Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2009
ГАДЫ
Заметки на полях романа Ака Вельсапара “Кобра” с привлечением в соавторы Аристотеля
В 1-м номере “Дня и Ночи” 2008-го года мы опубликовали рассказ талантливого туркменского прозаика Ака Вельсапара, пишущего на русском и волею известных обстоятельств оказавшегося в эмиграции в Стокгольме. Название рассказа – “У оврага, за последними домами…” И, хотя речь в нём шла о сначала повзрослевших, а потом и заматеревших щенках, “вскормленных молоком Большой белой суки”, подготовленный читатель понимал, что это повествование – не только о собаках, но и о людях, а если шире – об огромной, расколовшейся на куски Империи, где действуют разные механизмы выживания. Один – на службе у Хозяина, на сытом поводке, другой – в постоянном поиске пищи, но без ошейника, на свободе. В результате эти два, когда-то родственных, мира встречаются в кровавой схватке. Вельсапару вообще свойственно мыслить метафорами и аллегориями и через них исследовать социум. Его панорамный роман “Кобра”, вышедший в 2005-м году в России, – свидетельство такого исследования. Нам думается, что публикуемые ниже заметки выходят за оценочные рамки собственно романа и касаются устройства жизни вообще, её вечного перетекания из тирании в демократию и обратно, и будут интересны не только тем, кто уже познакомился с произведениями нашего автора, но и размышляет, помимо них, о социальных моделях человеческого существования.
Редакция “ДиН”
1.
“Кобра” – десятая по счёту книга известного туркменского писателя Ака Вельсапара. Неудивительно, что зрелая рука мастера угадывается сразу же с первых строк.
Вот в сумерках едет за свежей травой для скота Какабай Нелюдимый – мимо сельского кладбища Чарвы, куда обычного человека и днём калачами не заманишь: “Скрип кое-как смазанных колёс заглушает стрекот насекомых в траве, но отнюдь не шакальи голоса. Их хохот доносится со стороны могил. Уж не проделки ли это мертвецов? Опять его подвела собственная жадность! Зачем дотемна косил траву? Да ещё ишак, лентяй проклятый, едва плетётся! Тревога в душе прямо прёт через край… Сердце чует недоброе…” (стр. 8)
И точно. Из темноты вдруг появляется зловещий белый ягнёнок и начинает разговаривать человеческим голосом. Чудеса подстерегают читателя и в следующей главе. Каждую ночь сторожа на полевом стане – Овеза – навещает человек в чёрной одежде; таинственный белобородый дервиш, бормоча угрозы, преследует жену Овеза – Марал…
Кажется, что мистика с восточным колоритом будет сопровождать нас и в дальнейшем. Однако вскоре выясняется, что мы ошибаемся в этом предположении. Несмотря на то, что автор выказывает себя явным мастером занимательной прозы, она его в данном случае вовсе не устраивает. В романе “Кобра” живущий с некоторых пор в Стокгольме Ак Вельсапар ставит перед собой задачу – ни много, ни мало – вскрыть анатомию всего постсоветского или “евразийского”, как он его называет, типа общества, в большинстве случаев утвердившегося на обломках некогда могущественной “Красной империи”. Вот почему писателя интересуют, скорее, не личности, а типы и явления. Это своего рода социологическое исследование в стиле “Зияющих высот” Александра Зиновьева. Во всяком случае, выражение “зияющие высоты” едва ли случайно встречается в тексте романа на странице 127 (“Пусть коллективная нравственность людей поднимется на зияющие высоты, чтобы никто не посмел покушаться на неё”).
