Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2009
Пейзажи меняются с удивительной быстротой. Это как кинематограф, я видел такой на ярмарке в Тисмане, а в Букурешти их уже немало. Стоишь на месте, а перед тобой пляшут картинки, одна за другой. Это совсем не так, как в жизни, – ты идёшь, а горы и дома не двигаются.
Я ни от кого не бегу и ни к чему не стремлюсь. Я просто иду. Я не чувствую под собой ног, но это и не нужно. Дорога сама летит подо мной. Всё просто меняется перед глазами, сначала надвигается на меня с огромной скоростью, а потом проносится мимо. Я словно лечу над этими дорожными камешками, мимо кустов и гор. Мне кажется, что я парю между двумя зеркалами: сверху плывут облака, а снизу – дорожная пыль.
Я совсем не устал, хотя двое суток не делал даже короткого привала. Наоборот, я готов двигаться всё быстрее и быстрее.
Там за поворотом что-то есть. Я слышу звуки. Пение и смех. Мне стоит обогнуть этот выступ, и я попаду в деревню. Там и отдохну, правда, мне это не нужно, я могу идти ещё неделю.
Изгиб дороги…
– Стой, кто идёт?
Стою. Маленькая сторожка, совсем новая, свежевыкрашенная. Полосатый шлагбаум – здесь начинается деревня. Нет, это даже не деревня, это город. Вон ратуша с часами на башенке, церквушка, школа. Небольшой уютный городок, милый и славный.
– Стой, говорю, кто идёт? – стражник, сидящий на ступеньке, поднялся и, пошатываясь, подошёл ко мне. – Назовись, путник!
– Нику, моё имя Нику, я иду из Тисманы.
– А с чем ты к нам пожаловал? Не замышляешь ли чего? У нас тут и без чужаков хорошо! Вдруг ты смутьян какой-нибудь или беглый! – он попытался насупиться, но ничего из этого не вышло. Лицо стражника расплылось в добродушной и приветливой улыбке.
Густые усы, волосы с проседью, фуражка набекрень, румяные щёки. Лет пятьдесят на вид. Весёлый, подвыпивший, глаза сверкают.
– Нет же, я не со злом к вам пришёл, я путник, сегодня здесь, завтра там. Играю на ярмарках, свадьбах. Пантомима, акробатические аттракционы…
– Эй, где ты? Тьфу ты, чёрт! Надо же было так напиться, опять показалось.
Он повернулся ко мне спиной и окликнул своего напарника:
– Михай!
Второй стражник сидел на завалинке сторожки, уткнувшись головой в колени. Он был постарше первого, невысок ростом, с седой бородой, красными, уставшими то ли от бессонной ночи на посту, то ли от чрезмерного количества выпитого за эту ночь вина глазами.
– Слышишь, Михай, надо заканчивать с такими делами, – первый стражник подошёл ко второму и присел рядом на корточки, – мне вот снова всякое марево чудится. Вот и доктор Вульпой говорит, что от этих попоек мне долго не протянуть, а ведь он не глуп, совсем не глуп, даже напротив. Вот когда господину Курбе случилось с крыльца упасть, кто ему кости на место вправил? Всё наш доктор.
– И зря вправил, на то и Курба, чтобы кривым ходить 1, и ты его не слушай, пока ничего не случилось, а лучше достань-ка из-под лавки кувшинчик с ракией. Давай-ка ещё выпьем, денёк сегодня предстоит знаменательный. Ты ведь помнишь, что сын господина Доринеску, гимназического наставника, сосватал давеча дочку судьи Соаре и пополудни поведёт её под венец. А потому пей и не гляди на доктора. Сегодня кто не весел, тот обидит молодых. Доктор – он зачем нужен? Только если случится чего. Вот допьёшься до больной головы или свалишься по пьяни в канаву, тогда и зови доктора, а пока не свалился, так и не вспоминай о нём. Давай, за счастье молодожёнов и побольше им деток, да чтобы и те не болели.
Он разлил ракию по чаркам, стражники пыхнули, залпом выпили и разом откинулись на спину.
– А дочка у господина Соаре и впрямь хороша! – нараспев произнёс первый стражник, глядя на облака, – а насчёт доктора ты всё же не прав. Он всегда дело говорит. Но сегодня и вправду выпить можно, святое дело! Не каждый день такая радость всему городу.
– Да, это ж надо такое подумать, ещё как будто вчера пешком под стол ходили, а теперь жених и невеста да как специально созданы друг для друга. Давай ещё по одной!
