Опубликовано в журнале День и ночь, номер 6, 2008
(роман-сказка)
ДЕРЕВНЯ ДВЕНАДЦАТИ ПРИВИДЕНИЙ
Глава, в которой все узнают о таинственном исчезновении младенца
Деревушка Плакли, расположенная в юго-восточной Англии, и без того имела дурную славу. Рассказывали, будто её окрестности облюбовали всевозможные призраки. Сегодня Плакли снова гудела, словно растревоженное осиное гнездо. Общественность переполошилась не на шутку.
– Вы слышали, у Эммы Эмерсон похитили ребёнка?
– Как? Когда?
– Да, среди бела дня.
– Говорят, она в доме была, с мальчиком рядом, даже не выходила никуда, отвернулась только, глядь, а его уж и нет. Так кричала, бедняжка!
– А муж что же?
– В город поехал, за констеблем.
– Да как же это может быть?
Община собралась на самой окраине Плакли, возле поместья полковника Найджела Эмерсона, у которого при странных обстоятельствах неизвестные похитили новорождённого сынишку.
Роузкорт – так назывался дом, принадлежащий полковнику Эмерсону и его жене Эмме, – был расположен в непосредственной близости от леса. И кое-кто из селян был уверен, что какой-нибудь зверь мог незаметно проникнуть в дом и утащить ребёнка.
– А я вам говорю, это дело рук старой цыганки. Не зря она шастает по дворам уже который день. Сам видел. Трубка в зубах, шаль вся изодрана, а глазами, как голодная волчица, так и зыркает по сторонам, – заявил трактирщик Майк и смачно затянулся недавно привезённым из города свежим табачком.
– Эмма – бедняжка. Чем же ей помочь? За что это судьба её так наказывает? – с сочувствием вздохнула соседка Эмерсонов миссис Дженкинс.
– Ой, нечисто тут у нас, надо бы священника позвать, – подытожил кто-то из толпы.
За деревней Плакли давно закрепилась слава гиблого места. Говаривали, будто ночами частенько слышно, как по дороге в соседний Малтманз Хилл едет из Плакли призрачная карета, запряжённая четвёркой лошадей. И скрип колёс, и лошадиное фырканье – не отличить от настоящих, да только невидимы они глазом. А кто-то уверял, что рядом с церковью Сен-Николас, где покоится прах прекрасной леди Деринг, умершей ещё в двенадцатом веке, видели её призрак, разгуливающий с красной розой в руках.
– А ведь в семи свинцовых гробах похоронили кралечку, – рассказывал подвыпивший сапожник Тимоти местным ребятишкам.
– Как это в семи? – спросил не на шутку испугавшийся сынок лекаря, веснушчатый Ларри, которого из-за удивительно конопатого лица деревенские мальчишки дразнили “Расти” или “Рыжик”. – А зачем?
– А затем, чтоб не выбралась ненароком, да тебя не начала искать, – продолжал свой жуткий рассказ старик, который, казалось, еле держался на ногах от выпитого за день. – Эти семь гробов ещё в дубовый сундук поставили и в подземном склепе под церковью захоронили. Да только привидению-то что эти семь гробов, тьфу, никакая не преграда. Да будь их даже сто! Ему всё нипочём. Ведьма она была при жизни, эта леди!
– И за что это на Плакли напасть такая? Не успели от пожара поместья Дерингов опомниться, а теперь – ребёнка украли, – всхлипнул кто-то из толпы.
– Дерингам этим по заслугам досталось, зла они много другим людям при жизни причинили.
– А милой Эмме за что же такое наказание? – заохала старая Маделейн. – Надо её как-то утешить.
— Нечего было гулять в лесу во время грозы, совсем страх потеряли, – раздухарился деревенский всезнайка Сэм Хьюстон.
– А причём здесь лес? – насторожилась сердобольная Маделейн.
– А притом, – зло огрызнулся Хьюстон, – старые люди зря болтать не станут. Фрайт Корнер – это вам не фунт изюму, с ним шутки плохи.
В Плакли было несколько тёмных мест, про которые слагали всякие легенды и сказки. В том числе и Фрайт Корнер – Закоулок Страха, о котором музыкант Пол частенько пел в местном пабе. В грустной балладе рассказывалось о разбойнике, которого подстерегли у старого дуплистого дуба в лесу и закололи мечом. Но разбойник поклялся свести счёты со своими убийцами и стал каждую ночь разгуливать возле дуба, поджидая заклятых врагов.
– Эмма ходила во Фрайт Корнер? А ты откуда знаешь, Хьюстон?
Сэм, не спеша, и внутренне очень довольный тем, что привлёк всеобщее внимание, начал рассказывать:
– Ездил я год назад на старую мельницу, к отцу её, Джеку. Жив был тогда ещё старый курилка. Ну, закончили мы дела, я у него в тот день муки на год вперёд купил. Сидим с ним за стаканчиком старого эля, тут он мне он и говорит, дескать, ума не приложу, как беду от дома отвести?
– А что такое? – поинтересовался я.
– Да, дочка моя, Эмма, вроде как умом тронулась. В Закоулок Страха повадилась ходить. Да всё норовит пойти, как только гроза начинается. И не боится.
– Это что ж, в то самое место, к дуплистому дубу, где разбойника прикончили? – удивился я.
– Туда, туда, – вздыхал мельник. – Я уж её и распекал, и уговаривал. Не к добру это, не ровен час, молнией ударит. А она как зачарованная.
– Хоть человек я хладнокровный и не склонный к суевериям, но от этих слов Джека, а больше от его потерянного вида, верите, у меня мурашки по телу побежали.
И тут толпа увидела заплаканную Эмму, которая вышла на крыльцо. Она каким-то рассеянным взглядом оглядела соседей и грустно произнесла:
– Я сама во всём виновата. Была гроза. В дупле было темно. Он требовал отдать ему того, кто должен родиться, и я пообещала. Это Страх Смерти отнял моего мальчика.
Земля поменялась с небом местами, и Эмму поглотила тьма.
КОРОЛЬ СТРАХ
Глава, в которой раскрывается тайна похищения мальчика из Плакли
Нет на свете ни одного человека, который бы не испытывал страха. Нет человека, который никогда не чувствовал его присутствия. Вот он, где-то здесь притаился за шкафом в тёмной комнате. Или вдруг преследует мысль, что ты кому-то не нравишься или не справишься с поставленной задачей. Но увидеть воочию самого Короля Страха доводилось немногим.
Мальчик, которого выкрал Король Страх у Эммы Эмерсон, оказался редким исключением из правила. Он не просто видел его каждый день, но и жил в его хрустальном замке, за прозрачными стенами которого бушевал Океан.
Король Страх дал ребёнку странное имя – Крикуль-Музыкуль. Но странным оно могло показаться только непосвящённому. В этом имени заключалась тайна похищения мальчика.
Сын Эммы и Найджела Эмерсонов обладал уникальным музыкальным слухом и мог улавливать самые тихие и невнятные звуки на расстоянии многих километров. О его таланте Король Страх узнал задолго до появления Крикуля на свет.
– Раз в тысячу лет рождается такой исключительно талантливый ребёнок у обычной женщины. Он обладает даром великого священного Хеймдалля из Химинбьерга, стража богов, что живёт у края небес. Так же, как Хейм-далль, этот мальчик будет слышать, как растёт трава на земле и шерсть на овце. Уж я сумею воспользоваться его талантом, – размышлял вслух коварный Страх.
Пока малыш жил с родителями, имени у него не было. Они просто ещё не успели выбрать ему имя. Эмма обращалась к нему просто и ласково: “Мой мальчик”, а папа звал Крикуном, поскольку громкий и непрекращающийся крик младенца мешал ему спать.
– Когда, наконец, замолчит этот Крикун? – недовольно спрашивал разбуженный Найджел.
– Он будет великим певцом, наш мальчик, – успокаивала мужа Эмма, нежно покачивая малыша.
Но судьба распорядилась иначе, и их сын, названный Крикулем-Музыкулем, с раннего детства обучался совсем иному ремеслу.
Звуки детского плача, резкого и пронзительного, жалобного и беспомощного, постоянно окружали маленького Крикуля. С первых дней жизнь его сопровождалась звуками чужой боли и страдания. В фонотеке Короля Страха на тысячах плёнок была записана самая страшная музыка в мире – детский плач. Со временем Крикуль стал хорошо разбираться во всех оттенках крика невидимых детей.
– Слушай, Крикуль, слушай! Это мальчишка орёт – его шершень укусил. Больно ему! А это капризная девчонка истерику закатила в магазине игрушек. Дрянь такая!
Король Страх знал толк в воспитании настоящих злодеев. Привычка слышать плачущих детей должна была внутренне закалить Крикуля и породить в его душе безразличие.
Позже, когда Крикуль стал совсем большим, он отлично справлялся с аппаратурой фонотеки, склеивал между собой отрывки разнородного детского крика и устраивал жуткие, душераздирающие концерты.
– Блеск! – радовался Страх, слушая эти произведения. – Ты прирождённый Музыкант. Это новое слово в истории музыкального искусства. Ты настоящий Композитор Крика, недаром я дал тебе такое звучное имя – Крикуль-Музыкуль! И Страх в приступе нежности больно щипал за щёку юное дарование.
Замок Короля Страха, в котором жил Крикуль, был огромен. Вряд ли кто-то кроме самого Страха хорошо ориентировался в его многочисленных лабиринтах. Но даже когда Крикуль подрос и смог самостоятельно ходить, о свободе передвижений по Замку Короля Страха не могло быть и речи. Этот строжайший запрет был усвоен Крикулем-Музыкулем раз и навсегда. Мысль нарушить приказ Отца никогда не приходила ему в голову. Безоговорочное выполнение слова Короля Страха было для Крикуля непреложным законом. Так уж он был воспитан Рукой, которой Король Страх поручил заботиться о мальчике.
Представьте себе толстенную, гигантских размеров – почти до самого потолка – человеческую кисть. Это и была его нянька. Никого другого, кроме Короля Страха и Руки, он не видел с самого рождения. Поэтому ничего удивительного в этом для Крикуля не было. Рука растила его с самого раннего возраста. Никаких нежностей от Руки ожидать не приходилось. Она была для него скорее строгой надзирательницей. Любое неповиновение со стороны воспитанника беспощадно и неминуемо каралось наказанием.
ЛАБОРАТОРИЯ
Глава, в которой рассказывается о великом предназначении Крикуля
Когда Крикулю исполнилось пять лет, Рука перевела его в соседнее помещение. После фонотеки крика оно на долгие годы стало его новым домом. Всё здесь было Крикулю в диковинку – и многочисленные склянки на полках, и тяжёлые толстенные книги, которые Крикулю предстояло изучать, чтобы стать настоящим злым волшебником. Но больше всего его поразил невиданных размеров шкаф, который выпячивал своё покатое брюхо.
– Это – холодильник! – коротко и непонятно объяснила Рука. – Не смей к нему прикасаться. Со временем Его Величество Король Страх сам расскажет тебе, для чего он нужен. А пока спать!
Рука дала Крикулю крепкую затрещину, чтобы не вздумал возражать, и, выключив свет, отправилась в свой угол. Крикуль послушно поплёлся к кушетке, лёг и уже в темноте продолжал разглядывать лабораторию.
Сделать это было нетрудно, ведь в отличие от фонотеки, где имелось лишь одно небольшое окошечко под самым потолком, здесь целая стена была прозрачной, и дневной свет освещал все предметы, которые его окружали. Для маленького затворника такой переезд оказался самым настоящим приключением. И Крикуль впервые в жизни почувствовал себя вполне счастливым.
Назавтра ему предстояло узнать о предназначении холодильника, а заодно и о том, зачем он сам появился на свет.
— Внимательно слушай, Крикуль-Музыкуль, и запоминай! – Король Страх приступил к первому уроку. —
Тебе предстоит изучить всё, что должен уметь настоящий волшебник. Придёт время, и ты станешь непревзойдённым собирателем слёз.
Крикуль пока не понимал ни слова, но слушал Короля Страха, открыв рот.
– Быть всемогущим колдуном – завидная участь. Чувствовать свою власть над более слабыми существами, что может быть прекраснее? – наставлял его Король Страх. – Тебе будут все завидовать. Это такое сладостное, ни с чем не сравнимое чувство – ощущение превосходства. Благодаря мне ты, Крикуль, стал избранником. Когда ты будешь готов, то сможешь звать меня Отцом. Понял?
Крикуль хотел было сказать, что ровным счётом ничего не понял, но, побоявшись разозлить Короля и вечно недовольную няньку, тихонько произнёс:
– Понял.
– Рука, объясни ему, что тут к чему, и приступайте к делу, – строго приказал Страх. – Надеюсь на твою преданность.
– Не извольте беспокоиться, Ваше Величество, – ответила Рука, склонившись в поклоне.
Как только Король Страх исчез, Крикулю объяснили, что он будет долго-долго, старательно-старательно учиться на злого волшебника, которому предстоит всю жизнь собирать детские слёзы.
– Ничего трудного. Как они глотки дерут, ты вроде слышишь лучше других, даже на другом краю света. Так?!
Рука держала мизинцем и большим пальцем тряпку, которой смахивала пыль с полок. Она сновала по лаборатории, ни на минуту не останавливаясь, и излагала свои наставления:
– Как услышал – плачет, – ты тут как тут – слёзки собрал в скляночку, да и обратно. А здесь, в лаболатории, сольёшь слёзки в бутыли, замеришь. Сюда вот, в журнальчик запишешь, что мол, так мол и так, слёз, мол, такое, мол, количество. И разольёшь в эти формочки.
Рука стала доставать с верхней полки поставленные друг на друга, напоминая башню, прямоугольные жестянки. Не удержала, и они с грохотом посыпались на пол. – Ну, что стоишь истуканом? Собирай немедля, паразит! Крикуль кинулся помогать. А Рука тем временем продолжала инструкцию:
– Вот, в эти формы будешь заливать слёзы-то. А потом…
Рука, надсадно крякнув, с силой открыла замок холодильника. Крикуль с любопытством заглянул внутрь. В холодильнике не было ровным счётом ничего, кроме решётчатых металлических полок.
– А потом будешь их морозить тут. Понял? – выдохнула запыхавшаяся от напряжения Рука.
– А зачем? – спросил несмышлёныш.
– А затем, что это будут уже не слёзы.
– А что?
– А то! Кирпичики это будут, вот!
– Какие кирпичики? – снова не понял Крикуль.
– Ой, бестолочь, вот тупень, – начала заводиться Рука, но, сдерживаясь из последних сил, чтобы не поколотить недогадливого воспитанника, произнесла:
— Самые что ни на есть крепкие. Из чего замок-то наш с виду хрустальный построен, а? Дурья твоя башка. Глянь!
И Рука подвела Крикуля к прозрачной стене, за которой бушевал Океан, и постучала по стеклу.
– Не стекло это, а слёзы, смекаешь?
– Нет! – Крикуль никак не мог взять в толк, как слёзы могут превратиться в кирпичи, из которых можно построить замок.
– Не зли меня, по-хорошему говорю. Это химия такая, называется по-научному. Подрастёшь – поймёшь. А будешь артачиться, прихлопну так, что только мокрое место от тебя и останется. Теперь понял?!
Крикуль молча кивнул в знак повиновения.
С годами он постиг науку чародейства. Его учителя – старинные книги великих таинств, которые и передавали Крикулю свои знания.
Во время лабораторных работ Крикуль действительно убедился в том, что из детских слёз получаются наипрочнейшие прозрачные слитки – самый надёжный строительный материал в мире.
Неумолимо летело время. Прошло ещё пять лет жизни Крикуля в замке Короля Страха. Отец – теперь Крикуль мог его так называть – в последний раз натаскивал пасынка перед началом настоящего дела.
– Собирать детские слёзы – это не просто важная работа, это твоё предназначение, Крикуль-Музыкуль. Это – твоя судьба, – Король Страх уже не в первый раз беседовал с Крикулем на тему слёз. – Ты единственный в мире можешь достойно справиться с этим.
Страх старался говорить тихо и ласково, но Крикуль знал, что в любой момент Отец может взорваться и от его благостного расположения духа не останется и следа. Так уже бывало и не раз. Крикуль старался не слишком расслабляться и не вступать в разговор без необходимости. Но при этом Крикуль испытывал что-то вроде гордости за свою исключительность.
– Ты – гений! Уникум! И я горжусь тобой! Пришла пора заняться практической работой. Готовься. Завтра в путь!
Превратиться в невидимку для Крикуля было также просто, как десятилетнему мальчику зашнуровать ботинки. Раз и готово!
Перемещаться в пространстве, в любую точку Вселенной, оказалось тоже делом нетрудным. Кроме того, было ещё и страшно интересно. Достаточно было одного урока Отца, чтобы Крикуль ухватил суть происходящего.
– Встань ровно, – Король Страх не любил повторять дважды, и Крикуль привык повиноваться безоговорочно. – Скрести руки перед собой, вот так! Смотри в одну точку, сконцентрируйся, – голос Короля Страха был твёрже стали. – Представь себе место, где ты должен очутиться. Включи воображение. Замри. Старайся не моргать. Всматривайся до тех пор, пока не просочишься и не окажешься где нужно. А попасть нам необходимо туда, откуда доносится наш главный ориентир – детский плач. Слышишь?
Король Страх испытующе взглянул на сосредоточенное лицо Крикуля.Крикуль почти всё время отчётливо, даже если ребёнок плакал на другом конце света, слышал детский рёв.
– Слышу!
– Ну, тогда поехали!
После нескольких тренировок перемещение в пространстве у Крикуля выходило довольно легко, почти без сбоев. Сейчас, вместе с Отцом, который пожелал на первый раз преподать лично Крикулю мастер-класс, а заодно и принять экзамен, они прибыли на место жуткой драки. Двое мальчишек мутузили друг друга с таким остервенением, что другие ребятишки никак не могли их разнять. Сцепившись, горе-гладиаторы походили на странное, изрыгающее ненависть на самого себя, пыхтяще-сопящее существо с двумя парами рук и ног – этакий двуликий андрогин. Вдруг один из мальчишек схватил другого за волосы и с силой начал отдирать от себя. Забияка изловчился и зубами вцепился в щёку противника. Укушенный издал такой дикий вопль, а затем такой по-волчьи протяжный вой, что почти мгновенно как ветром сдуло и его обидчика, и всех невольных зрителей этой безобразной потасовки. Слёзы градом полились из глаз раненого. Пытаясь остановить кровь, которая сочилась из раны, боец сдавливал щёку ладонью. Он, конечно же, не замечал вокруг ровным счётом никого. Тем более Страха и невидимку Крикуля, который пытался пристроиться перед раненым с небольшой склянкой для сбора слёз.
– Ничего трудного в этом нет, – Страх был очень доволен всем увиденным. – Лови, лови же! Ни одна слезинка не должна пропадать зря. Видишь, какие зверёныши? Как ненавидят друг друга. Весь мир состоит из зла. И зло правит миром!
Но Крикуль почему-то не испытал от этого зрелища ничего, кроме страха. Первый показательный урок по сбору слёз закончился. Теперь ему предстояло заниматься этим самостоятельно.
ДОКАЖИ, ЧТО НЕ БОИШЬСЯ!
Глава, в которой рассказывается о том, до чего доводят опасные детские игры
Все попытки местной полиции разобраться в причинах исчезновения сына Эмерсонов из Плакли не дали результатов.
Каждый раз, когда Рой Харрисон, которому было поручено вести это дело, пробовал нащупать хоть какие-то зацепки, показания так называемых свидетелей происшествия заводили его в тупик.
– Деревня Плакли – это проклятущее местечко, сэр! – докладывал он своему непосредственному начальнику, констеблю Портеру. – Поверьте, здесь живут одни придурки. Они постоянно морочат мне голову. Вот, смотрите, это показания трактирщика Майка Спенсера! – Рой достал из ящика стола исписанный лист бумаги. – Эта скотина, простите, сэр, утверждает, что видел, как возле дома Эмерсонов в день, когда исчез их сын, всё время крутилась подозрительная особа – цыганка из местных. Я спросил у Майка: кто такая и где проживает? Вот, вот, читайте? Это его дословный ответ.
Харрисон положил лист перед Портером, и тот прочитал вслух следующее:
– Призрак цыганки, сожжённой в прошлом веке, на перекрёстке двух дорог, перед самым въездом в Плакли, чаще всего появляется вблизи бывшего имения леди Деринг, которая жила в этих краях ещё в двенадцатом веке.
– Ну как вам? Йоркширская свинья! – ударил кулаком по столу раскрасневшийся Харрисон. – Верите, сэр, я еле удержался, чтобы не дать ему, простите, сэр, в его свиное рыло. Говорить такое представителю власти!
Констебль, сидевший в чёрном кожаном кресле, всё время кривил рот. После недавнего инсульта нервный тик мучил его каждый раз, как он начинал выходить из себя. – Да, тёмное дельце! Я сам, бобби, опрашивал потёрпевших сразу, по горячим следам, и у меня тоже создалось впечатление, что они вроде как не в себе. Но я списал это на переживания.
Портер встал и прошёлся по комнате.
– Эмма Эмерсон всё время твердила о Закоулке Страха, где каждую ночь якобы бродит призрак заколотого разбойника. Но на прямой вопрос: кой чёрт её туда носил ночью, да ещё в грозу, никакого вразумительного ответа я так и не получил.
– Вот! То-то и оно, сэр! То-то и оно!
– Ты сам-то веришь во всю эту муть?
– Да ни боже мой! Я здравомыслящий, трезвый человек из нормальной семьи. Упыри, вурдалаки, всякие там призраки и прочая чертовщина – это не по мне.
– Придётся закрывать дело. Боюсь только, что не миновать нам неприятностей. У этого полковника Эмерсона, говорят, есть кое-какие связи в министерстве юстиции.
– Ну и что с того? Приведение-то к делу не пришьёшь!
– Да! Тёмное дельце. Тёмное!
Шли годы. В Плакли поговаривали, что Эмма Эмерсон совсем потеряла голову после того, как пропал её новорождённый сын. Она почти не выходила из дома, жила затворницей и, хотя была ещё совсем молодой, слышать не хотела о другом ребёнке.
Загадочное происшествие в семье Эмерсонов по-прежнему вызывало живейший интерес у деревенских сплетников. И как только они собирались вместе, то непременно перемывали косточки Эмме и её мужу Найджелу.
– Жаль мне Найджела, – вздыхал пьянчужка Тимоти, сдувая пену с третьей кружки пива. – Даром что полковник. Замучила его жена. Никакой жизни нет человеку.
Помощница трактирщика, колченогая Элис, навострила уши.
– Чем это Вам Эмма не угодила? Я что-то не слышала, чтобы они скандалили.
– А по мне, так лучше бы скандалили, чем жить как в монастыре. Эмма, словно монашка, из кельи своей носу не показывает. Ходит будто привидение какое.
– Это ты правильно подметил! – поддержал сапожника Тимоти Сэм Хьюстон. Все деревенские называли его всезнайкой, он был посвящён в тайну каждой семьи.
– Я тут на днях случайно слышал разговор Эммы со старой бестией, этой нашей миротворицей, почтенной миссис Дженкинс. Она ведь только с ней и общается. Даже с мужем не разговаривает.
– Это как же “случайно слышал”? – хмыкнула Элис. – Верно, по обыкновению под окнами разгуливал?
– А тебе что за печаль? Слышал, и ладно! – замахал руками Хьюстон. – Молчи, Элис! Сэму видней, где гулять. Ну и что?
– А то, – перешёл на шёпот Хьюстон, – что слышал я, как старуха Глория говорила Эмме, мол, роди ещё ребёнка, того мальчика уже не вернёшь. А Эмма ей: мол, боюсь я Страха. Это он моего сына украл и другого также украдёт.
– Прямо так и сказала? – присвистнул Тимоти.
– Ну, да! И ещё, мол, верю, что вернётся мой сыночек, я его во сне всё время вижу. Живой он.
– Ох, ты!
– А потом Глория возьми, да и спроси её прямо в лоб: зачем, дескать, в Закоулок Страха ходила ночью, да ещё в грозу? А Эмма ей: игра у нас такая в детстве была. “Докажи, что не боишься” называлась. Вся деревенская детвора в неё играла. И дочка Глории, Джесс, с которой Эмма дружила с пелёнок, тоже, вроде бы, в их компании была. Так та Джессика, чтобы доказать, что не боится привидений, всё на кладбище ходила, а Эмма – в Закоулок Страха, значит.
– Я тоже слышала, что мой брат играл в эту, как её, ну, в “Докажи, что не боишься”, – присоединилась к разговору Элис. – На пепелище Дерингов сходил пару раз, так отец ему таких “горячих” всыпал, что отбил охоту по ночам шляться к привидениям в гости.
– Ну а Глория-то что же? – Тимоти выпучил на Хьюстона совсем осоловевшие глаза.
– Сказала, что не верит, будто её тихоня Джесс была на такое способна. А потом спохватилась и говорит: это же в детстве было, дурачились дети – понятное дело, – а сейчас-то что, мол, тебя заставило в лес идти?
Страх, говорит Эмма, Страх. Замучил совсем. Как одна оставалась, все мысли о смерти в голову лезли. А тут ещё отец умер. Она совсем, дескать, и раскисла. Решила пойти, как в детстве, доказать себе, что не боится ничего.
– Вот они, шуточки-то, боком и вышли. Доигралась!
МАМА, ГДЕ ТЫ?
Глава, в которой Крикуль узнаёт, что слово “мама” имеет таинственную силу
День не задался с самого утра. Крикуль открыл глаза и почувствовал, что его ресницы покрыты инеем. В лаборатории по заморозке детских слёз, где он спал, был жуткий холод. Рука копошилась где-то рядом с холодильником.
Крикулю показалось, что встать он уже не сможет никогда. Всё его тело колотило мелкой дрожью.
– Мама, где ты? – тихонько произнёс он.
Рука молниеносно бросилась к его изголовью и ударила так сильно, что Крикуля сразу обдало жаром.
– Ты где это нахватался такой дряни? Это что за словечки? – Рука повисла над головой Крикуля, готовясь устроить побоище.
– Не бейте меня, няня! – посиневший от холода Крикуль стоял рядом с кроватью, вжав голову в плечи.
Рука от негодования затряслась.
– Не учи меня, что мне делать, бить или не бить. Я спрашиваю тебя, негодный мальчишка, где ты слышал это дикое слово “мама”? – Рука наклонилась над ним, и Крикуль почувствовал жар, исходивший от неё.
– Вчера, когда я собирал слёзы. Возле входа в лавку стоял малыш, он потерялся и всё время повторял это… – Крикуль хотел было снова произнести: “Мама, где ты?”, – но вовремя остановился, вернее, его остановили. Рука больно и горячо шлёпнула по его губам.
– Ишь ты, заморыш, первый раз слетал по делам и уже нахватался всякой гадости. Не смей повторять за ними эти мерзкие слова! Одевайся, бездельник! Видишь, дверь холодильника заклинило. Иди, помогай! Крикуль вместе с Рукой кое-как починили дверной замок холодильника. Пришлось изрядно повозиться.
Но несчастья на этом не закончились. Рука, собираясь ненадолго уйти, с хрустом трансформировалась. Тело её сжалось так, что большой палец придавил первых три, а небывалых размеров указательный, единственно торчащий кверху, закачался, как метроном, со свистом рассекая воздух.
– Сиди тут у меня тихо, плюгавец! Поешь, и за работу! Крикуль молча выслушал грозное указание и при этом заморгал, опасаясь новой оплеухи.
С Рукой нужно было держать ухо востро. Запросто может надавать тумаков ни за что ни про что. Однажды, схватив Крикуля за ухо, она подняла его над землёй и держала так минуту. Потом ухо страшно вздулось и долго болело. И это только за то, что во время чтения учебника по метафизике он на минуточку отвлёкся и засмотрелся на Огненное Яблоко за стеклянной стеной лаборатории.
Оно было самым ярким впечатлением в жизни Крикуля. Крикуль любил наблюдать, как Океан выпускал Огненное Яблоко погулять по небу. “Наверное, это его сердце”, – фантазировал Крикуль, любуясь чудесной картиной.
Огненное Яблоко, вырвавшись из груди Океана, бывало то алым, то бледно-жёлтым, то ярко-оранжевым. От него веяло спокойствием и умиротворением. Никогда Крикуль не видел Яблоко злым и чёрным, каким бывал его Отец. Порой Крикулю удавалось дольше обычного понаблюдать за неспешной прогулкой Огненного Яблока по небу. Крикуль мечтал застать тот миг, когда оно вернётся домой, обратно в Океан. Но каждый раз, когда Крикулю выпадала редкая возможность остаться в одиночестве и полюбоваться этим чудесным зрелищем, Огненное Яблоко пряталось от него за стенами замка Короля Страха.
– Это Солнце, дурья твоя башка, – наставления Руки всегда были обидными. – Нечего без толку в окошко пялиться. Ничего интересного там нет. Готовься к экзаменам. Скоро учёбе твоей конец, и будешь ты в поте лица, милаша, всю свою жизнь слёзы детские собирать. Помни о своём этом, как его, вели-и-ком предназначении.
Тогдашняя издёвка Руки закончилась привычным, дежурным подзатыльником.
До того как началась его работа по сбору слёз, Крикуль почти всегда сидел взаперти. Лишь изредка громила Рука выводила Крикуля погулять на маленький балкончик в конце коридора. Здесь они стояли вместе с нянькой и “запасались кисвородом”, как она говорила. Но такие прогулки бывали редкими и случались только тогда, когда, по мнению няни, Крикуль заболевал. Стоило ему чихнуть или закашлять, как она тут же вспоминала про моцион.
– Пошли немедля на воздух, он тебя враз вылечит, – подхватывала его Рука, и они оказывались на балконе. Крикуль всегда с жадностью вдыхал живительный воздух Океана, и болезнь действительно отступала.
Потом Рука возвращала Крикуля в привычную обстановку лаборатории, где он, словно отшельник, проводил всё своё время. Прозрачная стена была единственным окном в большой и загадочный мир. Иногда, уткнувшись лбом в холодную гладкую поверхность, он смотрел на живой Океан, который там, далеко внизу, грозился разбить своими могучими волнами замок Страха. Волны, вздохнув полной грудью и собрав силы, вырастали прямо на глазах Крикуля в водяных великанов. С разбегу ударялись о прочные стены замка и разбивались на тысячи мелких брызг. В лаборатории не было слышно утробного рокота могучего Океана, только острый слух великого Хеймдалля позволял маленькому затворнику улавливать, как из таинственных океанских глубин доносится эхо неведомой симфонии.
Сейчас, когда строгая хозяйка лаборатории по заморозке детских слёз вышла за дверь, Крикулем вдруг овладело жгучее желание последовать за ней и проследить, куда это она отправилась. Уж не жаловаться ли Отцу?
Рука стремительно летела по запутанным коридорам замка. Она настраивалась на разговор с самим Хозяином и поэтому не замечала невидимого преследователя. В какой-то момент Крикуль хотел было пристроиться на край фартука, который Рука забыла снять, и который, сбившись от энергичной ходьбы, волочился теперь сзади, но его осадил внутренний голос. Осмелевший сборщик детских слёз всё же передумал рисковать.
“Неподходящее для шалостей время, Крикуль, – прислушался Крикуль к собственным мыслям. – Но куда это её понесло?” – любопытный Крикуль-невидимка следовал за Рукой по пятам.
Мимо мелькали пролёты длинных коридоров, просторных холлов, каких-то комнат, закрытых или распахнутых настежь, – из-за спешки Крикуль не мог заглянуть туда, чтобы хорошенько рассмотреть их. Но, несмотря на это, у Крикуля всё-таки возникло ощущение обжитого пространства. Крикуль отчётливо слышал приглушённые голоса и какое-то еле уловимое движение.
Почему же его всё время держат взаперти? Кого скрывали от него или, может быть, наоборот, он сам для кого-то был тайной за семью печатями? Мысли роились в мозгу Крикуля. Первое рискованное путешествие по владениям Короля Страха могло обернуться бедой. От этой мысли у Крикуля противно засосало под ложечкой. В этот момент он сильно пожалел, что нарушил строгий наказ Отца – никуда не отлучаться без разрешения, – но было уже поздно. Вместе с тем новое препятствие, возникшее перед Крикулем, давало ему шанс вернуться к себе в лабораторию.
Они с Рукой, видимо, попали на нижнюю площадку одной из башен дворца. Абсолютно гладкая ледяная дорожка серпантином поднималась вверх. Рука, грузно опустившись на запястье, служившее ей опорой, сгруппировалась и начала стремительно подниматься по скользкой ленте. После нескольких виражей Крикуль потерял её из виду. Попытка повторить трюк провалилась, и он почувствовал себя беспомощным. Он сидел, обхватив ноги, и никак не мог сообразить, что нужно сделать, чтобы преодолеть силу притяжения. И тут жгучее любопытство, которое подтолкнуло его на это рискованное предприятие, словно шепнуло в ухо: “Вспомни Первый Закон любого Волшебника: “Если что-то сделать нельзя, но очень хочется, то значит, это сделать можно!”
Как только Крикуль мысленно представил свой стремительный взлёт по скользкому серпантину, его мгновенно понесло вверх. Не успел он и глазом моргнуть, как догнал Руку, которая теперь почти летела по длинной мрачной галерее, сплошь уставленной какими-то скульптурами. Внезапно она остановилась, и Крикуль с разбегу чуть было не налетел на неё.
Только сейчас, перед тем как открыть дверь кабинета, Рука заметила, что не сняла клеёнчатый оранжевый фартук, от которого тошнотворно пахло каким-то дезинфицирующим средством. Нельзя было показываться перед начальством в таком неряшливом виде, и она, спохватившись, быстро развязала тесёмки, сложила фартук пополам. Потом ещё раз пополам, и так до тех пор, пока он совсем не испарился. Гордо выпрямившись, Рука ловко, как тренированный гимнаст, мгновенно сжалась в кулак таким образом, что её средний палец своей костяшкой возвысился над другими пальцами. В ответ на её стук в дверь раздалось грозное: “Входи!”
Крикуль незаметно проскользнул вслед за Рукой и оказался в приёмной Короля Страха. Именно эти слова были написаны на двери снаружи. Он успел прочитать вывеску, пока Рука проделывала свой фокус с фартуком.
Перед Крикулем открылась невообразимо-фантастическая картина. За столом сидел огромный пухлый Рот, густо намазанный красной помадой. Из его недр вырывались ровные, обсыпанные сахарной пудрой кольца дыма. Но это был не дым, а самые что ни на есть пончики. Рот жадно ловил очередной пончик, готовый улететь от него к потолку, и смачно, с чавканьем пережёвывал свой трофей. На столе, в замысловатой по форме пепельнице, дымился предмет, который напоминал сигарету, но, скорее всего, это был агрегат по производству пончиков. Тоненькие ножки-ниточки в миниатюрных лакированных туфельках словно приросли к нижней губе и непринуждённо болтались под столом, а из уголков Рта торчали, будто соломинки для коктейля, две ручки-тряпочки, энергично выстукивающие пальчиками тексты на клавиатуре.
– Что тебе? – недовольно прохрипел Рот и перестал шлёпать по клавишам.
Рука заискивающе пролепетала:
– Мне бы к Самому, по очень важному делу.
– У Короля Страха совещание, он занят! – отрезал Рот и снова начал строчить, остервенело, как из пулемёта, лупцуя клавиши-буквы.
– Ты что, не видишь, кто перед тобой?! – в голосе просительницы появились злые нотки. – Я ж, эта, Главного Воспитанника Нянька. Все в замке знают, что я пользуюсь этими, как их?! Особыми полномочиями, вот! Да! У меня обстоятельства эти, как их? – Рука сморщилась от мучительного напряжения. – Тьфу-ты, ну, как они? Моржовые, ежовые, ну, такие с фендибобером, – щёлкая большим пальцем о средний, силилась вспомнить нужное слово неграмотная Нянька.
– Форсмажорные обстоятельства, – с чувством явного превосходства произнёс Рот.
– Точно! – с облегчением воскликнула Рука, но тут же сурово продолжила: – И ежели что случится, что-нибудь такое эдакое, форс-морс-жовое, то виноват в этом будешь ты. – Рука припугнула секретаря и выставила в его сторону длинный указательный палец.
– Надо было так сразу и говорить, – недовольно скривился Рот, нажал кнопку селектора и тут же подобострастно пролепетал: – Ваше Величество, здесь Рука по срочному делу. Вы примете?
– Что там стряслось? Пусть заходит, – голос Отца прогремел будто из поднебесья.
Крикуль оцепенел от ужаса: “Что же теперь с ним будет?!” Позабыв о том, что он абсолютно невидим для постороннего глаза, Крикуль почувствовал себя разоблачённым. От излишнего волнения его движения стали такими неуклюжими, что, последовав за Рукой в кабинет Короля Страха, он тут же задел стоявшую у входа метровую фигуру какого-то клыкастого чудища. Каменная Химера непременно упала бы и рассыпалась на куски, если бы не молниеносная реакция Няньки. Рука подхватила изваяние льва с козьим телом и змеиным хвостом и вернула его на место.
– Какая же ты неуклюжая, Рука! Нельзя ли поосторожнее? Чуть не разбила мою любимую игрушку.
Крикуль узнал голос Отца, но пока не мог разглядеть его самого. Рука продвинулась вперёд, и перед Крикулем предстало зрелище, от которого тут же перехватило дыхание. Вокруг стола, занимавшего всю середину овального кабинета, сидел не один, а двенадцать Страхов. Все Короли были на одно лицо, и Крикуль сейчас не смог бы с уверенностью определить, кто же из них Отец. Двенадцать пар глаз устремились, как показалось Крикулю, прямо на него. Крикуль забился в угол у самого выхода, рядом с каменным изваянием Химеры, и замер.
Рука склонилась до пола и в поклоне произнесла:
– Простите, Ваше Величество, очень тороплюсь.
– Что случилось? Я слушаю.
Все Страхи молчали, кроме того, что сидел во главе стола.
– Видите ли, Ваше Величество… Как и велело Ваше Величество, я только выполняю указания Вашего Величества… – пролепетала Рука, но Страх тут же перебил её.
– Говори короче. Не тараторь.
Застывшее, словно маска, лицо Короля Страха было белым как мел. Остальные Страхи тоже сидели без кровинки в лице. И все они так же, как Отец, которого Крикуль узнал лишь по голосу, внимательно слушали Няньку Главного Воспитанника.
“Вот, оказывается, кто он такой?!” – неожиданно для самого себя сделал открытие Крикуль.
– Дело в том, Ваше Величество, что мальчишка сегодня звал свою мать.
Страхи зашушукались и стали нервно переглядываться. Некоторые повскакивали с мест. Только один главный Страх казался невозмутимым: он жестом прекратил суматоху, а Руке велел продолжать.
Нянька подробно рассказала о сегодняшнем пробуждении воспитанника и о его словах, которые её очень обеспокоили.
– Ваше Величество, он так и сказал: “Мама, где ты?” – и это после первого же дня! Только раз побывал там, и на тебе. Даже не знаю, что дальше-то будет? – Рука вошла в раж и трещала без умолку. – За ним нужен глаз да глаз. Он ведь всего лишь слабый человечишка, а значит, способен на любую подлость. Возьмёт, да и начнёт задумываться: “Откуда это он взялся?!” – или станет ещё, чего доброго, искать собственную…
Рука не успела договорить. Крикуль хорошо видел, как из глаз Отца в её сторону метнулась молния. Молния пронзила Руку насквозь, как гарпун громадную рыбину, и намертво пригвоздила к стене. Рука молча трепыхалась, но никак не могла освободиться. Её гигантские пальцы беспомощно извивались, словно щупальца осьминога.
– Не нужно торопить события, Рука! – раздался громоподобный голос Короля Страха. – Ты же сама говорила, что Крикуль-Музыкуль лишь повторил то, что услышал от ребёнка возле лавки. – Отец медленно поднялся и прошёлся по кабинету, продолжая отчитывать Няньку: – Чему ж тут удивляться? У Крикуля началась основная работа, и ему предстоит узнать ещё много нового. Крикуль достаточно умён, чтобы не наделать глупостей. Он не просто человек, он – Злой Волшебник, он – Главный Воспитанник Короля Страха. Не так ли, Главная Опекунша?!
Послышался резкий металлический звук, будто невидимый меч вынули из ножен. Это Отец одним взглядом освободил Руку. Молния-гарпун со звоном рухнула на пол, а затем исчезла.
Рука как ни в чём не бывало приняла устойчивое положение, распрямилась и извиняющимся, но достаточно уверенным тоном произнесла:
– Я всё поняла, Ваше Величество. Разрешите мне вернуться обратно. Этого неслуха нельзя надолго оставлять одного.
– Кого это нельзя оставлять надолго одного? – Страх приблизился к Руке почти вплотную.
– Как кого? Я имею виду Крикуля-Музыкуля, конечно, – сказала нянька, сделав при этом ударение на последние “ля” в его имени. В это мгновение Крикулю захотелось стать ещё более незаметным, от страха он тихонько съехал по стене вниз и сжался в комочек.
– Значит, ты уверена, что Крикуль сидит в лаборатории один-одинёшенек и в поте лица готовится к экзамену, как ему было наказано?! – Страх говорил на удивление спокойно.
Рука не замедлила с ответом:
– Ну, а где ж ему быть-то! Сидит как миленький. Но всё-равно глаз да глаз за ним… – Рука снова не успела договорить.
Король Страх всем телом развернулся в сторону Крикуля.