Правда, издательство “Селена” (г. Тула), напечатавшее в 2005 году книгу “Кобра”, характеризует её как “роман-притчу”. Однако, в действительности, роман оказывается более многоплановым. Значительное место в нём отводится теме взаимоотношений человека и природы. Ведь главный герой романа – обыкновенная пустынная кобра, непостижимым образом обернувшаяся человеком – Мусой Чоли – вторгается в мир людей именно для того, чтобы защитить мир пустыни. И, хотя противостоящие Кобре руководители пустынной страны (в которой, без труда, угадывается Туркмения), – господин товарищ Президент и его правая рука, – Ларин – тоже, в конце концов, оказываются злыми демонами пустыни – Вараном и Богомолом – всё-таки в жанровом отношении роман “Кобра”, скорее, можно охарактеризовать как антиутопию. В нём анализируется такой тип тоталитарного общества, который – в интересах людей – никогда бы не должен появиться на земле. Описание этого режима доводится автором до таких крайностей, такого гротеска, что порой изображаемое выглядит прямо-таки театром абсурда. Ведь очевидно, что каким бы реакционным ни был любой существующий на земле режим, всё-таки трудно представить себе, чтобы Президент страны на приёме иностранных гостей стал бы палить по собственным гражданам из “Калашникова”, или чтобы людей на улице сгребали бульдозером.
А поскольку роман “Кобра” является антиутопией, то неудивительно, что и населён он в основном антигероями. И главное место среди них, разумеется, по праву занимает господин товарищ Президент, который, действуя по принципу “кто чем руководил, тот то и поимел”, умудрился при развале СССР “приватизировать” целую союзную республику, сосредоточив тем самым в своих руках всю полноту и политической, и экономической власти. Но абсолютная власть, как известно, и развращает абсолютно. Именно это и произошло с господином товарищем Президентом – некогда не самым плохим советским чиновником. Возведённые в абсолют, все его маленькие, часто простительные слабости, вдруг обернулись омерзительными пороками, а сам он в конце концов превратился в отвратительного и кровожадного монстра (господину товарищу Президенту, например, доставляет удовольствие наблюдать, как на его глазах пытают его личных врагов).
Кажется, что может быть плохого в любви господина товарища Президента к матери?! А между тем, возведённая в абсолют, и она становится частью подавляющей человека тоталитарной идеологии. Ведь любимая мать господина товарища Президента – святая Гурсултан – возвеличивается чуть ли не до Богородицы. Чего греха таить, господин товарищ Президент и раньше питал слабость к женщинам. Теперь же его можно сравнить разве что с фараоном, который официально был мужем всех женщин Египта. Вышедшая из-под пера господина товарища Президента книга “Ру” становится книгой книг – равновеликой Корану и Библии. А чего стоит его страсть к пословицам и поговоркам?! История и раньше знавала попытки использовать в политической пропаганде цитируемые политиками вековые “мудрости” (“Хлеб – всему голова”, например). Однако теперь, “…когда народная поговорка дорастает до мудрости господина товарища Президента, она принимает силу закона, и её исполнение становится обязательным для всех”. (стр. 70)
Да, отложилось: и в советские времена многие руководители были неравнодушны к наградам. Возведённая же в абсолют, эта страсть господина товарища Президента становится поистине отвратительной. “В связи с поступлением в <…> страну первого компьютера, господин товарищ Президент удостоен <…> звания академика компьютерных наук, из-за чего он в третий раз удостоился единственной награды, носящей его собственное имя – “Ордена господина товарища Президента”. Он был также награждён в девяносто девятый раз орденом “Народный Герой”, столько же раз – орденом “Ум, Честь и Совесть нации”. (стр. 83). Лесть и фимиам господину товарищу Президенту превосходят уже всякие мыслимые пределы. И вот мы видим, что “Общее собрание крестьян Чарвы постановляет: “Присвоить Иисусу Христу имя господина товарища Президента!” (стр. 84). Словом, в изображении Ака Вельсапара господин товарищ Президент представляет собой средоточие всех политических и человеческих пороков, это, говоря словами поэта – “ужас мира”, “стыд природы” и “упрёк Богу на Земле”…
Не менее отвратителен и другой выведенный в романе человеческий тип – секретарь Бюро по идеологии – Тал Таган. Умный, циничный прагматик, он давно уже понял, что “в нашей стране здоровье и продолжительность жизни каждого гражданина определяется уровнем его любви к господину товарищу Президенту. Чем ярче полыхает эта любовь, тем дольше живёт человек” (стр. 186).