Я тем временем стою на месте, пытаясь соблюсти то, что я ведал о нормах приличия и полицейских законах. Не могу же я проявить неуважение к двум пожилым людям и просто так пройти мимо, да и устав им велит потребовать документ у путника, входящего в город. Места здесь неспокойные, разбойники частенько тревожат пастухов, то и дело нападая на стада и угоняя скот.
Стражники словно не замечают меня. Ах да, тот первый, который помоложе, счёл меня за видение. Ладно, пойду дальше, если они предпочитают веселье службе, то это их грех, а не мой. Меня точно тянет магнитом к этому городу. Он и правда такой ухоженный, такой уютный. Я так давно не обедал по-человечески, поищу трактир. Вперёд!
Илие Доринеску был не из робкого десятка. Несмотря на то, что его папаша служил наставником городской гимназии, Илие всегда был заводилой всяких школьных безобразий. Битые стёкла, битые физиономии однокашников даже упоминать не стоит. Случаи, когда в знак примирения с теми же однокашниками Илие организовывал налёт на чей-нибудь курятник (нередко целью становился и курятник судьи Соаре, его будущего тестя), дабы зажарить курочку в потайном гроте в горах и отметить начало нового мирного этапа в отношениях городской шпаны, не поддаются исчислению.
Нередко Илие с друзьями перелезал ограду своей мужской гимназии и направлялся во главе ватаги мужающих юнцов в соседний квартал, где находилась гимназия женская. Приближаться вплотную было весьма опасно – могла заметить наставница Джорджеску, тогда бы она не преминула позвать полицейского. Порою они попадались ей на глаза, и тут оставалась одна надежда на быстрые ноги.
Но церберша не обладала всевидящим оком, и частенько парням удавалось выследить плавно выпархивающую из школьных ворот цыпочку, с тем чтобы оглушительным свистом обратить на себя её внимание. Одной из таких красоток была юная Феличия Соаре.
Феличия была примерной ученицей. Это отнюдь не означало того, что ей была интересна учёба, что она пыталась вникнуть в суть преподаваемых в гимназии наук, но она могла прилежно и тщательно переписать в чистовую тетрадь сделанное обожавшим её отцом домашнее задание и певучим голосом ответить вызубренный урок.
Ей было известно, за каким именно углом будут ждать орлята под предводительством Илие. Дом Феличии находился в другой стороне, но она предпочитала сделать крюк и услышать этот свист, казавшийся ей глубже и проникновеннее самых нежных слов любви из прочитанных романов.
День за днём, год за годом, дети стали совсем взрослыми. Илие хоть и не отличался высокими оценками, но всё же был совсем не глуп. По протекции отца ему удалось быть зачисленным в университет Букурешти, где он по-прежнему оставался вожаком школяров. Но тут дело не ограничивалось потасовками на пьянках и беготнёй по барышням. Илие проявил себя как истинный смутьян и вольнодумец и вскоре попал на учёт к политической полиции. Доринеску-старший был этим очень опечален и, используя свои связи в Букурешти, добился исключения сына из университета от греха подальше, пока тот не успел совершить что-то серьёзное и загреметь на каторгу.
Илие вернулся в родные пенаты под отцовское крылышко. Хоть он и был недоучкой, но для провинции и такого образования было достаточно. Повзрослевший сорванец был устроен преподавателем арифметики в свою родную гимназию. Одновременно “учёный из столиц”, побывавший в самом Букурешти, стал считаться завидным женихом.
Феличия тем временем расцветала, становясь всё краше и краше. Судья Соаре души не чаял в своей дочке и был очень придирчив к подбору будущего зятя. Таким образом, целых четыре кавалера не выдержали конкурса на руку первой красавицы города.
К Илие господин Соаре сперва тоже отнёсся насторожённо: он прекрасно помнил каждую украденную курицу и достоверно знал о похождениях молодого бунтаря в Букурешти. Желая своему драгоценному чаду тихой, размеренной семейной жизни, он твёрдо решил дать этому сорвиголове от ворот поворот.
Но Илие не привык проигрывать. Показная респектабельность должна была убедить потенциального тестя в том, что лучшего выбора нет, а неподдельная настойчивость была призвана рассеять последние сомнения и сломить оставшиеся рубежи обороны.
Свадьба была назначена на сегодня.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Приготовления к свадьбе начались ещё на рассвете. Ко двору дома Доринеску стягивались друзья Илие, родственники и ближайшие соседи.
Подхожу к дому, наблюдаю предпраздничную суету. Две молодые девицы, сёстры Илие Анна и Джорджина, то и дело взрываясь весёлым смехом, достали из сундука разноцветные платки и полотенца. Теперь их нужно привязать к длинному шесту. Это знамя жениха.