– Сидит-то он, сидит, да только не там он сидит, где нужно… – Страх посмотрел на Крикуля в упор, и все присутствующие ахнули. Невидимый до этой минуты, Крикуль потерял свою волшебную защиту. Настал час расплаты.
Крикуль-Музыкуль хотел было зажмуриться, да не успел. Неведомая сила подхватила его, и Крикуль завис посреди кабинета. Кто-то цепко держал его за шиворот, но это была не Рука, так как Крикуль видел Няньку, стоявшую рядом.
Страх вернулся на своё место за столом. Запрокинул голову и со свистом стал втягивать в себя воздух. Это продолжалось довольно долго. Все предметы в кабинете Отца задвигались, сорвались с мест и закружились в каком-то диком танце. Поднялась самая настоящая буря. Вместе с воздухом в воронку неимоверно раздувшихся ноздрей засасывало Страхи, одного за другим. Подхваченные вихрем, они вместе с мебелью исчезли в чреве Короля Страха. Он чернел и раздувался. Казалось, что вот вот его разорвёт на части. Крикуль в ужасе увидел, как Рука, пытаясь избежать участи остальных, упирается всей пятернёй в потолок и стены ниши. Но трюк ей не удался – обессилевшую Руку всосали страшные ноздри. Неумолимый вихрь швырял Крикуля из стороны в сторону. При этом он больно ударялся о каменное изваяние Химеры, которая не собиралась выпускать его из своих когтей. Страх заполнил собой почти весь кабинет. Лицо Отца теперь напоминало дикую морду гигантского волка. Из пылающих, словно угли, глаз летели искры. Волк ощерился и брызнул огненной слюной прямо в лицо Крикулю.
– Кто? – вырвалось из пасти свирепого чудовища. – Кто внушил тебе, щенок, что меня можно ослушаться? Говори! Кто?
В голове Крикуля пронеслась мысль, что, скорее всего, он навеки онемел и уже никогда не сможет выдавить из себя ни единого слова. Крикуль молчал.
– Ты что, язык проглотил?
Крикуль не проронил ни звука. Его застывшие глаза смотрели в одну точку.
– Отпусти его, – приказал Страх. Химера разжала когти, и Крикуль с грохотом шлёпнулся на пол. Он пришёл в себя и оглянулся по сторонам.
Смерч стих так же внезапно, как и начался. Все предметы стояли на своих местах. Отец снова походил на самого себя и сидел во главе стола. Рука по-прежнему маячила за спиной Крикуля, а все остальные Страхи, казалось, никуда и не двигались.
– Хороший будет тебе урок, маленький мерзавец, – прохрипел Страх. – А если ты ещё раз ослушаешься меня, то это будет твой последний в жизни поступок. Понял? Это говорю тебе я, Страх Смерти!
Крикуль только низко склонил голову к груди и впервые заплакал.
– Жидкий на расправу, – презрительно процедил Страх и отвернулся. – А ты, Рука, по всей вероятности, действительно права! За ним ещё нужен глаз да глаз.
Рука благоразумно промолчала, а Король Страх продолжал:
– Только для него двух глаз будет многовато. И одного хватит!
Нажав на кнопку селектора, стоявшего рядом, Король Страх выдал следующее распоряжение секретарю, который всё ещё трясся от страха из-за дикого грохота, раздавшегося всего несколько мгновений назад. – Рот, ты меня слышишь?
– Я внимательно слушаю Вас, Ваше Величество! – беззубо прошепелявил Рот, всего за секунду до этого вынувший вставную челюсть, дикую пляску которой он никак не мог унять.
– Пусть сюда немедленно явится Глаз. Я жду, – Король Страх испытующе посмотрел на Руку.
Крикуль перестал плакать и следил за стремительными действиями Страха.
– Рука! Ты славно потрудилась и заслуживаешь награды. И отдыха. За твою беспечность, старая дура, тебя нужно было бы стереть в порошок. Но все знают мою снисходительность, и я повелеваю… хотя, впрочем… – Король Страх решил повременить с окончательным вердиктом. Он впервые обратился к своим притихшим двойникам: – Давайте решим этот вопрос коллегиально. Что же мы с ней сделаем, Страхи? Страх Темноты, какие у тебя есть предложения?
Только сейчас Крикуль заметил, что, несмотря на удивительное сходство с Королём Страхом, другие Страхи всё же чем-нибудь, да отличались от него.
Страх Темноты сидел рядом с Отцом и шарил глазами по потолку в поисках ответа. Он был одет во всё чёрное. Даже платочек, который он достал из кармана своего чёрного сюртука, чтобы вытереть пот со лба, был иссиня-чёрного цвета.
– Посадим её в тёмный чулан на часок, а там посмотрим.
Предложение Страха Темноты вызвало явное недовольство Страха Высоты, который, будто за компанию с Крикулем, сидел на полу. По всей видимости, сидеть на стуле для него было нелёгким испытанием высотой. Из-под стола донеслось тихое завывание:
– Ну что это за наказание – тёмный чулан! Что в этом страшного? Я вас спрашиваю?! Там же никого, кроме неё, не будет. Посидит-посидит взаперти, да и заснёт ещё ненароком. Наказание называется! Её нужно подвесить на высоте ста метров. Над океаном. И оставить так висеть. Думаю, что через пять минут Страх Высоты превратит её в жалкое ничтожество.
– А у меня другое предложение, господа. Надо заморить её голодом. Это самый страшный страх на свете, – сказал Страх Голода и зашелестел фантиком, отправив в рот конфету. Его лицо показалось Крикулю немного более пухлым, чем все остальные. Да и костюм не был таким мрачным, как у Страха Темноты. Поверх манишки Страх Голода носил салфетку-слюнявчик, который надевают маленьким детям перед едой.
– Не говори глупостей, Страх Голода, она же всего-навсего Рука, а не человек, она и так ничего не ест, – недовольно вспыхнул король Страх. – И прекрати сейчас же жевать!
Но Страх Голода нисколько не испугался и спросил:
– Однако, скоро ли обед? Я, знаете ли, что-то изрядно проголодался, господа.
Король Страх сделал вывод:
– Полагаю, у каждого из вас будет свой вариант наказания, исходящий из личных, так сказать, пристрастий. Страх Боли предложит её отшлёпать.
После этих слов все посмотрели на Страх Боли, который не мог сдержать радости и сделал небольшое дополнение:
– Не отшлёпать, а избить до посинения!
– Угу, – продолжил Король Страх, – Страх Холода – заморозить, что, тоже до посинения?
– Нет, до смерти! – парировал Страх Холода, изо рта которого валил пар, будто он сидел на морозе.
– Чушь! – недовольно поморщился Король Страх. – Это же всего-навсего Рука. Так! Окончательное решение я оставляю за собой. Рука, мы осуждаем тебя на выполнение трудовой повинности. Работы в нашем замке хоть отбавляй. Так что иди и трудись!
Рука безропотно повиновалась. Выйдя из кабинета, она тихонько прикрыла за собой дверь.
Больше Крикулю не доводилось встречаться с Рукой.
Её место в лаборатории занял одноглазый исполин по имени Глаз. Волосатое чудовище походило на циклопа, которого когда-то так лихо перехитрил легендарный Одиссей. Глаз неусыпно следил за Крикулем. И хотя вид у Глаза был омерзительный, Крикуль-Музыкуль находил его более симпатичным, чем Рука, которая всегда была груба и вечно находила повод, чтобы ударить. Глаз мог бы только одним своим прикосновением покалечить воспитанника, но он ни разу не тронул Крикуля даже пальцем, а Крикуль, в свою очередь, старался ничем не огорчать молчаливого охранника.
Глаз, хмуро потупившись, сиднем сидел рядом с холодильником и с какой-то безысходностью дни напролёт тупо наблюдал, как Крикуль фильтрует и разливает в жестяные формы прозрачную, словно слеза, жидкость. Неуклюжему великану было запрещено прикасаться к оборудованию в лаборатории, чтобы что-нибудь ненароком не задеть своими гигантскими ручищами. Крикуль чувствовал себя полноправным хозяином.
Желание путешествовать по замку Короля Страха у него больше не возникало, Крикуль решил не испытывать судьбу, а заодно и терпение Отца, с содроганием вспоминая тот злополучный день, после которого он так долго не мог вымолвить ни слова. Крикуль даже стал подумывать, что совсем разучился говорить. Страх Наказания, один из двенадцати, почти постоянно преследовал его. Когда немота прошла, Крикуль набрался храбрости и попытался заговорить с Глазом, тем более что его давно мучил один вопрос.
– Глаз, можно тебя спросить? – Крикуль спросил очень тихо, но Глаз всё равно почему-то вздрогнул. – Ты не знаешь, кто моя мама и где она?
Волосатый великан отвернулся.
– Мне почему-то кажется, что Отец тогда так рассердился и Рука переполошилась только из-за того, что я произнёс это слово – “ма-ма”.
Циклоп резко склонился над Крикулем, замотал головой и, поднеся палец к губам, знаком показал, что об этом говорить нельзя. Крикуль впервые видел своего нового надзирателя так близко. Он не испугался, но только сейчас заметил, что его гигантскую пасть насквозь пронизывает металлическая скоба, посредине которой раскачивается небольшой проржавевший замочек.
“Так вот, почему Глаз такой молчун?!” – Крикуль понимающе закивал, и ему стало нестерпимо грустно. Однажды любопытство уже сыграло с ним недобрую шутку, но Крикуль ни о чём не жалел. Теперь он знал, что замок Короля Страха густо населён и за каждой дверью живут тайны, которые он однажды обязательно раскроет.
Прошёл ровно год с того дня, когда Крикуль начал самостоятельно собирать детские слёзы для Короля Страха. Никаких нареканий и недовольств со стороны Глаза не было. Да и мог ли он жаловаться? Со своей работой Крикуль справлялся безукоризненно. Каждое утро, в одно и то же время Крикуль отправлялся за слезами. Не успевал он проснуться, как из разных концов планеты то там, то тут раздавались знакомые позывные. Без перерыва и выходных, в разных странах и на разных континентах плакали дети, кто-то от голода, кто-то от боли или обиды, а кто-то просто от неправильного воспитания. Крикуль привык к этому, и ему не приходилось сидеть без дела. Воспитанник Короля Страха добросовестно выполнял свою работу, но она никогда не доставляла ему радости. Крикуль даже и не предполагал, что работа может быть удовольствием. Иногда вместо того, чтобы порадоваться хорошему “улову”, когда ревела какая-нибудь капризная малышка, он даже выражал своё негодование.
– Кисонька, ну не плачь! Милая моя, хорошая! Мамина девочка! – уговаривала женщина дочку, которая наотрез отказывалась обедать. – Ну хорошо, не хочешь супчик, давай хоть ложечку кашки или творожка?
– А-а-а-а!!! Не-е-е!!! У-у-у!!! И-и-и!!! – билась в истерике кудрявая маленькая толстушка, похожая на ангелочка. Она отталкивала руками тарелку так, что содержимое проливалось на стол.
– Ну как тебе не стыдно, – урезонивал её Крикуль, аккуратно подставляя пробирочку, куда стекались тонкими ручейками девчонкины слёзы. – Мама тебя уговаривает уже битый час. Как тебе не стыдно?! Вот меня бы хоть кто-нибудь, хоть один бы разочек так ласково назвал: “Де-е-точка моя!” Как бы мне стало хорошо от этих слов!
– Деточка моя, – продолжила мама девчонки, будто услышав подсказку Крикуля. – Нужно съесть немножко чего-нибудь полезного, а потом я дам тебе много-много клубничного и шоколадного мороженого и конфет, сколько захочешь.
– Не-е-е-е!!! А-а-а!!! У-у-у… – не унималась маленькая крикунья. Она упала на пол и продолжала истошно орать.
– Прекрати немедленно, горлодёрка! – не на шутку сердился невидимый Крикуль. – Мама предлагает тебе настоящее мороженое! Я вот никогда даже не пробовал такого чуда, а она голосит, бесстыдница!
Напрасно он старался – ни девочка, ни её мама, казалось, не слышали его. Но самое главное, что Крикуля не слышал его Отец. Какие он тут притчи загибает! А если бы услышал? Не миновать тогда Крикулю наказания двенадцатью Страхами.
– Какая чёрная неблагодарность! – говорил Крикуль девчонке в самое ухо, но та без умолку верещала.
Мама вышла из кухни, девчонка осталась с Крикулем одна, и слёзы моментально высохли.
“Ну и ладно, – подумал Крикуль, затыкая склянку пробкой. – Хватит на сегодня! У меня от тебя, крикунья, голова разболелась”.
Девчонка заворожённо смотрела на стол. Там сами собой исчезали один за другим разноцветные шарики мороженого, которые мама только что достала для неё из холодильника.
СТРАШНОЕ ЗАДАНИЕ
Глава, в которой Крикуль узнаёт о силах добра
Работа по сбору и заморозке детских слёз не прекращалась ни на минуту. Крикуль прерывался только на время короткого сна, когда, окончательно обессилев, падал на кушетку и мгновенно проваливался в глубокий сон.
Сны у Крикуля были всегда очень тревожные, беспокойные. Даже во сне он занимался привычным делом и слышал непрекращающиеся детские крики. Особенно страшно было тогда, когда он по неосторожности проливал все собранные за день слёзы, и ему приходилось горько плакать самому, чтобы хоть частично восстановить потерю. Но иногда он видел во сне, как огромное горячее Яблоко-Солнце, плывущее по небу над Океаном, приближается к замку Короля Страха так близко, что от его раскалённого дыхания слёзы-кирпичики начинают таять, а нерасплавленные руины замка погружаются в воду, бесследно исчезая навеки. А он, Крикуль, остаётся на Земле и невидимкой бродит по городам и сёлам, пока не находит… наверное, маму. Во сне у него всегда возникало ощущение, что вот сейчас он найдёт того, кого искал всю жизнь, кому он так необходим и кто так необходим ему самому, они узнают друг друга, и произойдёт что-то очень важное… Но именно в этот момент он всегда просыпался. Этот сон повторялся с завидным постоянством. После пробуждения Крикуля охватывало горькое разочарование и ощущение невосполнимой потери.
Начинался новый день, но он был лишь продолжением старого. Крикуль-Музыкуль очень боялся отцовского гнева и старался, старался изо всех сил. Усилиями Крикуля-Музыкуля владения Короля достигли уже невиданных размеров, но Страх не мог умерить аппетит. Он был жаден, как все короли, и, как все короли, мечтал о безраздельном, вселенском господстве.
Наступил час, когда Страх потребовал от злого волшебника Крикуля-Музыкуля более решительных действий.
– Крикуль! Не трясись, как осиновый лист, и подойди ко мне ближе, – приказал Страх.
В огромной пустой зале, куда приказал явиться Крикулю его Отец, словно одинокая островерхая скала посреди океана, возвышался могучий трон. На этой отливающей серебром чёрной глыбе восседал властелин человеческих сердец. Голос Короля Страха троекратно умножало подобострастное Эхо. Крикуль-Музыкуль опустил глаза и безропотно повиновался.
– Сынок, – приторно – ласково и непривычно тихо продолжал Страх. Он впервые назвал Крикуля “сынком” и при этом невероятно напугал его. Крикуль догадывался, что всё это ни к чему хорошему не приведёт.
Много раз Крикуль-Музыкуль оставался со Страхом наедине, но никак не мог привыкнуть к жуткому оцепенению, которое охватывало в такие минуты всё его существо. Поразительно было и то, что с недавних пор во время разговора у Короля Страха стал меняться цвет лица. Сейчас оно, худое и измождённое, имело болезненно-землистый оттенок.
– Сынок, я так много сделал для тебя, – устало проговорил Страх. – Благодаря мне ты стал отличным магом и волшебником. Теперь тебе подвластны любые, самые чудовищные преступления. И совсем скоро тебе не нужно будет заниматься жалким ремеслом сборщика детских слёз. Они потекут к нам сами, и такими бурными реками, что собирать их в пробирочки будет незачем. Скоро, очень скоро наступит время, когда мы одни станем управлять этим жестоким и бессмысленным миром.
Лицо Страха багровело. Чёрный свет, льющийся из глаз Страха, пронизывал Крикуля насквозь. Крикуль слушал Отца, стараясь не смотреть на его перекошенное гневной гримасой лицо. Только однажды он видел, как выглядит Страх в момент раздражения. Ему не хотелось пережить это ещё раз.
– Ты должен помочь мне. Тебе уже двенадцать лет. Настала пора доказать, что ты благодарный мальчик и достойный Сын Короля Страха.
– Я согласен! – старательно выговорил Крикуль. Король Страх медленно поднялся и направился прямо к Крикулю.
– Ты говоришь неправильно! Не “я согласен”, а “я счастлив”! “Я готов”! – голос Страха наливался свинцом, а лицо становилось мертвенно-бледным.
– Я готов! – постарался подхватить Крикуль, хотя его горло сдавило от страха.
– Ты слюнтяй, а не великий чародей. Ты не достоин моей похвалы. Ты всего-навсего мелкий пакостник, – Страх запищал, кривляясь и передразнивая неуверенного в себе Крикуля: – Только и можешь, что ущипнуть безмозглого младенца, подставить подножку сопливой девчонке или отобрать игрушку у зазевавшегося карапуза.
Король Страх, очень гордившийся своим актёрским талантом, разразился таким диким раскатистым хохотом, что Крикулю показалось: вот ещё немного, и его тонкие перепонки разорвёт в клочья. Резко, будто подавившись, Страх прекратил смеяться. Его пунцово-красное лицо начало бледнеть, и он по-змеиному зашипел:
– Каким ничтожным голосом ты разговариваешь со мной? Зло не может быть слабым, оно должно быть могущественным. Абсолютным. Никогда нельзя сомневаться! Нужно действовать!
– Я готов! – сказал Крикуль настолько твёрдо, насколько у него хватило сил.
– Ну вот, уже лучше. Хватит пустой болтовни! Давай приступим к делу! Ничто на Земле не делается само собой – нужно действовать. И ставить перед собой нужно только большие, достойные властителей мира задачи! Ты, конечно же, знаешь, что у нас много врагов?!
Голова Крикуля склонилась в безмолвном поклоне.
– Нам часто приходится работать впустую, потому что у людей полно защитников. Всякие там ангелы-хранители, серафимы, херувимы, добрые феи и волшебники, всё это – Силы Добра. Понимаешь, силы. И значит, все они наши заклятые… “друзья”. Они тоже стремятся к абсолютной власти и не сидят сложа руки, вернее крылья, ведь это в основном крылатое войско. Сколько бы мы не старались сделать людей несчастнее и, естественно, извлечь из этого собственную пользу, людям на выручку приходят небесные посланники. Их целые легионы, тысячи тысяч, их тьма. И хоть сила двенадцати Страхов огромна, мы не справляемся одни. Небесных посланников мы с братьями берём на себя. А ты, Крикуль, подойди сюда и смотри внимательно…
Крикуль осторожно поднял голову и увидел, что посреди зала, где они беседовали с Отцом, возник стол. С виду стол был похож на бильярдный, с такими же высокими бортиками. На его поверхности виднелся маленький сказочной красоты островок. Вокруг него плескалась изумрудно-лазоревая, голубоватая, а местами тёмно-синяя вода. Когда Крикуль подошёл поближе, он смог отчётливо увидеть крошечные замки, расположенные в разных концах острова. Он стал всматриваться внимательнее и заметил, что игрушечных размеров макет населён какими-то еле заметными глазу существами.
Как только Страх, лицо которого теперь посинело, как у утопленника, сделал попытку наклониться над столом, остров, словно колпаком, закрылся прозрачной, слегка сияющей полусферой. Страх почему-то уже не мог преодолеть эту преграду. Сцена напоминала рассматривание музейной ценности, которую тщательно охраняют.
Страх зловещим шёпотом, будто его могли услышать под прозрачной покатой крышкой, продолжал:
– Видишь, что делается! Помни, они очень бдительны!
– Кто? – не удержался от вопроса поражённый Крикуль.
– Они. Наши враги, – Страх на мгновенье вышел из своей роли вечно пугающего существа и с каким-то потайным страхом в голосе произнёс ещё тише:
– Это – Остров Детства. Он находится на противоположном конце Океана. Здесь живут, бр-р-р, добрые феи каждого месяца, – когда Страх произнёс слова “добрые феи”, его передёрнуло от брезгливости.
– Вот ими-то тебе и придётся заняться, – позеленевший от злости Страх выпрямился и уже привычно прогрохотал: – Сотрёшь их в порошок! Испепелишь! А ещё лучше, если организуешь землетрясение, Остров уйдёт под воду, и дело с концом! – и Страх дважды стряхнул с ладоней невидимую пыль.
– Феи каждого месяца? – задумчиво произнёс Крикуль. – Я никогда не слышал о них, и об Острове Детства тоже.
– Это не страшно, что не слышал. Страшно будет, если не справишься с заданием. Ты меня понял, лоботряс! – прогремел Страх.
– Понял! – по-военному отчеканил Крикуль.
– Тогда к делу! – Страх одним движением руки стёр изображение стола вместе с Островом и нервно заходил по залу. – Знай, Крикуль, эти феи очень опасны! Они постараются околдовать тебя своей добротой. Не верь им. Помни, феи каждого месяца берегут как зеницу ока двойников всех малышей мира. И если мы сможем погубить Остров Детства, то никогда больше эти мерзкие детишки не смогут радоваться праздникам, подаркам, а главное – заботе и ласке. Они сразу же превратятся в злых и жадных, вечно всем недовольных, постоянно плачущих стариков. О, я вижу, будут литься реки слёз! Ах, какие это будут полноводные реки! Ты, Крикуль, сможешь наслаждаться лёгкой добычей. Мы построим небывалых размеров замок. А Страх, Страх завладеет сердцами всего человечества. Я буду управлять людишками как безмозглыми, бездушными игрушками. Им уже не нужны будут духовные наставники и защитники. Некого и нечего будет защищать, – Король Страх разразился леденящим хохотом.
ОСТРОВ ДЕТСТВА
Глава, в которой Крикуль обретает крылья и новое лицо
Получив от Короля Страха подробные инструкции по уничтожению Острова Детства, Крикуль сидел в своей лаборатории и размышлял: “Идея, конечно, гениальная. Отец как всегда прав. Если можно так просто избавиться от лишних покровителей этих маленьких капризных ребятишек, то нужно сделать это немедленно. Сколько мне приходится попотеть, пока наберётся хотя бы небольшая бутылочка детских слёзок, этой солёной, бесцветной водицы!” Крикуль тяжело вздохнул и занялся сборами. Великан Глаз исчез без объяснений накануне последнего разговора Крикуля с Отцом, и Крикуль, оставшись в одиночестве, мог полностью сосредоточиться на подготовке к предстоящей операции. Нужно было всё хорошенько обдумать, а главное – подойти к делу творчески.
“Во-первых, усыпить бдительность волшебниц, которые, скорее всего, знают толк в притворстве. Во-вторых, вызвать жалость и сочувствие. Раз они добрые феи, то в этом и заключается их работа. И в-третьих… – подумал Крикуль и вдруг вспомнил очертания этого крохотного острова, который Отец показал час тому назад, – но почему я раньше ничего не слышал об Острове Детства?!” Надо сказать, что Крикуль получил очень хорошее образование и был усердным учеником. У такого папаши, как Король Страх, не забалуешь. Разговор будет коротким: “Карцер!” А то и того хуже – мокрое место.
Но словосочетание “фея каждого месяца” показалось Крикулю совершенно незнакомым. Что это? Такое сложмое имя или понятие? Он ничего не знал ни о каких месяцах… Вообще, тема “Время и летоисчисление” была им пропущена из-за болезни. У него даже справка имелась с подписью доктора и печатью: “Уроки пропущены по причине недомогания. Диагноз: инфлюэнция на почве ипохондрии”. “Теперь, видимо, придётся брать дополнительные уроки, но не сейчас. Сейчас нужно торопиться”.
Крикуль подошёл к полке с магическими книгами, взял изрядно потрёпанный том с надписью “Заклинания”. Усевшись поудобнее на жёсткую кушетку, которая служила ему кроватью, он начал листать страницы с зашифрованными текстами.
“В кого бы превратиться? На Остров Детства он должён прилететь. Следовательно, превращаться нужно в птицу. Но в какую? В щегла? В зимородка? В сову? А может быть, в чайку? Нет! – чутьё ему подсказывало, что это всё не то. Его взгляд остановился на картинке с белоснежным аистом. – Вот! Нашёл! Как раз то, что нужно. Аист ведь не просто птица. Аист – птица символическая”.
Он читал, как романтическим натурам внушают, что именно аист приносит будущим мамам их младенцев. И для Острова Детства, скорее всего, именно Аист станет желанным гостем.
Через мгновение в лаборатории по заморозке детских слёз, переминаясь с ноги на ногу, стоял Аист с подбитым крылом. Крикуль-Myзыкуль решил окончательно разжалобить добрых хозяек Острова Детства своим несчастным видом. Осталось только хорошенько замаскировать волшебный взрывной порошок, от которого на Острове громыхнёт так, что Океан поднимется на дыбы до самого неба.
Ах, да! Он забыл надеть очки Короля Страха, которые Отец вручил ему для надёжности и контроля перед расставанием. Это были скромненькие кругленькие очечки с маленькими чёрными стекляшками, какие обычно надевают слепые. Они лежали на столе, и мерцающий свет ночника отражался в стёклышках.
“Благодаря этим очкам Король Страх сможет наблюдать за происходящим на Острове, а Крикуль-Музыкуль будет видеть всё вокруг глазами своего Отца”.
Волшебные Очки заворочались и заговорили немного приглушённым голосом Страха: “Про меня не забудь, Крикуль!”
Аист нацепил очки себе на нос. Теперь он не имел права снимать их до окончания операции. Спустя мгновение очки зашипели, будто смола на огне, и расплавились, намертво прилипнув к его глазам.
– Для верности, – зловеще пригрозил Страх. От внезапной нестерпимой боли Крикуль дико закричал и хотел было сдёрнуть очки, но не смог этого сделать. Глаза Крикуля-Аиста будто затянуло чёрной плёнкой. Резкая боль постепенно утихла, оставив лишь неприятное, постоянно напоминающее о себе жжение.
Крикуль ещё дома, в лаборатории, несколько раз мысленно представлял себе картину своего приземления на Острове Детства:
“Жители Острова замечают, как он летит с подбитым крылом. Здоровым крылом Аист заслоняет Солнце. Притворившись раненым и обессилевшим, он совершает вынужденную посадку. Жалостливые феи налетают на птицу с охами-вздохами и окружают его заботой и вниманием”. В действительности всё произошло совершенно иначе. В момент, когда Крикуль подлетал к Острову, здесь, судя по всему, хозяйничала Ночь. Непроглядный мрак окутал Остров, и, если бы не тусклый свет, Остров бы затерялся в чёрных водах моря. Таким увидел его Крикуль сквозь Очки Короля Страха. Он дал им название покороче – путём сложения первых букв – Оксы. Коротко и понятно, и очень похоже на надоедливых ос, которых Оксы напоминали своим постоянным, назойливым жужжанием. Так вот, если бы не Оксы, то Крикуль несомненно изумился бы красоте дивного места, которое открылось его взору с высоты птичьего полёта.
Тусклое свечение было на самом деле зеленовато-фосфорическим сиянием. Это плотным многометровым кольцом окружили Остров ночесветки. И Ночь не была такой уж кромешно чёрной, как показалось Крикулю-Аисту, она была одета в бархатную фиолетовую тунику с длинным ажурным шлейфом, украшенным блёстками звёзд.
Приземлившись вслепую, Крикуль решил дождаться утра. Он прислонился к какому-то тёплому шершавому камню и уснул.
Ему снился сон, в котором пышущее жаром Огненное Яблоко приближается к замку Короля Страха. Замок начинает таять. А потерявшийся Крикуль бродит по земле в поисках кого-то очень ему дорогого.
Крикуль как всегда проснулся с чувством обманутой надежды. Пробуждение его было достаточно резким, потому что камень, к которому он привалился, устраиваясь на ночлег, откатился в сторону, и Крикуль-Аист, потеряв опору, упал.
Камень закопошился, резко развернулся и превратился в загадочное существо с узкой мордой, длинным хвостом и чешуйчатым тельцем, отдалённо напоминавшим гигантскую еловую шишку. Шишка начала принюхиваться, оглядываться по сторонам и, заметив Крикуля, миролюбиво кивнула ему своей ушастой головкой.
Не успел Крикуль встать на свои аистиные ножки, как с ветки прямо перед ним опустилось волосатое чудовище, похожее на птицу. Птица щёлкнула длинным клювом, и Крикуль отчётливо услышал:
– Привет, Авиатор! Добро пожаловать на Остров Детства!
Если бы не Оксы, то чудовище увидело бы, как заморгал от удивления Крикуль-Аист.
– Это меня ты назвал Авиатором? – спросил Крикуль.
– Ну а кого же ещё? Здесь пока больше никого нет.
– А этот? – кивнул Крикуль в сторону ползающей неподалёку шишки.
– Это – Панголин, он здесь живёт. А ты, я вижу, новенький. Давай знакомиться. Я – Птеранодон. Хотел, было, полететь подкрепиться, смотрю, а тут ты. Как тебя зовут?
– Крикуль-Музыкуль, – опасливо озираясь, ответил Крикуль. – Странное для Аиста имя! – присвистнул Птеранодон. – А я назвал тебя Авиатором. Ну ты не обижайся, раз ты птица, то тебя можно так называть?!
Крикуль не успел возразить, как к ним слетелись, сбежались, лениво подошли, подползли, прискакали… сотни живых существ диковинного вида. Они шипели, трубили, пищали, голосили, повторяя друг за другом: “Новенький! Новенький! Новенький!”
Новость мигом облетела Остров: на территории питомника Мартины появился Аист со сломанным крылом.
Прошло совсем немного времени, и окружавшая Крикуля толпа любопытствующих зверей вдруг расступилась, пропуская молодую женщину спортивного телосложения. На ней были высокие сапоги, и, вообще, всей своей экипировкой она напоминала наездницу, которая только что спешилась. Из-за Оксов её лицо показалось Крикулю весьма строгим, а взгляд неприветливым и колючим. Фея Мартина, а это была именно она, присела перед Аистом на корточки и приветливо произнесла:
– Ах ты мой бедняжка, кто это тебя так?! Не бойся, тебя здесь никто не обидит. Потерпи, сейчас придёт Сентябрина, она мигом тебя вылечит.
Мартина подняла правую руку, и на её ладонь тут же спустилась маленькая пёстрая птаха.
– Спасибо, Лори, ты как всегда вовремя, – поблагодарила Мартина. На глазах у всех красногрудый серо-зелёно-бирюзовый попугай Лори превратился в сотовый телефон. Мартина заговорила с кем-то на птичьем языке, да так быстро, что Крикуль не разобрал ни слова. Через мгновение Мартина договорила, и чудо-телефон, встрепенувшись, снова взлетел к своему гнезду. Гнездо висело на ветке, как нагруженная наполовину авоська. Только сейчас Крикуль заметил, что Лори повис вниз головой, зацепившись ланкой за ветку, и внимательно наблюдает за происходящим.
Крикуль никак не ожидал увидеть на Острове такой густонаселённый оазис. Он, конечно, по долгу службы бывал в зоопарке. Например, когда однажды собирал слёзы у мальчишки, которого родители обидели до глубины души отказом купить сладкую вату, тогда как другие дети, пришедшие в зоопарк, уплетали её за милую душу. Но там тигры, львы и носороги сидели в клетках и облизывались, завидев то ли аппетитно пахнущую сладкую вату, то ли аппетитно выглядевших ребятишек. У Мартины никаких клеток не было и в помине. Крикуль обратил внимание на то, как мирно и дружелюбно вели себя непримиримые в природе враги: уссурийский тигр играл в кошки-мышки с маленьким пятнистым оленёнком, лирохвост разгуливал рядом с драконом Комодо, гигантской хищной ящерицей, похожей на большой кожаный чемодан. Прилежный, начитанный ученик – а Крикуль был именно таким – вскоре обнаружил мирно гуляющих зверей, давно вымерших на Земле: жирафоподобного верблюда Альтикамелюса и устрашающего вида Стегозавра, да и Птеранодон, который назвал Крикуля Авиатором, признаться, был из той же компании.
Мартина погладила Аиста по голове. Прикосновение было таким нежным и жалостливым, что Крикуль забыл про жжение в глазах, а его сердце, казалось, превратилось в миллиарды невесомых пушинок, подхваченных ветром, как зонтики одуванчика.
– Началось! – зажужжали Оксы. – Король Страх с тобой, Крикуль, не расслабляйся! Берегись! Феи очень опасны, своей нежностью они хотят усыпить твою бдительность.
Крикуль прислушался к предостережениям и отшатнулся от руки Мартины.
– Ой, тебе неприятно! Извини, милый, я больше не буду, – виновато произнесла Мартина и тут же радостно воскликнула: – А вот и Сентябрина! Как кстати! Здравствуй, сестричка! Посмотри на этого красавчика!
Крикуль увидел приближающуюся докторшу. К ним стремительно неслась свирепого вида демоница в сером балахоне. Глаза её излучали садистскую радость изувера, добыча которого была так близка.
“Сейчас станет делать уколы”, – подумал Крикуль и вспомнил, как собирал слёзы у безумно напуганных, оравших во всё горло маленьких пациентов одной больницы. Но Сентябрина сделала вид, что Крикуль-Аист её вообще не интересует. Поздоровавшись с Мартиной, она неожиданно спросила:
– Дорогая, ты зарядку сегодня делала? Прямой вопрос требовал такого же прямого ответа, но Мартина начала уклончиво говорить о том, что со зверушками столько забот, что за день она наматывает такое количество километров, что про зарядку некогда и подумать. – Зря, дорогая! – весело, но напористо продолжала докторша. – Зарядка ещё никому не повредила! Повторяйте за мной: “В здоровом теле – здоровый дух!”
Но, кроме Крикуля, повторять было некому. Они с Сентябриной остались в гордом одиночестве. Даже гостеприимная Мартина почему-то незаметно испарилась.
Крикулю показалось, что докторша понимающе улыбнулась.
– Никто не любит наставлений! Привет, Крикуль! Что случилось с нашим крылышком? – легко и беззаботно произнесла Сентябрина и так же, как Мартина, присела перед ним на корточки.
– А откуда ты знаешь, как меня зовут? – удивился Крикуль.
– Во-первых, не “ты”, а “вы”, я всё-таки старше тебя, дорогуша, лет на четыреста, как минимум, – напористо произнесла Сентябрина, внимательно рассматривая Аиста.
Тема “Летоисчисление” была пропущена Крикулем по уважительной причине, и поэтому он чисто интуитивно понял, что “четыреста” просто означает, что она старше.
– А во-вторых, – продолжала Сентябрина, – разве ты не называл своего имени Птеранодону?
– Называл, но… – Крикуль не успел ничего сообразить, как Сентябрина со словами: “А это что у тебя за гадость?” – легко и абсолютно безболезненно сорвала с него Оксы, словно грязную повязку.
– Какие у нас чудные голубые глазки, никогда больше не надевай эту мерзость!
Оксы зашипели и стали по-змеиному извиваться в руках Сентябрины. Она отбросила их прочь и продолжила осмотр.
Горячий яркий свет на мгновение ослепил Крикуля. Всё, что его окружало, сказочно преобразилось. Тропический лес потряс злого волшебника своей необыкновенной, невиданной пышностью красок. Такого количества оттенков зелёного он не мог себе представить, даже если бы захотел. Перед ним сидело милейшее создание в кипенно-белом халатике. Волосы Сентябрины, которые показались Крикулю грязно-пепельными, оказались золотисто-медовыми, уложенными в аккуратную причёску. Украшавшая их заколка очень напоминала обыкновенный термометр. Ослепительно-яркий мир поразил Крикуля настолько, что он забыл проследить за Оксами, которые благоразумно уползли в кусты, пока их не раздавил какой-нибудь мамонт. Ведь для Мартины мамонты были не музейными экспонатами, а любимыми беззащитными питомцами. И Оксы уже успели это понять.
– Знаешь, Крикуль, я думаю, что тебе придётся перебраться ко мне в замок, там и продолжим наше лечение, – прервала внутренний восторг Крикуля Сентябрина. – Это совсем недалеко, но всё же лучше поберечь повреждённое крыло. Давай попросим твоего знакомого Птеранодона немного поработать извозчиком не в службу, а в дружбу.
– Какой разговор? Авиатор Авиатору разве может отказать в услуге?! – заявил неуклюжий Птеранодон. Тяжело передвигаясь на коротеньких ножках, он вразвалочку подошёл к новенькому и подставил Аисту спину. Крикуль хотел было отказаться, но Сентябрина настаивала, и ему поневоле пришлось повиноваться.
Спина Птеранодона оказалась достаточно узкой. Тело этого доисторического летающего ящера было удивительно маленьким, а мощные и длинные крылья были вчетверо длиннее крыльев Аиста. Костяной гребень на затылке напоминал рыбий плавник, именно он оказался своеобразным штурвалом. Поворачивая голову, Птеранодон менял траекторию своего медленного полёта. Крикуль удивился и тому, что ящер совсем не размахивал крыльями. Они будто зависли в воздухе и плавно парили над Островом, который Крикуль впервые смог рассмотреть с высоты птичьего полёта.
Крикуль вспомнил макет Острова Детства, который показывал ему Отец, и поразился их сходству и различию одновременно. Кругом было столько света: жемчужно-голубое небо без единого облачка, море цвета лазури, да и сам Остров с двенадцатью замками, остроконечные башенки которых были сделаны будто бы из мокрого песка, инкрустированного разноцветным бисером, сверху смотрелся просто сказочно. Вокруг Острова вилась широкая бурая лента. Ночью она почему-то светилась.
– Что это? – спросил Крикуль.
– Это ночесветки. Здесь их тьма тьмущая. Днём они буро-красные, а ночью горят огоньками. С виду напоминают крошечные солнца. Каждая ночесветка размером с миллиметр не больше, представляешь?! Такие малюсенькие, а уже хищники! – ответил Птеранодон, не поворачивая головы.
Кстати, о хищниках! Спохватившись, Крикуль мгновенно вспомнил о своём задании: “Как это я, действительно, расслабился?!” Крикуль нащупал спрятанный под искалеченным крылом мешочек с порошком-взрывчаткой и подумал, что Сентябрина, которая примется сейчас за лечение, скорее всего, не сможет не заметить его: “А Оксы? Ах, про них я тоже совсем забыл. Остались лежать в заповеднике Мартины”. Голова шла кругом. Проблемы требовали незамедлительного решения!
СЕНТЯБРИНА
Глава, в которой Крикуль получает официальное приглашение в гости
Когда Птеранодон с Крикулем благополучно приземлились возле замка Сентябрины, хозяйка была уже на месте. Она махнула им с крыльца, чтобы заходили, и скрылась в доме.
– Знаешь, друг, я, пожалуй, полечу обратно, – опустив глаза к земле, стеснительно промямлил Птеранодон. – Давай выздоравливай и навести нас, когда поправишься. Обещаешь?
Крикуля никто никогда не называл “другом”, и он просто не знал значения этого слова. Но выяснять почему-то побоялся. Он понимал, что здесь нужно следить за каждым словом и хорошенько взвешивать каждый поступок. Поэтому тихое “Ладно!” – это было всё, что он смог из себя выдавить.
Грузный Птеранодон тяжело разбежался и через минуту уже парил в небе.
Крикуль перепрятал пакетик со взрывчаткой. Самым надёжным местом хранения ему показался собственный клюв. Конечно, Сентябрина могла попросить его открыть рот, но Крикуль собирался разыграть из себя упрямца, да и другого выбора у него пока не было.
“Буду ориентироваться на месте”, – Крикуль пытался приободриться, но волнение завладело его сердцем и за-холодило изнутри. По аккуратной дорожке, заботливо посыпанной жёлтым песочком, Крикуль направился к замку Сентябрины. За ним осторожно извивалась чёрная полоска, похожая на змею.
Замок, куда вошёл Крикуль, сиял чистотой и свежестью. Пахло какими-то сладкими пилюлями, душистыми травами, ароматными благовониями. В стеклянных витринах красовались многочисленные скляночки, красочно оформленные бутылочки с микстурами, коробочки с витаминами. Всё это напомнило Крикулю его лабораторию по обработке собранных детских слёз. Только его лаборатория была местом достаточно мрачным. Сейчас Крикуль поймал себя на мысли, что с той самой минуты, как он попал на Остров Детства, он перестал слышать детский плач. Раньше это было его естественным состоянием, а тут…
– А вот и я, – Сентябрина несла перед собой миниатюрный подносик, на котором лежали какие-то медикаменты, как показалось Крикулю. Но когда Сентябрина подошла ближе, он увидел три вазочки с разноцветными шариками мороженого разных сортов.
– А где же наш застенчивый друг? Ох, Птеранодон, как это на него похоже. Улетел по-английски, даже не попрощавшись. Ну ладно. Сейчас начнём лечиться. Моё любимое фисташковое, а ты какое любишь? Выбирай! Есть клубничное с киви, банановое с шоколадным.
Крикуль молчал. Он не мог говорить, ведь в его клюве лежал пакет со взрывчаткой. Положение становилось безвыходным.
Сентябрина внимательно посмотрела на Крикуля.
– Что, очень болит крылышко, не до мороженого, да?! Она вынула из причёски заколку в виде термометра и взмахнула ею прямо перед носом притворщика. Крикуль почувствовал себя абсолютно здоровым. Сентябрина буквально на секундочку отвернулась к зеркалу, чтобы поправить причёску. Но этого было достаточно, чтобы Крикуль перепрятал пакетик на прежнее место, под крыло, и принялся уплетать один за другим замороженные шарики, которые буквально таяли во рту.