Именно демагогия Тал Тагана служит источником неиссякаемого казённого энтузиазма: “Вскоре у нас официально поменяют местами лето и осень. На днях об этом выйдет специальный Указ. <…> В результате станет возможным сразу же приступить к сбору высокого урожая там, где только что закончили сев. <…> Таким образом, наступление всеобщего благоденствия в нашей стране неизбежно! Мы вступаем в поистине Золотой век! В какой ещё стране созданы такие условия для трудящихся? Ни в какой. Где ещё, кроме нашей страны, объявлен Золотой век? Нигде!” (стр. 82).
Ловкий царедворец, превосходно приспособившийся к существующему режиму, Тал Таган, не стесняясь, использует все выгоды своего положения. Это – неглупый (“…даже я, Тал Таган, член всесильного Бюро, что, в сущности, могу изменить в этом мире? Ровным счётом ничего!” (стр. 216), по-своему талантливый человек. Но миссия его омерзительна. А потому омерзителен и он сам, даже в мелочах: “Ел он смачно, с аппетитом, не обращая внимания на присутствующих. Насытившись, погладил живот, и тихо рыгнув в кулак, отодвинулся от стола” (стр. 58)…
Ак Вельсапар рисует общество, парализованное страхом. Только один человек свободен в этой стране – господин товарищ Президент. Все прочие – пресмыкающиеся. Гады. Казалось бы, именно поэтому, будучи самым гибким из пресмыкающихся, – Кобра обречён на успех в этом обществе. И всё-таки, даже и ему не угнаться за изворотливостью партийного (когда-то коммунистического, а ныне демократического) курса. Вот Кобру – Мусу Чоли – назначают заведующим селом Чарва. “Но как только он вместе со всеми сел за стол и положил в рот кусок мяса, один из членов Бюро неожиданно вскочил с места и на глазах присутствующих схватил его за горло:
“– Бессовестная тварь, – заорал он. <…> Посмотри в окно! Как ты можешь есть, когда любимый народ господина товарища Президента голодает! Мы научим тебя заботиться о народе” (стр. 84).
Кобру тут же снимают с должности как врага народа за грубые недостатки в работе и аморальное поведение, а затем, после публичного раскаяния… назначают снова. И хотя Кобра многому научился у людей и даже сделал головокружительную политическую карьеру (ведь чтобы осуществить свою месть, ему нужно было занять достаточно высокое положение), его природное простодушие “не смогло исчезнуть, сколько бы цинизма он ни повидал” (стр. 477). В конечном итоге именно это и обрекает Кобру на поражение…
В изображении Ака Вельсапара перед нами предстаёт общество, в котором “…тайная служба по контролю над всеми тайными службами страны” обеспечивает сверхбдительную опеку каждого человека. В этом обществе фактически есть только два сословия: “никто” и “ничто”. “Никто – это мы с вами, достойные люди. Господин товарищ Президент любит нас, он знает цену каждому из никто!” – говорит Мусе Чоли его персональный водитель Шали. – “Тот, кто нарушит решение Бюро, становится ничем! Это две разные категории людей” (стр. 81).
Репрессивный аппарат государства доведён до пугающего совершенства. Все находятся под колпаком у орденоносного Института-лаборатории языков, который следит за тем, чтобы жители страны “грамматически правильно” высказывались о политике господина товарища Президента. “Мы проводим чрезвычайно глубокие исследования в области языков, – делает акцент директор Института Кустобровый. – Иногда даже приходится вырывать с корнем предмет наших исследований. Это я о тех языках, которые допускают грубые грамматические ошибки…” (стр. 141).
Специальный отдел Института “Сны” “…занимается выявлением людей, потенциально способных в ближайшем будущем грамматически неверно высказываться о политике господина товарища Президента” (стр. 167–168). В другом отделе Института языков – “Доме непрерывного творчества” – за стеклянными перегородками, прозрачными только с одной стороны, пожизненно сидят и что-то пишут, с наушниками на головах, в которых 24 часа в сутки транслируются песни, поэмы и пр. о господине товарище Президенте – поэты, писатели, музыканты и представители других творческих профессий. Все созданные ими произведения являются государственным достоянием, все они печатаются в одном экземпляре, “почтой” посылаются “на улицу”, а затем перерабатываются в бумагу. И так, день за днём, цикл за циклом продолжается эта творческая каторга. Однако с точки зрения официальной пропаганды все выглядит вполне благообразно. Как цинично выражается Тал Таган: “Учреждение, где собрано столько представителей гуманитарных профессий, не может называться иначе как гуманитарным учреждением” (стр. 185).