– Эй, Джорджина, не жадничай, оставь нам десяток, – это кричит тётушка жениха Зое. У неё дело не менее важное – украсить свадебный экипаж.
– Ничего, тётя Зое, здесь на всех хватит, возьми, пожалуйста!
Я совсем забыл о том, что мечтал перекусить сразу же, как приду в город. Приятно, чёрт возьми, смотреть на них.
Вот оно, простое человеческое счастье, в деталях. Оно такое же разноцветное, как эти платки – красное, белое, жёлтое. И ещё оно такое же звонкое, как смех Анны, и такое же лёгкое, как развевающиеся на ветру волосы Джорджины.
– Где же Василе, он же опять, не дай бог, проспал. Всех, как всегда, задерживает! – негодует тётя Зое.
Василе – городской кузнец, на него возложена обязанность обеспечить исправность свадебного экипажа.
– Посторонись! – а вот и он, сидя на облучке открытого фаэтона, запряжённого тройкой пепельных в яблоках лошадей, въезжает в открытые ворота. – Целую ручки, тётя Зое, всё по вашему заказу, кобылицы с вечера подкованы, коляска подкрашена, смазана, всё как в столицах.
– Да где ж тебя черти носили? Заждались уже! – картинно проворчала сквозь улыбку тётя Зое, главная распорядительница торжества. – Эй, девки, тащите сюда ленты-бубенцы, да платки-бахрому!
Анна и Джорджина приставили к стене готовое знамя и бегом кинулись к экипажу. Спешно, но тщательно они вплетают ленты и тесьму в конскую гриву, цепляют бубенцы и колокольчики на сбрую, обвязывают цветными платками дугу и оглобли.
А вот и господин Теодор Доринеску появляется в дверях. Отец жениха в новеньком, расшитом маками жилете, позолоченном пенсне и начищенных до блеска лакированных штиблетах, купленных, между прочим, в самом Букурешти.
– Маэстро, марш! – командует будущий свёкор.
Во двор строем входят музыканты. Воздух наполняется звуками барабанного боя, кукарекания трубы, скрипичного плача и журчания аккордеона.
Регина Доринеску, мама Илие, расстилает перед крыльцом циновку, сплетённую из кукурузных листьев, и ставит на неё стул, на который садится жених.
Свежевыглаженные брюки заправлены в яловые сапоги, разрисованные замысловатым орнаментом, поверх красной рубахи тёмно-синий жилет с золотыми пуговицами. Ещё одна тётка Илие, Делия, выносит из дома тазик с горячей водой. Под звуки марша Адриан, друг жениха (один из участников прежних школьных безобразий, а ныне подмастерье плотника), намыливает ему щёки и начинает осторожно брить.
– Эй, лови, тётя Зое! – собравшиеся родственники высоко подбрасывают зёрна пшеницы, которые тётя Зое пытается поймать в свой передник. – Сколько поймала, тётя?
– Семь, мои дорогие!
– Вот это да! Семерых детишек нарожают Илие с Феличией!
Тем временем марш сам собой перетекает в плясовую. Танцующая толпа окружает экипаж, куда взбирается жених, и с песнями следует к распахнутым воротам.
– А теперь к дому невесты! – восклицает Адриан, предводитель дружек.
Процессия не спеша выдвигается на главную улицу. На каждом шагу к ней присоединяются горожане, сам экипаж сопровождает свита из местной детворы. Вот и дом Соаре. Илие слезает с коляски, вместе с дружками подходит к ограде и три раза стучит в накрепко запертую калитку.
– Кто это к нам пожаловал? – над забором появляется голова двоюродного брата Феличии Григоре.
– Голубок припорхал к своей голубке, отворяй ворота!
– А ты сперва докажи, что ты голубок, а не ворон чёрный да не коршун. Собьёшь картуну – голубка твоя, а коли не выйдет, так проваливай подобру-поздорову да облетай стороной нашу голубятню.
Дымящаяся картуна – глиняный горшок на шесте с зажжённой соломой внутри – появляется над оградой. Нужно ли Илие прыгать дважды? Не успевает Григоре и глазом моргнуть, как сосуд оказывается вдребезги разбитым о землю. Вновь звучит торжественный марш, ворота отворяются под ликующие возгласы процессии.
У крыльца уже развевается знамя жениха, заранее доставленное Анной, а теперь гордо поднятое младшей сестрой Феличии Аугустой. Звуки музыки, возгласы и говор моментально затихают, из дверей в белой фате выходит сама невеста. Выходит чинно, не спеша. Феличия кланяется жениху, его родителям и родственникам. Илие берёт её за руку и помогает взобраться в коляску.