– Крикуль, – укоризненно произнесла Сентябрина, – твои родители что, абсолютно не занимались твоим воспитанием?
– А что такое родители? – особо не вдаваясь в детали, поспешно спросил Крикуль. От его намерения дёржать ухо востро не осталось и следа.
Сентябрина присела рядом с яростным пожирателем мороженого и тихо попросила:
– Ты не мог бы рассказать мне свою историю?
– Какую историю? – немного помедлив, насторожился Крикуль. От россыпи лакомых шариков остался только один, и тот уже слегка растаял, так что клювом его есть было невозможно.
– Историю о том, как ты попал на Остров Детства. Кто и почему сломал тебе крыло?
У Крикуля была заготовлена версия его появления на Острове. Он без запинки, горестно вздыхая и даже выдавив из себя слезу, начал рассказывать печальную историю. Как белые аисты чуть не заклевали его до смерти только лишь из-за того, что он во время драки с соседским мальчишкой сломал себе крыло и не мог бы перенести длительного перелёта в тёплые края, куда стая отправлялась на зимовку.
Сентябрина сочувственно вздохнула и тут же любезно предложила Крикулю остаться на Острове, тем более что у него здесь уже появился друг Птеранодон, да и все феи Острова будут очень рады ему. И ещё потому, что скоро, совсем скоро, буквально через неделю, состоится знаменитый новогодний бал, в котором Аист сможет принять самое активное участие.
– А кем я буду на этом балу? – поинтересовался Крикуль, который имел очень туманное представление о балах.
– Как кем? Аистом! Весь Остров готовится к балу, – Сентябрина подскочила и закружилась по холлу. В такт музыке, зазвучавшей откуда-то сверху, она выделывала такие сложные танцевальные движения, что у Крикуля, пристально наблюдавшего за ней, закружилась голова.
– Пам, па-па-па, па-па-пам, па-па! Нам, па-па-па, па-па-пам, па-па… – нежным голосом весело подпевала Сентябрина, порхая, словно прекрасная бабочка. Её белоснежный халатик теперь больше походил на прозрачную тунику с нежно-голубыми крылышками.
Внезапно в ушах у Крикуля засвистело, и чёрная лента, взметнувшаяся к лицу, обвилась вокруг глаз. “Оксы!” – только и успел подумать Крикуль, падая на пол.
– Предатель! – Оксы душили его.
Король Страх содрогался в конвульсиях гнева, изрыгая пламя прямо в лицо Крикулю. Рука больно хлестала по щекам. Глаз с ненавистью и презрением смотрел на него. Крикуль, невероятно быстро снова очутившийся в своей лаборатории, понял, что это конец. Он не справился с заданием и понесёт заслуженное наказание.
– Предатель! – грохотал Король Страх. – Ты не достоин снисхождения.
– Предатель! – Рука, красная от негодования, зависла над ним, готовясь нанести сокрушительный удар.
– Предатель! – безмолвно испепелял его чудовищный Глаз.
– Предатель! – шипели Оксы, неумолимо сжимая горло.
– Крикуль-Myзыкуль, рождённый обычной женщиной, воспитанный Королём Страхом, жалкий собиратель детских слёз, волшебник-недоучка, не совершивший в своей жизни ни одного стоящего поступка, ты больше никогда, никогда не увидишь Огненного Яблока и никогда не съешь ни одной порции мороженого!
– Умри, предатель! – свистнули на прощанье Оксы.
Крикуль открыл глаза и понял, что это был всего-навсего кошмарный сон. Весь в холодном поту, он лежал на мягком пушистом ковре в одной из уютных комнат замка феи Сентябрины. Крикуль попытался отыскать у себя под крылом смертоносный мешочек, но тот исчез. Крикуль мгновенно подскочил. Его тонкие, слабые ножки готовы были подкоситься снова, и даже не столько от физического недомогания, сколько от осознания безысходности положения.
“Ужас! Ужас! Что же делать? Предатель! Растяпа! Нет мне пощады! Разнежился, мороженого никогда не ел, безмозглый кретин, паразит!” – начал мысленно казнить себя Крикуль. Крикуль вспоминал бранные слова, которыми когда-то “потчевала” его нянька.
– Ты уже очнулся, бедняжка?! – Сентябрина вошла в комнату. – Я разожгу камин. Ты очень впечатлительный ребёнок, Крикуль. Разве можно так волноваться?!
Крикуль испугался, что он, возможно, потерял свой птичий облик. И вскинул перед собой крыло. Нет, всё тот же маскарад, он по прежнему Аист.
Сентябрина захлопотала возле камина, и тут Крикуль увидел, как из противоположного угла на него в упор глядят два мерцающих уголька. Присмотревшись, он перестал сомневаться. Это были Оксы. Очки Короля Страха теперь больше походили на очковую кобру. На её капюшоне незамысловатым иероглифом выделялся хорошо узнаваемый символ. Вполне возможно, что всё происшедшее с ним мгновение назад не было сном.
– Чувствуй себя как дома! – нежно произнесла Сентябрина, не ведая, что в этих её словах для Крикуля не было ни капли радости. – Иди сюда, Крикуль, я покажу тебе, как разжечь камин.
Крикуль подошёл с твёрдым намерением спросить фею, не видела ли она его пакетик. Но ему не пришлось этого делать – Крикуль неожиданно обнаружил пропажу. Крошечный свёрточек с порошком, несущим грохочущую смерть, лежал прямо перед его носом, на каминной полке. “Сейчас Сентябрина зажжёт камин. И Крикуль вместе с ней, вместе со всеми остальными феями, вместе с Птеранодоном, который почему-то называл его другом, вместе с попугаем Лори, который умеет превращаться в телефон, вместе с маленькими солнышками – ночесветками, которые хоть и хищники, но ничего не знают о скорой, неминуемой гибели, вместе с Оксами, которые сейчас притаились за шкафом…” – Крикуль взглянул туда, где только что горели злющие змеиные глазищи. Они исчезли.
– Может быть, спасаются бегством, предвидя дальнейший поворот событий?!
“Крикуль! – закричал внутренний голос. – Сейчас только от тебя зависит судьба Острова Детства и твоя собственная. Останови фею!”
“Но тогда я предам Отца, – мысленно ответил Крикуль своему внутреннему голосу. – Ведь Отец именно за этим посылал меня на Остров Детства. Отец лучше знает, кому нужно исчезнуть с лица земли, а кому остаться” “Ну, конечно, как я забыл? Ведь твой Отец – Страх Смерти”, – не унимался внутренний голос.
“Почему Страх Смерти?” – продолжал Крикуль. “Ну ты всё-таки непроходимый тупица! – заключил внутренний голос. – Чёрт с тобой, недоучка, прощай!”
Внезапная догадка, что и сам он послан Отцом на смерть, отрезвила Крикуля, и ему расхотелось умирать. Он должен подумать над этим неожиданным открытием. Но есть ли у него для этого время? Сентябрина почему-то не спешила зажигать камин. Они замерли, и казалось, что время на секунду замедлило свой ход.
Крикуль неожиданно для самого себя с вызовом выпалил:
– Чего же мы ждём?
– Сейчас-сейчас, – откликнулась загадочно улыбающаяся Сентябрина. – У меня для тебя сюрприз!
– А, у тебя тоже? – обречённо буркнул себе под нос Крикуль.
Вдруг где-то в глубине камина послышался странный звук. Даже Крикуль, с его необыкновенным слухом, не мог сразу распознать, что это может быть: то ли шум приближающегося поезда, то ли ледяная глыба с грохотом скатывается вниз по водосточной трубе.
Хорошо, что Крикуль с Сентябриной стояли довольно далеко от камина, а не то их запросто сбил бы с ног вырвавшийся наружу смерч. Широкая серебристая лента с громким шелестом заметалась по комнате, пока не рассыпалась блестящими искрами. Крикуль растерянно заморгал, и ему наконец-то удалось рассмотреть чудо, сверкавшее полупрозрачными перламутровыми крылышками. Это были крупные стрекозы. Они приземлились в разных местах комнаты и, казалось, переводили дыхание после стремительно-головокружительного полёта.
– А вот и визитки моих сестёр, – засмеялась Сентябрина. – Они все приглашают тебя в гости.
Одна из стрекоз-визиток уселась прямо на каминную полку, и Крикуль прочитал на её изумрудной спинке каллиграфически выведенное слово “Январина”.
“Крикуль впервые в жизни пойдёт в гости! В гости! Всюду, где раньше бывал Крикуль, его специально никто не ждал. Он просто делал свою работу, появляясь то там, то тут. Сейчас он впервые в жизни пойдёт в гости по приглашению”.
Сентябрина решила вкратце рассказать Крикулю об Острове Детства:
– Во всём, Крикуль, должен быть порядок, так решили когда-то мудрецы. День сменяет ночь, дни складываются в недели, недели в месяцы, месяцы в годы. Красиво! Сентябрина теперь была очень похожа на настоящую учительницу. Она отодвинула портьеру с окна, и Крикуль увидел необычный предмет.
– Это календарь, – сказала Сентябрина.
Окно оказалось школьной доской, на которой расположились 12 экранов. За каждым из них происходила своя история. Где-то шёл дождь, а где-то ярко светило солнце. За одним из экранов, по виду напоминавшим иллюминатор корабля, – плескалось море, а за соседним, – с тоскливым завыванием хозяйничала метель.
Сентябрина увлечённо рассказывала:
– Здесь отображены четыре времени года – зима, весна, лето и осень. В году двенадцать месяцев, и у каждого месяца своё имя. На Острове Детства живут феи каждого месяца, а значит, их имена очень похожи на названия этих месяцев. Фея старшего зимнего месяца января – Январина.
Сентябрина подняла с пола обронённое Крикулем пёрышко и указала на заснеженный экран. Виртуозно исполненный на стекле узор был таким плотным, что Крикуль не успел хорошенько рассмотреть, что же скрывалось за ажурным рисунком.
Сентябрина продолжала, не останавливаясь:
– Февралина – тёзка февраля, – показала она на следующий экран. Чудесная картинка заснеженного леса сменилась на живописное изображение залитого сверху шоколадом мармеладно-зефириого или вафельно-леденцо-вого сооружения.
По долгу службы Крикуль бывал в кондитерских, где дети, порой просто захлёбываясь от слёз, клянчили у родителей всякие лакомства, самого фантастического вида и умопомрачительной стоимости. Ему показалось, что замок Февралины похож скорее на произведение кулинарного искусства.
Сентябрина тем временем продолжала свой комментарий:
– Март – побратим Мартины.
Крикуль увидел как на экране, куда указала пёрышком Сентябрина, картинка с изображением природы сменилась на уже виденный им на Острове Детства пейзаж и саму Мартину, которая приветливо помахала ему рукой. Крикуль не успел отреагировать.
Сентябрина, словно горный ручей, журчала без остановки:
– Апрель – близкий родственник Апрелины. Майя – весёлая сестрица весеннего мая.
Перо стремительно перелетало от одного экрана к другому.
– Июнь по завещанию передал своё имя Июнине. Июлина – близкая подруга знойного июля. Августина с гордостью носит имя царственного Августа.
Сентябрина вдруг сделала небольшую паузу, грациозно присела в книксене и произнесла:
– Сентябрина – ваша покорная слуга, покровительница всех детей, родившихся в сентябре.
“Может быть, я тоже родился в сентябре?” – задрожало от волнения сердце Крикуля. Но Сентябрина увлечённо продолжала свой урок.
– Моя сестра Октябрина была названа в честь октября. Ноябрь любезно поделился своим именем с Ноябриной. А Декабрина – наша старшая и самая великая из сестёр, – Сентябрина горделиво вскинула голову и с почтением в голосе произнесла: – Фея самого щедрого на праздники месяца – декабря. Когда ты познакомишься с ней, то сам поймёшь, почему на Острове Детства именно Декабрину почитают самой великой!
Экран закрылся, урок закончился, и Крикулю предстояло выбирать, к кому из обитательниц острова он отправится в первую очередь.
Всё это было чрезвычайно интересным. От намерений злого волшебника снова не осталось и следа.
“Может быть, я не такой уж и злой волшебник, как говорит мой Отец, Король Страх”, – засомневался в себе Крикуль и искоса взглянул на шкаф, за которым прятались Оксы в облике очковой змеи. Но ни змеи, ни Очков Короля Страха он не заметил. Порошок лежал без присмотра, так как Сентябрина наблюдала за полётом стрекозы-визитки, и Крикуль незаметно снова засунул пакетик себе под крыло.
Стрекоза, немного покружив над Крикулем, приземлилась прямо на крыло-тайник. На стрекозьей спинке Крикуль прочёл имя феи, жившей по соседству с Сентябриной: “Октябрина” – посверкивала вензелями надпись.
– Октябрина с Августиной живут совсем близко. Если хочешь, – Сентябрина заглянула в глаза несколько растерянного Аиста, – можешь начать свои визиты именно с них, а впрочем, выбор за тобой, Крикуль. Надеюсь, тебе везде будет полезно побывать. У каждой моей сестры отменный вкус, свои секретики. С ними не соскучишься. Так что решай сам. А 31 декабря мы с тобой обязательно встретимся на балу у Декабрины. Ты придёшь?
– Постараюсь!
Крикуль твёрдо решил повременить с выполнением задания Отца. Что-то ему подсказывало: время для операции ещё не пришло. Ведь он не выяснил ещё самого главного: как проникнуть в подвалы волшебниц, где они выращивают тюльпаны с двойниками детей.
У самого выхода из замка Сентябрина окликнула Крикуля-Аиста.
– Ой, я совсем забыла! Какая непростительная оплошность с моей стороны! Тебя сможет сейчас принять любая из сестёр, кроме Декабрины. Она дежурит в оранжерее. И с ней ты познакомишься только 31 декабря, хорошо?
Вслед за Крикулем увязался целый эскорт стрекоз-визиток. Теперь, когда он остановился, стрекозы зависли над ним стрекочущим облачком.
“Вот ещё незадача, только избавился от Оксов, а тут эти шпионки-стрекозы”, – подумал злоумышленник, недовольный перспективой иметь соглядатаев.
– А эти тоже со мной? – спросил Сентябрину Крикуль, покосившись на отряд планеристок.
Одна из стрекоз бесцеремонно уселась на макушку путешественника, и он стал похож на девочку с бантиком. Сентябрина засмеялась:
– Визитки могут лететь к хозяйкам, если ты их отпускаешь. Они просто хотели показать тебе дорогу. Не боишься заблудиться?
– Нет, я хочу сам! – по-мальчишески упрямо пробубнил Крикуль.
– Отлично! До свидания, мой мальчик! Сентябрина возвращалась домой, и стрекозы послушно последовали за ней. Одна только визитка-хулиганка, та самая, что примостилась у Крикуля на голове, некоторое время ещё оставалась на месте. Сентябрина обернулась, пристально посмотрела на своевольницу, и той ничего не оставалось, как присоединиться к подружкам.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ НАЧИНАЮТСЯ
Глава, в которой Крикуль начинает сомневаться в том, что он злой волшебник
В этот по-летнему тёплый день Крикуль совсем разнежился. Наконец-то он остался в одиночестве и сможет всё хорошенько обдумать.
Крикуль-Аист шёл по лесной тропинке, которая – как гласил скромный указатель – должна была привести его к замку Октябрины. Если бы Крикуль не спешил уединиться, то заметил бы, что указателем служил флюгер, который от малейшего дуновения ветерка крутился в разные стороны.
Сказочный лес феи Сентябрины стоял стеной по обе стороны дорожки. Лес пленял своей красотой, покоем и умиротворением. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь кроны могучих деревьев, золотой паутинкой соединяли землю с небом. Крикуль не был знатоком лесного мира, иначе он очень удивился бы, как запросто здесь уживались самые разные растения. Статные веерные пальмы-южанки соседствовали с северными карликовыми берёзками, скрюченными, словно столетние старушки. Седовласые тополя, покачивавшие своей пышной гривой, перешёптывались с горделивыми, осанистыми кипарисами. Крикуль слышал, как каждый из них пытается рассказать свою легенду. Но из-за нетерпеливости собеседника и тот, и другой всё время перебивали друг друга.
– А я… а мне… а у меня, – слышалось отовсюду. Бразильская гевея, вязы, каштаны, лавры и магнолии – все вели между собой непринуждённую светскую беседу, оливы объяснялись в любви мирту.
Спешащий Крикуль решил не останавливаться и не прислушиваться к разговорам деревьев, но не сдержал данного самому себе слова, так как стал свидетелем яростного спора.
– Ара, думай, что говоришь! – по-восточному страстно возмущался могучий древний Платан. – Какой может быт сравнений?! Я – Платан! Мой крона защитыт сразу тысяча путник от жара и солнцэ. Кров дат, отдых дат! Живи – нэ хачу. Что эму харощэва может дэлат Гинкго? – Зацем спорить, Пратана-сан, я – самы древний из деревьев, – не унимался изящный японец. – Я оцень увазап вас род, но мой род – самы древний. Я зыл исе 300 миррион рет тамю назад. Я – зывой ископаемы. Мой семена – рецебный средство! А немецкий поэта Йикан Гета-сан написара борисой поэма цесть верикий Гинкго.
– Слущий, Гинкго! – кипятился Платан. – Харащо! Харащо! Хатэл бы я паслушит этот паэма. Пра што там писал твой паэт? Пра твой мерзкая запах писал? Нэвазможна, слущий, стоят рядом, так воняешь, ара искапаемая!
– Пратана-сан, на востоке говорят: в споре двух первым уморкай тот, кто умней. Я – мудрый Гинкго, уморкай первым.
– Чтоб ты протух, нэнавистный болтун! – не унимался Платан. – Сравнил, ара, чинару с веером.
Эта сцена почему-то очень развеселила Крикуля. Идиллическая картина Острова Детства, где царит лишь приторное и притворно-показушное миролюбие, о котором его предупреждал Отец, теперь казалась ему постепенно исчезающим миражом.
Привычное для Крикуля внутреннее напряжение незаметно исчезло, и он мог наслаждаться птичьим пением, стрекотанием цикад, шуршанием в траве маленьких невидимых существ. Незаметно для самого себя Крикуль засмотрелся на малюсенького муравья, который прямо под его ногами старательно и самоотверженно тащил непосильную ношу – гигантскую высохшую, словно мумия, муху-слепня.
Она была в несколько раз крупнее самого носильщика, но настоящий силач-муравей, отдуваясь и делая короткие остановки, упорно волок её к муравейнику.
Крикуль впервые в жизни наблюдал за насекомыми. Он никогда не мог предположить, что это может быть настолько увлекательным занятием. И жизнь их, по сути, ничем не отличалась от жизни других существ. И от его собственной.
Муравей остановился. Наверное, решил немного передохнуть. Но тут Крикуль заметил ещё одного муравья. Это был муравей-пастух, охранявший целое стадо муравьиных коров. Тли неторопливо передвигались и потряхивали своими колокольчиками. Крикуль слышал их нежный серебристый перезвон. Крикулю, с его исключительным слухом, не нужно было особенно прислушиваться. Настоящий звон настоящих колокольчиков, хотя саму тлю трудно различить в траве.
Пастух-муравей обменялся коротким приветствием с тяжеловозом:
– А, Мураш, привет! Ничего себе туша! Дотащишь?
– А как же! Не впервой!
– Хороший денёк! Жарковато только. Молочка хочешь?
– Да нет, потащу на сухую.
– Ну смотри, а то угощаю!
Мирную беседу прервало воинственное гиканье целой ватаги клопов, налетевших неизвестно откуда. Крикуль отметил про себя, что если бы не помощь Мураша, пастуху ни за что не удалось бы отбить яростную атаку хищников. Перепуганные муравьиные коровки сбились в кучу и в ужасе озирались по сторонам.
– Да-а-а, если бы не ты, Мураш, мне пришлось бы туго. Потерял бы половину стада, как пить дать, – проговорил муравей-пастух. – Спасибо, выручил!
– Да ладно, не стоит благодарности. Бывай! Гляди тут в оба, не расслабляйся. Может, нашим крикнуть, чтоб подмогу прислали?
– И то дело говоришь! Эти ведь не уймутся. Передай старшему по муравейнику, пусть там поторопятся с охраной.
Муравей подцепил свой нелёгкий груз и продолжил путь. Но ему не суждено было быстро добраться до места назначения. Протащившись совсем немного, он вновь был вынужден остановиться. На этот раз ему преградили путь вступившие в поединок жуки-олени. Бодание, видимо, началось уже давно. Намертво сцепившись рогами, брон-зовоголовые жуки переминались на месте, при этом было видно, что они уже изрядно утомились. Но никто из дуэлянтов не собирался сдаваться. Они продолжали неистово клацать железными челюстями и бряцать доспехами – неподалёку от них находилась прекрасная дама, за обладание сердцем которой сражались эти бесстрашные рыцари. Засмотревшийся на поединок муравей-тягач, спохватившись, снова заторопился в дорогу.
Крнкуль поймал себя на мысли, что вот этот муравей, эта малюсенькая, живая крохотулечка, беспомощная ерундовинка, сейчас полностью зависит от него – такого огромного великана, который одним прикосновением может оборвать его муравьиную жизнь. Жизнь, наполненную таким трудолюбием, бесстрашием, любопытством – особым смыслом. И как много сейчас зависит от его, Крикуля, воли. А ведь и его жизнь находится во власти какого-то более сильного существа, от желания и настроения которого зависит, жить ему или нет. И сам он желает всем сердцем, чтобы сила, от которой зависит его собственная жизнь, была доброй и пощадила его. Крикулю почему-то стало радостно оттого, что он нисколечко не желает зла этому маленькому беззащитному муравью, так храбро и упорно идущему к своей цели. Пусть живёт. У него столько важных дел.
Тем временем муравей, суетно перебирая ножками, покряхтывая под тяжестью ноши, снова столкнулся с препятствием. Это была настоящая дымовая завеса. Жук-бомбардир, отстреливаясь от какого-то невидимого врага, выбрасывал из брюшка едкую жидкость. Жидкость с треском взрывалась в воздухе. И от этой настоящей канонады у Крикуля заложило уши. Кто же так напугал артиллериста? Аист заметил, как в кустах мелькнула знакомая чёрная ленточка.
Он ни на минуту не сомневался, что это Оксы неотступно следят за ним. В этом лесу, пронизанном солнечными лучами, напоенном ароматами листвы, наполненном собственной таинственной жизнью, ему не хотелось встречаться с силами зла. И Крикуль, так и не узнав, чем закончились приключения Мураша, поспешил навстречу собственным приключениям.
До замка Октябрины было рукой подать. Преследования Крикуль пока не обнаружил, и к нему постепенно вернулось ощущение лёгкости и спокойствия.
“Если и суждено мне погибнуть, то не сейчас”, – успокоил сам себя Крикуль.
КАПУЦИН
Глава, в которой Крикуль пытается найти ответ на вопрос: “Что такое друг?”
Атмосферу безмятежности нарушил резкий звук внезапно загромыхавшего динамика. Его сменил протяжный гул микрофона. От неожиданности Крикуль всплеснул крыльями и присел. На весь лес раздался звонкий голос затараторившего бодрячка-комментатора:
– Мы начинаем наш прямой радиорепортаж из леса феи Сентябрины. По лесной дорожке по направлению к фее Октябрине бодрым шагом идёт герой сегодняшнего дня, почётный гость Острова Детства, господин Аист.
Крикуль увидел прямо перед собой удобно устроившуюся на ветке бутылочного дерева чёрную обезьяну. В одной руке она держала микрофон, в другой флакончик с одеколоном, из которого она непрерывно поливала себя благоухающей жидкостью. Это не мешало ей произносить скороговоркой, видимо, заранее заготовленные тексты.
– Буквально через несколько мгновений вы услышите в нашем прямом эфире ответы Аиста по имени Крикуль-Музыкуль на вопросы вашего собственного корреспондента. Надеюсь, мне не нужно специально представлять всеми вами любимого, бесподобно остроумного балагура, вашего неподражаемого меня.
Обезьяна лихо зацепилась хвостом за ветку, и её мордочка тут же оказалась прямо возле глаз Крикуля. Микрофон уткнулся в самый клюв Крикуля. Но Крикуль молчал.
– Приветствую тебя, птица-символ! Какое счастье видеть тебя рядом! – трещал собственный корреспондент, непринуждённо раскачиваясь. – Надеюсь, Остров Детства потряс тебя своей красотой и гостеприимством? – Обезьяна громко прошептала: – Говори сюда!
Ошарашенный всем увиденным, Крикуль никак не мог опомниться и переспросил:
– Что говорить-то?
Обезьяна с шумом выдохнула и недовольно зашипела:
– Что ты рад!
– Что ты рад, – повторил от растерянности Крикуль.
– Да не я рад, а ты рад! – испуганно поправил его корреспондент.
Но Крикуль с упертостью заезженной пластинки стал перечить:
– Да не я рад, а ты рад!
Обезьяна завела руку с микрофоном за спину и так яростно постучала себя по голове свободной рукой, что явственно послышался треск её черепушки.
– Что ты повторяешь за мной как попугай, ты же всё-таки Аист, в конце-то концов, или ты не Аист?
Крикуль мгновенно почувствовал подвох и выпалил:
– Я – Аист!
– Ну и отлично, вот и отвечай на вопросы!
– Ну и отлично! – наконец-то согласился Крикуль.
– Как нам ваш Остров? – натужно улыбаясь, поинтересовался в микрофон корреспондент. И тут же, спохватившись, поправил сам себя: – Ой, просците, то есць как вам наш Остров?
– Ой, простите, вам наш Остров очень нравится, – снова как-то невпопад ответил Крикуль.
Обезьяна поняла всю бесполезность попыток разговорить объект, прыснула себе в лицо струёй одеколона и приняла исходное положение. Она удобно уселась на ветке и как ни в чём не бывало застрекотала:
– Вы слышице, уважаемые дамы и господа, наш госць очень волнуецца. От счастья он просто поцерял дар речи. Ну, это и не удивицельно. Остров Детства не имеет аналогов в мире, он чудесен и неподражаем. Как сказал мне в приватной беседе наш почётный гость Аист буквально несколько минут тому назад: “Остров Детства – райское местечко! Остров Детства – нет тебя милей! Остров Детства, как стучит сердечко. Не забыть здесь проведённых Дней!” – корреспондент с шумом втянул воздух и выдох-мул: – Да, наша несравненная фея-поэтесса Майя будзет несказанно рада такому талантливому, высоко поэцичес-кому высказыванию почётного госця Острова, который несомненно мечтает о личном знакомстве с хозяйкой по этического салона.
Крикуль никак не ожидал услышать такое откровенное враньё: “Если это трепач говорит про Крикуля, то он не сочинял никаких стихов про Остров Детства, да и ни про что другое тоже”. – У него возникло жгучее желание больно клюнуть это брызжущее слюной бессовестное существо, но он изо всех сил сдерживал себя. К счастью, обезьяна уже заканчивала свою трансляцию и прощалась с радиослушателями:
– С вами был ваш любимый эрудзит, тонкий знаток эскусства и непревзойдзенный оратор Капуцинчик! До новых встреч в эфире, мои дорогие! Бай!
Обезьяна отключила микрофон и устало повисла на хвосте вниз головой.
– Что ты тут наплёл про райское местечко? Я ничего такого не говорил! – хмуро засопел Крикуль.
Обезьяна какое-то время висела без движений и не подавала признаков жизни. Крикуль подумал, что, может быть, стоит поскорее уйти и не ждать продолжения этого спектакля, как вдруг этот всеобщий любимец перевернулся на ветке на триста шестьдесят градусов, оседлал её и выпалил жуткую тираду:
– Безмозглый кретин, идиот, ты мне чуть не сорвал прямой эфир, курица ощипанная! Двух слов связать не может, а туда же. Какое неслыханное хамство! Откуда ты свалился на нашу голову, недоумок? Выставил себя полным придурком и ещё хватает нахальства возмущаться: “Он ничего такого не говорил”.
В первую секунду Крикуль опешил, он никак не ожидал увидеть здесь такое беспардонное существо, да ещё ругающееся точно так же, как его ненавистная нянька. Зато в следующее мгновение он уже твёрдо решил хорошенько проучить бестию.
– Это кто кто здесь кретин, недоумок, придурок и хам? Кто это лдесь курица ощипанная?
Крикуль, хоть и был к образе Листа, но своих колдовских талантов пока не утратил. Сейчас он готов был стереть в порошок болтливого Капуципчика или как там его зовут? Для Крикуля ;ло уже не имело никакого значения. Его небесно-голубые глаза налились кровью, а клюв покраснел и заострился. Горе-журналист замер как заворожённый, а Крикуль продолжал:
– Сейчас ты, образина, проглотишь всё, что ты только что сказал, иначе от тебя останется одна пыль. Я расплющу тебя, засранец, так, что твои гориллы не смогут тебя отскрести, даже если захотят?! Ты меня понял?
Теперь пришлось замолчать зарвавшемуся корреспонденту. Он остолбенел и выпучил глаза. Казалось, что он ничегошеньки не соображает. Но в следующее мгновение он широко открыл рот, из которого только что доносились проклятия и оскорбления в адрес Крикуля.
– Берёшь свои слова обратно? – спросил не на шутку рассерженный Крикуль.
Капуцинчик неистово замотал головой в знак согласия.
В воздухе появились четыре телетайпные ленточки, на которых были отпечатаны бранные слова: “кретин”, “недоумок”, “придурок” и “хам”. Все они плавно, одна за другой исчезли во рту обескураженной обезьяны. Капуцинчик послушно всё прожевал и громко сглотнул бумажный ком.
– Так, хорошо, – сказал Крикуль, – а теперь ощипанная курица.
Из кустов с кудахтаньем выскочила абсолютно голая длинноногая курица и сама полезла в рот Капуцинчика. Корреспондент побросал все свои причиндалы – микрофон с одеколоном полетели на землю – и начал яростно сопротивляться. Курица ни за что не хотела быть отвергнутой и не собиралась сдавать своих позиций. Она уже наполовину протиснулась в обезьянью глотку, и Капуцинчик, безрезультатно пытаясь её оттуда вытащить, начал задыхаться и закатывать глаза.
Крикулю достаточно было произнести короткую фразу: “Ладно, живи!” – как курица незамедлительно выскользнула обратно и моментально скрылась в траве.
Сидевший на земле Капуцинчик пытался отдышаться и всё ещё испуганно поглядывал на стоящего неподалёку Аиста.
Корреспондент подтянул к себе микрофон и склянку с одеколоном. Обиженно оттопырив нижнюю губу, он обрызгал себя с ног до головы душистой жидкостью и произнёс:
– Ну ты даёшь! Я думал, что Аист – птица добродушная. Ничего себе приёмчики! Я же чуть не задохнулся?
– Не надо было ругаться и выскакивать без предупреждения, – резонно парировал Крикуль.
– Это моя работа. Я – журналист. Момент неожиданности – это испытанный приём. А тебе что, трудно было немного подыграть мне? Трудно было выдавить из себя хоть пару слов, дубин… – Капуцин благоразумно умолк.
– Что ты хотел сказать?
– Да так, извини, вырвалось! – Капуцин с ужасом представил себе дубину, которую нужно пропихнуть в глотку. Он потёр рукой шею и спросил: – Где это ты научился этаким хитрым штукам? Я тут на Острове, конечно, привык ко всяким выкрутасам, но про такие издевательства даже не слыхивал. “Забери слова обратно” – Капуцинчик с содроганием вспомнил недавнюю душераздирающую сцену с ощипанной курицей.
Крикуль, крайне довольный собой и тем, что так эффективно проучил зарвавшегося журналиста, не подумав, проговорился:
– Это ещё что, я однажды одного мальчишку чуть не заставил съесть корову. По частям, конечно. Дразнил маленькую сестрёнку: “Рёва-корова, дай молока. Сколько стоит? Три рубля!”. Ну, я ему дал три рубля! Надолго запомнит, как дразниться. Толстушка и без того расстроилась – игрушку потеряла, что ли.
После такого откровения Капуцин даже присвистнул.
– Ого! А ты, я вижу, Аист-то непростой! Весь окутан таинственностью. Занятно! Я, пожалуй, сделаю о тебе настоящий первоклассный материал. Точно! – и Капуцинчик затараторил: – Ежедневно в прямом эфире “Дневник пребывания почётного гостя на Острове Детства”. Ты сколько собираешься у нас пробыть? До новогоднего бала?
– Нет, нет, только не это! – Крикуль весь напрягся, предчувствуя нежелательный поворот событий. – Ты что, с ума сошёл? Будешь ходить за мной следом?!
– Тебе же веселей!
– Я не люблю весёлых компаний! Мне это не нужно.
– У тебя нет выбора, – не унимался Капуцинчик.
– Это ещё почему? – удивился Крикуль.
– Понимаешь, я – журналист, это моя работа. Если ты мне интересен, но не хочешь сотрудничать со мной добровольно, то я вынужден буду превратиться в папарацци.
– В кого, в кого ты вынужден превратиться?
– В папарацци. Это такой журналист-невидимка, который постоянно преследует объект. Но при этом объект даже не подозревает, что за ним подсматривают.
Кто такой невидимка, Крикулю можно было не рассказывать. Он немного подумал и сказал напористому Капу-цинчику:
– Ладно, я согласен, оставайся! Но давай договоримся: если ты будешь нахальничать и ругаться, мы с тобой расстаёмся.
– Если ты называешь “нахальничаньем” мой стиль работы, – невозмутимо пролепетал корреспондент, – то ничего не могу тебе обещать, а насчёт сквернословия, так и быть, постараюсь.
Крикуль вынужден был согласиться на компромисс. Неизвестно, как на Острове Детства отнеслись бы к исчезновению всеобщего любимца, да ещё сразу же после его исторического репортажа и интервью с Аистом. Крикулю предстояло придумать, как под благовидным предлогом он сможет избавиться от нежелательного попутчика.
– Зови меня просто Капа. Капуцинчик – это мой творческий псевдоним, а для друзей я просто Капа.
– А что, мы с тобой уже друзья? – удивился Крикуль.
– Ну пока может и нет, но я надеюсь, мы подружимся.
Крикуль очень смутно представлял себе значение слов “друг” и “подружимся” и поэтому промолчал.
Капуцин сложил свой реквизит – микрофон с одеколоном – в репортёрскую сумку, которая висела неподалёку, и они вдвоём отправились к Октябрине.
– А это ничего, что ты появишься у Октябрины без приглашения? – спросил Крикуль суетливого журналиста.
– Ты не знаешь, с кем имеешь дело. Мне на Острове всегда рады! Какое ещё приглашение? Без меня, друг, здесь не обходится ни одна презентация, ни одно более-менее значительное событие. Где происходит что-нибудь стоящее, там непременно бываю я. Я – глаза и уши нашей уважаемой публики.
Крикуль внимательно посмотрел на глаза и уши уважаемой публики Острова Детства и спросил:
– Слушай, Капуцинчик…
– Просто Капа, – поправил журналист.
– Хорошо. Капа, вот ты сейчас снова назвал меня другом. А что это такое – друг?
Капуцин не задумываясь, выпалил:
– Ха! Друг – слово из четырёх букв по горизонтали.
– Не понял, по какой горизонтали?
– Да это я так, просто вспомнил, как составлял формулировочки для одного кроссвордика.
Капуцин ненадолго замолчал.
– Понимаешь, когда говорят “друг”, имеют в виду существо, близкое по духу, своего сторонника, защитника. Ясно излагаю? А бывает, что произносят слово “друг” просто как вежливое обращение. И всё!
– А-а-а, просто как вежливое обращение, – задумчиво повторил Крикуль. – Значит, слово “друг” не означает ничего важного.
– Ну не скажи, – возразил Капуцин. – Друг – это надёжное плечо. Защищённая спина. Понимаешь?
– Причём тут плечо, спина? – Крикуль, как оказалось, ничего не понял, только ещё больше запутался.
Капуцин рассердился. И на Крикуля, который оказался таким тугодумом, и на себя за то, что не может толком объяснить значение такого простого слова. Всего из четырёх букв.
– Пойми, приятель, если в опасном путешествии рядом с тобой идёт настоящий друг, ты можешь не бояться, что за твоей спиной случится какая-нибудь неприятность. Твоя спина надёжно защищена.
После этих слов Крикуль и Капуцин по инерции оглянулись. Объяснение можно было считать завершённым, так как за ними по пятам еле поспевал неуклюжий Птеранодон. Из-за интересной беседы оба не услышали грохота, который производил этот доисторический ящер.
– Авиа-тор! Авиа-тор! Подожди-и-и! – задыхаясь стонал он. Из клюва Птеранодона доносилось тяжёлое сопение.
– Это ещё что? – недовольно процедил Капуцин.
– Это не что, а кто! Это мой друг – Птеранодон, – горделиво произнёс Крикуль.
– О, а только что говорил, не знаешь, что такое друг? Простачком прикидывался?! Однако ты тёмная личность, гражданин Аист по имени Крикуль-Музыкуль, – насторожённо заметил журналист.
– Не такой уж я и тёмный. Я – белый Аист! Птеранодон подошёл к ним уже совсем медленным
шагом и долго, с присвистом восстанавливал дыхание.
– Привет, Авиатор! Здорово, Капуцинчик!
– Привет, Птеранодон! Какими судьбами?! – Крикуль был искренне рад встрече.
– Услышал радиорепортаж и мигом сюда. Подумал, а вдруг ты захочешь меня увидеть, ну, или там, может, помощь моя нужна? У тебя как, крыло-то зажило?
– Да, всё отлично! Вот получил приглашение от фей Острова, решил воспользоваться случаем, раз уж выпала такая честь. Присоединяйся, если хочешь. Пойдём со мной за компанию. И, кстати, познакомься, это – журналист Капуцин.
Капуцин несколько высокомерно взглянул на Птеранодона и еле заметно кивнул в знак приветствия.
Птеранодон совсем растерялся и смущённо произнёс:
– Вот уж не думал, что придётся познакомиться с самими вами. Я всегда слушаю ваши репортажи. Приятно познакомиться!
– Взаимно, – почти оборвал его Капуцин и тут же резко заметил: – Ну что, долго ещё эти китайские церемонии разводить будем? Может быть, уже пойдём? И они двинулись в путь.
ОКТЯБРИНА
Глава, в которой Крикуль получает первый в своей жизни подарок
Пройдя совсем немного по тропинке, они заметили на полянке молодую женщину в широкополой шляпе, сидящую возле мольберта. Художница была так увлечена рисованием, что, казалось, совсем не замечала двух птиц и обезьяну, которые уже через мгновение стояли у неё за спиной.
Путники увидели, как на палитре, которую фея Октябрина – а это была именно она – держала в левой руке, подскакивали вслед друг за другом семь разноцветных лепёшечек. При этом они выкрикивали каждая своё: “Каждый”. – кричала красная краска, подпрыгивая и тут же шлёпаясь на место. “Охотник”, – вторил ей оранжевый кружок. “Желает”, – вспыхнула ярким огоньком краска жёлтого цвета. “Знать”, – звякнул зелёный. “Где”, – пропела голубая краска. “Сидит”, – брякнул синий пле-вочек. “Фазан”, – басом закончила фиолетовая краска.
– Каждый охотник желает знать, где сидит фазан! – вторила им фея и заливалась звонким смехом, абсолютно не обращая внимания на то, что развеселившиеся краски забрызгали её прекрасное, всё в кружевах, розовое платьице.
– Сейчас! Сейчас, мои крошки! – пытаясь угомонить краски, проговорила фея и вдруг заметила Крикуля и его спутников. – А, Крикуль, здравствуй, дружок! – Октябрина приветствовала Аиста так, как будто они были знакомы с ним вечность. – Здравствуй, Птеранодон! Привет, Капуцинчик! Добро пожаловать!
Все путники почтительно склонились и пожелали немедленно узнать, что за игру они только что видели.
Октябрина весело прокомментировала:
– Это мы с моими верными друзьями-красками пытаемся нарисовать радугу. Скоро будет дождь, а после дождя должна появиться радуга. Она состоит из семи цветов, – Октябрина прикасалась своей волшебной кистью к каждой из семи красок и называла их по именам:
– Красная, Оранжевая, Жёлтая, Зелёная, Голубая, Синяя и Фиолетовая.
Вместо кисти, Октябрина держала в руке небольшую тоненькую веточку с листиком.
– Какая у вас странная кисть! – с нескрываемым удивлением отметил Капуцин.
– Это веточка миртового дерева, – сказала фея и провела своей чудной кистью вдоль холста, совсем к нему не прикасаясь. На холсте сама собой вспыхнула семицветная радуга.
– Ого, как красиво! Здорово! Волшебно! – почти одновременно воскликнули гости Октябрины.
– А откуда вы знаете, что скоро будет дождь? – полюбопытствовал Крикуль. – На небе ни облачка, погода чудесная. Предчувствие?
– Нет, милый, – добродушно откликнулась фея. – Смотри, видишь, белая звездчатка не раскрылась. Это верная примета – быть дождю.
Крикуль заметил прямо под ногами скромненькую гвоздичку. Лепестки цветочка были тесно прижаты друг к другу.
– И что, вы доверяете этому барометру? – с сомнением в голосе спросил Крикуль. Фея не успела ответить, как крупные капли, сорвавшиеся с небес, стали заливать всё вокруг.
– Скорее, скорее, за мной, – Октябрина подхватилась и быстро побежала к своему замку, который виднелся неподалёку.