В стране царит гнетущая атмосфера, исчезла самая разница между арестованными и не арестованными. Но государство карает не только тех, кто преступил закон. Даже у тех, кто совершает неподсудные поступки или ведёт себя, с точки зрения государства, аморально, имеются все шансы попасть в сырые подземелья “Музея истории”, который “… входит в подземную канцелярию Дворца и специализируется по архивации жалоб и обращений граждан страны” (стр. 434).
Все учреждения “евразийского” общества, все человеческие типы под пером Ака Вельсапара негодны, всё плохо, всё достойно осмеяния. И автор не скупится на иронию, сарказм и прямую издёвку. В книге “Кобра”, как и в пьесе Гоголя “Ревизор”, нет ни одного положительного героя. Даже самые лучшие из них, такие, например, как Чары-книжник, и те являются лишь “молчаливыми пособниками зла” (стр. 475). Но если у Гоголя, “закадровым” положительным героем является смех, то у Вельсапара – демократия западного толка. Извините за вульгарное привлечение времени, но на фоне глобального мирового кризиса, чья эпидемия вспыхнула далеко не на “евразийском” континенте, это палка о двух концах.
Пафос Вельсапара в том и состоит, чтобы разными способами показать, что авторитарная демократия, которую взялись строить в пустынной стране, – подделка, эрзац, имитация подлинной демократии. Демократия предстаёт в романе “Кобра” как заветный политический идеал, выстраданный всем ходом человеческой истории. (Любопытно, что даже идеолог Тал Таган фактически разделяет эту позицию: “Задача стоит очень трудная: не подвергая опасности свою жизнь, смачно плюнуть в лицо опыту многовекового развития человечества…” (стр. 65). Демократия у Вельсапара, сменяя в этой роли коммунизм, выступает как некое светлое будущее человечества. Рано или поздно она неизбежно победит на земле. Нехотя, это вынуждены признать в романе даже самые ярые противники демократии. Тот же Тал Таган, например: “…наша задача, опираясь на великое Учение господина товарища Президента, как можно дальше отодвинуть день наступления глобальных демократических перемен, смертельных для евразийского типа государства” (стр. 65).
2.
А между тем человечество нахлебалось демократии ещё в античные времена. И характеризуя демократию как один из “наихудших” видов политического устройства,
Аристотель при этом тоже опирался на многовековой опыт существования полисной системы: “В “Законах” (Платона – А. А.) <…> говорится, что наилучшее государственное устройство должно заключаться в соединении демократии и тирании; но эти последние едва ли кто-либо станет вообще считать видами государственного устройства, а если считать их таковыми, то уж наихудшими из всех”.
И не надо обманывать себя тем, что Аристотель в то время чего-то не знал или недопонимал. Каждый город в античности был государством, и вместе они дали такое многообразие оттенков политического устройства, что Аристотелю, несомненно, было, что и с чем сравнивать. Да и в наидемократичнейших Афинах, в которых жил Аристотель, примеров того, что такое демократия в действии, было предостаточно.
Наверняка каждый школьник сегодня знает имя Фемистокла, благодаря прозорливости которого в преддверии персидского нашествия афиняне начали строить корабли, что, в конечном итоге, и обеспечило им победу. Но мало кто знает, что после победы над персами авторитет Фемистокла возрос настолько, что… он был изгнан из города.
В это трудно поверить, но великий Мильтиад, выигравший сражение при Марафоне и тем самым спасший не только Афины, но и всю Грецию, с трудом избежал смертной казни и был приговорён Афинским народным собранием к непомерному денежному штрафу, который Мильтиад так и не смог выплатить до конца своих дней, вследствие чего и умер в позоре и нищете.