Опять занялась плясовая, но господин Доринеску делает знак музыкантам и они мгновенно переходят на маршевые ритмы. Процессия движется к центральной площади, где расположились церковь и ратуша. Башенные часы бьют полдень, церковные колокола как будто подхватывают звонарную симфонию.
Фаэтон молодожёнов остановился у церковного крыльца. Илие и Феличия входят в храм. Там их уже ждёт посажённый отец, господин Ремус Маринеску, помощник городского головы, знатный ростовщик и владелец самой большой торговой лавки в городе, попечитель обеих гимназий да к тому же ещё и тесть начальника городской полиции.
– Целую ручки, господин Маринеску, – хором говорят молодожёны.
– Здравствуйте, дети мои! – отвечает городской богатей и берёт Феличию под руку. Начинается литургия. Батюшка Ион читает молитву, хор поёт “Многую лету”.
В храме было многолюдно и душно, я не стал мучить себя и решил выйти на площадь подышать воздухом. У церковного крыльца сидел странного вида старик. Он не был похож на нищего, но я всё же подошёл и предложил ему лей.
– Спасибо, добрый человек, но это, право, лишнее. Оставь монету себе, чужестранец, тебе она больше пригодится. Меня и здесь сегодня неплохо накормят, а тебе придётся дальше идти.
– Простите, ради бога, если я чем-то обидел вас, но, может быть, вам этот лей пригодится завтра?
– Завтра? Не все ли дни одинаковы?
Богослужение подходило к концу, и я вернулся в храм. Отец Ион начинал заключительную часть ритуала.
– Илие Доринеску, согласен ли ты взять в жёны Феличию Соаре и перед лицом Господа обещаешь ли ты любить её в радости и в горести, пока смерть не разлучит вас?
– Да, батюшка.
– Феличия Соаре, согласна ли ты взять в мужья Илие Доринеску и перед лицом Господа обещаешь ли ты любить его в радости и в горести, пока смерть не разлучит вас?
– Да, батюшка.
– А теперь скрепите брачный союз обручальными кольцами.
Вновь зазвонили колокола, гости повалили из храма на улицу.
– К дому Доринеску! К дому молодожёнов! – процессия двинулась в обратный путь. Всё та же перекличка маршей и плясовых, те же возгласы, здравицы и песни. Но теперь в глазах присутствующих появилась новая страсть. Все знают, что во дворе дома Доринеску уже накрыты столы и ждут угощения.
На угощения и правда не поскупились. Ещё с раннего утра были заготовлены аж четыре туши баранов, множество корзин с фруктами, виноградом, маслинами. В подвале ждали своего часа бочки с виноградным и яблочным вином и бутыли с ракией. Подходим к дому. Украшенные цветами и разноцветными лоскутами ворота приветливо распахнуты.
– Добро пожаловать домой, дорогие молодожёны! Добро пожаловать к столу, дорогие гости! – восклицает тётя Зое.
Дом не вместит всех пришедших – весь город собрался на свадьбе, поэтому угощения выставлены прямо во дворе и даже на улице.
Я совершенно позабыл о чувстве голода, утонув в красках и звуках общего веселья. Теперь же и у меня потекли слюнки: у праздника есть не только цвета и музыка, но также и вкус, и аромат.
И вот наконец вся процессия рассаживается у столов. Я скромно стою в сторонке: не знаю, будут ли они рады видеть чужака на своём торжестве.
Слово берёт господин Доринеску:
– Дети мои, вот наконец и свершилось то, о чём давно мечтали вы, о чём мечтали мы с моей женой Региной, о чём мечтали наши новые дорогие родственники, достопочтенные Эмиль и Габриэла Соаре. Перед лицом Господа нашего Иисуса Христа, в присутствии всего города вы сочетались узами священного брака. Я прошу всех собравшихся наполнить бокалы добрым вином и выпить за долгую и счастливую жизнь наших детей и будущих внуков.
Гости выпивают. Теперь очередь господина Соаре произнести тост:
– Достопочтенные Доринеску, милая наша дочь Феличия и ненаглядный наш сынок Илие, я не могу добавить ничего к пожеланиям господина Доринеску, хочу только объявить, что мы отдаём свою красавицу в вашу семью не с пустыми руками, пусть внесут приданое!
Под звуки марша родственники Феличии вносят большой сундук, несколько тюков и шкатулок. Между тем гости не забывают подливать себе вина или ракии и обильно их закусывать.
Я почувствовал, что кто-то стоит за моим плечом. Оборачиваюсь.
– А ты почему не идёшь к столу? – спрашивает меня старик, которого я сегодня видел у церкви.
– Я чужой здесь…
– Вот потому и иди, они не заметят твоего присутствия.