За ней вприпрыжку понеслись: корреспондент Капуцинчик, Крикуль-Myзыкуль и оживший треножник, на котором крепился мольберт. Грузно переваливаясь, последним ковылял Птеранодон, с крыльев которого, словно с гигантского зонтика, ручьями стекала вода. Перед тем как войти в замок, Крикуль обернулся, чтобы подбодрить отстающего Птеранодона, и в восхищении застыл, наблюдая чудесную картину – на абсолютно безоблачном небе сияла семицветная радуга. А по траве тянулись следы от красок, только что исполнявших свои арии на палитре доброй волшебницы.
Слегка намокшие путешественники попытались отряхнуться и привести себя в порядок. Фея Октябрина ушла переодеваться, разрешив гостям располагаться, кому как заблагорассудится. Капуцин тут же по-свойски уселся в удобное глубокое кресло возле камина и, опрыскивая себя с головы до ног душистым одеколоном, полупрезрительно поглядывал на Птеранодона, который переминался с ноги на ногу у входа, стесняясь проходить дальше. Треножник с мольбертом встал на своё привычное место возле огромного окна, из которого виднелась посвежевшая после дождя полянка, где только что произошло знакомство Крикуля с ещё одной хозяйкой Острова Детства. Сам Крикуль зачарованно рассматривал холл замка Октябрины.
Место, где они очутились, нельзя было назвать привычным словом “дом”. Это был храм искусства. Здесь повсюду стояли мраморные скульптуры, словно светящиеся изнутри. Они изображали каких-то крылатых детей, добродушных стариков, кудрявые головы которых были увенчаны плющом. У каменных девушек в руках были кувшины, из которых струилась хрустально-чистая вода. Холл был обит алым шёлком, на стенах висели необыкновенно прекрасные полотна. Впрочем, каждая зала была отделана в особом стиле. Это был настоящий королевский дворец, в котором были собраны шедевры живописи и скульптуры. На резных столиках, украшенных перламутром и натуральным камнем, испещрённых причудливыми узорами, стояли разнообразные диковинные вещицы: музыкальные шкатулочки, расписная посуда, пейзажные миниатюры в ажурных рамочках.
Крикуль не удержался и прошёл в соседнюю с холлом залу. Его изумлённому взору открылась необычная портретная галерея. Все стены, от пола до самого потолка, были увешаны фотографиями детей. Фотопортреты беспрестанно сменяли друг друга, как бы в такт пульсу. Эту своеобразную пульсацию от смены изображения мог бы услышать любой человек, даже не обладающий таким тонким слухом, как у Крикуля.
– Это – октябрята! Здесь портреты детей со всего мира, появившихся на свет в октябре, – Октябрина произнесла эту фразу с такой теплотой и любовью в голосе, что Крикулю захотелось поверить, что он тоже родился в этом прекрасном месяце. – Пойдём, Крикуль, к нашим гостям, а то они, наверное, уже нас заждались, – сказала Октябрина и пригласила Крикуля следовать за ней.
Крикуля очень удивило то, что фея сказала: “Наши гости”. Будто он здесь хозяин и должен чувствовать себя членом семьи. От этих простых слов, сказанных так легко и по-домашнему, Крикулю почему-то захотелось заплакать. Может быть, он впервые почувствовал, что настоящего дома у него никогда не было.
Октябрина с Крикулем вошли в холл. Все сидели на прежних местах. Птеранодон так и не осмелился двинуться дальше прихожей, а Капуцинчик, удобно развалившись в кресле, рассматривал какую-то лаковую шкатулочку с секретом, которая никак не хотела открываться. Октябрина подошла к Птеранодону и о чём-то очень тихо с ним заговорила. Эту деликатную беседу мог слышать только Крикуль, ведь его слух улавливал и более слабые звуки.
– Птеранодон, проходи, пожалуйста! Я тебе очень рада, – услышал Крикуль приглушённый голос Октябрины.
– Может, я лучше в саду подожду? Как бы не сломать чего! – тихо пробубнил ящер. Крылья Птеранодона были такими громоздкими, а сам он был таким неуклюжим, что из-за боязни повредить мебель Птеранодон никогда не заходил в замки фей.
– Вот вам и ответ на вопрос: почему вымерли динозавры? Вот так миндальничали всю дорогу, и их выжили другие, те, которые выжили, – скаламбурил журналист Капуцинчик, который даже головы не повернул в сторону беседующих. По всей вероятности, не только Крикуль слышал разговор Октябрины с Птеранодоном, а может быть, Капуцин был хорошим психологом и просто понял, в чём дело. Октябрина строго посмотрела в сторону Капуцина, и тот благоразумно примолк.
– Проходи, Птеранодон, всё будет хорошо. У меня очень просторно, тебе не о чем беспокоиться. Иногда намного приятнее иметь дело с существом застенчивым, чем с самонадеянным.
Замечание относилось к Капуцинчику, и он это хорошо понял.
– Проходи, друг Птеранодон, я уступлю тебе место возле камина. Кресло такое большое, как будто специально для такого громилы, как ты, – Капуцин подскочил и суетливо забегал по просторному холлу, вспоминая, где он взял шкатулку, которая так и не захотела открыться.
– Очень любезно, Капуцинчик, с твоей стороны, – сказала Октябрина, покачивая головой в знак осуждения за тон, с которым журналист проговорил приглашение, и за неприятное слово “громила”, и тут же продолжила: – Но мы все отправляемся в столовую. Думаю, вы проголодались в дороге и не откажетесь отобедать со мной.
– Очень кстати! – невозмутимо выпалил журналист и тут же задел стоящую на столике фарфоровую вазу, которая упала и раскололась вдребезги.
– Ой! – выкрикнул журналист, отпрыгнув на почтительное расстояние. Но при этом задел ещё один столик. На пол посыпались миниатюрные статуэтки, которые разбились на мелкие кусочки.
– Ой, ой! Я не хотел, я нечаянно! Просцице, сударыня. Обычно я такой ловкий, такой грациозный, а тут… Наверное, это влияние громилы. Это он заразил меня своей неуклюжестью, – Капуцин чувствовал себя виноватым, но тут же попытался свалить свою вину на другого.
– Нет, Капуцинчик, – Октябрина была строга, но справедлива, – это твоя самонадеянность и невоспитанность. Нельзя обвинять и оскорблять других, тогда не придётся краснеть за собственные нелепые проступки и выслушивать заслуженные замечания в свой адрес. Придётся тебе извиниться перед Птеранодоном за всё, что ты тут ему наговорил.
Не вступая в долгие прения, Капуцинчик затараторил, легко и непринуждённо произнося слова извинений, будто ему приходилось произносить их регулярно:
– Прости, прости, мой милый друг, прости и не таи обиду. Смотри, не упусти из виду, без злого умысла я вдруг сболтнул. Я умоляю, друг! Прости меня, прости, прости!
После этого рифмованного нагромождения слов Капуцин театрально склонился в глубоком поклоне.
Птеранодон только раскрыл клюв от изумления, Крикуль хохотнул, а Октябрина безнадёжно вздохнула:
– Ну что, Птеранодон, ты принимаешь извинения? Птеранодон смущённо закивал.
– Тогда… – Октябрина взмахнула рукой, и все осколки соединились и вернулись на свои места. Через мгновение и ваза, и статуэтки снова радовали глаз своим великолепием.
– Ну а теперь прошу в столовую!
Все последовали за ней. Даже скромник Птеранодон поборол свою нерешительность и присоединился к компании.
Столовая комната была обставлена изысканным белым гарнитуром. Изогнутые резные ножки большого овального стола, сделанного из слоновой кости, будто прогнулись под тяжестью угощений, расставленных на нём. Однако стол был абсолютно пуст.
Октябрина жестом пригласила гостей рассаживаться. Капуцин еле скрывал своё недоумение, хотя от фей можно было ждать чего угодно. Возможно, сейчас появится скатерть-самобранка, и это будет совсем не удивительно. Каждый из сидящих за столом получил от Октябрины веточку миртового дерева и внушительных размеров папку, на которой очень изящно было выведено: “Меню”. Крикуль, как и остальные участники трапезы, раскрыл папку, но внутри не обнаружил ровным счётом ничего. Капуцин громко сглотнул слюну и вопросительно посмотрел на фею.
Октябрина неторопливо произнесла:
– Друзья мои! Я знаю, что у каждого из вас есть свои любимые кушанья. Нарисуйте их на внутреннем листе этой папки, и вы получите всё, что пожелаете.
– Просците, сударыня! – недовольно проворчал Капуцинчик. – Я вообще-то журналист, а не художник. Если вместо банана у меня получится баклажан, я что же, должен буду давиться этим сырым овощем? Это какой-то урок рисования, а не обед! Извините!
Птеранодон, тоже ничего не понимая, крутил головой в разные стороны, а Крикуль грустно посмотрел на свои крылья, которыми он вряд ли сможет нарисовать что-нибудь вразумительное. Разве что какую-нибудь прямую линию или кружочек. Хотя, чтобы изобразить шарик мороженого, можно ограничиться и такой незамысловатой фигурой, как круг.
– Нет, нет, друзья, вы меня не так поняли. Вы должны рисовать только мысленно. Смотрите! Я, пожалуй, закажу картофель фри и мой любимый салатик, – фея грациозно провела веточкой мирта вдоль листа раскрытой папки-меню, и все увидели красочную картинку, на которой дымился румяный, только что приготовленный во фритюре картофель, нарезанный тонкой соломкой, и салат из овощей, выложенный на зелёном листике. Вполне живой рисунок мгновенно проецировался на стол, и теперь картофель дымился уже непосредственно перед Октябриной. Лист опустел, и Октябрина тут же признесла:
— Так, а из напитков я, пожалуй, выберу апельсиновый сок.
Фея проделала ту же манипуляцию с веточкой и листом бумаги, и через секунду в большом бокале перед ней красовался ярко-оранжевый напиток с мякотью апельсина.
– Вот и всё! Вы видите, какое у меня хорошее воображение. Нужно только представить себе то, что желаете, и вы получите это незамедлительно! Дерзайте! – после этих слов Октябрина, не обращая внимания на гостей, с нескрываемым удовольствием приступила к обеду.
– А-а-а? Ну, если речь идёт только о воображении, то за мной дело не станет, – уверенно произнёс Капуцин. И уже несколько минут спустя уплетал за обе щёки всякие экзотические фрукты. Перед ним выросла целая гора кожуры от авокадо, папайи, фейхоа, ананасов и бананов. Вокруг валялись косточки от фиников и персиков.
Крикуль с аппетитом уплетал мороженое, которое возвышалось гигантской пирамидой. Птеранодон наслаждался аппетитной рыбой и планктоном, который еле умещался в огромной супнице.
– Бесподобно! Я удивлён, я поражён, я сыт и доволён! Благодарю! – Капуцин хоть и проговорил эту фразу лёгкой скороговоркой, но подняться с места у него не хватило сил. – Кажется, я объелся. Вот он, ограничительный фактор! – Капуцин похлопал себя по округлившемуся животу, громко икнул и тихо извинился.
После обеда Капуцинчик, свернувшись калачиком в том самом кресле возле камина, безмятежно погрузился в сон. А Крикуль с Птеранодоном пошли вслед за Октябриной осматривать другие залы.
Октябрина показала, как по тому же принципу, что и сказочный обед, которым она потчевала своих гостей, ей удаётся создавать чудесные полотна, которыми был наполнен её дворец. Крикуль видел, как натурально изображён на картине Октябрины длинношеий жираф, совсем как живой. Но как только он начал рассматривать жирафа, тот задвигался и побежал, переходя на стремительный галоп в погоне за стадом антилоп, несущихся по саванне. На следующем полотне Крикуль заметил изящную юную балерину с тоненькой талией, в пышной белой пачке. Стоило ему залюбоваться её красотой, как балерина ожила и закружилась в грациозном танце. Как только Крикуль перевёл взгляд на другую картину, балерина застыла в высоком прыжке, а её белоснежная ручка вытянулась вперёд, словно поющая в полёте стрела.
– Вот так и был создан наш мир, милый Крикуль, – сказала Октябрина, которая подошла и обняла его за плечи. – Природа силой своего воображения создала всё, что мы видим вокруг. Когда у Природы было хорошее настроение, она создавала прекрасное. Но даже у этой Величайшей Волшебницы настроение иногда портится. Так не будем же расстраивать её понапрасну!
Крикулю показалось, что Октябрина сказала это неслучайно.
“А что, если намекает на меня? А что, если они здесь все догадываются о цели моего появления на Острове?!” – Крикуль сразу же почувствовал себя в опасности
Октябрина отошла к Птеранодону, чтобы дать какие-то объяснения, и тут Крикуль к своему ужасу увидел на следующем полотне Отца. Сердце Крикуля полетело вниз, подобно сорвавшемуся с вершины горы камню. Это был бесспорно он, Король Страх. Парадный портрет в полный рост. Огромное бледное лицо с правильными чертами, но искажённое презрительной гримасой, застывшие, окаменевшие глаза. Посмертная маска мертвеца. На Отце китель цвета маренго, чёрный с серым отливом. Он стоит на краю обрыва. Вокруг потрескавшаяся земля, а позади окаменевшей фигуры надвигается тёмная, свинцовая туча в полнеба. На мрачной картине яркими пятнами выделяются окоченевшие белые руки и страшное бескровное лицо. Крикуль хоть и понимал, что это всего лишь картина, но почувствовал, как от неё подуло могильным холодом. Внизу, под холстом, на багете была прикреплена медная табличка, на которой было выведено: “Страх Смерти”. Крикулю захотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться, никогда не появляться на свет, только бы не встречаться взглядом с Отцом. Но было поздно, картина ожила. Остолбеневший от страха Крикуль увидел, как у Отца раздуваются ноздри, как он медленно запрокидывает голову и начинает втягивать в себя, словно дым, грозовую тучу. Прогремел удар. Свод небес треснул, словно гигантское стекло. По лицу Отца безобразными морщинами поползли трещины. После следующего удара осколки неба со звоном рухнули вниз, земля под Отцом разверзлась, и он стал падать в пропасть, вытянув вперёд невероятно длинные, худые, цепкие пальцы. Казалось, в последнюю секунду он хотел увлечь за собой загипнотизированного зрителя. Крикуль отшатнулся назад, чтобы избежать страшной участи последовать за Отцом.
Внезапно кошмар исчез. Крикуль опустил глаза и тихим, подавленным голосом произнёс:
– Мне пора идти.
Октябрина тут же подошла к нему, спокойно и приветливо спросила:
– И ты даже не хочешь больше воспользоваться услугами моей волшебной палочки и ещё раз побаловать себя мороженым?
– Мне пора идти, – повторил он.
– Ну что ж! Конечно, если пора, то нужно идти. Надеюсь, тебе не было у меня скучно?
– Нет, скучно мне не было! – Крикуль поднял на неё глаза, в которых застыли слёзы.
– Что случилось? – Октябрина не на шутку встревожилась. – Кто тебя обидел? Или, может быть, напугал?
Октябрина перевела взгляд на картину, перед которой стоял Аист.
– Ох, вот это уж слишком. Зрелище совсем не для детей! Моя оплошность, я не успела тебя предупредить. Детям очень вредно смотреть на такие страшные картинки. Но раз уж ты увидел Страх Смерти, то я объясню тебе, отчего Великая Волшебница Природа рождает безобразное. Происходит это только лишь для того, чтобы уродливое можно было сравнить с прекрасным. Твоё сердце подскажет тебе, что лучше? Чему нужно посвятить свою жизнь?! От нас всех зависит, чего в мире будет больше, добра или зла. И каждый делает свой выбор. Понимаешь, бояться не нужно! Природа просто даёт нам понять, что зло существует на свете и нужно быть готовым ему противостоять. Во всяком случае, на Острове Детства с тобой не случится ничего плохого. Силы Добра не позволят этого!
Крикулю вдруг очень захотелось обо всём рассказать мудрой и справедливой фее Октябрине, но какая-то неведомая внутренняя сила тяжёлой стальной цепью удерживала слова раскаяния.
– Спасибо вам за всё, за всё! Я запомню! – Крикуль не сказал, что именно он запомнит, и тут же добавил:
– Я пошёл! Спасибо за мороженое!
– Не стоит благодарностей, – улыбнулась фея, – хотя мне очень приятно иметь дело с воспитанным ребёнком.
Октябрина назвала его ребёнком, и Крикулю снова но казалось это подозрительным: “Всё, пора! Пора в путь!” На прощание фея выразила надежду увидеться с ним на балу у Декабрпны и подарила небольшую веточку миртового дерева.
– Ты знаешь, как ею пользоваться. Будешь кушать мороженое, когда заблагорассудится. Это тебе на память.
– Просцице, великодушная госпожа, а мне на память вы не хотели бы подариць что-нибудь в этом же роде? – бесцеремонно полюбопытствовал тут же подскочивший к ним Капуцинчик.
– А тебе, дорогой, я подарю на память шкатулку, которую ты безрезультатно пытался открыть. Вот она, – и Октябрина протянула журналисту ларец, на котором были изображены три обезьяны: одна с зажмуренными глазами, другая, зажимающая обеими лапами рот, а третья, яростно затыкающая себе уши. – Но эта шкатулка, – предостерегла фея, – откроется только тогда, когда ты разгадаешь её секрет. И не пытайся открывать её силой, всё равно ничего не получится.
– Хорошенькое дело! – попытался было выказать недовольство Капуцин, но его кто-то больно ущипнул сзади за хвост. Журналист ойкнул и пошёл собираться в дорогу.
Чтобы не оставлять без подарка ещё одного гостя – Птеранодона, фея нацепила ему на шею амулет. На кожаном шнурке висела тонкая позолоченная пластинка с изображением летящего Птеранодона. Ящер остался очень доволен, но из-за смущения не смог выдавить даже слова благодарности и замотал головой из стороны в сторону, пытаясь спрятать наполненные счастьем глаза.
– Ну ладно, ладно, носи на здоровье! – сказала Октябрина и вышла в сад провожать гостей.
СТРАШНЫЕ ВИДЕНИЯ
Глава, в которой Крикулю снова захотелось проучить Капуцина
Напомнивший о себе Король Страх поверг Крикуля в уныние. Он шёл с понурым видом, и ничто его не радовало, хотя дорогу, ведущую к замку Ноябрины, по-прежнему окружал благоухающий ароматами зелени лес. Птеранодон почувствовал что-то неладное в поведении друга и попытался как-то развлечь Крикуля.
– Ну и дела! Никогда не носил амулетов. Это же так, кажется, называется? – Птеранодон едва поспевал за Аистом. Амулет на кожаном шнурке мерно раскачивался при ходьбе.
Крикуль не отвечал.
– Ну и дела! – продолжал Птеранодон. – Я тут так похож сам на себя. Такой Авиатор! Я и в жизни такой же красивый? Как ты думаешь, а?
Вместо Крикуля ему ответил всеобщий любимец журналист Капуцин.
– Жаль только, что красота так недолговечна!
– Это ты к чему? – насторожился Птеранодон.
– Шнурок очень скоро перетрёт твою грациозную шейку, и твоя башка покатится под горочку по кочкам… Дыщь-ды-дыщь, дыщь-ды-дыщь… – Капуцин хотел было ещё что-то прибавить к сказанному, но Крикуль резко остановился и принял боевую стойку.
– Я, кажется, тебя предупреждал: будешь наглеть, мы с тобой распрощаемся. Уходи немедленно, или я за себя не ручаюсь.
Капуцин помнил, что с Крикулем лучше не связываться, и принялся извиняться и обещать, что впредь будет держать себя в руках.
– Ты не сдержал слова! Я тебе не верю! – Крикуль был непреклонен.
– Да ладно, я же обещал, что не буду обижать тебя, а не эту летучую мышь.
Крикуль с Птеранодоном переглянулись и, не сговариваясь, накинулись на зарвавшегося корреспондента. Юркая обезьяна, ловко избежав побоев, тут же взобралась на кокосовую пальму и сбросила сверху один за другим два увесистых ореха. Кокосы отлетели в сторону, к счастью, не задели тех, кому они предназначались.
– Ах так, ну ты у меня пожалеешь, что родился на свет! – Крикуль не на шутку рассердился. Он в упор посмотрел на пытавшегося спрятаться в пальмовых листьях журналиста, но их взгляды пересеклись. Цепкий взгляд волшебника пригвоздил обезьяну к месту. Крикуль произнёс:
– Тебе приходилось иметь дело с вампирами?
В ту же минуту невесть откуда стали слетаться чёрные летучие мыши. Они визжали от удовольствия при виде жертвы и, как Капуцин ни старался отбиваться, больно кусали его со всех сторон.
– Ай, ай, помогите! Не надо! Не надо! Я больше не буду! Ой! Птеранодончик, спаси меня! У-мо-ля-ю!
– Да ладно, оставь его, пусть себе болтает! Мне совсем не обидно! – Птеранодон пожалел Капуцина.
– Это неправильно, – со злостью в голосе ответил Крикуль, у которого внезапно проснулось чувство справедливости. – Слова – это тоже оружие, и нужно следить за тем, чтобы не ранить другого, и помнить, что рано или поздно за свои слова придётся расплачиваться.
Обезьяна сорвалась с ветки и безжизненным мешком грохнулась на землю. Стая летучих мышей взмыла в небо и испарилась.
– Он что, умер? – испуганно спросил Птеранодон и боязливо подошёл к самонадеянному и небрежному по отношению к другим Капуцину.
Обезьяна немного полежала с закрытыми глазами, потом закряхтела и приняла сидячее положение.
– А-а-а, Птерадоша?! Привет! Как дела? – постанывая, произнёс поверженный корреспондент. На Крикуля он старался не смотреть.
Капуцин с трудом поднялся и стал собирать свои раскиданные повсюду вещицы: одеколон, микрофон и шкатулку, подарок Октябрины. На ней были изображены три обезьяны. Сейчас Капуцин пристально посмотрел на ту, которая закрывала обеими лапами рот.
– Ничего никому не скажу! – пролепетал журналист. В замке шкатулки послышался слабый, еле уловимый щелчок. Догадка мелькнула в мозгу Капуцина, и, как ни в чём не бывало, он обратился к попутчикам: – Ребята! Кажется, я понял, в чём тут дело. Смотрите!
Птеранодон и заинтригованный Крикуль, который тоже отчётливо слышал щелчок внутри шкатулки, подошли к Капуцину.
– Смотрите, обезьяна закрывает себе рот, чтобы не сболтнуть чего-нибудь лишнего, видно, это у нас в крови, – несколько обиженным тоном за незаслуженно понесённое наказание, проговорил обладатель шкатулки.
– Я произнёс: “Ничего никому не скажу!” – и там щёлкнуло. Ты слышал? – спросил Капуцин и глянул на Крикуля, который, кажется, уже перестал сердиться.
Крикуль утвердительно кивнул.
– Вот, а эта обезьяна закрыла глаза. Что означает этот жест?
Птеранодон пожал плечами в недоумении. Капуцин цикнул:
– Ну, это понятно, разумеется, не знаешь. А я знаю! Она нам будто бы говорит: “Ничего не вижу!”
Послышался точно такой же, как и в первый раз, щелчок замка.
– А-а! Слышали?! Вот она, разгадка! – закрутился на месте счастливый Капуцин.
Птеранодон тоже был просто в восхищении от всего происходящего и радостно топтался вокруг Капуцина.
– Здорово! Здорово! Во даёт! Я б ни за что не догадался! – искренне признался Птеранодон.
– Ну это и понятно! У некоторых голова лишь для того, чтобы… Ну ладно, об этом после, – Капуцин поднёс шкатулку прямо к глазам Крикуля. – Вот, “ничего не вижу”, да?
– Я всё вижу, – многозначительно произнёс Крикуль. Но Капуцин не дал возможности Крикулю развивать тему морали и перехватил инициативу:
– А средняя обезьяна изображает из себя глухую. И эта глухая тетеря как бы хочет нас предупредить, дескать, ничего не слышу.
Третий щелчок поверг всех участников этого увлекательного аттракциона в неописуемый восторг. Все трое запрыгали на месте. Успокоившись, Капуцин попытался открыть шкатулку, но она по-прежнему была наглухо закрыта. Птеранодон разочарованно вздохнул, а Капуцин от досады чуть было не шваркнул упрямую шкатулку о землю.
– Погоди, погоди кипятиться, дай подумать! – Крикуль знал толк в заклинаниях и почти сразу догадался, в чём тут дело. Нужно произнести все три фразы целиком: – Ничего не вижу! Ничего не слышу! Ничего никому не скажу!
Как только Крикуль договорил, шкатулка автоматически распахнулась. Искатели приключений одновременно склонились над резной коробочкой и столкнулись лбами. То, что они увидели, было настолько неожиданным, что буквально повергло их в шоковое состояние.
Внутри шкатулки сидели свернувшиеся кольцом Оксы. Голова очковой змеи немедленно поднялась и угрожающе зашипела – Капуцин в ужасе отбросил смертоносную шкатулку прочь. Крикуль и его спутники остолбенели. Оксы медленно выползли наружу и, по-змеиному расправив капюшон, поднялись над своими жертвами.
Змея стала покачиваться и в такт своему танцу заговорила:
– Я смотрю, Крикуль, ты совсем не рад наш-ш-ей встрече. Что же ты избегаеш-ш-шь своих настоящ-щ-щих друзей, своих старых приятелей? Бросил меня на произвол судьбы. Нехорош-ш-шо! Представь же меня своим новым знакомым. Ишь-шь-шь какая у вас дивная компания!
Змея приблизилась к почти парализованному Птеранодону.
– Кого я ви-ж-жу?! Птеранодон, так, каж-ж-жется, тебя звали когда-то, теперь-то ты обыкновенный мираж-ж-ж. Насколько я понимаю, Птеранодоны все вымерли давным-давно – тысяч-ч-чи лет назад. И теперь ты просто подобие кож-ж-жаного мешка с костями. О, тут ещ-щ-ще и обезьянка! – Оксы внимательно стали разглядывать Капуцина. – Занятный экземпляр! Болыш-ш-шой волосатый паук! Мерзкий гибрид! Ч-ч-чего только не рож-ж-ждает Природа. Но она дама капризная и мож-ж-жет себе позволить маленькие ш-ш-шалости.
Герои напряжённо молчали. Сил для сопротивления у них просто не было.
– Крикуль, я надеюс-с-сь, ты посвятил своих новых друз-з-зей в свои планы? Мы уверены, что они з-з-знают, з-з-зачем ты сюда прибыл, наш-ш-ш молодой агент. Ты рассказал им, что ты малолетний з-з-злой волшебник, который специально превратился в Аиста, чтобы разнести вдребез-з-зги это проклятое место?! А мож-ж-жет быть, ты их уж-ж-же завербовал, и они помогут тебе разруш-ш-шить Остров Детства?
Неожиданно вмешался Капуцин:
– Обидно, конечно, слышать о себе столь нелестную характеристику – волосатый паук и всё такое. Это, извините, дело вкуса. Некоторым, например, я кажусь неотразимым красавцем и весьма привлекательным кавалером. Темперамент, обаяние и всё такое… Но то, что я услышал, – это просто сенсация. Ради этого стоит родиться журналистом. Сударыня! Это будет грандиозный материал! Я просто на седьмом небе от счастья! Это прославит меня на весь мир! Репортаж с места событий. “Аист – символическая птица Детства пытается взорвать Остров Детства!” Феноменально! “Аист-террорист пойман с поличным!” Эксклюзив неподражаемого Капуцинчика! То есть меня! Змея прервала восторженные излияния обезьяны:
– Может быть, ты и прославишься, волосатый хвастливый паук с хвостом павиана, но только если останешься в живых! А пока стой, где стоиш-ш-шь! Не тараторь и не зли меня понапрасну!
Капуцин что-то промямлил себе под нос, но тут же благоразумно затих. Змея вплотную подползла к Крикулю.
– Надеюс-с-сь, порош-ш-шок со взрывчатым вещ-щ-ществом с тобой. Король Страх велел мне отобрать его у тебя. Ты слишком медлиш-ш-шь, ты оказался слиш-ш-шком сентиментальным для такой ответственной и опасной работы. Отец очень недоволен тобой. Немедленно отдай порош-ш-шок, мы всё сделаем сами! А ты, ты ещ-щ-ще вернёшься в замок Страха! Там тебя ждёт возмездие! Отдавай порошок, где он тут у тебя, негодный мальчиш-ш-шка! – мерзкая змея стала обвивать насмерть перепуганного Аиста своим холодным, скользким телом, пока полностью не спеленала его и не просунула голову под крыло-тайник.
– Не-е-ет! – крикнул что было мочи Крикуль и проснулся. Оказывается, они с Птеранодоном заснули прямо под той самой кокосовой пальмой, на которую забрался испугавшийся тумаков Капуцин. Никаких мышей-вампиров не было. Весь этот кошмар ему просто приснился.
– Ой, как ты меня напугал, Крикуль! – спросонья переполошился Птеранодон.
Крикуль медленно возвращался на Остров, стряхивая с крыльев остаток жуткого сновидения. На всякий случай он огляделся – нет ли поблизости Оксов? Уж больно сон был правдоподобным.
– Увидел во сне что-то страшное? – заботливо поинтересовался Птеранодон. – Бывает! Мне вот однажды приснился…
Но Крикулю не суждено было узнать, что же приснилось Птеранодону, потому что сверху донеслись крики неуёмного болтуна, усевшегося на самой макушке пальмы.
– Ой, ребята, вижу, вижу озеро! Во-о-н там оно, буквально в нескольких метрах отсюда. Из-за деревьев вам не видно. А я увидел, вот! Я спускаюсь! Вы же разумные ребята! Не сердитесь больше?! Да?! А я обещаю держать язык за зубами и больше никогда не обзываться. Ладно?! Вы меня прощаете?
Капуцин спустился вниз и укоризненно произнёс:
– Вам-то хорошо, поспали тут всласть, отдохнули, а я торчал там, как собака на привязи. Хотите кокосового молочка? – как ни в чём не бывало спросил Капуцин, и протянул обескураженным друзьям увесистый орех.
– Что за озеро? – спросил Крикуль.
– Знаменитое Жемчужное озеро Острова Детства. Пойдём, я расскажу тебе о нём по дороге.
Капуцин собрал все свои вещи: микрофон с одеколоном и шкатулку. Пока он не знал, как открывается этот ларчик с секретом. А Крикуль решил ничего не говорить о своей догадке. Ведь подсказка, которую он увидел во сне, могла оказаться несостоятельной. Пока они шли к озеру, Крикуль понял, что настоящие приключения ещё впереди.
ЛИСТОЛАЗ УЖАСНЫЙ, ИЛИ ХОЗЯИН ЖЕМЧУЖНОГО ОЗЕРА
Глава, в которой Крикуль узнаёт, как трудно стать другом
Сразу же за лесом им открылось величественно-сказочное зрелище.
Крикулю доводилось бывать на озёрах, зеркальная гладь которых радовала глаз, но то, что он увидел сейчас, не поддавалось словесному описанию. Бескрайний, усеянный жемчугом ковёр слегка покачивался. Миллиарды блестящих перламутровых шариков излучали невообразимо волшебный свет. Фосфорическое лунное сияние, несмотря на яркий солнечный день, улавливалось глазом благодаря целому облаку бабочек, зависших над Жемчужным озером. Бабочки непрерывно трепетали крылышками и переливались на солнце всеми цветами радуги. Крикуль заметил, что бабочки всё время перелетают. К стае подлетают всё новые и новые хлопотуньи и выпускают из лапок крохотные жемчужины. Жемчужинки падают вниз и составляют компанию своим прекрасным родственницам.
– Что это здесь происходит? – спросил Крикуль притихшего Капуцина. – Ты, кажется, обещал рассказать?
– Да-да, конечно, без проблем, сейчас обо всём доложу. Просто каждый раз, как вижу это представление, сердце у меня замирает от восторга. Птеранодончик, а тебе как этот спектакль?
– Да-а-а! – протянул Птеранодон. – Бывал. Видел. И снова поражён!
– Ну ты, братец, прирождённый поэт. Не по годам развит и красноречив, – Капуцин никак не мог обойтись без подколов.
– Слушай, ну, может, хватить язвить?! Рассказывай давай, не томи! – возмутился Крикуль.
– Итак, господа! Жемчужное озеро Острова Детства – одно из прекраснейших мест нашего райского уголка. С одной стороны, всё, что вы видите, напоминает восьмое чудо света, или девятое, я что-то уже сбился со счёта… И представляет собой изысканное творение непревзойдённого художника, ректора Академии Всяческих Искусств Её Величества Природы. С другой стороны, это – простой технологический процесс, у которого есть своя железная логика и сверхзадача. Я, как искусствовед в пятом колене, мог бы долго живописать…
– Слушай, искусствовед в пятом колене, – Крикуль от нетерпения начал почёсывать клюв, – а покороче нельзя?
– Можно! Но только нужно ли? – Капуцин уже вошёл во вкус и представил себя лектором, который готовится к многочасовому монологу.
– Нужно! – подтвердил Крикуль.
– Нужно! – повторил за ним Птеранодон. – Лично я мало что понял из того, что ты тут наговорил.
– Нисколько не удивлён! – сказал заносчивый корреспондент. – Ну ладно, учитывая ваше нетерпение и отсутствие желания выслушать оратора, постараюсь объяснить короче. Не знаю, имею ли я право распространять эту конфиденциальную, то есть секретную, информацию? – пояснение предназначалось специально для доисторического ящера. – Понятно говорю?
Птеранодон и Крикуль закивали.
– Но раз уж ты, Крикуль, получил разрешение путешествовать по Острову Детства, то, скорее всего, и о предназначении нашего Острова тебе если не рассказали, то обязательно расскажут.
– Я знаю, – успокоил Капуцина Крикуль, – на Острове Детства живут феи каждого месяца, а в их волшебных подвалах в тюльпанах находятся эльфы – двойники детей всего мира. – Крикуль почти слово в слово повторил слова Короля Страха. Сейчас ему показалось, что это было когда-то очень давно, в какой-то прошлой жизни.
– Умница! Ты хорошо осведомлён! Именно в оранжереях фей каждого месяца живут двойники детей со всего белого света. Но дети не всегда остаются детьми. Они растут, взрослеют, стареют и, наконец… – лектор сделал паузу. Капуцинчик был весьма доволен своим комментарием, и его рука привычно потянулась к флакону с одеколоном, чтобы обдать себя благовонной струёй. По флакон оказался пустым. – Очень жаль! – горестно вздохнул Капуцинчик.
– Кого? – спросил Птеранодон. – Детей?
– Что детей? – не понял Капуцин.
– Тебе жаль детей, что они взрослеют, стареют и, наконец… умирают, да?
– Умирают, ну и что? Никого мне не жаль! Отстань! Что за глупости?! Это закон Природы. Все, кто рождается, рано или поздно умрёт. Что здесь странного? Старо как мир. О чём тут жалеть? Это вообще не то слово, – выпалил раздосадованный тугодумством ящера Капуцин.
– Но ты сам только что сказал: “Очень жаль!” – не унимался Птеранодон.
– Это он про одеколон, – заметил наблюдательный Крикуль.
– Это я про одеколон, – раздражённо выпалил Капуцин.
– Ну ты и гад! А я тебя раньше уважал. Журналист! – презрительно процедил Птеранодон.
– Крикуль, ты слышал, слышал, как он меня назвал? Ему, что же, можно обзываться?
– А разве ты что-то имеешь против того, чтобы тебя называли журналистом? – усмехнулся Крикуль.
– Не надо прикидываться… Он меня обозвал гадом, а ну-ка, немедленно заставь его сожрать этого гада!
– Боюсь отравиться! – Птеранодон выпрямился, и всем показалось, что он вырос вдвое.
Крикуль решил прекратить спор и сделал вывод:
– Все живущие смертны – это правильно! Но говорить, что тебе на это наплевать, нехорошо. Слово, которым тебя назвал Птеранодон, вполне тобой заслужено.
– Ах так! – Капуцин скрестил лапы на животе. – Ну тогда вот что – я обиделся. Рассказывать ничего больше не буду! Вот!
– Ну и на здоровье, – Крикуль повернулся к Птеранодону. – Ты же тоже живёшь на этом Острове и наверняка так же, как Капуцин, знаешь его тайны.
– А то?! Знаю, конечно, – сказал Птеранодон и слегка напрягся.
– Вот и рассказывай, что здесь происходит, – Крикуль приготовился слушать.
– Ну, значит, это, в общем, когда дети становятся уже не дети, а эти…
– Нет, это невыносимо, замолчи! У меня уши сейчас отвалятся от такой пытки, – замахал руками Капуцинчик. – Я всё расскажу сам! – и Капуцин по привычке затараторил: – Дети взрослеют, и постепенно эльфы в тюльпанах превращаются в жемчужины. Тюльпаны с годами выделяют специальный нектар, тот постепенно обволакивает эльфа, так что через несколько лет жемчужина уже готова к переселению в это озеро. Вот, собственно, и вся история. А бабочки переносят их сюда. Кстати, обратите внимание на этих красавиц.
Капуцин вместе с благодарными слушателями посмотрел на танцующих над озером легкокрылых небесных созданий. Путники шли вдоль озера и старались лишний раз не шуметь, чтобы услышать каждое слово краснобая-комментатора. Капуцин без устали вёл свой репортаж с места событий.
– Эти бабочки, между прочим, абсолютно бесцветны. То, что мы видим на их крыльях радужное сияние, – не что иное, как оптический обман. Их прозрачные крылышки – слюдяные чешуйки, они просто преломляют солнечный свет. Между прочим, это научно доказанный факт. Так что ничего фантастического здесь нет. Правда, бывают исключения, – спохватился Капуцин, – я имею в виду не бабочек, а эльфов. Бывают исключения из правила: если человеку удаётся всю жизнь быть в душе ребёнком, то здесь, на Острове, он не превращается в жемчужину, а остаётся легкокрылым эльфом до последнего дня своей земной жизни. И вот это – настоящее волшебство! Но таких крайне мало. Уверяю вас, из миллиардов тюльпанов, пожалуй, только несколько сотен хранят эльфов всю жизнь.
Крикуль только сейчас понял, что где-то ведь в оранжерее есть цветок, в котором находится его маленький двойник, как две капли воды похожий на Крикуля. И ему нестерпимо захотелось взглянуть на себя маленького со стороны. Крикуль остановился и стал разглядывать небесную цветную дорожку из бабочек, которая тонким ручейком связывала копошащееся облако с замком, находящимся слева от Жемчужного озера.
– Там живёт Декабрина, – поспешил объяснить Капуцин. – Но к ней сейчас нельзя. Её нет в замке. Она работает в тюльпановой оранжерее.
– Да-да, я знаю, – сказал Крикуль. – Меня Сентябрина предупредила.
Сейчас, когда путешественники сделали небольшую остановку, они увидели, что жемчужная гладь озера вовсе не однородна, как показалось вначале. Где-то посредине озера виднелось небольшое свободное пространство. Чудесный белый цветок, похожий то ли на лилию, то ли на кувшинку, внушительных, как оказалось позже, размеров, возлежал на зелёном круглом листе с высокими краями. Это сооружение, словно плавучий островок, отделилось от места привычной стоянки и двинулось навстречу путешественникам. За ним тянулся красно-зелёный след. Когда плавучий остров причалил к месту, где стояли наши герои, цветок был уже малинового цвета.
– Это же “виктория регия”, – произнёс весьма осведомлённый Капуцин. – Королевский лотос.
– Смотрите, смотрите, – зачарованно произнёс Птеранодон, – он раскрывается!
И, действительно, все увидели, как медленно, лепесток за лепестком, цветок будто подготавливал путников к новой встрече. В самом центре огромного цветка друзья увидели лягушонка-лилипута, малюсенького, размером с фундук. Он легко мог бы уместиться в чайной ложке. Его золотистая кожица ослепила их своим блеском.
Золотой лягушонок поднял глаза и поприветствовал всех присутствовавших. Загадочным образом он знал их всех по именам.
Капуцин ничуть не удивился, он был на Острове весьма популярной фигурой, но всё равно не удержался от комментария:
– Может быть, ты представишься, малявочка! Я лично вижу тебя в первый раз. Ты что же, охраняешь Жемчужное озеро?
– Меня зовут Кокои. Кокои здесь живёт.
Листолаз Кокои был очень мал и говорил слитком тихо, поэтому Птеранодон добродушно подставил своё крыло, чтобы лягушонок мог взобраться повыше и рассмотреть собеседников.
– Не стесняйся! Давай заскакивай, дружище! Золотой лягушонок вдруг стал красным.
– Что с тобой? – забеспокоился Крикуль.
– Кокои стыдно, – ответил лягушонок.
– Почему? – хором спросили Крикуль, Птеранодон и Капуцин и тут же рассмеялись, удивившись своему единодушию.
– Не знаю, предложил бы Птеранодон своё крыло, если бы узнал, что Кокои очень ядовит, – лягушонок всё время называл себя по имени, избегая слов “я” или “мне”.
– Это как? – заморгал Птеранодон. Капуцин на всякий случай сделал шаг назад.
– Вероятно, вы ничего не знаете о Кокои. Кокои ещё называют “листолаз ужасный”. Яд Кокои в тридцать пять раз сильнее яда кобры и в тысячи раз сильнее цианистого калия, – лягушонок не двинулся с места, но после его слов Капуцин в мгновение ока очутился на гребне Птеранодона.
Крикуль с любопытством разглядывал это маленькое ядовитое создание Природы.