Сократ, в своей жизни трижды с оружием в руках защищавший Афины, был приговорён к смертной казни “за развращение афинской молодёжи”. А обвинял его некто Анит, богатый владелец кожевенных мастерских, который был денежным мешком и, следовательно, с точки зрения демократии, разумеется, лучше знал, что такое нравственность.
Даже самый выдающийся афинский демократ – Перикл, чья речь в защиту демократии, произнесённая им на могиле павших воинов (и сохранённая для нас Фукидидом), считается классической, не избежал участи Фемистокла, с той только разницей, что афиняне вовремя раскаялись, просили прощения и всё-таки уговорили Перикла не покидать город… А дело в том, что наилучшее устройство государства определяется не формой управления, а его содержанием. “Для себя” работает власть или “для всех”? Если управляет один человек, то, с точки зрения Аристотеля, это будет “монархия” или “тирания”, если немногие – “аристократия” или “олигархия”, если большинство – “полития” или “демократия”.
Демократия – это просто правящее своекорыстие, которое, по Аристотелю, “общей пользы в виду не имеет” и нисколько не печётся о тех выдающихся людях, которые его обеспечивают. Во многом именно по этой причине противостояние союза государств во главе с демократическими Афинами и союза государств во главе с тоталитарной Спартой закончилось в древности поражением Афин…
3.
По мнению Вельсапара, демократия приходит на смену “коммунистическому тупику”. Однако даже самый тоталитарный режим – это тоже лишь форма управления. Важным и здесь остаётся вопрос: “для себя” работает эта форма или “для всех”? Ведь тот же осмеянный в романе “социализм”, между прочим, определялся Лениным как “государственная монополия, обращённая на пользу всему народу”. Была ли она в советское время, действительно, “обращена” на эту пользу – вопрос особый…
Разумеется, эти соображения нисколько не умаляют литературных достоинств романа “Кобра”. Но раз уж в этом романе Ак Вельсапар выступает не только как писатель, но и как социолог, то и мы вправе высказать ему претензии не как писателю, а как социологу. С точки же зрения социолога, едва ли справедливо обвинять людей в терпимости к тоталитарному режиму, как это делает автор (“Был бы раб, а хозяин всегда найдётся” (стр. 21.) Для человека, который еле сводит концы с концами, “…бесплатный газ, электричество, вода, соль <…>, а тем, кто всё-таки решил уйти в мир иной, – гроб и саван” (стр. 386), а также освобождение от квартплаты, которые гарантирует ему государство, значат намного больше, чем абстрактные демократические свободы, которые, к слову сказать, прежде всего, отнимут у него и то немногое, что он имеет (это прекрасно понимает и сам господин товарищ Президент: “…люди хотят халявы, куда больше справедливости” (стр. 416–417). Ак Вельсапар не учитывает, что при любом насильственно введённом единомыслии – славословия в адрес партии или лично господина товарища Президента для большинства граждан становятся не более, чем привычным ритуалом, который давно уже не затрагивает ни ума, ни сердца…
Не только главный герой романа, но и вся “Кобра” пропитана ядом. А, как выражается Кобра, только “…умеренная доза змеиного яда людям особого вреда не причиняет <…> А вот если наоборот, то это гораздо страшнее” (стр. 349). Поэтому, очевидно, что яд романа “Кобра” – не для того, чтобы вылечить смертельно больную систему, а для того, чтобы, тем верней, уничтожить её. И если, с точки зрения социологии, роман “Кобра” выглядит небесспорным, то можно определённо сказать, что Вельсапар-писатель победил Вельсапара-социолога. Ирония, сарказм по отношению к тоталитарному режиму не просто талантливы, они издевательски точны. И точность их, подчёркивая свою универсальность, будет только многократно усиливаться по мере очередной смены картинки в калейдоскопе времени. “Под демократию и права человека я отвёл просторный кабинет в моём Дворце, – хвастливо утверждает господин товарищ Президент” (стр. 386). Перед нами – не безудержная фантазия карикатуриста. Поэтому с помощью романа “Кобра” любой читатель не только откроет в привычном для себя типе общества какие-то новые чёрточки, но и, самое главное, – пишущего на “великом и могучем” русском языке талантливого туркменского художника слова Ака Вельсапара.