– Как это?
– Пойди проверь, никто и бровью не поведёт, будь ты хоть вплотную к нему.
– Но почему?
– Потому что ты чужой, как и я, меня они тоже не замечают. Пойдём вместе.
Подходим к общему веселью, берём по стакану, наливаем вина.
– Вино просто прелесть, – говорю я, – а барашек – пальчики оближешь!
– Да, и так каждый раз…
– А что, часто бывают праздники?
– Ежедневно…
– Вот это да! А почему они не замечают вас?
– Попробуй сам обратиться к кому-нибудь.
Рядом со мной сидит седовласый мужичок, городской почтальон, как это я выяснил из застольных разговоров.
– Давайте выпьем, господин, за здоровье молодожёнов и их будущих детишек.
Почтальон даже не посмотрел в мою сторону, продолжая обгладывать ножку индейки. Я повернулся и решил заговорить с самой тётей Зое.
– Тётя Зое, праздник выдался на славу, спасибо вам за щедрое угощение и дай бог здоровья молодым!
– Эй, Анна, принеси-ка из сарая ещё кувшинчик ракии! – крикнула распорядительница. Она кричала прямо мне в лицо, я был в шаге от неё, но при этом смотрела вдаль, на амбар, находящийся за моей спиной.
Похоже, что установление контакта, – это действительно безнадёжная затея. Возвращаюсь к старику.
– Теперь видишь? Что я тебе говорил?
– Но объясните, почему так происходит?
– Потом объясню, если сам раньше не поймёшь. А пока ешь, пей, веселись. Переночуешь у меня, но лучше иди своей дорогой, прочь из этого города, как только свечереет. Ты здесь чужой, тебе здесь делать нечего.
– Что же здесь делаете вы?
– Я родился тут, здесь мне и умирать. Хотя я уже давно умер, спроси любого. Ах да, ты же не сможешь никого ни о чём спросить…
– А где ваш дом?
– На окраине. Они считают его заброшенным, а окна в нём заколоченными, но если ты останешься, то сможешь убедиться, что это не так. Каждое утро я распахиваю ставни, и лучи солнца проникают в горницу. Моё имя Думитру, наверное, я был не прав, когда сказал тебе, что уже умер. Пожалуй, я единственная живая душа в этом городе…
Я вновь оказался у стола. После нескольких дней пути, сухих корок из сумы да родниковой воды из фляги невозможно было удержаться при таком обилии столь изысканных яств и вина. Старик тоже время от времени брал на нож куски мяса и фрукты. Я опять подошёл к нему.
– Почему же я должен идти отсюда? Здесь так мило, да если всё это ежедневно… Пожалуй, останусь.
– Ты уже изрядно пьян, путник, остановись с вином.
Я и правда выпил немало, но остановиться никак не мог. В очередной раз обращаюсь к старику.
– Я определённо останусь здесь на несколько дней, – пролепетал я заплетающимся языком.
– Не торопись с такими утверждениями, несколько дней затянутся очень надолго. И ещё раз рекомендую тебе быть поосторожнее с выпивкой.
– Да разве ж я пьян? – лепетание само собой сменилось на разгорячённую браваду. – Это разве много вина? Да я, бывало, и больше пил! Вот в Тисмане на последней ярмарке я выпил две, нет почти три фляги вина.
– Не хвастай раньше времени.
– А я и не хвастаю, я на каждой ярмарке устраиваю такие представления, что никому не жалко для меня монеты. А раз деньги есть, то можно и повеселиться. Но сегодня я устрою представление бесплатно, свадьба всё-таки…
Я забрался на стол и сделал стойку на руках, потом стал переступать ладонями через тарелки, попутно ухватывая зубами ягоды винограда и маслины. Но никто не обращал на меня внимания, все продолжали есть, пить, вести разговоры и петь свадебные песни.
– А вот ещё один номер! Ему аплодировала Тисмана, аплодировал Букурешти, а слава дошла до самого Парижа!
Я ловко перескочил с ладоней на ступни и стал изображать пантомиму, упираясь ладонями в воображаемую стену. Вновь полное равнодушие публики.
– Что же, неужели вам совсем неинтересно?! Смотрите, что я ещё умею…
УТРО ВТОРОГО ДНЯ
– Эй, вставай! Утро на дворе, – старик склонился над моей гудящей головой, пытаясь при этом растормошить лежащее неподвижным поленом тело.
– Где я? – пытаюсь открыть глаза.
– Ничего нового на этом свете, все, кто с вечера перебрал, задают один и тот же вопрос. Ты сам-то помнишь, как здесь очутился, меня узнаёшь?