– Ну и ну-у! – протянул Крикуль, – оказывается, совсем не нужно иметь грозный вид, чтобы лишить кого-то жизни. А чем же ты занимаешься на Жемчужном озере? – спросил Крикуль и подставил Кокои своё крыло.
Кокои ловко вскочил ему прямо на плечо и снова стал золотого цвета. Теперь он был похож на золотую брошь в виде маленького лягушонка.
– Крикуль, что ты делаешь? Этот головастик в любой момент может отправить тебя к праотцам досматривать вечный сон, – осторожно поинтересовался Капуцин, оседлавший Птеранодона.
– Я не боюсь! – уверенно и спокойно произнёс Аист. – Если бы Кокои хотел нам навредить, то не стал бы предупреждать о своих планах.
– Ну как знаешь! – Капуцин, казалось, и не думал спускаться на землю и, сидя на шее Птеранодона, продолжал: – С этим золотым значком, Крикуль, ты похож на героя, награждённого орденом за храбрость! Не хватает только ленточки. Ишь ты какой, Кокои! – принялся разглядывать ядовитого лягушонка корреспондент. – Надо же, в тридцать пять раз ядовитей кобры. Кто бы мог подумать?! – сидя на спине Птеранодона, Капуцин чувствовал себя в относительной безопасности, но, как только Крикуль захотел подойти поближе к Птеранодону, Капуцин заверещал как резаный: – Стой там, не приближайся! Я ещё жить хочу!
– Да кто тебе не даёт, живи на здоровье! – сказал Крикуль и снова вернулся к вопросу о миссии Кокои на озере.
– Кокои растворяет мёртвые жемчужины, ведь силы Кокои хватает, чтобы навечно усыпить полторы тысячи человек за один раз.
Капуцин свистнул так, что Крикуль испуганно втянул голову в плечи.
– Однако! В общем, ты, Кокои, – санитар Жемчужного озера?!
Птеранодон никогда не видел такого смертоносного существа, но почему-то тоже нисколько не боялся его.
– Слушай, “листолаз ужасный”, а ты, часом, не заливаешь? – недоверчиво покосился на Кокои Капуцин.
– Кокои всегда говорит правду.
– Ну допустим, – не унимался Капуцин. – Однако наш пикничок подходит к концу, и мы с друзьями торопимся навестить владения Ноябрины. Насколько я понимаю, это совсем недалеко. Так что разрешите откланяться, и до новых встреч в эфире!
Кокои ловко и стремительно перепрыгнул с плеча Крикуля прямо на макушку Птеранодона и очутился перед самым носом осмелевшего журналиста. “Смельчак” Капуцин так же по-лягушачьи соскочил на землю и кубарем откатился па безопасное расстояние. Птеранодон покосился на лягушонка, но никого не увидел, а только почувствовал еле уловимое прикосновение к коже.
Кокои не сделает вам плохо. Бояться не надо. Кокои друг. Возьмите Кокои с собой. Кокой будет вас охранять.
– От кого? – спросил Капуцин, который уже выглядывал из-за спины Крикуля.
– Кокои не знает. Октябрина просила Кокои вас охранять.
Друзья немного посовещались и решили, что Кокои может присоединиться к их компании. Всё-таки Октябрина – настоящая, добрая волшебница и дурного им не пожелает. Видно, знает наперёд, что Кокои сможет им пригодиться.
Капуцин всех строго-настрого предупредил, что согласен терпеть этого ядовитого “головастика” только до тех пор, пока тот находится на почтительном расстоянии. А гостеприимный добродушный Птеранодон разрешил Кокои оставаться у него на голове.
– Только держись крепче, дружище. Поехали! Жемчужное озеро осталось позади. Путешественники приближались к владениям Ноябрины. Лес, простиравшийся справа от них, почти весь был покрыт золотым убором. И на этом золотом фоне канареечно-жёлтого цвета Кокои смотрелся особенно гармонично. Теперь он сидел у самого основания гребня Птеранодона и казался его третьим глазом, в котором отражалось багровеющее Солнце.
Впереди уже отчётливо виднелась лужайка перед замком феи. Неизвестность, словно магнитом, притягивала к себе Крикуля: “Так бы и странствовал всю жизнь”.
Капуцин почему-то не захотел рассказывать подробности о фее ноября, ограничившись двумя словами:
– Сам увидишь!
Но позже Капуцин поинтересовался у Крикуля, любит ли он читать. И сообщил, как бы между прочим, что Ноябрина обожает книголюбов.
Крикуль имел дело только с учебниками по волшебству, магии и заклинаниям. Это были толстенные старинные фолианты, а многочасовые уроки с зубрёжкой и долбёжкой только отвращали его от чтения. Если бы не строгость Отца, он вообще не раскрыл бы ни одной книги. Чтобы отвлечься от неприятных воспоминаний о жизни в замке Короля Страха, Крикуль спросил Птеранодона:
– Птеранодон, а ты любишь читать?
– Я только учу буквы.
– Молодец, лет через сто, глядишь, осилишь грамоту, – не сдержал упрёка Капуцин.
– Ну почему через сто? Я уже знаю почти все буквы и даже читаю по слогам букварь. Мартина с нами занимается. А иногда она читает нам вслух истории про животных.
– Ну-у-у, да ты настоящий эрудит! А как наш юный друг Кокои преуспел в учении? – Капуцин никак не мог отказать себе в удовольствии продемонстрировать своё превосходство.
– Кокои слишком умный, чтобы учиться.
– Ну, понятно, зачем палачу быть грамотным, его и так все боятся!
– Неужели есть на свете существа, которые получают удовольствие от чтения книг? – Крикуль попытался отвлечь разговорившегося Капуцина и разрядить обстановку.
– Смотря каких книг! – непонятно начал Капуцин. – Есть такие книги, что за уши не оттащишь.
– Что же там такого интересного? – недоумевал Крикуль.
– О, друг, такие встречаются головокружительные приключения, загадочные, такие захватывающие, леденящие кровь истории, что время останавливается, душа выворачивается наизнанку. Книга может заставить тебя плакать, смеяться, горевать, мечтать, думать. Да мало ли на какие подвиги может подвигнуть хорошая книга.
Капуцин ещё что-то говорил, но Крикуль мысленно перенёсся в книжный магазин, где он однажды оказался из-за горько плакавшего маленького очкарика. Бабушка категорически отказывалась купить ему дорогостоящую книгу, о которой он, видите ли, так давно мечтал. Крикуль тогда ещё очень удивился, что собрал столько отличных, высококачественных слёз, и всё из-за какой-то книжки.
Жаль, он сейчас совсем не мог вспомнить её названия. В памяти всплыла только обложка книги, с которой на него смотрел почти такой же вихрастый мальчишка, как и тот, что плакал, в точно таких же круглых очках. Только на лбу у нарисованного паренька был зигзагообразный шрам.
Капуцин вошёл в свою привычную роль всеобщего покровителя, и Крикуль услышал его ворчание.
– В общем, грамотных среди вас нет, придётся мне снова гидом-переводчиком работать. Без меня вы будете чувствовать себя у Ноябрины полными идиотами.
Никто не хотел чувствовать себя идиотом, и Крикуль спросил:
– Может быть, вообще не пойдём к Ноябрине, раз уж мы такие “тёмные”?!
Но Капуцин вдруг понял, что перегнул палку. Волшебница будет недовольна, всё-таки она лично пригласила Крикуля в гости. Тем более что будто-то бы специально, чтобы рассеять все сомнения Аиста, к ним подлетела стрекоза-визитка, на спинке которой виднелась каллиграфически выполненная надпись “Ноябрина”.
Капуцин затараторил:
– Нет-нет-нет, что ты?! Обижать Ноябрину никак нельзя. А вот и визитка, фея нас уже ждёт. Это будет настоящим свинством проигнорировать её приглашение.
НОЯБРИНА
Глава, в которой Крикуль познакомился с Маленьким Принцем и впервые увидел закат
Внезапно над головами путников пронёсся неизвестный летающий объект. Следом ещё один.
Они увидели, что на поляне перед замком Ноябрины уже скопились десятки самых разнообразных видов транспорта. Здесь были сверхзвуковые самолёты и фиакры; телеги и автомобили – знатоки узнали бы “Линкольны” и “Феррари”; кареты времён Людовика Четырнадцатого, запряжённые четвёрками гнедых лошадей, верблюды, навьюченные расшитыми тюками, стояли рядом с аэропланами и египетскими колесницами. Над восточными носилками с пышными балдахинами парили гигантские воздушные шары и летающие тарелки.
Навстречу путешественникам вышел маленький симпатичный мальчуган в развевающемся на ветру синем кителе, подбитом красным шёлком. Это был очень милый малыш с радостными, сверкающими, словно звёзды, глазами и золотыми волосами.
“Неужели это и есть фея Ноября? Если это так, то она совсем не похожа на своих сестёр”, – сердце Крикуля почему-то готово было выпрыгнуть из груди. Ничего подобного ему ещё не приходилось испытывать.
– Это Маленький Принц из сказки одного французского лётчика, – Капуцин развеял сомнения Крикуля.
– А я подумал, что это сама фея, – рассеянно проговорил Крикуль, который не мог оторвать взгляд от малыша.
Маленький Принц махнул рукой в знак приветствия и обратился непосредственно к Крикулю.
– Пойдём, Крикуль, я покажу тебе закат. Ты ведь никогда не видел заката Солнца. Это очень красиво.
Малыш взял Крикуля за крыло и повёл его к Океану, который плескался сразу же за замком Ноябрины. Маленький Принц и Лист Крикуль шли впереди, за ними еле поспевал Птеранодон с лягушонком на лбу, замыкал процессию Капуцин, оглядывавшийся на вход в замок. Там в роскошных ливреях с выпушками и аксельбантами стояли великаны – швейцары.
– Откуда ты знаешь, что я мечтал увидеть закат? – спросил Крикуль.
Но малыш ему почему-то не ответил.
– У него вообще есть такая привычка – не отвечать на вопросы, – сказал со знанием дела догнавший их Капуцин.
– А разве я не прав, и ты вовсе не мечтал об этом? – спросил Крикуля Маленький Принц.
– Ты абсолютно прав. Я мечтал. Я никогда не видел заката, я видел только восход. Но как ты догадался?
– Разве это так важно?
– Может, ты и прав.
– Я очень часто бываю прав.
И тут они увидели как Огненное Яблоко, похожее на громадный оранжевый апельсин, стало медленно клониться к горизонту. Маленький Принц протянул руку, и Яблоко на минуту задержалось на его ладони.
От воды повеяло лёгким ветерком. Волны тихо напевали колыбельную песенку.
– Сколько воды! – тихо произнёс малыш. – На моей планете её очень мало.
Крикуль любовался закатом и, казалось, никого не слышал. Он видел, как распахнулась бездна Океана, и пылающее Солнце исчезло.
– Прекрасно! – сказал Крикуль. – Но мне почему-то немного грустно.
– Это оттого, что ты видел закат впервые. И всё закончилось так быстро. Однажды на моей планете я видел сразу сорок три заката.
– Невероятно! Как тебе повезло! – восхитился Крикуль.
– Ты тоже увидишь закат ещё много раз, ведь он так и не купил Солнце.
– Кто?
– Один богач. Ты не слышал эту историю?
– Нет, – искренне удивился Крикуль, который даже не мог предположить, что кто-то может захотеть купить Солнце. – Как это?
– Один деляга с планеты Богачей. Он скупил все природные богатства, все сокровища мира и, наконец, захотел купить Солнце. Богач обратился к Природе с требованием продать ему Солнце, чтобы единолично им распоряжаться. Чтобы оно вставало только по его желанию и светило только тогда, когда он захочет.
И Природа назначила очень большую цену: “Отдай мне за Солнце свою жену”. Богач любил жену, но желание иметь Солнце перевесило, и он согласился. Когда жены не стало, Природа попросила в обмен за Солнце его детей. Богач очень любил детей, но хорошенько подумал и решил, что Солнце, которое подарит ему власть над всей Вселенной, он любит всё-таки больше детей, и его дети исчезли. Тогда Природа сказала, что он должен отдать ей свою жизнь и ценой собственной жизни выкупить власть над Солнцем. “Зачем мне тогда Солнце, если я умру?” – “Но такова моя цена, – сказала Природа, – и на меньшее я не согласна!” Богач подумал и решил, что Солнце ему всё-таки не по карману. Поэтому Солнце по-прежнему принадлежит всем жителям Вселенной и никому конкретно.
– Знаешь, когда я однажды сидел и любовался закатом, – продолжал Маленький Принц, – то я спросил напрямик: “Солнечные лучи, вы чьи?”. Они ответили: “Ничьи” – “А звёзды в ночи?” – “Тоже ничьи!” – “А облако чьё?” – “Ничьё!” – “А радуга чья?” – “Ничья!” – и Маленький Принц звонко рассмеялся.
– Хорошо, что не всё продаётся! – облегчённо вздохнул Крикуль и спросил Маленького Принца: – А как называется твоя планета?
– Астероид Б-612.
– Я никогда не слышал о такой планете.
– Прилетай в гости. Я познакомлю тебя с Розой и Барашком.
Свет на небе погас, и возле кромки Океана зажгли свои фонарики крошечные ночесветки. Из замка доносились звуки бравурной музыки, смех и громкие голоса. Только сейчас Крикуль обратил внимание на отсутствие Капуцина.
– А где это наш говорун? – спросил он Птеранодона.
– Сам не знаю. Засмотрелся я. Вроде бы Солнце как Солнце, а будто бы сейчас и сам впервые увидел его. Чудеса! А ты, Кокои, не заметил, каким это ветром Капуцина сдуло?
Вид у Кокои был сонный, но листолаз ответил довольно бодро:
– Говорливая обезьяна ушла в замок феи. Кокои никогда не спит. Кокои видит всё.
У самого входа в замок, возле ярко освещённого подъезда, стоял человек в военной форме и пилотке. Его доброе, приветливое лицо расплылось в улыбке, как только он увидел приближавшуюся к нему компанию.
– Маленький Принц, я тебя потерял. Куда это ты запропастился?
– Ты меня всё время теряешь. Я же тебе говорил когда-то, что если с кем подружусь, то остаюсь с ним навсегда. Я очень верный.
– Это правда! Но всё-таки где ты был?
– Я показывал друзьям закат. Познакомься, вот это Аист, его зовут Крикуль-Музыкуль. Он никогда в своей жизни не видел заката.
– Это невероятно, – сказал военный и пожал аистиное крыло. – А я видел закат с высоты птичьего полёта и даже выше. Я – лётчик.
– Я тоже Авиатор! – протянул своё крыло Птеранодон.
– Здравствуйте, коллега! – приветствовал его военный.
– Меня зовут Птеранодон.
– Очень приятно. Я запомню. Ну что, пойдёмте, вас уже все заждались!
– Сейчас! – сказал Маленький Принц. – Пойдём, только ты нарисуй Крикулю меня, как тогда, со звёздами на эполетах.
– Ну хорошо, если ты хочешь, – сказал лётчик и тут же изобразил на небольшом листе бумаги Маленького Принца. Признаться, на рисунке он был очень похож на себя.
– Возьми! – Маленький Принц с радостью протянул Крикулю спой портрет. – У тебя есть веточка миртового дерева. Как только я тебе понадоблюсь, проведи вдоль рисунка, я тут же окажусь рядом с тобой.
– Как это ты здорово придумал! – Крикуль был растроган до слёз. – Спасибо! Рад был познакомиться. – Он совсем не удивился тому, откуда это Маленький Принц знает про действие подарка Октябрины.
– Это тебе на прощание. Мы ведь здесь на Острове Детства последнюю ночь. Завтра на рассвете все разъезжаются.
– Кто разъезжается? – спросил Крикуль, но Маленький Принц ничего не ответил и через мгновение скрылся вместе с лётчиком за стеклянными дверями замка Ноябрины, вращающимися, словно карусель.
Путники проследовали за ними и были буквально оглушены громким приёмом. Просторный холл замка и лестница, ведущая на второй этаж, были полны гостей. Все присутствующие будто бы только и ждали появления Крикуля с друзьями. На них обрушился шквал приветствий и гром аплодисментов. Капуцин в белой манишке и чёрном парадном галстуке-бабочке с микрофоном в руках вёл церемонию приветствия:
– А вот и наш новый герой Аист по имени Крикуль-Музыкуль – символическая птица Детства. Прошу любить и жаловать!
Овации и радостные возгласы рукоплещущей толпы вновь прервались бодрым комментарием неутомимого корреспондента Острова Детства.
– Его новоиспечённые друзья: доисторический ящер Птеранодон – обитатель фермы феи Мартины.
Послышался новый всплеск аплодисментов.
– Златошкурый лягушонок Кокои, бдительный и смертельно ядовитый, но храбрый и преданный, добавил Капуцин под несмолкающие аплодисменты. И, наконец, всеми вами любимый, неподражаемый церемониймейстер, журналист и ви-джей Ка-пу-цин-чик, то есть я-я-я!!! Послышался свист и улюлюканье.
К обескураженным таким сногсшибательным приёмом друзьям подошла дама приятной наружности. Она была очень похожа на всех фей, которых Крикуль уже видел на Острове. Только Ноябрина выглядела немного старше Октябрины н Сентябрины. И если бы не исключительно пышный наряд и шарф на шее, Крикуль мог бы запросто спутать её с любой из сестёр. Они были почти близняшки!
– Ну наконец-то и ты, дорогой Крикуль. Не стойте в дверях, проходите! Я познакомлю вас с моими гостями.
Капуцин подскочил к Птеранодону:
– Не вздумай изображать бедного родственника, проходи безо всяких церемоний.
Крикуль скромно поклонился всем присутствующим и пошёл за хозяйкой дома. Он тихо спросил Капуцина:
– Кто эти люди? Что здесь происходит? У меня такое чувство, что меня оглушили.
– Не волнуйся, дружище, сейчас всё поймёшь сам. Ты сегодня настоящий именинник! Идём, идём! – и Капуцин потащил упирающегося Крикуля к толпе гостей.
Крикуль видел восхищённые, любопытные, испытующие взгляды собравшихся. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Из разных концов зала доносилось: “Новый герой! Смотрите! Это новый герой!”
– С чего ты взял, что я какой-то именинник?! Ничего не понимаю. Новый герой – это что, меня так называют? Почему? Да объясни ты, упрямый осёл с микрофоном, – недовольно прошипел Крикуль.
– Чего ты злишься, дурачок! Это писатели-сказочники. Понимаешь? Раз в году фея Ноябрина принимает их у себя в замке. Она покровительница сказочников мира. А ты – новый литературный герой.
– Какой я герой?
– Ну сказочный, ска-зоч-ный. Герой новых приключений. До тебя на Острове Детства никто не бывал из простых смертных. Когда-нибудь я напишу об этом роман.
– Капуцинчик, перестань хвастаться и болтать понапрасну, – упрекнула журналиста Ноябрина. – Иначе тебе никогда не раскрыть тайну шкатулки Октябрины.
– Да я уже её почти раскрыл. Не сомневайтесь, уважаемая госпожа. Нет такой тайны, которая бы осталась для меня загадкой.
– Ну-ну, посмотрим! – фея подхватила под локоток стоявшего неподалёку худощавого господина с умными, добрыми глазами. – Как вы его находите новенького, Ганс?
Длинноносый, но обаятельный, несмотря на свою неприглядную внешность, сказочник вежливо произнёс:
– Ну что ж, испуганный мальчуган очень похож на моего гадкого утёнка. Надеюсь, со временем он превратится в настоящего прекрасного лебедя.
Крикуль не понял ни слова. Причём здесь лебедь?! Ни в какого лебедя он превращаться не собирался. Хватит с него и Аиста. Ему и без того уже давно хотелось принять свой привычный облик.
Ноябрина, как и её гостеприимные сёстры, предложила Крикулю чувствовать себя как дома и упорхнула к гостям в другой конец зала.
Капуцин оказал Крикулю неоценимую услугу, объяснив наконец что к чему, и стал потихоньку нашёптывать ему на ухо:
– Это был датский сказочник, знаменитый на весь мир Ганс Христиан Андерсен.
– Такой некрасивый?
– Он много страдал, его не любили. Зато сказки у него просто очаровательные. А вон там, видишь, высокий элегантный господин в берете с плюмажем, в бархатной чёрной накидке. Это англичанин Оскар Уайльд. Если буду тебе всех перечислять, времени не хватит, до утра не управимся. Вон стоят лицом друг к другу литераторы братья Гримм, Вильгельм и Якоб. Рядом с ними Шарль Перро – архитектор из Франции, но сказки у него тоже ничего себе. Гауф, Гофманн – эти из Германии. Евгений Шварц, Грин, Чуковский – эти из России. Посмотри вон на того кучерявого, юркого, что не стоит па месте. Это же знаменитый русский поэт Пушкин. Не читал?
Крикуль отрицательно помотал головой.
– Ну я же говорил, что будете чувствовать себя идиотами! Я, как всегда, прав.
– Да ладно, не зазнавайся! Кто здесь новый герой? Ты или я? – переспросил Крикуль не без гордости.
– Это ещё вопрос, кто здесь новый герой. Поживём – увидим! А вот там, за столиком… Куда ты смотришь? Там, в глубине зала – ну, видишь? – сидят четыре тётки: одна вся в звёздах на лиловом шёлке, ну, такая, в необычном костюме, это восточная сказочница Шахразада, а с ней рядом шведки – Сельма Лагерлёф, Астрид Линдгрен и англичанка Памела Треверс, а к ним сейчас подходит, смотри-смотри, эта из новеньких – Джоан Ролинг. Она написала историю маленького волшебника Гарри Поттера.
– Ой, – вскрикнул Крикуль, – этого я знаю. Точно, Гарри Поттером звали героя со шрамом на лбу.
– Читал? – обрадованно спросил удивиленный Капуцин.
– Нет, только слышал! – честно признался Крикуль, неожиданно вспомнив название книги, из-за которой так горько плакал очкарик в магазине.
– Ну правильно, зачем читать, когда слух хороший! – тут же съязвил Капуцин.
– А ты что же, все книжки на свете читал?
– Ну не все, конечно, но, что касается сказок, обожаю! – растянул удовольствие, произнося название своего любимого литературного жанра, Капуцин. И тут же снова грянул гром аплодисментов, будто все присутствующие слышали их разговор и горячо одобрили выбор журналиста.
Праздник был в самом разгаре. Ноябрина угощала гостей изысканными деликатесами. Звучала музыка, и некоторые из гостей принялись танцевать. Если бы Крикуль знал в лицо героев сказок, тоже присутствовавших на празднике Ноябрины, то он непременно узнал бы в них веселящихся Герду и Кая, кружащихся в танце бесшабашную Пеппи и маленького носатого карлика, очаровательную Ассоль и слегка растерянного Ихтиандра, Золушку и Аладдина, Балерину и Стойкого Оловянного Солдатика, которому удавалось весьма ловко вальсировать на одной ноге.
К Крикулю подошла пышноволосая белокурая незнакомка, с огромными изумрудными глазами, и скромно пригласила его на танец. Отказать было бы весьма неучтиво, и Крикуль впервые в жизни попробовал танцевать. Как ни странно, у него получилось довольно сносно, чего он никак не ожидал. Когда они вальсировали, то рядом с ними мелькнуло радостное лицо Маленького Принца, приветливо махнувшего Крпкулю свободной рукой, в то время как другую его руку крепко держал улыбающийся лётчик.
– Спасибо за танец! – присела в книксене партнёрша Крикуля и растворилась в толпе.
– Весёлая, – провожая её взглядом, сказал Крикуль и спросил Капуцина: – Знаешь, кто это?
– Нет, а что же ты не спросил?
– Не догадался! – грустно вздохнул Аист.
– Это какая-то новенькая, может быть, из ещё не родившихся.
– Как это?
– А так. К Ноябрине приезжают сказочники, не только когда-то жившие на свете или живущие в настоящее время, но и те, которым ещё только предстоит родиться. Когда-то придёт их час, и они станут настоящими сказочниками, иначе бы Ноябрина не пригласила их к себе. У неё такое тонкое художественное чутьё!
– Фантастика! – восхитился Крикуль. Он почувствовал себя по-настоящему счастливым.
Наутро Крикуль с друзьями провожали гостей Ноябрины. Постепенно поляна перед замком опустела. Ноябрина картинно смахнула кружевным платочком хрустальную слёзку. Та упала на землю, и на этом месте моментально выросла незабудка.
– Ах, – печально, но светло вздыхала Ноябрина, – теперь целый год нужно ждать новой встречи с моими сказочными друзьями. Как было хорошо!
– Ну мы тоже пойдём! – Крикуль, несмотря на то, что они не спали всю ночь, был полон сил и бодрости.
– Хорошо, мои дорогие! Берегите друг друга! И счастливого пути! Встретимся на новогоднем балу у Декабрины. Ох, как стремительно летит время! Бал уже не за горами, а я так простужена. – Ноябрина взялась за горло, которое было обмотано тёплым шарфом, который совсем не подходил к её бальному наряду. – Пойду, посоветуюсь с Сентябриной, пусть полечит меня своими шалфеями и медовыми конфетками. Прощайте, крошки.
Ноябрина упорхнула в замок, на прощание неожиданно чмокнув Крикуля в щёку. Это был первый в его жизни поцелуй.
ЯНВАРИНА
Глава, в которой Кокои впервые вступает в схватку с Оксами
Холодало. Пока Крикуль с друзьями шёл к Январине, начался снегопад. Невероятно крупные пушистые снежинки падали на головы и плечи путешественников. Кокои стал мёрзнуть. Его окоченевшее тельце стало скатываться с шеи Птеранодона, словно с ледяной горки.
– Капуцинчик, – спросил Птеранодон, – может, ты понесёшь Кокои? Смотри, он совсем замёрз, а ты такой мохнатенький, в тёплой шубке.
– Ты что, с ума сошёл?! Ещё не хватало, я не самоубийца.
– Кокои ничего не сделает Капе плохого, – еле слышно сказал Кокои.
– Послушай-ка, Кокои, оставь меня в покое! Ну что это такое? Такое золотое, ужасное такое! Нет, что вы? Ни за что! – пропел Капуцин с нескрываемой брезгливостью в голосе и тут же не преминул себя похвалить: – Нет, ну до чего я талантлив. Нужно будет запомнить эту поэтическую строку до того, как мы доберёмся к фее, поэтессе Майе. “Кокои, Кокои, оставь меня в покое!” Какая находка! Да, она определённо оценит мой талант.
– Давай, Кокои, малыш, перебирайся ко мне, – Крикуль остановился и подставил крыло. – Я тоже не такой скользкий, как Птеранодон.
Кокои не пришлось предлагать дважды, он с благодарностью перепрыгнул на новое транспортное средство и зарылся в перьях Крикуля.
За поворотом показался замок Январины, внешне очень напоминавший гигантскую снежинку, друзья прибавили шагу и вскоре были уже у цели. Однако навстречу путешественникам никто не вышел – ни хозяйки, ни её стрекозы-визитки они не увидели и сами вошли в ледяной замок.
Внутри было тепло и уютно. Внушительных размеров камин, выдолбленный из ледяной глыбы, был предусмотрительно зажжён, и языки пламени в его жерле наперегонки подпрыгивали один выше другого. Высокие окна были задрапированы ажурными белоснежными занавесками, сплетёнными из тоненьких, словно паутинка, ледяных ниточек. Капуцин неожиданно высоко подпрыгнул и задел-таки висевшую под самым потолком роскошную, с виду хрустальную люстру. Её многочисленные подвески-сосульки закачались и весело зазвенели. На остроконечных сосульках заиграли всполохи горящего камина.
Причудливый вид льда мгновенно напомнил Крикулю ледяной замок Короля Страха: “Неужели Январина тоже собирает слёзы, из которых получаются такие прочные ледяные предметы?”
Кокои выполз из-под крыла Крикуля и поскакал поближе к камину. Утомлённый бессонной ночью и слегка замёрзший Птеранодон улёгся прямо на ковре перед камином, который скорее напоминал большое пушистое снежное облако.
Царство горячего льда и тёплого снега распахнуло перед ними свои объятия, обещая заслуженный отдых или хотя бы небольшую передышку. Райскую тишину разрушил визг пилы. Это была самая настоящая циркулярная пила. Спутать этот звук с другим было просто невозможно. Разнежившиеся от тепла друзья мигом подскочили. Все, кроме Кокои, который мирно посапывал возле камина и, казалось, полностью отключился от всего происходящего. Звук доносился из сада, который располагался во внутреннем дворике замка Январины.
Крикуль хотел было отодвинуть занавески и выглянуть в сад из окна, но ажурная ледяная портьера оказалась монолитной и не поддалась, оставшись неподвижной. Неизвестный продолжал пилить. Пронзительный визг пилы терзал слух Крикуля, чем причинял ему невыразимые страдания. Он первым нашёл дверь в галерею, оказался в зимнем саду феи Января и увидел совсем юное создание. Пятнадцатилетняя па вид девушка, одетая по-спортивному, в огромных очках, защищающих от осколков льда, пилила ледяной столб. Пилу Январина держала твёрдо и уверенно, и, вообще, все её движения были хорошо выверенными и ловкими.
Заметив Аиста, она прекратила работу.
– Крикуль! Вот здорово! Ты уже здесь! Привет! Крикуль привык к поразительной осведомлённости обитателей Острова и ничему не удивлялся. Он рассматривал Январину, которая была потрясающе похожа на своих сестёр, только выглядела значительно моложе. Скажем, их сходство с Ноябриной было таким же, как у матери с дочкой.
– Вот, не закончила. Жаль, а так хотелось успеть до твоего прихода. Придётся это сделать в твоём присутствии. – Январина слегка смутилась.
Крикуль только сейчас заметил, чем занималась Январина. Перед ними стояло скульптурное изображение ледяного аиста с одним крылом. Другое крыло пока было единым целым с монолитом глыбы, оно будто бы ещё не успело вырваться из ледяного плена.
– Давай расколдуем тебя окончательно! – выпалила скульпторша, натянув огромные очки на глаза и подняв с земли свой инструмент.
Крикуль не успел отреагировать на слово “расколдуем”, за которым мог скрываться некий намёк на его притворство. Пила снова истерично завизжала, и Январина виртуозно выпилила сначала аистиное крыло целиком, а затем каждое его пёрышко в отдельности. Через мгновение перед ними красовалась ледяная остроносая птица в натуральную величину.
– Грандиозо! Брависсимо! – почему-то по-итальянски выразил своё восхищение Капуцин. Он вместе с Птеранодоном, оказывается, давно уже наблюдал за творческим процессом.
Январина только улыбнулась в ответ на комплимент журналиста и обратилась непосредственно к Крикулю:
– Ну а тебе правится?
– Нравится. А из чего сделан этот аист?
– Изо льда!
– А лёд из чего?
– Из воды.
– Из какой воды?
– Из родниковой. Пойдём, я покажу тебе мой родничок.
Они сделали несколько шагов, и Крикуль увидел маленький фонтанчик, бьющий прямо из-под земли прозрачным ключом. От его чаши тянулся в сторону небольшой желобок, по которому вода попадала в вертикально стоящий цилиндр.
– Смотри, заготовка уже почти готова.
Сквозь прозрачную оболочку резервуара Крикуль увидел, что голубоватая вода наполовину замёрзла.
– Но это ещё не всё, – сказала Январина и потянула Крикуля назад к его ледяному двойнику.
Фея подняла сифон, на котором было написано “Живая вода”, и принялась опрыскивать скульптуру. Она начала с головы, и новоиспечённый аист, обрызганный живительной влагой, удивлённо заморгал глазами, а спустя минуту уже неистово щёлкал клювом. Когда опрыскивание было закончено, ледяное изваяние, смешно подражая Крикулю, принялось расхаживать на плохо гнущихся ногах, а затем отправилось гулять по саду. Он чувствовал себя здесь, видимо, более уверенно, чем его живой прототип.
Наконец, ледяной аист остановился напротив Крику-ля. Крикуль будто смотрелся в зеркало.
– Феноменальное сходство, Январина! Браво! – Капуцин был щедрым на похвалы и хотел было прибавить к сказанному ещё несколько десятков фраз, но на этот раз ледяной аист не дал ему поупражняться в красноречии и глухим утробным голосом произнёс:
– Привет, братишка!
Ноги у Крикуля разъехались, будто он был на коньках, а под ним была не трава, а самый настоящий лёд, и остался неподвижно сидеть с раскрытым от удивления клювом.
– Нy как сюрприз, удался? – спросила Крикуля довольная Январина.
Крикуль не успел ответить, как все присутствующие услышали страшный грохот бьющегося стекла, донёсшийся из гостиной Январины.
Вбежав в гостиную, они увидели жуткий беспорядок. От былой ухоженности зала не осталось и следа. Вокруг валялись осколки камина, люстры, разорванный в клочья белоснежный ковёр, на котором совсем недавно нежился Птеранодон. Посреди зала маленький Кокои, выделяясь на белом фоне ярким красным пятном, выпускал пары, словно раскалившийся, закипевший чайник.
– Что это ты наделал, золотце самоварное? – присвистнул Капуцин.
Кокои из золотого стал пурпурно-красным, и на его спинке выступили еле заметные кровавые капельки.
– Не подходите к Кокои. Кокои должен успокоиться, – прохрипел листолаз ужасный. Эпитет “ужасный” сейчас ему очень подходил.
– Я же говорил, что от него одни хлопоты. Кайся, ядовитая гадина, зачем учинил погром? – Капуцин, как всегда, был щедрым при раздаче “титулов”.
– Кокои не гадина. Гадина была здесь, и Кокои её прогнал.
– Это про какую гадину ты говоришь? Здесь кроме тебя, лилипут, ещё пять минут назад никого не было.
– Она давно ползла за нами, Кокои видит всё, – приглушённо произнёс Кокои.
– Кто?
– Змея. Очковая кобра. Кокои узнал её.
– Вы верите этому листолазу пучеглазому? – спросил Капуцин.
– Верим! – отрезал Крикуль. – Молодец, Кокои, ты настоящий воин!
Кокои начал остывать и очень скоро снова стал похож на золотую брошку.
– Ну, хорошо, верьте ему, верьте до поры до времени, но что мы будем делать с этим безобразием?
Январина попросила не беспокоиться о разбитых вещах и сказала:
– Я всё легко восстановлю, Не беда, дело нескольких часов.
– А можно я попробую? – спросил Крикуль.
– Что, решил заняться художественным выпиливанием, крылатый скульптор? – съязвил Капуцин.
– Нет, вовсе нет! Работа со льдом у меня вызывает аллергию, – зло парировал Крикуль. Он достал из-под крыла веточку миртового дерева и закрыл на минуту глаза. В его воображении возникла гостиная Январины в момент их первого появления. Резвящийся огонь в ледяном камине, хрустальная люстра, кружевные занавески, пушистый ковёр.
“Вроде бы всё!” – Крикуль взмахнул веточкой и открыл глаза. Осколки исчезли, и все предметы снова были на местах.
– Да ты настоящий волшебник, Крикуль, – сказала невидимая Январина.
– Гениально! Только я хочу опять обрести свой несравненный облик. Не имеющий лица журналист – это уж слишком, – добавил невидимка голосом Капуцина.
Крикуль понял, что исчезли все, кто только что здесь присутствовал. Он представил, что в восстановленной во всех деталях гостиной находятся её хозяйка и его друзья. После этого Крикуль взмахнул миртовой веточкой, и все они моментально материализовались.
– Ну, наконец-то! – успокоившись, произнёс Капуцин. Но тут же снова заволновался: – Смотрите, а куда это подевался наш мужественный Кокои? Ты что же, Крикуль, забыл про него?
– Нет, я хорошо помню, что отчётливо представил себе золотого Кокои посреди пушистого ковра из снега.
– Ну, я так и знал! Сбежал ваш ядовитый листолаз. Всё тут раскокал, свалил на какую-то очковую кобру и испарился.
– Да не мог он сбежать, – уверенно сказал Птеранодон.
– Может, просто ушёл по делам? У меня прекрасный сад, и Кокои, я думаю, там очень понравится. И вам, надеюсь, тоже, – Январнна предложила вернуться в сад и продолжить экскурсию.
– А у меня другое предложение, – затараторил Капуцин. – Раз уж Крикуль так лихо обращается с подарком Октябрины, то, может быть, он нас заодно и покормит. Помнится, мы так душевно однажды пообедали.
Крикуль не возражал, но Январпна сказала, что сейчас, когда они у нёс в гостях, в миртовой веточке нет необходимости.
– Не отказывайте мне в удовольствии продемонстрировать вам своё искусство.
И Январина увела друзей в сад, где они совсем недавно наблюдали за процессом оживления ледяного аиста. Благоухающий сад феи Январины оказался явлением поистине исключительным. Многочисленные плодовые деревья, невыразимой красоты цветы – всё находилось под стеклянным парниковым куполом.
Сидящий прямо под пальмой Капуцин, которого уже было еле видно из-за горы банановой кожуры, расточал комплименты.
– Нет, ну в это невозможно поверить, госпожа фея. Неужели всё это изо льда?
– Да!
– Невероятно, никогда не ел таких ароматных бананов.
– Здесь всё изо льда, – Январина подождала, когда Крикуль выйдет из-за стойки бара, расположенного здесь же в саду, где он с аппетитом съел несколько порций ледяного мороженого, такого же невообразимо вкусного, как и то, которым его угощали другие волшебницы.
– Посмотри, Крикуль! Ты видишь эти одуванчики?
Крикуль стал рассматривать пушистое канареечного цвета чудо природы. Вдруг на цветки упала тень, и они стали закрываться.
– Они завяли? – спросил Крикуль.
– Нет, без Солнца они будто бы засыпают. Это явление в природе называется фотонастией.
– Красивое имя! Фотонастия! Надо запомнить.
– А теперь посмотри на эти листья герани.
Крикуль увидел, как листики стали послушно, словно верноподданные за своим господином, неотрывно следовать за Солнцем, которое медленно прогуливалось над самым куполом сада.
– Видишь, как они поворачивают к Солнцу свои личики? Это называется фототропизмом.
– Январина, это восхитительно! Вы не только великий скульптор, но и прекрасный ботаник. Фототропизм, ну надо же?!
– А тебе не кажется, Капуцинчик, что ты не только прекрасный болтун, но ещё и великий льстец? – Январина внимательно посмотрела на Капуцина.
– Возможно, вы правы! Однако если уж речь зашла о тропизме, то не пора ли нам вступить на тропу неизвестности и приключений? А? Что скажете, мои крылатые друзья? Не пора ли нам в дорогу? – изрядно подкрепившийся тропическими плодами Капуцин чувствовал себя в приподнятом настроении.
– Пожалуй, пора! – согласился Крикуль.
– Пора, пожалуй! – Птеранодон тоже остался весьма доволен обедом. – Но вот только где же наш Кокои? Я уже начинаю волноваться.
– Может быть, он любуется моим золотым фонтаном? Это в другом конце сада, пойдёмте за мной.
И все отправились вслед за юной феей. Рядом с золотым фонтаном никакого Кокои не оказалось, но зато сам фонтан просто поразил гостей Январины. Конструкция, которую фея незатейливо называла фонтаном, пусть даже и золотым, на самом деле представляла собой сверхсложное сооружение. Основанием фонтана служил небольшой круглый прудик, затянутый сверху тоненькой корочкой льда. Под прозрачным льдом виднелись рубиновые вуалехвосты, жёлто-синенькие и полосатые, словно в тельняшках, рыбки, названия которых никто не знал, розовые и лиловые медузы, морские звёзды и морские коньки.
Когда Январина нажала какую-то потайную кнопку, из золотой чаши фонтана, установленного в самом центре этого прудика, взметнулась вверх могучая сапфировая струя. Зазвучала какая-то торжественная музыка, гимн или марш, Крикуль не разбирался в этом. На высоте пятнадцати метров струя превратилась в лёд и зелёными изумрудами рассыпалась у основания фонтана. Над струёй загорелось северное сияние, оно гудело, словно орган, и переливалось в такт музыке. Зрелище было великолепным. Все присутствующие замерли, любуясь им. Только беспокойный Птеранодон, пристально рассматривая прудик под фонтаном, поинтересовался:
– А там внутри нашего Кокои не может быть?
– Нет! – уверенно произнесла Январина. – Это исключено! Пруд герметично закрыт.
– Но без Кокои мы не можем продолжать наше путешествие, – не унимался Птеранодон.
– Не огорчайтесь, он обязательно скоро найдётся, я уверена! Крикуль, в память о нашем знакомстве вы с друзьями можете взять изумрудные горошины с собой.
– А это что, настоящие изумруды? Или просто подкрашенные ледяные горошины? – заинтересовался предложением феи Капуцинчик и взял в руки холодный зелёный шарик.
– Самые что ни на есть настоящие.
– И не растают в самый неподходящий момент?
– Не знаю, возможно, если обидятся на твоё недоверие.
– Верю, верю! А сколько можно взять? – Капуцин вздохнул и озабоченно произнёс: – Жаль, моя шкатулка пока не раскрылась, а то бы я наполнил её до отказа. Так сколько можно унести камней?
– Достаточно и одного, он волшебный.
Друзья все с удивлением смотрели то на Январину, то на изумруды.
– Если нужно, всего один такой изумруд способен потушить пламя, а если вы будете замерзать, достаточно взять его в руки, и вы согреетесь. Он может превращать песок в воду, а воду в камень, – Январина подняла одну горошинку и снова бросила её на землю. Горошинка рассыпалась на сотню точно таких же изумрудов.
– Январина! Вы самая богатая фея Острова! – выпалил поражённый журналист, сгребая в кулак десяток драгоценных камней.
