю
свято веруя в ай лав ю
как в обрывки других материй
из которых фантомы шьют
солнце слепит глаза – иди
правда режет глаза — иди
не оглядывайся заманит
не задерживайся
в груди
***
говоришь сам себе, что прошла зима,
пережил то, что смог; что не смог, — оставил
так, как есть; не сошел до конца с ума,
закалился в процессе не хуже стали,
вышел в мир, осмотрелся, раскрыл ладонь —
подкормить голубей у седой скамейки,
рассказал им, что свил сам с собой гнездо
там, внутри, где прописан до самой смерти,
рассказал им, что видел плохие сны,
что на кухне пригрелся у батареи,
но зимы не растопишь ничем земным,
а земное в тебе, говоришь, стареет…
рассказал бы еще, но в ушах свистит,
и карман обмелел, и ладонь пустая…
иногда для того, чтобы всех простить,
одного воскресения не хватает.
***
и когда ты стоял прижавшись
к ограждению на мосту
глядя как грохоча ужасно
поезд сыплется в темноту
и когда на тебя дохнуло
сквозняком из других глубин
пробрало ли подземным гулом
утешался ли что любим
поспешил ли нарезать водки
прослезился ль ночным письмом
что ты понял своим коротким
голубиным своим умом
отдавать целовать не охать
не считать за плечом теней
а потом налетает грохот
и утягивает в тоннель