– А… ну, да… вы Думитру, мы ещё разговаривали вчера.
– Ну, слава богу, пришёл в чувство…
– А вот как я очутился здесь, не помню, то есть я помню, как пил, ходил на руках, как все плясали вокруг, как вы появились, а потом…
– Ну ладно, это сейчас неважно. На вот, попей воды, а я тебе чудное зелье приготовлю, всё как рукой снимет.
Пью воду, исчезает сухость во рту, но тошнота и головная боль усиливаются. В комнате опять появился старик.
– Вот попробуй, это должно помочь.
Зелье оказалось довольно мягким на вкус и довольно сильным на результат, сразу же выйдя наружу.
– Что это?
– Яичный желток в белом вине. Пришёл в себя? Прибери тут за собой, а я на стол соберу.
Ещё всё же нетвёрдым шагом я вышел из своей комнатушки в горницу.
– Весело тут у вас! Простите за возможную неучтивость, но у постороннего путника может возникнуть впечатление, что он попал в город пьяниц. Вчера словно реки винные сливались с реками ракии. Да и на дороге встретили меня два стражника навеселе. У вас правда так много пьют?
– Нет, всё совсем не так. Хотя ты, наверное, прав отчасти. Пьют много, но нечасто. То, что тебе довелось увидеть, бывает далеко не каждый день.
– Но вы говорили, что праздники происходят ежедневно…
– Это тоже верно.
– А те двое стражников так накачались, что даже посчитали меня видением в пьяном бреду.
– Ты и есть видение в пьяном бреду. Не задавай лишних вопросов, выходи на улицу и сам всё поймёшь.
– После вчерашнего наверняка весь город головой мучается.
– Скоро ты разубедишься в этом, ступай!
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Выйдя на улицу из дома Думитру, я услышал радостные возгласы и звуки торжественного марша. Я добрался с окраины до главной улицы, небольшие размеры города позволяли сделать это чрезвычайно быстро. Радостная, празднично одетая толпа следует за украшенным разноцветными лентами экипажем, в котором гордо восседает Илие Доринеску, собирающийся вступить в брак с Феличией Соаре. Ватага ребятишек вприпрыжку бежит рядом с коляской. Я присоединяюсь к процессии.
Вот и дом судьи. Ворота глухо заперты. Илие вылезает из фаэтона и подходит к ограде. Три удара в створ калитки, над оградой появляется Григоре Соаре.
– Кто это к нам пожаловал?
– Голубок припорхал к своей голубке, отворяй ворота!
– А ты сперва докажи, что ты голубок, а не ворон чёрный да не коршун. Собьёшь картуну – голубка твоя, а коли не выйдет, так проваливай подобру-поздорову да облетай стороной нашу голубятню.
Илие ловко подпрыгивает и одним махом сбивает картуну с шеста, черепки и горящая солома оказываются на земле. Григоре отодвигает засов и распахивает ворота. Аугуста размахивает знаменем жениха, из дома плавной походкой ступает Феличия в кружевной фате, кланяется жениху, его родителям и родственникам. Вместе с Илие она забирается в коляску, господин Доринеску делает знак музыкантам, дабы те сменили плясовые ритмы на маршевые. Процессия направляется в церковь.
– Целую ручки, господин Маринеску!
– Здравствуйте, дети мои!
Толпа заходит в храм. Я оглядываюсь: старик Думитру вновь оказывается на крыльце.
– Ну что, начинаешь понимать, в чём здесь дело? – спрашивает меня он.
– Всё как и вчера…
– Да, всё так же.
– Но я не возьму в толк, зачем они опять играют свадьбу?
– А тебе понравился праздник?
– Да, было очень весело, красиво.
– Неужели ты не хочешь повеселиться снова?
В полном недоумении я вхожу в церковь.
– Илие Доринеску, согласен ли ты взять в жёны Феличию Соаре и перед лицом Господа обещаешь ли ты любить её в радости и в горести, пока смерть не разлучит вас?
– Да, батюшка.
– Феличия Соаре, согласна ли ты взять в мужья Илие Доринеску и перед лицом Господа обещаешь ли ты любить его в радости и в горести, пока смерть не разлучит вас?
– Да, батюшка.
– А теперь скрепите брачный союз обручальными кольцами.
Мне становится немного страшно, в смятении я выбегаю на улицу. Ищу взглядом Думитру, но след его простыл.
Удар в спину. Меня сбивают с ног, радостная толпа вываливает из церкви на площадь. Да, они действительно не замечают меня. Я с трудом поднимаюсь, уворачиваясь от сапог слепо прущих вперёд гостей свадьбы. Мне удаётся отползти в сторону. Пришедши в себя, я решил опять проследовать к дому Доринеску.