Январина звонко рассмеялась. Все увидели, как сквозь пальцы Капуцина просочилась на землю голубоватая водичка.
Капуцин разочарованно простонал:
– Ну я так и знал! Что это значит? Какая злая шутка!
– У этого изумруда есть один секрет: только попав в руки щедрого существа, он будет ему полезен. По всей вероятности, он посчитал, что ты слишком жадный, чтобы владеть им!
– Уверен, что и у них он сейчас потечёт. Изумруд называется.
– Давайте проведём эксперимент!
Январина вручила по одному камешку Крикулю и Птеранодону.
Прошло некоторое время, но горошины не таяли, а у Птеранодона камешек стал из зелёного превращаться в синий.
– Молодец, Птеранодон! – похвалила Январина. – Изумруд в твоей лапке становится сапфиром, это говорит о твоих прекрасных душевных качествах. Камень очень чувствителен к таким вещам. У него прекрасная интуиция.
– М-да! – сказал Капуцинчик. – Птеранодон, естественно, равнодушен к драгоценностям. Зачем вымершему динозавру ваши камни, он сам уже ископаемое.
Ископаемое с грустью посмотрело на задетую за живое обезьяну и с достоинством промолчало. Крикуль хотел было пригрозить Капуцину расправой, но в другом конце сада снова послышался звон разбитого стекла и рассыпающихся осколков.
– Ну вот и наш юный следопыт отыскался. А вы боялись, что он потерялся. Веселится себе на просторе маленький укротитель змей, – запас злой иронии Капуцина не иссякал.
– Что же там всё-таки происходит?! – воскликнула взволнованная Январина и прибавила шагу.
Стеклянный аист был разбит на сотню мелких осколков. Уцелела только голова, на которой сидел красный, как варёный рак, лягушонок Кокои.
– Зачем ты это сделал, Кокои? – Январина присела рядом с осколками, которые таяли и превращались в лужу.
– Это не Кокои! Это ужасная кобра, – Кокои хоть и говорил тихо, но выглядел достаточно свирепо.
– Кокои, смени пластинку! Мы это уже слышали. Что же ты её не умертвил своим смертельным ядом, который, как ты нам рассказывал, в сотню раз сильнее цианистого калия?!
Кокой как-то сразу поник и с огорчением произнёс:
– Кокон не смог убить кобру. Кобра сильнее Кокои.
– Вот те на! Как так? – не унимался Капуцин.
– У кобры мёртвая плоть.
– Ну и ну! Это как же?
Никто из присутствующих не мог взять в толк, в чём дело, и не поверил храброму лягушонку, только что самоотверженно сражавшемуся за жизнь друга. Лишь один Крикуль с благодарностью смотрел на крошечное существо, яд которого был слабее яда и злой силы Оксов. Кокои больше не проронил ни звука и, как только остыл и приобрёл привычный золотистый цвет шкурки, был взят Крикулем под крыло. Крикуль не мог выразить словами свою признательность бесстрашному лягушонку, но его сердце переполнялось счастьем и ликованием: “У меня есть друг! Защитник! Настоящий! Разве нянька Рука или исполин Глаз могли бы рисковать жизнью ради меня?!”
Глаза Птеранодона тоже излучали радость.
– Это же надо – мёртвая плоть! Ты мне потом объяснишь, что это такое? – тихонько попросил он Крикуля и тут же получил молчаливое согласие.
Все засобирались в дорогу. Январина предложила остаться на ночлег, но компания решила продолжить путешествие. До бала в замке Декабрины оставалось чуть меньше недели, а им ещё нужно было попасть к Апрелине, Майе, Июнине, Июлине, Августине и, конечно же, к ближайшей соседке Январины Февралине. Необходимо было поторопиться.
– Передавайте всем сёстрам от меня привет! Надеюсь увидеть всех вас на балу у Декабрины, – Январина раздавала гостям свои волшебные изумруды, которые были уложены в голубые бархатные сумочки. Одну из них она накинула Аисту через плечо.
– Когда будешь у Майи, закажи ей Свой Заветный Сон. И ты увидишь того, кого давно хочешь увидеть, – загадочно шепнула Январина, наклонившись к самому уху Крикуля.
Крикуль внимательно посмотрел в глаза молоденькой феи и снова поймал себя на мысли, что на Острове знают о нём гораздо больше, чем он догадывается.
ФЕВРАЛИНА
Глава, в которой Крикуль с друзьями впервые встречают Любовь
Когда путешественники покинули владения Январины, на них, словно из рога изобилия, снова посыпал густой, пушистый снег.
– Ребята, да он сладкий! – заверещал Капуцин, который был вне себя от восторга. Капуцин подставил лапу ладонью кверху и жадно слизал насыпавшуюся горстку снежинок.
Все последовали его примеру, только Птеранодон с Крикулем остановились и просто раскрыли свои клювы, куда щедро сыпалась с небес сладкая вата. Забавно выглядел и лягушонок, который сидел у Крикуля на плече, высовывал язычок и, поймав снежинку, словно белую муху, быстро заглатывал её. Глазки листолаза при этом жмурились от удовольствия, которое доставляло ему волшебное лакомство.
– Ой, у меня уже всё в животе слиплось! Слаще этого снега может быть только мёд. Ты ел мёд, Птеранодон? – Капуцин готовил новую каверзу доверчивому ящеру.
– Неа, нехоха не ех! – промычал Птеранодон с набитым ртом.
– Ну это и понятно, слаще морковки наш Птеранодон не ел ничего.
Со стороны замка Февралины потянуло запахом ванили и жжёного сахара.
– Что это такое? – Крикуль старался на Острове Детства не выдавать своего удивления, но сейчас он не смог удержаться.
Такого он не видел даже в самых богатых кондитерских. Правда, однажды, накануне новогоднего праздника, в одной столичной витрине ему пришлось рассматривать что-то подобное, но то был просто очаровательный торт в виде пряничного домика, украшенного цукатами. А здесь: гигантское многометровое сооружение – великолепный замок – шедевр не то архитектурного, не то кондитерского искусства. И всё это великолепие, судя по всему, съедобно, недаром на крыше сидела целая стая красногрудых птиц, лакомившихся шоколадной черепицей. Хозяйка, по всей видимости, допускала такое положение вещей, а может, даже и поощряла случайных гостей, так как над входом в замок висел плакат, где на розовой марципановой пластинке шоколадной глазурью было выведено по-французски: “Bon Appйtit!”.
– Приятного аппетита! – перевёл надпись вездесущий Капуцин и как заправский гид стал живописать это обыкновенное чудо: – Обратите внимание на окна замка. Вместо стёкол вы видите слюду из карамели. Сам замок представляет собой сложное сочетание таких кондитерских изделий, как песочное и бисквитное тесто. Каркас глазирован сахарным сиропом, жидким безе и прослоён меренгами. Башни замка залиты густым шоколадом и взбитыми сливками. Их украшением служит монпарель, кондитерская стружка, марципан и сахарная пудра. Имейте в виду, господа, внутри замка Февралины тоже всё, абсолютно всё съедобно! Прошу держать себя в руках! Не переедайте сладостей! Можно плохо кончить!
Пока Капуцин раздавал друзьям грозные инструкции, Птеранодон проглотил с десяток эклеров, из которых были сложены перила шоколадной лестницы перед входом в замок. А Крикуль не удержался и уже выковырял несколько конфеток монпасье, утопленных вокруг колокольчика, по виду больше напоминавшего огромный леденец. Под ногами Аиста оказалась подстилка, он вытер ноги, сделав несколько характерных движений, но почувствовал снизу запах пастилы.
– Я же говорил, всё съедобное! – Капуцин дёрнул за звонок, раздался металлический звон колокольчика, но леденец при этом остался у Капуцина в руках.
– Хочешь? – он протянул малиновый леденцовый шарик Кокои.
Лягушонок взял леденец, смачно лизнул его, а в следующий миг просто засунул в рот и стал посасывать, словно младенец, соску- пустышку. Изо рта торчала палочка удивительно вкусной конфеты.
На звон колокольчика выбежала раскрасневшаяся пухленькая милашка. Из-под белоснежного колпачка торчали золотые кудряшки. Её ушки украшали вишенки. Накрахмаленное ажурное жабо лежало поверх передника с крылышками, обвивавшего слегка полноватую талию феи Февраля. Февралина обрадованно вскрикнула:
– Ох, мои сладенькие, проходите-проходите, я вас жду-жду-жду. Крикуль-Музыкуль, очаровашечка! Заходи, мой мальчик! Птерано-душечка, ты моя пампушечка! Капуцинчик – апельсинчик, а где мой сахарный Кокои?! Привет, крохотуленька! Мармеладик мой янтарный!
Февралина ласково всех приветствовала и к каждому прикоснулась своими быстрыми, лёгкими пальчиками.
– Мальчики мои! Проходите, осматривайтесь, отдыхайте, я скоро буду вас угощать.
– Честно говоря, мы уже сыты! – лениво и с опасением, что возмездие за переедание сладким не за горами, сказал Капуцинчик. На этот раз он очень точно выразил общее мнение.
– Нет-нет-нет, а мой фирменный торт?! Нет-нет-нет!!! Что вы? Что вы? Что вы? Никак нельзя без моего тортика, сейчас-сейчас он на подходе.
Крикуль посмотрел наверх и увидел прямо под куполом сводчатого потолка гостиной, которая скорее напоминала грандиозных размеров кухню, желтоватые облака.
– Они ванильные, – мило улыбнулась Февралина, перехватив взгляд Крикуля.
На огромном столе, заставленном вазами с марципановыми фруктами, блюдами с пирожными: буше, безе, суфле, парфе, фигурным, многослойным печеньем, засахаренными орешками, мармеладом и массой других небывалой красоты лакомств, – Крикуль увидел несколько зажжённых свечей, источавших тончайший и сладчайший аромат.
Свечи из сливочной помадки! Рекомендую, попробуй, очаровательно вкусные, – Февралина потянулась ручкой к подсвечникам, но Крикуль попросил не беспокоиться и сказал, что хочет дождаться её фирменного торта
– Вот умница, ты умница! Правильно, правильно, нужно оставить местечко! Ха-ха-ха! – радостно и приветливо засмеялась кулинарка.
– Вы знаете, я не видел ничего подобного! – Крикуль. оказавшись в мире кулинарных шедевров, чувствовал себя как в сказке.
На соседнем столе из марципановых фруктов, овощей и злаков угадывался портрет какого-то вельможи. Композиция была плотно выложена на прямоугольном подноси-ке. края которого служили рамой необычной картины.
– Это я увлекаюсь в свободное время. Подражаю Арчимбольдо. Слышал ты о таком художнике, Арчимбольдо? Жаль! Очень талантливый был художник. Картинам его нет цены, они очень полезны, они самые удобоваримые на свете! – сказала Февралина и снова рассмеялась.
– А нельзя ли попросить чего-нибудь попить? – Капуцин почувствовал смертельную жажду после такого количества съеденного сахара. – Я уже губы с трудом разжимаю. Слипаются!
– Пожалуйста, пожалуйста, конечно, конечно! Лимонад, сахарный сироп, компотик из персиков, фруктовый пунш, виноградный сок, вишнёвый морс, коктейль из мороженого с малиновым вареньем… – предлагала Февралина.
– А просто водички можно? – не утерпел Капуцин, оборвав длинное, тягучее, словно карамель, перечисление сладких напитков.
– Как это, просто водички? Не понимаю! Для дорогих гостей?! Что вы, что вы? Не откажитесь выпить хотя бы чайку, чайку!
– Ну что ж, чаю можно, только без сахара!
– Это кому как нравится!
Объевшаяся бригада сладкоежек с удовольствием пила чай, который всё равно был приправлен чем-то сладковатым. Наконец подоспел обещанный Февралиной тортик.
Причём подоспел он в самом прямом смысле слова, так как ввалился на собственных ногах. Ног было восемь. Толстенные сахарные столбы в белоснежных башмаках с молочного цвета зефиринами вместо помпонов. Ножки поддерживали трёхметровую многоэтажную громадину. Её украшали шоколадные вензеля, кремовые розочки, марципановые фрукты: чёрный и зелёный виноград, алая клубника в ажурных листиках. Даже смотреть на всё это великолепие у друзей не было уже никаких душевных сил, не говоря о том, чтобы всё это съесть.
– Точно такой же торт я приготовлю к балу феи Де-кабрины! Это генеральная репетиция, репетиция. Да! Ну, мои сахарные, представляю себе ваше нетерпение, налетайте.
Гости, насилу отдуваясь, попробовали по маленькому кусочку и то только тогда, когда узнали, что торт из мороженого.
– Всё! – сказал пресыщенный Капуцин. – Я теперь сладкого целый год есть не смогу, не то, что через неделю.
– Как? Ты даже не попробуешь марципановых сердечек, которые мы с Любовью приготовили ко дню всех влюблённых?
– Никаких сердечек я не хочу! С меня хватит моего собственного!
Крикуль с друзьями подошли к огромному стенду, который занимал стену одной из комнат замка. На нём сушились несколько тысяч сладких сердечек.
– Угощайтесь! Угощайтесь! Это лишь последние из миллиона сердечек, которые мы с Любовью готовили ко дню Святого Валентина. 14 февраля был праздник, ну вы знаете, День всех влюблённых! И все, кто получили мои сердечные подарки, навсегда останутся влюблёнными и любимыми! И любимыми! Это мы с Любовью постарались, постарались! Скушайте, и любовь навсегда поселится в вашем сердце! Да!
– Я – убеждённый однолюб и всегда буду беззаветно любить только одно существо на свете! И без ваших, простите, Февралина, сердечек марципановых, на которые мне даже смотреть-то тошно. Ну, извините, тошнит меня! Тошнит! Так вот, я и без них вечно буду любить только его, а он, соответственно, только меня.
– Кого? – хором спросили присутствующие.
– Кого?! – недоуменно переспросил Капуцин. – Вы ещё спрашиваете кого? Конечно, определённо и безо всякого сомнения я говорю о самом прекрасном существе на свете. Я любил, люблю и буду любить только себя! Себя и никого больше! – торжественно, словно клятву, произнёс Капуцин своё признание и засмотрелся на своё отражение в пузатом самоваре.
– Ах, как это печально! – вздохнула Февралина.
– Печально? Вот уж не нахожу в этом ничего печального. Напротив, я считаю, что всякий, кто говорит, будто испытывает к кому-то другому, кроме себя самого, какие-то искренние трепетные чувства, тот или врёт, или безнадёжно болен! Но, скорее всего, он просто врёт, врёт, притворщик!
– Бедняжка! – снова вздохнула Февралина. – Как тебя обделила Природа!
– Какой вздор! Извините, Февралина, вы конечно великая волшебница, но вынужден констатировать, что даже великие волшебницы иногда говорят глупости. Любовь – это сплошное лицемерие и обман. И никто, никто не сможет меня убедить в обратном.
Никто не хотел ввязываться в дискуссию. Крикуль, честно говоря, тоже не испытывал особой любви ни к одному существу в мире. И даже если ему и предстояло когда-нибудь узнать это неведомое чувство, то пока оно дремало где-то глубоко-глубоко в его душе, где-то на самом её донышке.
Февралина смахнула с розовой пухленькой щёчки крошечную слезинку и еле слышно выговорила:
– Несчастненький! Сиротинушка, бедовая головушка! Один на свете, как перст… Ой, – просияла взгрустнувшая Февралина, – я знаю, как помочь твоему горю!
– Горю?! Вы это серьёзно?!
– Конечно, моя сладенькая обезьянка! Она ещё здесь, и я уверена, она не сможет отказать нам в просьбе вылечить тебя!
– Кто? Вы имеете в виду докторшу нашего Острова фею Сентябрину?
– Нет! Что ты. Сентябрина бессильна вылечить эту болезнь!
– Какую болезнь? О чём вы говорите? У нас жар! Да, очень жарко! Пора открывать окна, – Февра-лина интригующе заулыбалась. – А болезнь твоя называется “эгоизм”. Тебе несказанно повезло, что она до сих пор гостит у меня.
– Да кто она-то? – Капуцин нервно заходил по залу. Любовь! Я же вам говорила, – загадочно произнесла Февралина и подошла к столу, на котором стоял телефон.
Будет, наверное, лишним напомнить, что сам аппарат был съедобным. Он был выполнен из белого шоколада, а трубка, из которой доносились длинные гудки, как только Февралина сняла её с рычага, была из тёмного шоколада. Февралина подержала трубку в руке, и все довольно отчётливо услышали нежный голосок.
– Алло, – произнёс голосок.
– Дорогая, ты не могла бы к нам спуститься?
– Да! – выдохнул голосок. – Сейчас!
Февралина немного задумалась, наверное, представила, в какой прекрасной сцене ей предстоит сейчас участвовать, какие метаморфозы, чудесные перевоплощения предстоит увидеть, задумалась и незаметно для себя съела шоколадную трубку телефона. Так что на рычаг класть было уже нечего.
– Слушайте, что здесь происходит? – Капуцин заметно побледнел. – Может быть, посвятите меня в ваши таинственные планы?
– Ничего особенного. Сейчас сюда придёт сама Любовь! И ты излечишься от своего эгоизма и сможешь впредь испытывать любовь к другим существам, – сказала сияющая Февралина.
– Позвольте, это насилие! Я вас не просил об этом, это произвол! Вы меня спросили: хочу ли я сам любить, кого бы то ни было, кроме самого себя?
– Ты пока не знаешь, чего ты лишён, бедняжечка. О чём же тебя спрашивать?!
Крикуль тоже был весьма заинтригован.
Было бы здорово, если бы наш распрекрасный Капа полюбил бы, ну, скажем, Кокой, это возможно?!
– Конечно! сказала Февралина.
– Что-о-о?! Я категорически протестую! – Капуцин заметался по залу как ужаленный. – Никогда! Не бывать этому!!! Ни за что!!! Эту ядовитую гадину?! Этого золотушного ужастика?! – Капуцин был вне себя от бешенства и отчаяния и не думал о том, что от него могут потребовать всё это съесть.
– А ещё не мешало бы ему более нежно относиться к Птеранодону, – размышлял вслух Крикуль.
– Полюбить этот летающий кожаный мешок?! Простите, это всё равно, что влюбиться в рваный, грязный башмак, который выбросили на помойку!
Птеранодон был ошарашен таким сравнением. Рваным башмаком его ещё никто никогда не называл. С помойкой тоже был явный перебор, но Птеранодон решил отложить расправу над этим зарвавшимся однолюбом на потом.
– Посмотрим, посмотрим, Капа, голубчик, что ты запоёшь через несколько минут! – Крикуля очень развеселил такой растерянный и перепуганный вид Капуцина. Капуцин метался по залу, словно ему предстояла операция по пересадке сердца.
Широкая лестница, с белоснежными сахарными балясинами, соединяла первый и второй этажи замка Февралины. Было слышно, как по лестнице кто-то быстро спускается вниз. Лёгкой, почти летящей походкой к ним навстречу спешила Любовь. Сердце Крикуля отчаянно забилось, он хорошо слышал его участившиеся удары. На площадке перед последним пролётом лестницы появилась она.
Любовь замедлила шаг, она уже не бежала, а медленно шла, будто даваявозможность всем присутствующим разглядеть себя получше. Крикуль увидел свою сверстницу, девочку лет тринадцати. Это было дитя Солнца. Огненные волосы сияли словно на закат. Милое, удивительно родное лицо с тонкими чертами было усеяно конопушками. Её пушистые длинные ресницы были скромно опущены, и Крикуль пока не видел, какого цвета у неё глаза.
– Какая большая и светлая! – заговорил первым Кокои.
– Кто светлая? – удивился Птеранодон.
– Любовь! – восхищённо пролепетал Кокои.
– Нет, какая же она светлая, она смугленькая, такая кофе с молоком, с каштановыми волосами, – протянул Птеранодон. – И у неё такой симпатичный длинный носик.
– Как длинный? Вы что тут, все с ума посходили, – Капуцин приблизился к лестнице. – Она абсолютно чёрненькая, просто африканочка какая-то. Жгучая брюнетка. И носик у неё плоский, просто красавица!
– А, по-моему, она рыженькая, – каким-то неуверенным голосом сказал Крикуль.
– Блондинка, большая и светлая, – настаивал Кокои.
– Жёлтенькая, с раскосыми глазами, – Птеранодон не мог налюбоваться на это обворожительное создание.
– Вы что, все дальтоники? – брызнул слюной Капуцин.
– А что такое? – удивился Птеранодон. – Я, конечно, вдаль хорошо вижу, но вблизи всё-таки лучше.
– При чём здесь даль?! – Капуцин раздражался с каждой минутой всё больше и больше. – С кем я связался?! Дальтоником называют того, кто цветов не различает. Ему что синее, что зелёное, всё едино!
– А я и не говорил, что она зелёная!
– Дорогая, посмотри на них, ты видишь, они совсем не знают, какой бывает Любовь, – сказала Февралина, и Любовь подняла глаза. Лучистые, проникающие в самое сердце, неземной красоты глаза изумили всех стоящих перед ней.
– Прелестная!
– Чудная!
– Обворожительная!
– Неподражаемая!
– Неземная!
Эти возгласы принадлежали Птеранодону, Кокои и Крикулю. Капуцин, словно поверженный воин, стоял неподвижно. У него не было слов. Наконец его оцепенение прошло.
– Любовь, вы не оставите нас?
– Нет!
– Вы пойдёте с нами?
– Да!
Эти “да” и “нет” прозвучали словно из поднебесья. Голос Любви был нежным и сильным одновременно.
– Разрешите вам представить моих друзей! – Капуцин вёл себя сдержанно, с достоинством.
– Начну с самого маленького, это наш почти незаметный герой! Кокои – самоотверженная личность, смелый и весьма скромный, моё восхищение его подвигами не знает границ! – В голосе Капуцина не было иронии, он говорил вполне серьёзно. Капуцин подошёл к Кокои, взял его на руки и попросил разрешения поцеловать мужественного лягушонка в его маленькую щёчку. Кокои был слишком растерян, чтобы как-то отреагировать, и Капуцин чмокнул его, без какого бы то ни было разрешения, и оставил сидеть на своём плече.
– Наш бесстрашный Авиатор! – Капуцин подошёл к Птеранодону. – Он скромен и до самозабвения верен своим друзьям. Его подвиги ещё впереди, я чувствую это всем сердцем. Иметь такого друга, как Птеранодон, это, поверьте, большое счастье для меня!
Птеранодон не выдержал, и расплакался как дитя.
– Крикуль! Наш прекрасный товарищ! Прошу любить и жаловать. Хотя, наверное, говорить эти слова самой покорительнице сердец, пожалуй, излишне. Крикуль – гость Острова Детства, но мы все к нему искренне привязались и почтём за честь называться его друзьями.
Разительная перемена в Капуцине произошла настолько стремительно, что Крикуль не знал, как к этому отнестись. Возможно, Капуцин просто так издевается над ними в свойственной ему манере. Капуцин поклонился Февралине и учтиво поблагодарил за гостеприимство и прекрасное угощение.
– Нам пора в дорогу, ведь Птеранодон очень соскучился по своим сородичам. Владения Мартины так близко, что я могу себе представить его нетерпение.
– Поразительно! удивлённо произнёс Крикуль. – Такая трогательная забота?! Капуцинчик, тебя что, подменили? Это действительно ты?!
– Это действительно я! Не понимаю, чему ты удивляешься?
Крикуль не стал вдаваться в объяснения на счёт перевоплощения и деловито заметил:
– Я, честно говоря, думал, что мы к Мартине не пойдём. Я там уже был. Может быть, сразу отправимся к Апрелине, а?
– Не часто ли ты говоришь слово “я”? Может быть, всё-таки посоветуешься с друзьями, Крикуль? – Капуцин был неподдельно серьёзен.
Птеранодон тут же решительно произнёс:
– Я как все!
– Кокои тоже, как все, – пролепетал крошка Кокои, по-прежнему сидя на плече Капуцина.
Капуцин смущённо взглянул на стоящую неподалёку Любовь и сказал:
– Пусть решает Крикуль. Всё-таки ты наш гость, а мы все только сопровождаем тебя в путешествии по Острову, если ты считаешь, что к Мартине заходить не стоит, то пусть будет по твоему!
Крикуль обвёл взглядом своё воинство.
– Хорошо! – сказал он. – Давайте зайдём домой к Птеранодону. Там, наверное, действительно по нему соскучились.
– Ура-а-а! – закричал Птеранодон и волчком закрутился на месте. – Домой-ой! До-мой!!!
Прощание с Февралиной было недолгим. Друзья наотрез стали отказываться от презентов феи-кулинарки. Только один Капуцин сказал:
– Как можно отказываться, конечно, ваши, Февралина, кондитерские изделия – настоящее произведение искусства! Я, с вашего позволения, возьму с собой несколько марципановых сердечек, отличное лекарство от сердечной недостаточности, и, пожалуй, ещё кусочек торта.
– А он не растает? – забеспокоился Птеранодон. – Ведь он из мороженого!
– Нет, дружище! Я положу вместе с ним изумруды Январины, и торт прекрасно сохранится. – Капуцин достал из голубой бархатной сумки, которую ему подарила Январина, шкатулку, преподнесеннную Октябриной. Легко раскрыл её и положил в пустую коробочку малиновые сердечки и кусочек торта.
– Как ты открыл шкатулку? – изумился Крикуль.
– Очень просто. Посмотри, что здесь изображено: три обезьяны, слепая, глухая и немая, – это один из символов восточной мудрости: “Не вижу зла, не слышу зла, не изрекаю зла!” Всё очень просто!
– Как ты догадался?
– Я всегда знал об этом!
– Это правда! – сказала Любовь.
Оксы наблюдали за весёлой дружной компанией из засады. Теперь, когда с ними неотлучно была неземная Любовь, чары которой были не по зубам злой силе, Оксам приходилось держаться от них подальше. Не ровен час, они сами могли стать жертвами Любви.
“Не хватает ещё влюбиться ненароком в ненавистного лягушонка Кокои, который и так всё время мешает расправиться с вероломным Аистом. Время неумолимо идёт к концу декабря. Приказ Короля Страха уничтожить Остров Детства никто не может отменить. Через неделю, в новогоднюю ночь, когда все феи соберутся на балу у Декабрины, Остров Детства должен погибнуть. И Страх снова одержит победу!” – так думали Оксы, которые не собирались долго отсиживаться в укрытии. Они понимали: “Нужно действовать несмотря ни на что. Взрывчатый порошок до сих пор у Крикуля под крылом. Необходимо его достать. Возможно, сейчас, когда эти простаки окажутся у Мартины – покровительницы животных, очковую кобру примут за “свою”. Очень подходящее время для решительных мер. Ну, Крикуль, держись!”
МАРТИНА
Глава, в которой Крикуль теряет друга
Навстречу Птеранодону и его друзьям выбежала огромная толпа обрадованных животных. Все они визжали, хрюкали, вопили, гудели и трубили от радости.
– Птеранодон! Птеранодон! Птеранодон вернулся!
– С ним новенький, смотрите. Ура Аисту, ура-а-а!
– Ой, а это кто?
– Да это же знаменитый журналист Капуцинчик!
– А держится как скромно, будто и не “звезда” вовсе.
– Он награждён золотым орденом Заслуг.
– За красноречие!
– Видите на его плече золотого лягушонка.
– Это же знаменитый Кокои!
– Ядовитый Кокои? Тот самый?!
– Да!
– Вот это да!
Звериное братство ликовало. Крикулю даже на мгновение стало стыдно, что он мог лишить всех такой радости. На шум прибежала Мартина.
– Ну наконец-то! Добрались! Как я волновалась! Здравствуй, дорогой, – Мартина по-матерински погладила Птеранодона по спине. – Всё хорошо? Крикуль, ты поправился? Как твоё крыло?
– Да, спасибо, всё отлично!
– Не верю своим глазам, малютка Кокои, сколько лет, сколько зим! Добро пожаловать домой! – Мартина заметила маленького Кокои, безмятежно лежащего на плече Капуцина. Когда-то было время, и Кокои жил не на Жемчужном озере, а у Мартины, но это было так давно, что Мартина стала забывать Кокои. – Я очень тебе рада, милый Кокои! А ты, Капуцинчик, не боишься смертельного яда нашего листолаза ужасного?
– Что вы, фея! Как можно?! Мы с Кокои большие друзья, я полностью ему доверяю, – ответил Капуцин и нежно погладил золотистую спинку малютки.
Мартина с Любовью по-дружески обнялись, и хозяйка пригласила всех путешественников в замок.
– У меня для вас сюрприз. Готовьтесь к перевоплощению! – Мартина подняла вверх руку и стремительно пошла вперёд. Гости двинулись за ней, все они смотрели только на неё, все, кроме Кокои, который почему-то насторожился и смотрел в противоположную сторону. Он почувствовал, что мёртвая плоть была где-то рядом. – Как вы относитесь к подводному плаванию? – спросила Мартина, когда гости вошли вслед за ней в замок. – Надеюсь, никто не против побывать на дне Океана?
Крикуль бегло осмотрелся. Замок феи Мартины изнутри напоминал огромную подводную лодку. Ничего лишнего. Вместо комнат – каюты, вместо окон – иллюминаторы. По просьбе Мартины все стали подниматься на верхний этаж замка по довольно узкой винтообразной лестнице, возвышавшейся словно башня, посреди зала. Поднимались до тех пор, пока не очутились на самой верхотуре. Небольшая платформа напоминала верхнюю площадку вышки в бассейне, с которой пловцы прыгают в воду. Пока гости феи Мартины обдумывали её предложение, перед ними появились скафандры и акваланги.
– Одевайтесь! Это первоклассная волшебная экипировка, будете чувствовать себя как рыбы в воде! – Мартина лихо натянула плавательный костюм.
Крикуль не хотел праздновать труса, но, честно говоря, ему было как-то не по себе от мысли, что придётся погружаться в воду, да ещё обследовать дно Океана, которого он так боялся.
“Уму непостижимо! Сейчас меня поглотит этот Исполин, против которого даже Солнце не может устоять!” – Крикуль медлил и лишь после того, как Капуцин и Любовь без лишних слов переоделись, сам стал облачаться в костюм акванавта. В конце концов, у него была с собой миртовая веточка Октябрины, и, если что, он сможет вообразить себя на суше и не захлебнётся. Однако Мартина собрала у всех присутствующих их личные вещи и открыла дверцу небольшого сейфа.
– Эта камера хранения самая надёжная в мире, ваши вещи не намокнут и не испортятся. Желаю всем незабываемых впечатлений!
После её слов всё стемнело. В кромешной тьме Крикуль услышал, как с шумом задраились люки и иллюминаторы замка. Снизу донёсся звук хлынувшей внутрь воды. Вода стремительно стала подниматься и очень скоро достигла уровня площадки, на которой они стояли. Крикуль почувствовал, как медленно ускользает из-под ног опора. Сердце его оборвалось.
“Я же не умею плавать! Страх Смерти, ты снова рядом!” В следующий миг водную стихию осветил яркий, даже более яркий, чем солнечным днём, свет. У Крикуля появилась возможность осмотреться. Он плыл! Свободно и непринуждённо. Дыхание его было лёгким и спокойным. Страх отступил. Совсем рядом с ним плыли его друзья, и, несмотря на то, что теперь они были больше похожи на дельфинов, у Крикуля не возникало никаких сомнений, что это были именно они! В довольно крупном серо-голубом дельфине Афилине Крикуль узнал саму хозяйку этого гигантского океанариума – бесстрашную фею Мартину. Она бесшумно скользила неподалёку от него, и было видно, какое наслаждение доставляет ей плавание. Убедившись, что Крикуль уже уверенно чувствует себя в воде, она стремительно понеслась вниз, увлекая за собой шлейф прозрачных пузырьков. Не уступала ей в скорости и Любовь, которая приняла облик белого дельфина Белухи. Капуцин рассекал водную гладь своим длинным носом, ведь теперь он внешне походил на морского единорога – Нарвала.
Нарвал подплыл к Крикулю и пробулькал Аисту в ухо: – Вот уж никогда не думал, что стану твоей точной копией!
– Я тоже Нарвал? – догадался Крикуль.
– Так точно! Просто брат-близнец!
– Здорово!
– Сейчас изобразим синхронное плавание.
– Это как?
– Делай, как я.
Но поупражняться им помешала по-дружески улыбающаяся великанша. Рыба-пила проплыла прямо между пятнистыми Нарвалами, которые казались зеркальным отражением друг друга.
“Да это же Птеранодон!”
Его нос, шипастый, с многочисленными зазубринами, теперь стал весьма похож на инструмент, которым работала фея Январина. Но глаза Птеранодона, его добрые, доверчивые глаза, Крикуль не спутал бы ни с чьими другими. Птеранодон весело махнул Крикулю и Капуцину мощным плавником и, будто с обрыва, нырнул вниз.
– А где же наш Кокои? – Крикулю стало интересно, в кого превратила фея Мартина золотистого лягушонка? И смогут ли друзья узнать его, уж больно густонаселённым оказался подводный мир.
Нарвал Капуцин махнул плавником, приглашая Крикуля взглянуть на расцвеченное карнавальными огнями океанское дно. И они тут же устремились к свету, как мотыльки к огню.
Обитатели дна океана, по всей видимости, как и все на Острове, готовились к празднику. Здесь стоял невыразимый галдёж. Крикуль увидел, как из-под развесистого красного коралла выполз огромный лиловый осьминог. Вероятно, это был главный режиссёр действа, потому что в одном из его щупальцев Крикуль заметил рупор, в который тот беспрестанно выкрикивал команды, а все участники репетиции беспрекословно слушались его.
– Так, перерыв закончен! – орал Осьминог. – Прошу тишины и полной сосредоточенности. Повторяем всё с самого начала.
Крикуль присутствовал на репетиции открытия уникального подводного карнавала. В нём были задействованы самые выдающиеся мастера перевоплощений: Морской петух, возвещавший своим свистом о начале праздника, перламутровые зеленушки-барабанщицы, открывавшие грандиозное шествие. За ними плыли светящиеся рыбы: удильщик со своим огоньком-светофором, торчащим прямо изо рта, и рыбы-мичманы со светящимися кружочками по бокам, напоминавшими начищенные пуговицы мундиров. Мичманы сопровождали королевских рыбок, которые жужжали словно настоящий пчелиный рой.
Замыкали шествие крылатки, напоминавшие взъерошенных попугаев. Крикуль даже подумал: может быть, их, как и его самого, только что превратили в рыбок? Осьминог продолжал руководить процессом и неистово размахивал своим мегафоном, выкрикивая бесконечные команды и выпуская фиолетовые струи. Посмотреть на это феерическое действо собралась толпа зевак: всевозможные анчоусы, морские пауки – офиуры, которые тоже светились, словно неоновые лампы. Тут же Крикуль увидел очень странную рыбку, из живота которой рос настоящий цветущий куст. Этакая плавучая клумба. Пока он наблюдал за этим необычным существом, к нему приблизилось семейство глубоководных хамелеонов. Мастера камуфляжа, камбалы всё время меняли окраску, сливаясь то с песчаным дном океана, то с коралловыми кустами. Крикуль не успел восхититься их маскарадом, как заметил маленького расплющенного ската. Эта круглая серенькая лепёшечка выглядела так, будто по ней проехал асфальтоукладчик. Плывущий рядом скат напомнил Крикулю детскую игрушку – воздушного змея. Забавный скат, размахивая длинным шипастым хвостом, увивался вокруг Крикуля до тех пор, пока дельфин Нарвал не признал в нём Кокои.
– Дружище Кокои! А я тебя сразу и не узнал. Хорош! Хорош! Как тебе прогулка по океанским глубинам?
Кокои улыбнулся, ничего не ответил, а только кивнул в знак невыразимого удовольствия, которое он, судя по всему, испытывал.
– Отлично! Кокои, я, пожалуй, поплыву к нашим. Что-то я не вижу моих братьев и сестёр дельфинов. Пока!
Крикуль-Нарвал стал набирать высоту и заметил, как в стенах океанария открывались огромные иллюминаторы-люки, и через них стали вплывать – о, ужас! – гигантские акулы и киты-кашалоты такой невиданной величины и такого свирепого вида, что в сердце Крикуля снова проник неприятный холодок. Рядом с ними Крикуль чувствовал себя мелкой рыбёшкой, которую играючи можно проглотить целиком.
Появление феи Мартины в облике дельфина Афалины оказалось как нельзя кстати.
– Крикуль, как тебя принимает Океан? Ты доволен?
– Да, мне нравится. Здесь очень красиво, вот только немного пугают эти великаны…
– Можешь быть абсолютно спокойным, в моём океанарии хищные акулы и киты не представляют никакой опасности. Ты у меня в гостях, и тебе ничто не угрожает. Запомнил?
Крикуль поблагодарил Мартину. Та уплыла, а Крикуль стал внимательнее присматриваться к непрерывно снующим хищникам. Среди акул, длинных, словно железнодорожный вагон, Крикуль приметил одну, самую большую, она вся была усыпана пятнами и, как ему показалось, смотрела на него с вожделением. Крикуль решил не испытывать судьбу и со словами: “Я не вкусный!” – уплыл подальше. Но тут же чуть было не столкнулся с лобастым гигантом Кашалотом. Эта живая подводная лодка, хоть и была просто огромной, но выглядела более миролюбивой по сравнению с акулой.
Кашалот первым приветствовал Крикуля:
– Братьям китам наш пламенный морской привет!
– Разве я уже кит? – удивился Крикуль. – Я вроде был дельфином?!
– А ты и сейчас дельфин, просто дельфины – это самые мелкие киты. Ты что ж, запамятовал? Нехорошо родственников забывать.
– Простите! – вовремя спохватился Крикуль.
– Да ладно, хочешь по трюмам полазить, может быть, что-нибудь вкусненькое найдёшь.
Крикуль не совсем понял, что имеет в виду Кашалот, но Кашалот тут же добавил:
– Давай, родич, валяй, не стесняйся, мы не жадные, – и раскрыл свою необозримых размеров глотку, через которую Нарвал мог проникнуть внутрь.
Крикулю совсем не хотелось оказаться внутри этого склепа, но, не желая обидеть заботливого “сородича” и вспомнив слова Мартины о том, что с ним не случится ничего дурного, Крикуль решил рискнуть. Не знал он в тот миг, что этот рискованный поступок спасёт ему жизнь. “Кладовые” Кашалота были до отказа заполнены едой. Кроме съестных запасов Крикуль увидел в этих трюмах и разнообразный бесполезный хлам: сапоги, мешки с углём, пивные бутылки, оленьи рога и всякую никчёмную всячину. “Зачем Кашалоту оленьи рога?”
Видно, его “сородич” был на редкость хозяйственным малым, поэтому и захотелось ему похвастаться перед Крикулем своими сокровищами. Крикуль закончил экскурсию и повернул обратно к выходу. Пасть Кашалота незамедлительно распахнулась, и через секунду Крикуль был на свободе.
Крикуль подумал, что Кашалот сейчас начнёт его расспрашивать о впечатлении: “Дескать, ну, как содержимое кладовок?” Но Кашалот встревоженно проговорил: – Наверху что-то стряслось, слетай, посмотри! Крикуль поднял голову и увидел прямо над собой огромное мутное пятно. Вода в океанарии была прозрачной и чистой, поэтому мутное чёрное облако было особенно заметным. Там происходило что-то из ряда вон выходящее, так как мимо Крикуля стремительно пронеслась Мартина, следом за ней стрелой летел вверх белый дельфин – Любовь. Нарвал, не мешкая, рванул вслед за ними. Когда Крикуль поднялся над этим, как оказалось, кровавым облаком, ему открылась душераздирающая картина. Всего минуту назад здесь разыгралась страшная трагедия. Капуцин, который, как и сам Крикуль, превратился в дельфина Нарвала, был буквально разорван пополам небывалых размеров Муреной. Исполинская морская змея попросту перекусила беднягу Капуцина. Её тут же атаковал Птеранодон. Разъярённая рыба-пила пропорола брюхо Мурены от хвоста до горла. И убийца, и бездыханная жертва держались на плаву. Истекавшего кровью Капуцина удерживали Птеранодон и только что подплывший Кокои. Мурена вообще оказалась напрочь лишённой внутренностей. Из её распоротого живота не вытекло ни кровинки. Этот смертоносный гигантский рукав на поверку оказался абсолютно пустым.
– Мёртвая плоть, – сказал скат Кокои. – Кокои не успел на этот раз.
Крикуль понял, что на месте Нарвала-Капуцина должен был оказаться он.
“Оксы вероломно воспользовались моментом. Никто не ожидал подвоха. Держались порознь. Что может быть лучше для врага?! Вот только перепутала Мурена, не того Нарвала погубила”.
Мартина, Любовь, Кокои, Крикуль и Птеранодон сидели на сухом полу огромной залы, где совсем ещё недавно плескался Океан. Перед ними лежал покрытый тканью Капуцин.
– Что? Неужели ничего нельзя сделать? – Крикуль с недоумением вглядывался в лица волшебниц и друзей.
– Скоро придёт Сентябрина, – грустно сказала Мартина, – будем надеяться на лучшее.
– А миртовая веточка?
– Нет, она бессильна. Капуцина убили, когда он был в облике другого существа, и миртовая веточка Октябрины не в силах теперь вернуть Капуцину жизнь. Возможно, Мурена знала об этом. Сейчас поможет только одно средство… – Мартина не сказала, какое именно, и благоразумно промолчала.
Мёртвое тело друга было запеленуто и перенесено во владения Сентябрины. Мартина была чрезвычайно опечалена всем происшедшим.