Столы ломятся от угощений. Я подхожу к ним, уже не стесняясь, беру бокал, пью, закусываю.
– Что, вкусно?
– Угу… – хмыкаю я, пережёвывая кусок телятины.
Стоп! Кто это? Оборачиваюсь: за спиной стоит Думитру.
– Веселишься?
– А почему бы и нет? Чем я хуже других?
– В том-то и дело, что не хуже, но и не лучше. Я же советовал тебе уходить отсюда как можно скорее…
– Просто давно мне не перепадали столь лакомые кусочки. Завтра уйду.
– Пойдём-ка отсюда, похоже, что ты ещё ничего не понял.
ВЕЧЕР ВТОРОГО ДНЯ
Я и действительно ничего не понимал. То есть я понимал, что сегодня я видел то же, что и вчера. Каждый был на том же месте, говорил те же слова. Я боялся показаться глупцом в глазах старика Думитру, произнеся какую-нибудь дурацкую фразу типа “что-то тут неладно” или выдвигая немыслимые версии происходящего. Заколдованный город? Скажи я об этом вслух, старик поднял бы меня на смех – наслушался, мол, сказок. Но что ещё подумать? Я решил молчать, притвориться, что у меня нет никаких догадок, пусть расскажет сам.
– Сегодня был хороший день, – начал своё повествование Думитру, – и погода удалась, и праздник у людей.
Я постарался изобразить из себя наивного младенца, которому нужно объяснять всё до мелочей. Уж очень хотелось узнать всё из первых рук, не коверкая историю своими домыслами.
– Неплохо бы всё это повторить, не правда ли? – продолжил он. – Дни бывают разные, когда заболеет кто, когда помрёт, когда пожар случится. Таких дней следует остерегаться…
Я наконец решил вмешаться, мне показалось, что теперь-то всё вполне ясно.
– Они решили остановить время?
– Не говори таких глупостей! Ты был на главной площади?
– Ну да, был.
– Что ты там видел?
– Ничего особенного, церковь, ратуша… Всё как и в других городах.
– Утром посмотри повнимательнее, а сейчас пора спать.
УТРО ТРЕТЬЕГО ДНЯ
На этот раз я проснулся довольно рано. Сегодня у меня есть цель. Сегодня я должен всё окончательно понять. Я быстро оделся и бегом побежал на главную площадь.
На площади пусто. Город ещё только просыпается. Вот батюшка Ион выметает сор с церковного крыльца, изредка появляются одинокие прохожие. Что же особенного на этой площади, о чём говорил Думитру?
Слышу цокот копыт о мостовую. Да, я узнаю эту повозку, кузнец Василе направляет тройку пепельных в яблоках кобылиц к дому Доринеску.
– Заметил что-нибудь? – это знакомый голос старика.
– Господин Думитру, не томите, растолкуйте что и как.
– Посмотри на часы на ратуше. Ты говорил, что они остановили время, но стрелки продолжают двигаться.
– Значит, время продолжает идти…
– Скорее вертеться, как белка в колесе. Они не стали останавливать время, хотя и это возможно сделать, они просто заперли его. Стрелки вращаются по кругу, можно ли по ним определить какой сегодня день: сегодняшний, вчерашний или завтрашний?
– Как же его остановить совсем?
– Очень просто, нужно умереть.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Вдвоём с Думитру мы добрались до дома жениха. Анна и Джорджина под мудрым руководством тёти Зое хлопочут возле экипажа; Василе, сделавший своё дело, пригнавший коляску во двор, набивает трубку самосадом; Регина Доринеску расстилает кукурузную циновку перед крыльцом.
– Маэстро, марш! – слышится голос Теодора Доринеску.
Звучат патетические аккорды, Илие садится на стул, Адриан намыливает ему лицо.
– Эй, лови, тётя Зое! – вновь высоко летят пшеничные зёрна, тётя Зое ловит их в свой передник. – Сколько поймала, тётя?
– Семь, мои дорогие!
– Вот это да! Семерых детишек нарожают Илие с Феличией!
Собравшиеся тем временем пускаются в пляс. Весёлые нотки летят над домами.
– А теперь к дому невесты!
Думитру дёргает меня за плечо. Мы уходим, молча бродим по улицам, возвращаемся в дом старика.
ВЕЧЕР ТРЕТЬЕГО ДНЯ
– И когда же они решили сделать это? – спрашиваю я.
– Вчера.
– Я был здесь вчера и позавчера.
– Нет, ты был здесь сегодня, ты пришёл сегодня утром.
– Но я уже три дня здесь.
– А я провёл тут двадцать три тысячи пятьсот сорок восемь дней – ровно столько прошло с того момента, как я родился в этом городе.
– Как же всё это понять?
– Да так и понимай – шесть тысяч пятьсот семьдесят четыре дня назад начался сегодняшний день.
– Значит, прошло уже восемнадцать лет? – сказал я после некоторой паузы, которая мне понадобилась, чтобы посчитать в уме.
– Нет, всего один день, вчера они решили запереть время в клетке сегодняшнего дня.
– Почему же они не постарели?
– Станут ли морщины заметнее за ночь?
– Но время всё равно идёт.
– Куда оно идёт? На восток, на запад, в Тисману, а может, ему в Букурешти что-нибудь понадобилось? Нет, оно идёт только вместе с тобой, только если ты позовёшь его куда-нибудь.
Понять то, что говорит старик, было всё-таки довольно сложно. Вместо того чтобы прояснить дело, он ещё больше меня запутал, предпочитая изъясняться загадками и полунамёками. Всё-таки мне было интересно узнать побольше об этом городе и о том, что когда-то решили устроить его обитатели. Наверное, главным, чего я не мог постичь, было то, как именно им это удалось. Было ли всё действительно, как в сказках, сработано посредством колдовства? Либо речь идёт о чудесах другого рода: мало ли чего выдумают учёные профессора, в последнее время чего только не происходит. В самом деле, если удалось заставить двигаться картинку в кинематографе, то почему бы не произвести обратное в этом городе, где вечно будет праздник, вечно будет литься музыка, вечно будут петь и плясать у богато накрытых столов? Так в чём же причина подобных событий?
Я решил прямо расспросить об этом старика, уже не опасаясь, что покажусь смешным и наивным. Тем более что глупых вопросов вообще не бывает, есть только глупые ответы.
– Господин Думитру, я никак не могу взять в толк, как у них это получилось?
– Ты сам видел это.
– Вы опять говорите загадками, растолкуйте.
– Эти загадки слишком просты, но если ты и здесь не смекаешь, то я могу объяснить поподробнее. Скажи мне, были ли отличия в чём-либо, что делали и говорили люди здесь?
– Никаких, они повторяли каждый шаг, каждое слово, даже музыканты сбивались с ритма и фальшивили в тех же местах.
– Вот и ответ. Время не существует само по себе, я уже говорил, что оно идёт только вместе с нами.
– То есть если повторять одно и то же раз за разом, то это вовсе и не будет повторением, это будет то же самое действие в то же самое время?
– Ты совершенно прав.
– Но как же быть с тем, что всё равно одно происходит после другого?
– Это только кажется, на самом деле все повторения одновременны.
– Что же происходит, если ты повторяешь одно и то же, а другие не делают так? Неужели время для каждого своё? Ведь стрелки часов всё равно будут вращаться.
– Ты опять верно рассуждаешь. Но стрелки будут вращаться не для тебя. Запомни: время таково, каким ты – и только ты – хочешь видеть его, ты можешь управлять им. Так же и с другими людьми: если ты живёшь вместе с ними, то сколько бы ты ни говорил одни и те же слова, ни воспроизводил одни и те же жесты, ты будешь ещё и наблюдать за ними, и это тоже будет действием. Потому ты не сумеешь достичь полного однообразия своих поступков, и время продолжит своё течение.
– Значит, именно поэтому они не замечают вас и меня?
– Да, мы им не нужны, мы чужие. Они хотят, чтобы праздник не кончался. В жизни всякое бывает, полоса белая, потом полоса чёрная, а сегодня был хороший денёк. Никто не заболел, никто не умер, не было никаких несчастий. Все довольны, Илие и Феличия сыграли свадьбу, теперь их ждёт долгая жизнь, полная одних только радостей, по крайней мере, все надеются на это. Детишек нарожают…
– А разве они не хотят увидеть своих детей, внуков? Нельзя же только мечтать о них.
– Вдруг с ними что-нибудь случится? Кто-то порежется, кто-то ногу подвернёт, а то ещё война начнётся и заберут сыновей в солдаты. Нужно ли искушать судьбу? Мечты никогда не сбываются от начала до конца, задумал одно, а оно в какой-то момент повернётся по-другому. Я же сказал, что бывают и чёрные полосы. А тебе пора уходить отсюда. Ты обязательно должен увидеть, услышать и сделать очень многое, а потом – умереть.
– Почему умереть?
– Умирать надо для того, чтобы жить. Иди и никогда не делай того же, что и вчера!
Пейзажи вновь с удивительной быстротой меняются перед моими глазами. Я ни от кого не бегу и никуда не стремлюсь. Я просто иду, иду жить дальше.