– Этого не должно было случиться! Это невероятно! Я даже не помню, когда на Острове Детства происходили бы такие страшные события!
Крикуль промолчал. Аист не был готов признаться: во всём, что сейчас случилось, виноват только он. Это по его вине милой смешной обезьянке, такой умненькой, весёлой, беззаботно жившей на этом прекрасном Острове и только что узнавшей Любовь, пришлось погибнуть. И никогда талантливый журналист Капуцинчик не создаст свой репортаж об их путешествии по Острову, об их захватывающих приключениях, которые закончились так трагически.
Мартина вернула путешественникам их вещи. Крикуль взял сумку Капуцина. В ней по-прежнему лежали репортёрский микрофон, пустой флакончик из-под одеколона и шкатулка с изображением трёх обезьянок. Крикуль раскрыл её и увидел, что изумруды Капуцина, которые лежали в шкатулке, превратились в сапфиры.
Потеря друга повергла Крикуля в страшное уныние. Он не представлял себе, как после всего, что случилось, он снова сможет чему-то удивляться и радоваться. Птеранодон постоянно плакал и во всём винил только себя, а лягушонок Кокои, казалось, окаменел от горя и неподвижно сидел на плече у Крикуля. Они шли по дороге к Апрелине. Любовь шла рядом.
– У меня, – сказала она, – есть две сестры, Вера и Надежда.
– Я знаю, – вторил ей Крикуль глухо и подавленно.
– Нужно верить и надеяться на лучшее, если ты любишь всей душой. И тогда может случиться чудо! Но рассчитывать на чудо можно только тогда, когда ты любишь друга по-настоящему. Понимаешь?
Крикуль слушал Любовь и думал про себя: “Чего же во мне сейчас больше? Печали о погибшем друге или радости, что на его месте не оказался я сам и Оксы нас перепутали?!” Ответить на вопрос однозначно он не смог, а значит, рассчитывать на чудо, скорее всего, было нельзя.
Так или иначе, Крикуль решил не прерывать путешествия, равно как и не избегать больше встречи с Оксами. В нём росло желание отомстить за Капуцина и уничтожить Оксы или погибнуть самому. Крикуль понимал: нужно было придумать что-то очень каверзное, перехитрить преданного слугу Страха, остаться в живых и не допустить гибели Острова Детства. Теперь он чувствовал всем сердцем, что Остров Детства не должен погибнуть. Ни за что!
Посоветоваться было не с кем, надеяться можно было только на себя. Время у него в запасе ещё есть: до встречи на балу оставалось пять дней, и Крикуль знал, что для Оксов это последний срок исполнения смертоносного приказа. О том, что будет с ним в дальнейшем за ослушание и предательство, Крикуль старался не думать.
“Взрывной порошок – на месте. А что, если попробовать его намочить, возможно, он отсыреет и потеряет свою взрывоопасность?” – Крикуль решил при первой же возможности провести этот эксперимент.
АПРЕЛИНА
Глава, в которой Крикуль узнаёт о волшебных свойствах ароматов
Мысли Крикуля прервала стрекоза, которая уселась прямо ему на грудь. От неё исходил тончайший аромат пряных духов, а на спинке красовалось слово, расшитое золотой канителью, – “Апрелина”. Путники подходили к замку феи Апреля. На зелёной лужайке, окружённой цветущими каштанами, возникло необычное сооружение, снаружи полностью облицованное зеркалами. Зеркальный замок представлял собой весьма эффектное зрелище. Самого здания как будто бы и не было вовсе. В нём отражались и многократно умножались зелёные каштаны, на ветках которых, словно свечи на новогодней ёлке, громоздились соцветия бело-розоватых цветов. Пролетавшие по небу облака постоянно меняли форму, превращаясь из огромного неповоротливого слона в маленького озорного пуделя или в кораблик под парусами. В зеркальных стенах замка Апрелины красовались остроконечные заснеженные вершины гор. В гигантские зеркала смотрели на себя васильковое Небо и Солнце. Светило было уже довольно высоко и с удовольствием рассматривало себя в зеркале, стараясь украдкой поправить взлохмаченную Ветром причёску.
Перед входом в замок друзья увидели настоящую зеркальную галерею, напоминающую лабиринт. Она смахивала на комнату смеха в одном из городских парков, где Крикуль однажды поджидал плачущих ребятишек. Но, насколько он помнил, там в основном до слёз смеялись, причём не дети, а их родители. Зеркала были кривые и волшебным образом уродовали всех, кто в них смотрелся.
Из толстяков эти зеркала делали доходяг, а тощих великанов превращали в маленьких пузатых карликов. Что в этом было смешного, Крикуль никак не мог понять ни тогда, ни теперь.
Из-за зеркального лабиринта к ним на встречу выбежали четыре пингвина. Как выяснилось, пингвинов было всего двое, это зеркала подшутили над ними. Грузные пингвины оказались подвижными, и даже слегка суетливыми. Поприветствовав путников, птицы предложили им пройти небольшую гигиеническую обработку перед тем, как попасть в замок Апрелины. Все потянулись к одной из зеркальных дверей, на которой светилась вывеска: “Химчистка”. За дверью их встретила целая гвардия пингвинчиков в белых передничках, которые бросились чистить и обхаживать каждого.
Крикуль не успел глазом моргнуть, как все его пёрышки сверкали чистотой и какой-то неестественной белизной. Клюв был отполирован. Лапки начищены до зеркального блеска, а коготки покрыты перламутровым лаком. Пока с ним возились, Крикуль наблюдал, как приводят в порядок его друзей.
Птеранодона поливали водой из шланга. Один пингвин держал кишку, из которой била струя, а второй намыливал пушистой густой пеной спину и крылья ящера. В какой-то момент Птеранодон не выдержал: “Ай, ой, ой, е-ей, мыло в глаза попало. Смывайте скорее. Ой, больно!” Пингвины оперативно удалили остатки мыла и даже заботливо смазали кожу вокруг глаз ящера кремом, который источал аромат земляники. Крикуль видел, как незаметно для пингвинов Птеранодон доел остатки этого душистого крема, подцепив его отлакированным коготком прямо из баночки. Когда мытьё закончилось, Птеранодона вытерли большим мягким полотенцем и стали натирать какими-то маслами и благовониями. Птеранодон так расслабился, что тут же улёгся, подмяв под себя сияющие чистотой лапки.
Кокои тоже поначалу пытался сопротивляться и отскакивал от пингвинов то в одну, то в другую сторону. Однако пингвинам удалось поймать его, и ему пришлось сдаться на милость одержимых чистюль. Золотистый Кокои сделался ещё более золотым, теперь он переливался словно гранёный алмаз.
В довершение туалета путешественники приняли душ. Прямо с потолка, словно из огромного сифона, им на головы брызнул мелкий душистый дождик. Повеяло тонким ароматом весеннего леса.
Когда Любовь появилась из-за зеркальной перегородки, куда её препроводили пингвины, друзья просто остолбенели. Крикуль увидел ещё более изумительную красавицу, чем прежде. Её солнечные локоны были уложены в какую-то замысловатую причёску, перевитую золотыми нитями. Ажурное платье жемчужного цвета подчёркивало необычайную стройность фигуры. Ножки были обуты в лёгкие парусиновые сапожки, зашнурованные шёлковыми ленточками. Вся такая воздушная и нежная, она очаровывала своей хрупкой прелестью. Крикуль так и не узнал, какой увидели Любовь его друзья, ведь они не проронили ни звука, онемев от её неземной красоты. Зато Любовь выразила своё восхищение, когда увидела сияющего, словно начищенный самовар, Птеранодона, смахивающего на щёголя Крикуля и Кокои, который снова напоминал усыпанную бриллиантами брошь.
– Мальчики, вы просто бесподобны!
– Прекрасней может быть только Любовь! – ответил Крикуль.
Один из пингвинов, самый рослый и самый важный, вышел вперёд и церемонно предложил пожаловать в замок королевы моды – Апрелины.
Следуя за Любовью, которая хорошо ориентировалась в зеркальных лабиринтах, Крикуль всё время видел своё многократное отражение и остался вполне доволен увиденным. Аист он был хоть куда! Честно говоря, Крикуль уже соскучился по своему человеческому лицу. Оно было конопатым и, может быть, не таким красивым, как хотелось бы? Ну и что! Зато это было его собственное, его родное лицо. Но о возвращении человеческого облика до тех пор, пока он находится на Острове Детства, нечего было и мечтать. Для островитян он только Аист. Пройдя зеркальный лабиринт, компания попала в огромный зал с такими же зеркальными стенами. Они увидели довольно упитанного мужчину, стоящего за зеркальной ширмой. Мужчина был абсолютно голым, он стыдливо прикрывался короной и – как только Крикуль с друзьями его заметили – стал озираться по сторонам в поисках более надёжного укрытия. Эта немая сцена продолжалась до тех пор, пока в зал не вбежала Апрелина. Крикуль нисколько не сомневался, что это была она – те же, что и у сестёр, черты лица, но какая разительная перемена в манерах и наряде?! Апрелина облачилась в костюм древней римлянки: длинная, цвета молодой зелени, широкая туника была дважды перепоясана под грудью и ниже талии. Ноги были обуты в светло-жёлтые сандалии. В руках фея несла кусок лёгкой ткани и, закинув её мужчине за ширму, со словами: “Прикройтесь пока вот этим!” – подошла к гостям.
– Бонжур! Суайе ле бьенвеню! Добрый день, господа! Добро пожаловать! – приветствовала их фея почему-то на французский манер. Она держалась легко и непринуждённо. – Прошу простить моего клиента за столь нелепый вид.
– Что значит нелепый? Попрошу вас, сударыня, следить за выражениями! Я всё-таки Король! – донёсся из-за ширмы недовольный голос голого мужчины, который пытался задрапироваться тканью.
– Но Король-то голый!
– А мне сказали, что платье моё невиданной красоты.
– Вы хотели сказать “не видимой глазом… красоты”, – поправила его Апрелина довольно строго. – И потом, с каких это пор Король верит чьим-то словам больше, чем собственным глазам, а чужому мнению доверяет больше, чем своему собственному?
– Ну подумайте, зачем Королю иметь своё мнение? О чём вы говорите, Апрелина? Король нужен вовсе не для этого. У него есть верные советники и министры, которые и формируют его мнение.
– А для чего же тогда короли?
– Для балов, парадов, для охоты…
– И рыбалки, – добавила Апрелина.
– Да, представьте себе, милая моя, и для рыбалки тоже!
Король вышел из-за ширмы в оригинально задрапированном одеянии. Ткань была завязана узлом над левым плечом, тогда как правое плечо оставалось неприкрытым. В этой тоге Король был похож то ли на римского патриция, то ли на богатого грека.
– Браво! – воскликнула Апрелина. – Да вы, мой король, прирождённый кутюрье.
– Не знаю, на что вы намекаете, но голова у меня на плечах не только для того, чтобы корону носить.
– Я ничего такого не имела в виду. Но раз уж вы сами первый заговорили об этом, то позвольте заметить, что если бы ваша голова предназначалась бы для иных, кроме ношения короны, целей, то вам не пришлось бы разгуливать нагишом перед вашими подданными.
– Давайте прекратим, сударыня, эту бесполезную и оскорбительную для меня беседу, – взорвался Король, покрасневший от негодования. – Не будь вы великой волшебницей, то смею вас заверить, Апрелина, после таких речей мой палач нашёл бы иное применение для вашей головы.
– Ах, так! – Апрелина рассержено топнула каблучком о зеркальный пол, но зеркало, как ни странно, не дало трещины. – Извольте немедленно возвратиться в свою сказку. И пусть для вас там шьют наряды ваши лживые бездарные портные. Адье!
Апрелина надула губки и повернулась к королю спиной.
– Ну-ну, дорогая, не будем ссориться! Вы же сами завели этот разговор и довели меня до белого каления. Я вижу, у вас новые портняжки, – король свысока взглянул на всех присутствующих.
– Им будет чему у вас поучиться. Вы же обещали? – Король взглянул на Апрелину масляными, кошачьими глазами.
– Во-первых, это никакие не портняжки, а мои гости! – отрезала Апрелина. – А во-вторых, я обещала вам только сшить новое платье, а не выслушивать ваши оскорбления.
– Ну, пощадите, Апрелина! Я больше так не буду! – захныкал Король.
– Хорошо! Я выполню своё обещание, но только для того, чтобы разделаться с вами поскорее. Как я понимаю, ради нового наряда вы готовы на унижения…
– …и любые расходы, – подхватил Король.
– По-моему, речи о вознаграждении за мою работу пока ещё не было.
– Назовите вашу цену! Я готов отдать вам даже половину своего королевства.
– Полцарства за новое платье Короля?!
– Полцарства! – с готовностью выкрикнул Король.
– Ну, тогда я сошью вам полкостюма, идёт?
– Так что же? Вы требуете от меня целого королевства за костюм, состоящий из двух половинок?
– А почему бы и нет?! – сказала Апрелина и незаметно для Короля подмигнула Крикулю и его спутникам.
– В таком случае я должен посоветоваться со своими министрами.
– О чём же вы будете советоваться? – недоумевала Апрелина.
– Что же вы будете за Король без королевства?!
– Да, действительно! – Король был в явном затруднении. – Если я отдам вам королевство, то сам останусь с носом? С таким же длинным, как у этого Аиста.
– А вот Аиста я попрошу не трогать, – снова очень строго произнесла Апрелина. Фея решила перейти от слов к делу. – Хорошо, о цене мы договоримся после и не с вами. Этот вопрос я буду решать через сестру Ноябрину с вашим Автором. Сказку о вас написал господин Андерсен?!
– По-моему, вроде бы он, – как-то неуверенно произнёс Король.
– А по-моему, точно он! – твёрдо сказала Апрелина. – Вот и спросим у Автора, чем вы будете расплачиваться за новое платье – головой или короной?!
После этих слов Апрелина решительно подошла к огромному длинному столу с зеркальной поверхностью. Расторопные пингвины мигом принесли целую штуку синей атласной ткани, и расстелили её на столе. В руках феи блеснули серебряные портняжные ножницы. Крикуль увидел, как Апрелина сделала только крошечный надрез с одной стороны и слегка подтолкнула ножницы. Они тут же ожили и самостоятельно заскользили по контурам невидимой выкройки. Спустя мгновение всё полотно было разрезано на части. Апрелина соединила куски ткани между собой, прошив их серебряной иглой, в которую была продета синяя шёлковая нить. Игла сама собой начала проворно намётывать ткань стежок за стежком.
Пингвины прикатили огромный сундук на колёсиках. Апрелина распахнула его, и оттуда стали выскакивать одна за другой кружевные рубашки, жабо, ажурные воротнички, подвязки и ленточки.
Пингвины обступили голого Короля, и через мгновение на нём уже был новый синий камзол, расшитый серебряными нитками и вся в кружевах и рюшках рубашка из тонкого батиста. Под самым подбородком Короля сверкала богатая брошь из ультрамарина. Апрелина накинула на плечи Короля мантию, отороченную мехом горностая. Новый наряд короля был завершён.
Все присутствующие были изумлены скоростью, с которой была одета коронованная особа, и прекрасным вкусом настоящей мастерицы, искусницы Апрелины.
Лицо Короля сияло от удовольствия. Разглядывая себя в многочисленных зеркалах, он произнёс:
– Да, не зря говорится, что в обществе всегда встречают по одёжке, а провожают по уму.
– Какое тонкое наблюдение! Что касается готовности к встрече, мне кажется, вы во всеоружии, – иронично заметила фея.
– Нет, – насупился Король, – оружие здесь будет лишним. Для этого, в конце концов, существует оруженосец!
– Вы меня как всегда правильно поняли, Ваше Величество! Ума вам не занимать.
Король, абсолютно не улавливая в её словах иронии, без тени смущения спросил:
– Ну почему же? Если вы, фея, подскажете, где это можно сделать, я бы, пожалуй, воспользовался вашим советом! – Ну, это в другой раз! Я очень занята!
– Да-да, конечно! – сказал Король и начал благодарить Апрелину, высказав надежду, что она не откажет ему в удовольствии иметь ещё не один костюм, сшитый в её мастерской.
Когда он наконец исчез за зеркалами, Апрелина облегчённо вздохнула:
– Ну, теперь я в вашем распоряжении, мои дорогие. Извините, что пришлось повозиться с этим глупым Королём. Проходимцы обвели его вокруг пальца. Да вы, конечно же, знаете его историю?! И так будет с каждым, кто слепо доверяет лживым болтунам, готовым всучить вам воздух по бешеной цене. Но, довольно об этом!
Апрелина пригласила Любовь и Крикуля с друзьями пройти в соседнюю с зеркальным залом комнату. Она была относительно небольшой. В стены, инкрустированые ониксом, были вмонтированы несколько сотен хромированных краников, над которыми Крикуль прочёл непонятные слова: “Пуазон”, “Опиум”, “Палома Пикассо”, “Фиджи”, “Анаис Анаис”…
– Я всё знаю о ваших злоключениях, – грустным голосом сказала Апрелина. – Капуцин, бедняжка, он часто бывал у меня. Вот его любимые духи, – Апрелина остановилась рядом с надписью “Ниагара”, – его любимый аромат. Они вселяли в нашего корреспондента уверенность, помогали быть собранным. Если хотите, это было его оружие, помогающее противостоять трудностям.
– Простите, фея, о чём вы говорите? – недоуменно переспросил Крикуль.
– Я говорю о духах.
– Что, разве духи могут быть оружием?
– Безусловно, милый! Духи – это целый мир, такой же таинственный и волшебный, как и любой другой! Чтобы стать посвящённым, необходимы знания! Что ты знаешь о духах?
Крикуль слегка задумался и ответил:
– Пожалуй, ничего! Только то, что от Капуцина всегда пахло этой самой уверенностью. – Прямо как будто специально для меня? Кожаный аромат? Надо же! Спасибо! – Птеранодон вдыхал суховатый “табачный” запах, причудливо сочетающийся законным браком с ароматами нежных цветов, и был на седьмом небе от счастья.
– А для нашего мужественного Кокои вот этот… Лягушонок протянул лапку, в которой оказался флакончик с японскими благовониями.
– Этот аромат, Кокои, очень подходит твоему характеру: он отстранён как буддийский монах, который не уходит от мира, но и не соединяется с ним, пребывая в своём тонком мире.
– Это правда, – сказал золотой лягушонок. – Кокои такой!
– Напоследок я скажу вам, – фея сделала небольшую паузу, чтобы все обратили внимание на её слова, – есть даже такие ароматы, которые могут защитить вас от врагов.
Эти слова заставили всех повернуться к волшебнице. Она протянула Крикулю маленькую фляжку с пульверизатором.
– Достаточно опрыскать себя в минуту опасности, и ты будешь словно в непроницаемом коконе.
– А кто автор этих духов? – спросил Крикуль.
– Я! – ответила Апрелина.
Апрелина предложила гостям отобедать в роскошном зале классического стиля. Она соблюдала все правила этикета приёма особо важных гостей. Крикуль отметил про себя, что во время застолья Апрелина сидела в совершенно другом наряде, нежели во время общения с Голым Королём или в парфюмерной комнате. Теперь на ней был костюм благородной дамы средневековья.
– Вынуждена, друзья, оставить вас. Так много дел! – с грустью в голосе произнесла Апрелина. – Необходимо подготовить сёстрам новогодние наряды.Бал не за горами, а мне так хочется угодить каждой. Сами понимаете, как это непросто.
Глаза гостей загорелись любопытством.
– Однако в виде исключения я, пожалуй, разрешу вам взглянуть одним глазком на мою карнавальную коллекцию.
Заинтригованные гости поспешили вслед за хозяйкой, которая зеркальными лабиринтами повела их в костюмерный зал. Великолепный зал, украшенный искусным мастером, поражал своим убранством. Повсюду прямо на стенах были развешаны ювелирные украшения: замысловатые броши, заколки, серьги, диадемы, колье, усыпанные драгоценными камнями пояса. По периметру зала, на приличном расстоянии друг от друга, стояли огромные куклы-манекены – совершенные копии всех двенадцати фей Острова Детства. Но их кукольные, сильно набеленные лица со стеклянными глазами были лишены обаяния оригиналов и произвели на Крикуля несколько странное впечатление. Куклы были наряжены в роскошные карнавальные платья. Посреди зала возвышался подиум, задрапированный серым бархатом. Гости разбрелись, чтобы поближе рассмотреть костюмы, которые были просто бесподобны.
– Прошу вас, друзья, не обижаться на то, что я вас тороплю, но время не ждёт, – Апрелина деликатно намекнула гостям, что аудиенцию можно считать оконченной. – Окончательный вариант вы увидите на балу. А сейчас я вынуждена начать примерку.
Крикуль стоял рядом с куклой-манекеном, которая была одета в платье Январины. Фарфоровые руки манекена обтягивали высокие элегантные перчатки. Длинное, до пола, многослойное платье из пышного красного фатина было ошеломляюще красивым и таким воздушным, что Крику-лю захотелось дотронуться до него, чтобы ощутить фактуру ткани. Неожиданно манекен поинтересовался:
– Ну, как, Крикуль, тебе нравится мой новогодний наряд?
Крикуль взглянул на лицо Январины. Оно было по-прежнему безжизненным.
– Ну, как, Крикуль, ты находишь этот костюм? – поинтересовалась приблизившаяся Апрелина. – К нему ещё полагается боа из страусовых перьев и карнавальная маска, усыпанная мелкими корундами.
Крикуль не знал, что корундами называются драгоценные камни красного цвета, но не успел спросить Апрелину об этом, как фея взяла куклу за руку, и та послушно отправилась вместе с ней к подиуму.
– А ну-ка, пройдись.
Как только кукла-манекен поднялась по боковой лестничке на возвышение и начала ходить, зазвучала музыка.Кукла, словно заводная, ходила до тех пор, пока Апрелина не остановила её.
– Так, хорошо, я вижу, что здесь необходимо ещё работать и работать!
Гости не стали испытывать её терпения. Они, как сумели, выразили своё восхищение всем увиденным, поблагодарили Апрелину за гостеприимство, и через несколько минут уже шли по направлению к соседнему замку феи Майи. За ними ещё долго тянулся длинный шлейф изысканных ароматов.
ЗАЩИТНЫЙ АРОМАТ ДЕЙСТВУЕТ
Глава, в которой рассказывается о том, к чему привело применение защитного аромата Апрелины
Птеранодон, который всегда немного отставал и замыкал процессию, поравнялся с Крикулем.
– Представляю, как наш Капуцинчик порадовался бы новым духам, правда?
– Конечно, раз он их любил, – Крикуль тоже скучал по Капуцину и хорошо понимал Птеранодона, которому хотелось с кем-то поделиться своей печалью. Но сейчас ему необходимо было побыть одному, чтобы обдумать способы уничтожения взрывного порошка.
– А что это за защитные духи тебе подарила Апрелина? – спросил вдруг Птеранодон. – Давай проверим их в действии.
– Зачем?
– Ну как зачем? Я должен знать. Ты мне ничего не рассказал о мёртвой плоти, которая нас преследовала. И там, у Январины…
Кокои, который сидел на плече Крикуля, очнулся и добавил:
– И особенно у Мартины. Кокои чувствовал, что кобра где-то близко. Кокои не успел…
– Не тереби душу, Кокои, – сказал Птеранодон. – Ну что, Крикуль, давай проверим этот, как его… защитный аромат!
– Ну давай, давай! – Крикуль достал из своей дорожной сумки матовый флакон. – На ком будем проводить эксперимент?
– Как на ком? На тебе, конечно?!
– Л я так не могу, когда нет опасности, зря только расходовать средство.
– Ну хорошо, давай опрыскивай меня, только смотри, в глаза не попади! – Птеранодон остановился, зажмурился и вытянул шею.
Крикуль отошёл от ящера на несколько шагов и направил струю из пульверизатора прямо на него. В считанные доли секунды облако ароматной пыли окутало Птеранодона. Мутный, почти непроницаемый кокон обволок громоздкого Авиатора, и теперь он стал похож на куколку гигантской бабочки.
– Я даже не могу пошевелиться, – глухо пробасил Птеранодон, будто находился в стеклянной банке.
– Ого! – только и произнёс Кокои.
Крикуль постучал снаружи. Кокон казался весьма прочным.
– Слушай, Птеранодон, ты сейчас похож на пуленепробиваемый броневик.
– Выпустите меня отсюда, а то я уже, кажется, начал задыхаться.
– Не хватает нам ещё одной жертвы, – встревожилась Любовь.
– А как я тебя достану? – спросил Крикуль. – Никаких инструкций на этот счёт я не получал. – Крикуль постучал клювом по бронированному кокону. Безрезультатно! Тогда Крикуль разбежался и со всей силы попытался плечом расколоть защитную оболочку, но при этом сам отлетел словно мячик и так больно ушиб плечо, что закрутился на месте волчком. – Ничего себе броня!
– Можно Кокои попробует?
– Попробуй, – простонал Крикуль.
Кокои запрыгнул на кокон и стал багроветь. На его спинке показались кровавые капельки. Верхняя стенка кокона начала дымиться, но спустя некоторое время дым исчез, а оболочка, судя по всему, так и осталась неповреждённой. Пунцовый Кокои сказал:
– Яд Кокои бессилен. Кокон сильнее Кокои.
– Ребята, я, кажется, влип, – приглушённо простонал Птеранодон.
Куда ты ещё влип? – спросил перепуганный и растерявшийся Крикуль.
– В историю, конечно, – пробубнил ящер. – Кажется, это конец! Прощайте!
– Здравствуйте – пожалуйста, – затанцевал вокруг кокона Аист. – Это что за настроение? Кончай паниковать! Стоп! Дайте подумать! – Крикуль начал лихорадочно вспоминать правила волшебных превращений. Ничего подходящего для данной ситуации. – Нет, вот, кажется, то, что нужно, – Крикуль вспомнил аксиому из раздела “Действие ядов и противоядий” учебника “Магические заклинания и способы превращений”: “В противоядии любого яда есть часть этого яда”.
Крикуль моментально схватил матовый пузырёк с защитным ароматом, выпустил из пульверизатора мощную струю и окатил кокон со всех сторон. Непробиваемая плёнка моментально исчезла, и Птеранодон рухнул на траву, как подкошенный.
– Ты спас мне жизнь! – тихо простонал ящер.
– Как ты? – подбежали к нему Крикуль и Любовь.
– Ничего, испугался только маленько.
– Ты дыши! Дыши глубже, – Крикуль стал обмахивать Птеранодона крылом, которое всё ещё немного побаливало.
– Да не маши ты, я нормально дышу.
– Но ты же в коконе задыхался?
– Да нет, не задыхался, просто испугался, что я могу задохнуться, если вы меня не вытащите. Воздуха там хватало, только тесновато было немного.
– Ну и эксперимент! Как ты меня напугал! – Крикуль был ещё слишком возбуждён.
Птеранодон тихонько засмеялся. Сначала так тихо-тихо, будто издалека, но потом расхохотался так громко и заразительно, что вся честная компания подхватила его настроение и захохотала во всё горло.
Немного успокоившись, Крикуль спросил:
– Чего ты смеялся?
– Ой, подожди, – сказал Птеранодон, – сейчас, сейчас, дай только отдышаться.
– Что, опять задыхаешься? – заулыбался Крикуль.
– Да, опять задыха-ха-ха-ха-юсь, ха-ха-ха-ха, – Птеранодон снова зашёлся в приступе неудержимого хохота.
– Что же тебя так развеселило? – спросил Крикуль, когда все успокоились н продолжили свой путь.
– Да, понимаешь, я увидел себя со стороны. Беспомощный спасатель в коконе. “Прощайте, умираю”. Хорош защитник! Мне казалось, что я сильнее тебя. Смогу тебя уберечь, если что. А получается, не в силе дело. Ты знаешь больше меня, в жизни лучше разбираешься. Но если что, имей в виду, Птеранодон не подведёт, Авиатор Авиатора в беде не бросает.
Они остановились и молча обнялись.
– Спасибо! – сказал Крикуль.
– Крикуль, а что же ты забыл про миртовую веточку? – спросила Любовь.
– Я растерялся, – честно признался Крикуль. – И потом, в такой момент проще надеяться на себя, чем на волшебную силу…
– А на друзей?
– И на друзей, конечно!
– И на Любовь! – тихо произнесла Любовь. – Я всегда с тобой. Моё имя – это только лёгкий выдох, но, когда придёт время, ты поймёшь, что я появляюсь быстрее веточки миртового дерева. Ты можешь не успеть дотянуться до неё, у тебя может не хватить времени достать из шкатулки изумруд Январины, чтобы потушить пламя, но моё имя ты всегда произнесёшь без труда: “Любовь!”. И я буду рядом.
– Я запомнил!
– А потом, сегодня я была уверена, что всё закончится хорошо, ведь от доброй феи Апрелины не может исходить опасность, – продолжила Любовь. Она улыбнулась и ускорила шаг.
Теперь Крикуль знал, как действует защитный аромат Апрелины.
ДУПЛИСТЫЙ ДУБ ОСТРОВА ДЕТСТВА
Глава, в которой Крикуль видит свой заветный сон
Пошёл дождь. Сначала это были лишь редкие капли, но их становилось всё больше и больше, и вот они бешено забили по земле, разлетаясь брызгами в разные стороны. Путники заметались в поисках укрытия.
– Сюда! Сюда! – послышался чей-то голос откуда-то из-за высоких кустов самшита. – Бегите сюда, скорее!
Друзья перебрались через естественное ограждение и увидели огромный дуплистый дуб. Рядом никого не было. Кто же их звал?
– Эй, кто здесь? – крикнул Крикуль.
– Сюда! Сюда! – снова позвал неизвестный. Голос доносился из дупла.
– Это очень подозрительно, – насторожился Крикуль. – Во время дождя к деревьям даже близко нельзя подходить. Сдаётся мне, что это ловушка.
Но голос снова настойчиво звал изрядно вымокших друзей:
– Сюда! Сюда! Не бойтесь!
– Кто ты? – спросил Крикуль.
Из дупла высунулась добродушная физиономия белобородого старика. Он чихнул, потянулся, будто спросонья и передёрнулся:
– Фу, какая сырость. Да заходите же! Я – Повелитель Ночных Сновидений.
– А что, есть ещё и Повелитель Дневных Сновидений? – недоверчиво спросил Крикуль.
Он никак не мог окончательно решить, принимать им предложение старика или нет.
– Конечно! – ответил старик. – Повелитель Дневных Сновидений – мой брат, он там, внутри. О, да я вижу с вами Любовь. Уж ты, детка, точно меня узнала!
Крикуль взглянул на их могущественную спутницу, которая одобрительно кивнула.
– Безусловно, узнала, Повелитель Ночных Сновидений. Не о чем беспокоиться, Крикуль, пойдёмте.
В дупле, которое оказалось довольно просторным коридором, ведущим куда-то вверх, друзья плохо различали окружавшие их предметы. Кто-то шёл им навстречу. Рассмотреть его было невозможно из-за недостаточного освещения. Этот кто-то вдруг произнёс странную фразу. Что она означала, Крикуль не знал.
– Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват.
Вместе со стариком их действительно было пятеро, но кто и зачем их собирался искать, было непонятно.
– Прятки отменяются, – сказал белобородый, обращаясь к неизвестному, – я веду к нам гостей. Зажги свет!
Вдоль стен коридора вспыхнули зелёные фонарики, их было очень много, но из-за зелёного света у путешественников возникло ощущение, что они попали в подводное царство.
– Гости – это хорошо! Это очень хорошо! – В тусклом свечении возникла фигура ещё одного старика, но только без бороды, одетого в светлый халат, усеянный маленькими золотыми солнышками, тогда как тёмно-синий халат белобородого посверкивал серебряными звёздочками.
– Сейчас мы с ними посчитаемся и начнём играть в прятки, – не унимался второй старикан.
– Какие прятки? Им нужно отдохнуть, они устали с дороги. Дверь открывай! – почти рассердился Повелитель Ночных Сновидений.
В конце коридора распахнулась огромная дубовая дверь, и все вышли на лесную полянку, где уже не было никакого дождя, пели птицы и ярко светило солнце.
– Это что же, мы прошли дуб насквозь и снова очутились в лесу? – изумился Крикуль.
– Я, пожалуй, пойду, в теньке покемарю.
Кокои молчал, казалось, что он уже спал, и ему было всё равно, с какой стороны поляны он очутится. Крикуль, немного помедлив, отправился вслед за Птеранодоном. А Любовь, видимо из дипломатических соображений, осталась на солнечной половине.
Обрадованный Повелитель Дневных Сновидений тут же подскочил к ней, и до Крикуля донеслись обрывки его слов:
– …а кто не спрятался, я не виноват!
– Выбирай себе, Крикуль, кровать по вкусу, – сказал белобородый старикан.
Крикуль огляделся. На полянке царил полумрак, то там, то тут виднелись “царские ложа”. Одни представляли собой груду специально просушенных листьев, сверху накрытых мягким, бархатистым мхом. Другие – стожок душистого сена, украшенный полевыми цветами. Крикуль увидел самую настоящую перину, лежащую на пушистом травяном ковре. Как только Крикуль улёгся на неё, перина оторвалась от земли и начала легонько покачиваться.
– Тебе как? Колыбельную песенку спеть? – спросил старик. – Или так уснёшь?
– Я так! – сказал Крикуль, которому никто никогда не пел колыбельной, и он плохо себе представлял, что это такое.
– Ну тогда спокойной ночи, мой мальчик! Приятных тебе снов, – произнёс белобородый Повелитель и испарился.
Облако тихо покачивало Крикуля. Он почувствовал себя совсем маленьким в уютной детской колыбельке. Тёплый ночной ветерок приятно обвевал его лицо. Нега и Забвение склонились над ним, и вскорости безмятежный Сон укутал Крикуля своим волшебным покрывалом. Не успел он как следует понежиться, как спокойный, но достаточно властный голос начал его будить:
– Крикуль! Вставай, пора подниматься!
– Можно я ещё немножко полежу?
– Нет, нет, у нас очень мало времени. Вставай, пора! Пора!
– У меня нет сил, ноги какие-то ватные.
– А зачем тебе ноги, когда у тебя есть крылья? Полетели?!
– Как крылья? Я разве птица?
– Ну почему птица? Ты – мальчик. Просто мальчик, который умеет летать. Ведь так?
– Да! – сказал Крикуль и поднялся с перины. – Я ничего не вижу.
– И не надо пока, иди на мой голос. Иди сюда! Сюда! Крикуль слышал тот самый голос, что и днём во время дождя. “Наверное, это Повелитель Сноведений меня ведёт”, – подумал во сне Крикуль. Он вышел из дуплистого дуба и оказался рядом с освещённой луной дорожкой.
– Посмотри туда, где кончается тропинка. Ты видишь дом сразу за лесом?
– Да.
– Там ждут тебя. Иди, мой милый.
Крикуль медленно пошёл. То есть он вроде бы совсем не передвигал ногами, но всё равно приблизился к дому как-то очень быстро. Он заглянул внутрь и увидел сидящую за столом молодую женщину. Перед ней горела свеча, освещая её красивое, но печальное лицо, руки устало лежали на столе. Женщина грустно вздохнула и перевела взгляд на окно. Радостная улыбка озарила всё вокруг.
– Мой мальчик, иди скорее ко мне!
– Мама, мамочка, это ты?!
– Я, мой родной! Как я соскучилась по тебе, мой единственный.
Крикуль не видел, как это произошло, но он очутился в объятиях самого родного существа на свете.
– Мама, я так мечтал увидеть тебя.
– И я!
– Я так люблю тебя, моя дорогая!
– И я тебя, мой ненаглядный.
Мама нежно гладила его по голове, ласкала его кудряшки и плакала.
– Не плачь!
– Не буду…
– Я хочу остаться с тобой!
– Хорошо!
– И ты не отдашь меня Королю Страху?
– Ни за что!
– Я тебе нужен?
– Конечно!
– А зачем я нужен ему?
– Из за твоего таланта.
– А тебе?
– Просто потому, что я люблю тебя, ты мой сын.
– Я знал, что я обязательно найду тебя!
– И я знала. Возвращайся скорее, я так скучаю по тебе.
– Но я никуда не ухожу, мама, – сказал Крикуль и проснулся. Сон рассеялся словно туман. Крикуль лежал весь в слезах, он только что видел Её.
– Я только что видел её.
– Кого? – спросил Птеранодон, который сидел неподалёку.
– Мою маму.
– Это хорошо!
– Что хорошо?
– Что ты сон запомнил. Я никогда не запоминаю, что мне снится.
К Крикулю медленно возвращалось сознание. Он только что видел свою маму. Она не живёт в замке Короля Страха.
“У кого я могу выяснить, где её следует искать? Мир большой! Для жителей Острова Детства я, Аист, лицемер, коварный притворщик. Кому я могу довериться? Рассчитывать на снисхождение? Вряд ли”.
– Ну что, Крикуль, хорошо поспал? Как тебе сон? – белобородый материализовался из тумана.
– Отличный сон, спасибо! – довольно сдержанно поблагодарил Крикуль.
– Это ведь был твой заветный сон, не так ли?
– Да!
– Значит, я выполнил просьбу феи Майи – показать тебе твой заветный сон.
– Это фея Майя вас просила?
– Да, фея поэтических грёз – наша самая большая подружка, – громко сказал Повелитель Сноведений, наклонившись над Крикулем, и совсем тихо:
– И наша самая строгая начальница. Да вон и она сама. Играет в прятки с Любовью и моим братцем.
МАЙЯ
Глава, в которой Птеранодон неожиданно полюбил поэзию
Освещённая часть полянки превратилась в игровую площадку. Любовь с завязанными длинным шёлковым шарфом глазами, вытянув вперёд руки, пыталась поймать Повелителя Дневных Сновидений и молоденькую белокурую фею, которая, хлопая в ладоши, ловко уворачивалась от преследования. Крикуль с Птеранодоном перешли к ним. Майя была подстать Любви, такое же прелестное и нежное создание. Чем-то она напомнила Крикулю маму, которую он только что видел во сне. Майя тоже засмотрелась на Крикуля, остановилась и тут же попала в объятия Любви.
Повелитель Дневных Сновидений обрадованно воскликнул:
– Всё, теперь Майя водит.
– Нет, – сказала Майя, – теперь будем отгадывать буриме. Подсказывайте окончания! – Майя начала громко декламировать: – Сон приснился нынче днём, хорошо мне было…
– В нём! – крикнули хором Любовь и оба Повелителя снов.
– Ночью снова лягу спать, пусть приснится он…
– Опять! – закончили строфу игроки.
– Побываю я во сне на морском песчаном…
– Дне, – вовремя вступил Кокои.
– И в загадочной стране, под землёй и на…
– Луне, – догадался Птеранодон.
– Полетаю, покружусь, а потом домой…
– Вернусь, – радостно закончил игру Крикуль.
– Молодец, Крикуль! – похвалила Майя, и все принялись смеяться и аплодировать друг другу.
Майя называла путешественников пилигримами и была счастлива, что может провести вместе с ними несколько часов. Все вместе они шли к её замку, до которого было – как она выразилась – рукой подать.
– Крикуль, – обратилась к Листу Майя, когда они ещё были в дороге, – не знаю, как ты к этому отнесёшься, но я хочу тебя просить оставить Птеранодона ненадолго у меня.
– Это решать Птеранодону. Почему вы не спрашиваете об этом у него?
– Просто я знаю, что он ответит.
– А что он ответит?
Майя решила попробовать заговорить голосом Птеранодона, и у неё вышло очень похоже:
– Я-то что, я сам вызвался Крикуля, ну, это, охранять. Как он скажет, так и будет.
Крикуль засмеялся, ему понравилось, как Майя говорила за Птеранодона.
– Чего смеётесь? – подскочил к ним Птеранодон.
– Да вот, – сказала Майя, – хочу попросить тебя задержаться в моём замке по неотложному делу. Мы с Крикулем обсуждаем этот вопрос. Как ты, Птеранодон, останешься?
Птеранодон немного помедлил с ответом, а потом выдавил:
– Я-то что? Тут такое дело. Я сам вызвался Крикуля, это, как его, охранять. Я не знаю. Как он скажет, так и будет. Вы у него спросите.
Тут Майя с Крикулем рассмеялись.
– Что смешного? – недоумевал Птеранодон.
– Не обижайся, Птеранодончик, просто я Крикулю почти слово в слово, как ты, сказала.
– А что за дело?
– Понимаешь, у меня есть помощник Пони, ну почти совсем как крылатый конь Пегас, только маленький.
– А он что, твой Пони, тоже с крыльями?
– Конечно!
– А-а-а! – понимающе кивнул Птеранодон. – Наш брат, Авиатор.
– Так вот, этого любопытного Авиатора ужалила пчела, и Сентябрина запретила ему летать, пока не поправится.
– Понятно! – сказал Птеранодон.
– А мне ничего не понятно, – проговорил Крикуль.
– А что тут непонятного? – спросил Птеранодон, довольный своей осведомлённостью.
– Непонятно, кто такой Пегас? И почему вашего Пони укусила пчела.
– Да ты не волнуйся, Крикуль, я сейчас тебе всё объясню. Если ты знаешь, я – фея Поэтических Грёз. Я очень люблю поэзию и всё с этим связанное. Видишь вон те горы вдалеке? Это горы Гор.
Крикуль обратил на них внимание ещё около замка Апрелины, когда они так чудесно отражались в его зеркальных стенах.
– Вижу, – ответил Крикуль.
– Они очень похожи на греческие горы Олимп и Геликон. По преданию, крылатый конь Пегас пытался остановить гору Геликон, которая из-за буйства поющих и танцующих молодых богинь начала раскачиваться.
– Это точно, – понимающе вздохнул Птеранодон, – бывают такие танцы и такая музыка, что из-за них даже горы качаются.
Майя улыбнулась и продолжила:
– Так вот, Пегас ударил копытом, и на этом месте появился источник Гиппокрена. Из него пьют воду поэты, и она вдохновляет их на сочинение новых стихов.
– Так просто? Попил из Гиппокрены и сочиняй себе стихи, сколько душе угодно? – просиял Крикуль оттого, что всё так сказочно быстро прояснилось.
– Так просто! – ответила Майя. – Но только если ты поэт.
– А если не поэт и попил, не сочинишь?
– Может, и сочинишь, но будут ли это стихи?
– Ой, как это сложно! – не унимался Крикуль. Майя снова рассмеялась.
– Нa одной из наших гор тоже есть волшебный источник, но только не вдохновения, а омовения.
– Опять я ничего не понил, это что же, искупался и уже после этого стал поэтом?
– Мой Пони приносит воду из источника, этой водой я смываю тайный покров, под которым скрыты стихи, и мне открываются поэтические строки, которые нас окружают повсюду.
– Я ничего такого не вижу.
Майя сняла с пояса бутылочку с прозрачной, как слеза, водой, подошла к дереву и несколькими капельками омыла листик.
– Смотрите.
Друзья подошли поближе, и увидели, как вдруг на обычном листочке ясеня, проступили, словно тайнопись, прекрасные строки:
Мой друг,
я искренне жалею
того, кто,
в тайной слепоте
пройдя всю длинную аллею,
не мог приметить на листе
сеть изумительную жилок,
и точки жёлтых бугорков,
и след зазубренный
от пилок
голуборогих червяков.
– А сбоку, обратите внимание, – автограф – “Набоков”.
– Вот это да-а-а, – удивлённо протянул Птеранодон.
– Здорово! Даже представить себе не мог, где могут прятаться стихи. И про голуборогих червяков – классно! Никогда не видел таких стихов.
– А они повсюду, поверь мне, – тихо и умиротворённо произнесла фея. – Повсюду. И настоящие поэты замечают их даже безо всякой волшебной воды.
– Теперь понятно, – сказал Крикуль.
– Что тебе понятно?
– Зачем вам нужна помощь Птеранодона.
– Да уж, если это нас не затруднит, – оживилась Майя, – очень хочу к новогоднему балу сестричек порадовать хорошими стихами.
– А ещё вы не рассказали, почему вашего Пони пчела укусила.
– А он вам сам всё расскажет, ведь мы уже дома.
Действительно, за разговором путешественникии не заметили, как добрались до замка феи Майи. Он стоял на небольшом возвышении и очень походил на самый настоящий средневековый замок, сложенный из грубого камня. Каждый его камень был испещрён какими-то записями, рисунками. Да и всё, что их теперь окружало, даже старая деревянная скамейка, которую Крикуль обнаружил под ореховым деревом, источенная червями и поросшая сырым мхом, сверху была исписана мелкими ровненькими строчечками.
– Проходите, проходите, мои пилигримы! Вас ждёт отдых и покой.
Майя хлопотливо забегала по двору, собирая то здесь, то там разбросанные листы бумаги.
– Располагайтесь, я сейчас, – обронила она и скрылась за порогом замка.
Птеранодон склонился над небольшой лоханью, до краёв наполненной свежей водичкой, и сделал несколько глотков.
– Дождевая, – причмокнул он клювом, – какая-то необычно вкусная.
Глаза Крикуля выпучились от удивления.
– Птеранодон, что с тобой?
– А что со мной? Со мной всё отлично!
– Ты весь усыпан буквами.
– Ква-квакими бук-ква-квами? – заикаясь, заквакал встревоженный ящер.
– Ты весь, от гребня до лап, исписан…
Подошла Любовь и начала считывать со спины Птеранодона:
Невинная весна и зрелый год
Хранят твой облик, внутренний и внешний:
Как время жатвы, полон ты щедрот,
А видом день напоминаешь вешний.
– Кого я напоминаю? – испугался Птеранодон.
– Весенний день! Вот кого! Такой же свеженький, молодой и красивый, – сказал Крикуль. – Не надо было без спросу пить невесть что.
– Откуда же я знал. Любовь, что это у меня такое?
– Любовная лирика. Сонеты Шекспира. Птеранодон, поздравляю. Ты весь пропитан стихами.
– Откуда они взялись?
Кокои просто зашёлся от смеха и хохотал до тех пор, пока не стал икать:
– Ик-Кокои тоже, Ик-кокои тоже…
Друзья присмотрелись к Кокои внимательнее и заметили на его спинке микроскопические строчки. Любовь с трудом прочитала:
Мне кажется, нет равных красотою,
Правдивей нет на свете никого,
Мне кажется, так дорого я стою,
Как ни одно земное существо.
– Ого! – прохрипел Птеранодон. – Какого наш Кокои о себе мнения! Не слабо!
– Это тоже Шекспир! – засмеялась Любовь.
– Это что же Шекспир про нашего Кокои такое написал?
– Ну, надо ж, существо какое наш Кокои? Ваш этот Шекспир – поэт, почти как наш Капуцинчик. Он про Кокои тоже стихи сочинял.
– Капуцинчик сказал так: “Кокои золотое, оставь меня в покое”, – Кокои перестал смеяться. – А поэт Шекспир писал не про Кокои. Просто Кокои тоже воду пил.
На хохот и гомон выбежала Майя. Она всплеснула руками и закрыла рот, чтобы из него не выскочили слова недоумения и досады, но тут же, спохватившись, произнесла:
– Совсем забыла вас предупредить. Вы отсюда пили? Ну, правильно. Это же не вода.
– А что? – хором вскрикнули перепуганные пилигримы.
– Это жидкие звёзды.
– Какие звёзды? Этого ещё не хватало! – Птеранодон был растерян.
– Понимаете, недавно шёл дождь, а я собираю…
– Я же говорил, что она дождевая, – перебил Птеранодон.
– Это был звёздный дождь! Лучшие стихи поэтов Время записывает на небе. Звёздные письмена высвечиваются недолго, а потом падают на землю в виде дождя.
– Видимо, поэтому, – подхватила Любовь, – существа поэтического склада так часто засматриваются на звёздное небо? Они пытаются прочесть эти бессмертные строки?!
– Ну конечно! Но что мы с вами-то будем делать? Может быть, так и останетесь? Птеранодон, ты просто неподражаем, – Майя была вполне искренна в своём восторге.
– Я не знаю, я как все. Что скажешь, Крикуль?
– А что? Мне кажется, в этом что-то есть. Мало того, что ты вообще сам по себе уникальный малый, так ты ещё будешь Птеранодон со стихами на крыльях!
– Как настоящий Пегас, и даже лучше! – произнесла маленькая лошадка с длинной чёлкой, которая прикрывала один глаз.
– А вот и мой маленький Гений – сказала Майя. Крылатый пони опустил голову, смутившись.
– Как твой глазик?
– Я не знаю. Его совсем не видно.
– Ну, ничего, Сентябрина сказала, что скоро всё пройдёт. А вот Птеранодон любезно согласился полетать за тебя на гору Гор, пока ты не поправишься.
– Спасибо, я очень рад, что Птеранодон останется у нас, – сердечно произнёс Пони. – Меня тут угораздило засунуть нос в пчелиный улей, где хранится мёд поэзии. И вот – поплатился глазом.
Птеранодон хотел было сочинить какую-нибудь красивую фразу про солидарность между Авиаторами, но что-то из этих его внутренних попыток ничего не получалось, и он попросту приветливо улыбнулся.
В замке феи Майи всё было готово к встрече гостей, и Крикуль с друзьями пошли осматривать его достопримечательности. Все стены замка были расписаны поэмами. В расставленных повсюду напольных вазах торчали гусиные перья, всевозможные карандаши и ручки – словом, всё, чем только можно было записать стихотворные строки. Крикуль незаметно для всех вынул своё самое большое перо и опустил в одну из таких ваз: “А вдруг и моим пером воспользуется какой-нибудь поэт? Вот будет здорово!”
В одном из залов, отделанном в восточном стиле, Крикуль с Кокон и Птеранодоном увидели на стене фонтан. Три раковины, изготовленные из карарского мрамора, помещались одна над другой таким образом, что жидкость густого фиолетового цвета стекала сверху вниз и попадала из одной раковины в другую.
– Это чернила, – пояснил Пони, который сопровождал гостей во время экскурсии по замку. – Однажды у нас побывал один поэт, он разгуливал по этим залам, и вдруг его посетила Муза.
– А он не знал, что она тоже у вас гостит? – спросил Птеранодон.
– Кто гостит? – переспросил Пони.
– Ну эта… Муза.
Пони немного помолчал, обдумывая ответ, и сказал:
– Это только так говорят, что его посетила Муза, а на самом деле имеют в виду, что его озарило.
– Молнией? – снова недопонял Птеранодон.
– Нет! Муза посетила – это значит, что стихи стали появляться в голове поэта, а записать не на чем и нечем.
– А, понял!
– Поэт очень расстроился, заплакал и напрочь забыл стихи.
– Ужас! – сочувственно произнёс Птеранодон.
– Разве это повод, чтобы плакать? – спросил Крикуль со знанием дела.
– Поэт был очень молодой? – спросила Любовь.
– Нет, просто это были его самые лучшие стихи, – грустно сказал Пони.
– Жаль!
– А что же Муза? – не унимался Птеранодон.
– Обиделась! – тихо произнёс Пони.
– Надо же, – сочувственно, но улыбаясь одними глазами, сказала Любовь. – Она его простит и обязательно вернётся.
– А вот это стихотворение написано вареньем! – радостно выкрикнул Пони.
– Где? – экскурсанты с выражением неподдельного интереса подошли к странной надписи.
В ней было очень много пропущенных букв, значительно больше написанных. Вот всё, что они сумели прочитать:
…мороза …мимоза
…признаться …влюбляться
…мороз …горючих слёз…
– А где же остальные слова? – спросил Птеранодон, чей интерес к поэзии разгорался с каждой минутой всё больше и больше.
– Мухи съели, – прозаично объяснил Пони.
– Мухи сели на варенье, вот и всё стихотворенье, – весело произнесла фея Майя. – Бывают и такие стихи, что только мухам по вкусу.
После прогулки по замку пилигримов ждала весёлая пирушка. Они беззаботно болтали, уплетая всякую вкуснятину, которой угощала их Майя.
Блюда, которые им подали к обеду, были очень красиво оформлены и имели интересные, хоть и непонятные названия.
Птеранодон отправлял в рот один за другим маленькие, многослойные бутербродики и приговаривал:
– Вот эти очень вкусные!
– А знаешь, как они называются? – спросил сидящий рядом Пони.
– Как? – переспросил Птеранодон глазами, так как рот у него был забит до отказа.
– Вот этот бутерброд из двух слоёв называется “Хорей”.
– Смешное название.
– У него самая вкусная начинка сверху.
– А этот двухслойный бутербродик – “Ямб”. У него вкуснее начинка снизу, во втором слое.
– Забавно!
– А вот эти бутербродики из трёх слоёв называются: “Дактиль”, “Анапест” и “Амфибрахий”.
Птеранодон перестал есть. Крикуль тоже внимательно прислушался к комментариям умненькой лошадки.
– Что в бутерброде главное?
– Бутерброд!
– Паштет! У “Дактиля”, бутербродика, состоящего из трёх лепёшечек, самое вкусное, то есть паштетик, сверху. Вкус сразу чувствуется. Пробуй!
Птеранодон не заставил себя ждать, и “Дактиль” моментально исчез в его глотке.
Пони уже держал наготове следующий кулинарный шедевр. И как только Птеранодон был готов к дегустации, Пони тут же продолжил:
– “Амфибрахий” – тоже трёхслойный, но сверху и на нижней лепёшке у него только масло, а паштет, видишь, внутри, во втором слое.
Птеранодон проглотил пару “Амфибрахиев” и вскинул палец вверх от восторга.
– У “Анапеста” паштет в нижнем слое, – продолжал Пони.
– Дай-ка мне “Анапест”, я его ещё не пробовал, – Птеранодон потянулся лапой к бутербродам, лежащим горкой на противоположном конце стола.
Пони любезно переставил тарелку с “Анапестами” поближе к Птеранодону.
– У-у-у, вкуснота! Никогда не ел ничего такого! Эти трёхслойные, пожалуй, повкусней будут, чем “Ямб” с “Хореем”. Хотя те тоже ничего себе. Названия только какие-то чудные? – сказал Птеранодон, выбирая глазами, что бы ещё такого попробовать. – Ты их сам придумал, профессор?
– Нет. Это названия стихотворных размеров.
– Как это?
– Стихи пишут по-разному. Они бывают разных размеров.
– Как одежда?
– Ну да. Более длинные, более короткие. И отсюда разные названия их размеров.
– Да-а, не просто.
– Это точно. Ну ты же, Птеранодон, останешься у нас с Майей, и я всё-всё тебе объясню подробно.
– Когда, Птеранодон, в следующий раз с тобой встретимся, – сказал Крикуль, – ты уже будешь в поэзии настоящим специалистом.
Птеранодон внимательно посмотрел на Крикуля.
– А я и забыл, что нам скоро расставаться, – грустно произнёс он, и на минутку потерял интерес к “Ямбам” и “Амфибрахиям”.
– Ну мы же скоро встретимся, дружище, – весело и уверенно произнёс Крикуль, – через три дня на балу у Декабрины. Правда, Майя?
– Обязательно! – счастливым голосом произнесла фея.
Наступила минута прощания.
– Ну, ты, это, смотри в оба! – напутствовал Птеранодон маленького Кокои. – Остаёшься за главного охранника.
– Кокои всегда смотрит в оба.
– Да не волнуйся ты так, – улыбнулся Птеранодону Крикуль. – Увидимся!
Все обнялись. И Любовь, и Крикуль с Кокои на плече отправились в путь.
ТЕЛЕГРАММА ДОМОЙ
Глава, в которой Крикуль учится отправлять маме телеграмму
Был тёплый погожий вечер. Лесные жители занимались своими привычными делами. Было слышно, как дятел лихо собирает дань с деревьев. Где-то возле гнезда хлопочет лесная завирушка. Маленькая неприметная птаха кормит своё ненасытное потомство, и пронзительный требовательный писк птенцов разносится по всей округе. Крикуль подумал, что за дни пребывания на Острове Детства он будто бы заново родился. Он по-новому стал ощущать и понимать окружавший его мир.
“А мои друзья? Как я жил без друзей? Неужели было время, когда я их совсем не знал?” – удивлялся Крикуль. Неподдельную привязанность к ним он чувствовал всем сердцем. И неужели он должен расстаться с ними навсегда? И он должен будет вернуться в замок Короля Страха? И снова его сердце превратится в пустой колодец? Эта холодящая изнутри пустота возникала в нём каждый раз после общения с Отцом. И процедура эта была на редкость выматывающей. После перенесённого внутреннего напряжения он обычно ничего не мог делать, ни о чём не мог думать. Он сам превращался в эту пустоту, в ничто. Жалкий собиратель слёз.
Любовь будто почувствовала, что мысли у Крикуля невесёлые, и заговорила с ним о любви.
– Крикуль, ты любишь путешествовать?
– Очень.
– Ты бывал во многих странах?
– Да.
– Но ведь есть уголки, в которых ты ещё не бывал?
– Конечно.
– Когда мы придём к Июнине, ты сможешь побывать где угодно. Она сможет выполнить любую твою просьбу. Хотя может статься, что мы явимся, а Июнины нет на месте.
– Почему?
– Она великая путешественница, и её очень трудно застать дома.
– Так что же делать?
– Ничего, подождём. А где бы ты хотел побывать? Крикуль хотел было откровенно сказать о маме, но не решился.
– Я подумаю, – тихо произнёс он. – А ты, Любовь, где бы ты хотела побывать?
– Дома, – просто ответила она.
– А где твой дом?
– Он в “Любящем Сердце”. Так называется мой Летучий корабль.
– Он где-то в море?
– Нет, на Небе, за семью Ветрами, за семью Облаками, за семью Зарницами.
– Далеко.
– Очень.
– Ты соскучилась по дому?
– Конечно. Но я привыкла путешествовать и так же, как Июнина, редко бываю дома, – весёлые искорки в её зрачках заиграли в чехарду, и на небе появились предгрозовые всполохи.
– Опять будет дождь? – спросил Крикуль.
– Нет! – вздохнула Любовь. – Это я отправила домой короткую телеграмму, что у меня всё хорошо! Смотри внимательно, сейчас получим уведомление о вручении.
Любовь не успела договорить, как они увидели отдалённую зарницу – молнию без грома, весело блеснувшую из поднебесья и озарившую ярким светом прекрасное лицо Любви.
Крикуль подумал, что как только он отыщет дом своей мамы, то непременно во время вынужденных отлучек тоже будет посылать телеграммы каждый раз, как вспомнит о ней. “Мама, у меня всё хорошо!”
ИЮНИНА
Глава, в которой Крикуля подстерегают новые испытания
Подул ветер. С каждой минутой он становился всё сильнее. В какой-то момент Кокои чуть не свалился на землю. Крикуль засунул его себе под крыло, абсолютно забыв о взрывном порошке, который был спрятан там же.
Ветер усиливался, и Любовь с Крикулем прижались друг к другу. Они шли низко пригнувшись, чтобы было легче сопротивляться порывам начинающегося урагана. Но Любовь вдруг остановилась.
– Крикуль, – перекрикивала она разбушевавшийся не на шутку ветер, – я поняла, в чём дело. Мы не туда идём.
– Почему? Как ты узнала?
– Ветер подаёт нам знак. Попасть к Июнине можно только с попутным ветром. Он должен дуть нам в спину, а не в лицо.
– Ну так что? Поворачиваем?
Они развернулись к ветру спиной. Ветер тут же подхватил их, словно невесомые пушинки, закружил и через несколько мгновений бережно опустил на траву перед владениями феи-путешественницы.
– Спасибо! – поблагодарила Любовь Небесного возницу.
– Хозяйки нет дома, но вы проходите, а я пока немного проветрю замок, – сказал Ветер, который только что лихо перенёс их сюда, а теперь исполнял роль заправского мажордома. Он так стремительно ворвался в замок, что входная дверь ещё долго покачивалась, гостеприимно распахнувшись перед путниками.
– Ну что ж, пожалуй, подождём немного. Хорошо, Крикуль?
– Хорошо!
– Пошли!
Любовь первой вошла в замок Июнины. Крикуль хотел последовать за ней, но в этот миг Кокои вылез из-под его крыла и спрыгнул на землю.
– Кокои, это ты? – удивлённо спросил Крикуль. Вопрос был, конечно, глупый. Кто же ещё мог сидеть у него под крылом? Он задал его скорее по инерции, ведь Кокои имел такой жуткий вид, что до Крикуля с трудом дошло, какую роковую ошибку он совершил. Кокой был чёрным, словно обугленная, закопчённая головешка.
– Кокои, как ты?
– Кокои в порядке, – сказал Кокои очень тихо.
– Что с тобой случилось?
– Кокои нашёл плохой порошок. Кокои его убил. Крикуль решил проверить, подозревает ли Кокои, что этот порошок спрятан им самим, и спросил:
– Откуда же там взялся этот порошок?
Кокои искренне ответил:
– Кокои знает. Это мёртвая плоть подсунула Крикулю плохой порошок. Это мёртвая плоть хотела погубить Крикуля. Кокои спас друга.
– Спасибо, конечно, но что ты сделал? Почему ты весь чёрный?
– Кокои съел порошок. Порошок в животе Кокои.
– Какой ужас! – почти застонал Крикуль. – Мы же сейчас взлетим на воздух, нужно что-то делать.
– Не нужно паники! – спокойно продолжал Кокои. – Яд Кокои сильный. Яд убил порошок.
– Вот это да! Но ты почернел, – Крикуль хотел дотронуться до лягушонка, но малыш был таким горячим, что Крикуль обжёгся и даже вскрикнул от боли.
– Кокои станет как прежде, подожди немного.
– А это тебе не повредит? – не унимался обескураженный Крикуль, ему даже в голову не могло прийти, что эта кроха способна ликвидировать, да ещё таким необычным способом, порошок, количества которого должно было хватить на уничтожение целого Острова.
“И это что же, у меня на одну серьёзную проблему стало меньше? Я действительно избавился от ненавистного порошка? Фантастика!” – в это Крикуль никак не мог поверить.
– Кокои хочет пить, – тихонько проговорил его спаситель.
– Да-да, сейчас!
Крикуль достал из дорожной сумки миртовую веточку. Представил себе кувшинчик с родниковой водой, который тут же материализовался после лёгкого взмаха веточкой. Кокои с жадностью начал пить.
Пока Кокои утолял жажду, Крикуль продолжал размышлять: “Если Кокои не изменит цвет и не станет таким как прежде, то мне всё равно придётся всем объяснять причину этого, тем более что от Кокои нестерпимо пахло порохом. Сейчас к нам выйдет Любовь, и всё пропало, она обо всём догадается. Нужно действовать!”
Крикуль представил себе золотошкурого лягушонка в его первозданном виде и снова взмахнул миртовой веточкой. У него раздвоилось в глазах, то есть жадно пьющих лягушат теперь стало двое. Крикуль подумал, что сделал что-то не так, и снова взмахнул веточкой. Перед ним оказалось четверо Кокои, двое из которых были золотого, а вторая парочка – чёрного цвета. Крикуль будто сошёл с ума и начал бысто-бысто взмахивать волшебным подарком феи Октябрины. Его охватил ужас и паника – весь двор перед замком Июнины был усыпан чёрно-золотыми Кокои. При этом чёрненькие шипели, и от них шёл пар, а золотые то багровели, то снова превращались в кусочки золота.
– Что здесь происходит? – спросила Любовь, которая вернулась за Крикулем.
Но Крикуль по инерции снова взмахнул веточкой миртового дерева. На этот раз золотой Кокои остался в единственном числе. Крикуль облегчённо выдохнул, а Любовь подошла и ласково забрала веточку из рук перепуганного Аиста.
Первым заговорил Кокои:
– Здесь была мёртвая плоть. Мёртвая плоть была внутри Кокои.
– Так этим чёрным лягушонком были… – Крикуль чуть было не произнёс: “Оксы”, но осёкся и исподлобья взглянул на Любовь: “Догадалась ли она, что что-то здесь не так?” Ему было мерзко чувствовать себя злоумышленником, которому приходится всё время врать и выкручиваться, да ещё среди таких преданных ему и чистых созданий, как Любовь и Кокои. Было мерзко, но Страх Разоблачения мешал ему вести себя по-другому. Любовь не смотрела на Крикуля. Она наклонилась к Кокои, протянула ему ладошку, на которую тот мигом перебрался, и сказала нежным голосом:
– Кокои, ты снова спас друга. Кокои – великий воин.
– Это Любовь спасла Кокои. Это Любовь спасла Крикуля. Мёртвая плоть боится… – ответил Кокои.
Любовь не дала договорить маленькому храбрецу.
– Пойдёмте со мной, нас ждут.
Прямо на спинку золотому лягушонку уселась дивная янтарная стрекозка, между слюдяными крылышками которой зеленело слово “Июнина”.
Крикуль пошёл следом за ней совершенно опустошённый. Причём как в переносном, так и в прямом смысле этого слова. Порошок исчез. Уничтоженный Кокои или унесённый Оксами? Вопрос повис в воздухе.
Замок Июнины имел форму земного шара, а значит, он не был абсолютно круглым. При этом его стены снаружи были расчерчены параллелями и меридианами, как на гигантском глобусе.
Мебель в замке была зачехлена, её контуры напоминали ландшафты Земли. Многочисленные кресла и стулья с высокими спинками, с накинутыми на них кусками разноцветного полотна, походили то на холмы и пригорки, то на горы и каньоны. Все стены были испещрены многочисленными картами, некоторые из них представляли собой исключительные своей красотой вышивки по шёлку. Сверкающие лазоревой синевой, сочной зеленью, жёлто-терракотовые нити были переплетены настолько тонко, что казалось, их узор нельзя разъединить. “Карта Бретани и Аквитании, Карта Лотарингии из атласа Меркатора, – прочитал Крикуль под двумя самыми красивыми. – Карта духоты. Невероятно, оказывается, есть даже такая”, – с удивлением подумал Крикуль.
В гостиной было свежее, чем на улице. Приятная прохлада начала понемногу успокаивать Крикуля. Зала напоминала пещеру. Окна отсутствовали. Стены освещались факелами. С высокого потолка свисали желтоватые каменные сосульки. С них постоянно капала вода. Из этой застывшей воды вырастали такие же каменные столбики. Крикуль никогда не бывал в пещерах и не знал, что сосульки называются сталактитами, а их двойники снизу – сталагмитами. В нескольких местах эти стремящиеся друг к другу каменные сосульки уже соединились и образовали причудливые колонны – необычного вида скульптуры. Между соляными столбами стоял большой стол, вокруг которого сидели три воздушных великана. Они были похожи на вертикально поставленные облака, но только полупрозрачные. Их всклокоченные густые гривы и бороды время от времени приходили в движение. В одном из великанов Крикуль узнал Ветер, который доставил их сюда. Его эфирное тело было желтоватого оттенка. Он не обращал никакого внимания на вошедших в зал и играл со своим приятелем, розоватым исполином. Сидя за столом напротив друг друга, они перебрасывали огромный ком тополиного пуха, попеременно поддувая его то с одной, то с другой стороны. Третий, какой-то уж слишком серьёзный, абсолютно седой, сидел, надувшись, и исподлобья наблюдал за игрой, скрестив на груди свои могучие руки.
– Любовь, а кто это? – не выдержав паузы, спросил Крикуль.
– Это Ветры Странствий. Самый старший, который не занят игрой, – Северный Ветер. Розоватый – Ветер Западный, а Восточный, который словно излучает солнечный свет, это наш с вами проводник. Ты его узнал?
– Да!
– Ждать осталось недолго. Июнина уже на подходе.
– Она дала о себе знать?
– Подойди сюда, Крикуль, – Любовь подвела Крикуля к самой середине зала. – Видишь этот цветок?
Крикуль действительно увидел на полу большой нарисованный цветок, состоящий из четырёх длинных и четырёх коротких лепестков. На заострённых лепестках виднелись буквы. Сердцевина цветка напоминала по форме соцветие подсолнуха, такое же круглое и большое. Любовь удерживала Крикуля за крыло.
– Смотри, не наступай на него. Без разрешения Июнины этого делать нельзя.
– А что означают эти буквы?
– Буква “С”, написанная сверху, указывает на север, “Ю” – юг, “З” – запад, “В” – восток. Между ними, на маленьких лепестках, “СВ” – северо-восток, “ЮВ” – юго-восток, “ЮЗ” – юго-запад, “СЗ” – северо-запад. Этот цветок называется Розой Ветров.
Ветры, сидящие за столом, обернулись.
– Это самый красивый цветок в мире! – прогромыхал Западный Ветер.
– Я тоже не видел ничего лучше этой Розы, – вторил ему Восточный Ветер. – Это мой любимый цветок!
– Да, он действительно очень красивый! – отозвалась Любовь и продолжила свой разговор с Крикулем. – Ты спрашиваешь, откуда я знаю, что Июнина скоро будет здесь. Сердцевина цветка – соцветие, ещё её называют “корзинка”, – это волшебное поле, отсюда фея начинает свои путешествия.
Крикуль заметил, как поле-соцветие меняет цвета. Это были цвета радуги, как на палитре Октябрины. Крикуль вспомнил считалочку, в которую играли краски: каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Первая буква каждого слова означала цвет краски. Когда они с Любовью подошли к Розе Ветров, её сердцевина была зелёной. Пока Любовь объясняла Крикулю значение букв, написанных на концах лепестков Розы, сердцевина стала голубой. Теперь она была синего цвета.
– Как только поле станет фиолетовым, – сказала Любовь, – перед нами предстанет фея Июнина во всей своей красе.
– Она очень красивая, – тут же отозвался Западный Ветер.
– Она самая красивая, какую я когда-либо видел на свете. Она – моя самая любимая фея из всех фей мира, – прогудел Восточный Ветер.
Северный Ветер по-прежнему молчал. Видно, не в его характере было говорить о любви.
Июнина возникла внезапно. И сразу же распахнула навстречу гостям свои объятья.
– Любовь! Крикуль! Кокои! Мои верные Ветры Странствий! Бесконечно рада вам. Какие я видела горы! Это просто потрясающее впечатление, никогда к нему не привыкну. Крикуль, ты когда-нибудь стоял на самом краю кратера вулкана за минуту до его пробуждения?
– Нет, – ответил Крикуль, который ошалел от темперамента феи. Она была в постоянном движении. Говорила и сбрасывала с себя штормовку, косынку. Восточный ветер начал поливать ей на руки воду из кувшина. Потом он подул на её хрупкие пальчики, и они сразу же обсохли. Фея уселась прямо на пол гостиной и стала расшнуровывать крепкие ботинки, с грубой толстой подошвы которых отваливались комья налипшей земли. Фея-непоседа, так про себя назвал Крикуль Июнину, не останавливаясь ни на минуту, достала из рюкзака кроссовки, натянула их на ноги и выпалила:
– Всё, я готова. Куда перемещаемся?
– Прямо так сразу? – заморгал Крикуль.
– А чего медлить?
– Я ещё не придумал. Я даже не знаю. А что ты, то есть вы, что мне посоветуете?
– Молодец! Очень мудрое решение! Раз сам не знаешь точно, чего хочешь, посоветуйся с бывалыми. Молодец! Весь мир прекрасен! – Июнина забегала по залу, стала размахивать руками, останавливаясь то возле одной, то возле другой карты. – Все континенты, океаны и моря, острова и архипелаги прекрасны и неповторимы по-своему.
Когда Июнина подбегала к той или иной карте, факелы, висевшие рядом, начинали потрескивать, вспыхивали с большей силой, и их огонь взметался прямо к потолку. Темперамент у Июнины был искромётный. Июнина ещё некоторое время говорила о красотах мира, о своеобразии самых выдающихся уголков земли, о семи чудесах света, о которых, кстати, Крикуль тоже кое-что знал и даже мог бы при необходимости их перечислить, только его никто не просил это сделать.
– У нас мало времени, а соблазнов очень много, давай, наконец, определимся, куда мы с тобой незамедлительно отправимся, – произнесла Июнина.
Все присутствующие тоже стали вносить свои предложения.
– Я бы на твоём месте, Крикуль, полетел на Восток, на вершину великого Эвереста, это самая высокая гора в мире, – прогудел Восточный Ветер. – Без Июнины тебе туда никогда не забраться самому.
– А я бы посоветовал Аисту слетать на вершину Анд, оттуда прекрасно видны облака над Амазонкой, они словно бескрайние снега в Антарктиде. Можно взглянуть на экспедицию адмирала Колумба. А ещё можно посмотреть на исчезнувшую Атлантиду. Ты слышал о таком острове, Крикуль? Июнина тебе это организует в два счёта, – Западный Ветер разошёлся не на шутку.
Северный гордец перестал играть в молчанку и пробасил:
– Ты бы ещё посоветовал ему слетать посмотреть на остров Ойкумена.
– А что это такое? Я никогда не слышал об этом, – признался Крикуль.
Северный Ветер нехотя проговорил:
– А надо бы знать, ты вроде бы парень уже взрослый. Крикуль снова искоса взглянул на своё оперение и на всякий случай промолчал.
Северный Ветер продолжил разговор:
– Один учёный грек по имени Анаксимандр представлял Землю как плоский круг, в центре которого будто бы находится Ойкумена – остров, населённый живыми существами, вокруг которого плещется океан.
– Значит, Ойкумена на самом деле не существовала?
– Нет, этот остров был только в воображении Анаксимандра.
– А остров Атлантида?
– Тоже в голове, но только Земли.
– Как это? Я не понял.
– Атлантида затонула. А если ты не знаешь таких вещей, то лети в Австралию, – не без иронии процедил Северный Ветер. – Будешь помогать там кроликов вылавливать.
– А что, там много кроликов? – поинтересовался Крикуль.
– Много! – отрезал Северный Ветер. – Настолько много, что они скоро съедят весь континент.
– Ничего себе! – заинтригованно протянул Крикуль. Всё-таки ему дали понять, и он хорошо почувствовал, более чем холодное к себе отношение Северного Ветра. Сразу было видно, что Северный Ветер – ужасный злюка.
– Нет, охота на кроликов отменяется, – сказала Июнина. – Крикуль, смотри и сам выбирай.
Июнина подошла к своему волшебному цветку – Розе Ветров. Встала в самую сердцевину соцветия и сделала полшага в сторону лепестка с буквой “С”. Крикуль увидел, как у самых носков её башмаков заплескался Северный Ледовитый океан. Повеяло холодом. Перед Крикулем простёрся край бесконечных снегов и метелей. Белый медведь с рыбиной в зубах с любопытством посмотрел на диковинную птицу с длинным клювом и скрылся за торосами. Картинка моментально исчезла, как только Июнина вернулась в центр цветка.
Фея весело взглянула на Крикуля и сделала шажок в противоположную сторону, к лепестку с буквой “Ю”. И тут же под её ногами заскрипел жёлтый песок. Крикуль увидел барханы, которые, словно лёгкие волны на воде, перемещались по пустыне Гоби. Вдали, не спеша, проходил караван верблюдов, навьюченных пёстрыми тюками.
Июнина сделала едва заметное движение, и перед Крикулем, словно сквозь голубоватую дымку, возникли пирамидальные гробницы фараонов и сфинксы Древнего Египта, зазеленели плантации тростника на Маврикии, и сверкпул своей заснеженной вершиной огнедышащий вулкан Килиманджаро.
Июнина шагнула на Запад. И прямо посредине её пещеры выросло каменное кружево венецианского Дворца дожей, неподалёку появилась построенная, словно из песка, архитектурная готическая фантазия Гауди, мимо промелькнул грациозный тореро с красным плащом в руках, за ним пронёсся разъярённый бык. Крикуль хотел было увернуться от бежавшего прямо на него зверя, но вовремя понял, что это всего лишь мираж. Словно из-под земли появлялись каменные великаны из Саксонской Швейцарии, Западный Ветер взвился до потолка от восторга.
И тут фея, продолжая кружиться в волшебном танце, сделала широкий шаг в сторону Востока. Пещера наполнилась тонкими ароматами цветущей сакуры. На гранатовом дереве рядом с храмом Кинкакудзи сладко запела иволга. Через всю пещеру Июнины протянулась Великая Китайская стена. Крикуль увидел целый архипелаг островов. Маленькие, даже миниатюрные, они россыпью возникли у самых ног феи, и она тут же начала перепрыгивать с одного на другой, произнося вслух их названия: Хоккайдо, Сикоку, Осуми, Хонсю, Садо, Окинава, Рюкю и Кюсю, – а потом она проделала то же самое, но только в обратную сторону. Июнина резвилась, как дитя. Как только фея вернулась на место, перед ними появилось озеро Мотосу, и в его зеркальной глади Крикуль увидел отражение затянутой туманом величественной горы.
– Что это? – воскликнул аист.
– Озеро Мотосу и гора Фудзи. Эта священная гора – символ Страны восходящего солнца. Если ты поднимешься на Фудзияму с Любовью, то каждым своим шагом поблагодаришь Природу за жизнь, подаренную тебе. С вершины этой горы каждый увидит свой дом.
– Я хочу побывать там! – встрепенулся Крикуль.
– На Фудзияме?
– Да!
– Молодчина! – сказал Восточный Ветер. – Не зря говорят, Восток – дело тонкое.
Поскольку Крикуль сделал выбор п пользу Востока Западный Ветер ревниво произнёс:
– А где тонко, там и рвётся.
– Ничего, он не сорвётся! – не унимался Восточный Ветер.
– Конечно, держись крепче за воздух зубами, и всё обойдётся! – скептично напутствовал Крикуля Западный Ветер.
– Зато это его добровольный выбор! – хмуро подытожил их Северный брат.
– О чём это они? – озадаченно спросил Крикуль Июнину.
– Они волнуются! Думают, что оказаться на горе, которая является действующим вулканом, – это слишком опасное для тебя приключение.
Крикуль внутренне ухмыльнулся и подумал: “Не опаснее, чем оказаться на Острове Детства!”
– Ну так что? Ты согласен?
– Да!
– Тогда вперёд! Любовь, а ты с нами?
– Конечно! – сказала Любовь.
– Кокои тоже с вами, – сказал Кокои и взобрался на плечо Аиста.
Восточный Ветер надул щёки от важности и приготовился к полёту.
– Тогда, – сказала Июнина, – попрошу всех желающих встать в центр Розы Ветров. Так, а теперь делаем широкий шаг вправо. И-и-и… Раз!
Компания попала на Фудзияму в момент её послеобеденного отдыха. Гора уже приняла удобное положение и начала засыпать. В предвкушении сладких сновидений гора тихонько вздымала грудь – Крикуль слышал её ровное дыхание, – и очень скоро из жерла вулкана начали доноситься лёгкие посвистывания глубоко уснувшей великанши. Перед ними раскинулся как на ладони утопающий в зелени садов, объятый океанской лазурью остров Хонсю. Восточный Ветер веселился и всё время отвлекал Любовь, рассматривавшую сверху живописную долину.
– Ну что, Крикуль, не страшно? – спросила Июнина.
А почему мне должно быть страшно?
Фудзияма – действующий вулкан. В любой момент может проснуться. Ты представляешь, что это за зрелище – извержение вулкана?
– С трудом!
– А я вот видела, и не раз.
– Расскажи… то есть… жите… Расскажите.
– Это нужно видеть, и лучше издалека. Сначала слышатся глухие удары подземных толчков. Они становятся всё более ощутимыми, и вот наступает необратимый миг: душераздирающий свист сменяется жутким грохотом, вас оглушают смертоносные взрывы вулканических бомб, – Июнина с жаром рассказывала, а Крикуль почему-то представлял себе жуткую картину отцовского гнева, которую он видел лишь однажды, но эта дикая картина врезалась в его память навсегда. – Вулкан окончательно просыпается, выходит из-под контроля, и ничто уже его не может остановить. Взбесившийся исполин извергает раскалённые брызги, швыряется камнями. И вот неумолимо, с неимоверной скоростью, испепеляя всё на своём пути, огненная, докрасна нагретая магма вырывается наружу. Направив к небу часть своего гнева, с горы стремительно скатывается раскалённая, несущая смерть лава. От неё не в силах спастись ни одно живое существо, даже птица. Фонтан чёрного пепла извергается наружу и засыпает всю округу на многие километры. Зрелище, должна вам доложить, очень страшное.
Пока фея рассказывала о возмутительном поведении вулкана-разбойника в минуты потрясения, Крикуль с Кокои на плече стояли возле самого кратера, где зияла гигантская яма, почти до отказа заполненная водой. В этом тёмном озере, которое они оба стали пристально изучать, прямо у них на глазах появилось странное изображение, смутно напоминающее человеческое лицо. Внимательно вглядываясь в его черты, Крикуль вдруг узнал… О, ужас!
– Кокои, что ты видишь? Кто это смотрит на нас?
– Мёртвая плоть? – неуверенно произнёс лягушонок.
– Нет, это мой Отец – Король Страх.
Внезапно гора проснулась, резко дёрнулась, и маленький Кокои, потеряв равновесие, сорвался с плеча Крикуля.
– Не-е-т, – закричал, что было сил Аист, и беспомощно вытянул вслед падающему в пропасть другу своё слабое крыло. Бесстрашный воин летел вниз, прямо навстречу Страху Смерти. Всё произошло настолько внезапно и стремительно, что никто уже не мог ничего изменить. Гора начала трястись и бурно выражала своё недовольство. С минуты на минуту должно было начаться светопреставление. Охваченные отчаянием, искатели приключений вынуждены были вернуться назад. Без Кокои.
Крикуль рыдал. Никто не мог его успокоить. Он терял своих друзей одного за другим. Первым был весельчак Капуцин, а теперь вот маленький Кокои. Неужели, неужели находясь в непосредственной близости с такими могущественными волшебницами, он не мог рассчитывать на их помощь? Безрезультатными остались и все его попытки воспользоваться миртовой веточкой. В своём воображении он восстанавливал портрет Кокои, взмахивал веткой – и перед ним появлялся лягушонок, и это был другой листолаз ужасный. Очень похожий на Кокои, но не он.
– Почему? Почему? Почему? – Крикуль продолжал отчаянно плакать. Нет, этого не может быть!
– Подожди, Крикуль, не убивайся так! – Июнина сидела рядом с ним, прямо на полу в своей гостиной, напоминающей пещеру.
Грустно и тускло горели факелы. Словно это был траур по его другу.
– Будем надеяться на лучшее. На поиски Кокои отправились Ветры Странствий. Мне очень жаль, Крикуль, поверь.
Крикуль плакал. Любовь не говорила ему о надежде. Она плакала вместе с ним.
“Как больно терять друзей!” – Крикуль никогда не испытывал такой нестерпимой боли. Даже когда Нянька хлестала его наотмашь по лицу и отвешивала свои крепкие затрещины, ему не было так больно. Даже когда он испытывал унижение и опустошение от дикого страха перед Отцом, ему не было так больно. Даже когда Оксы расплавились на его глазах и образовали безобразную плёнку, ему не было так больно. Ему никогда ещё не было так больно!!! Крикуль не видел дороги. Его путь застилали слёзы, боль и скорбь. И ещё обида. Обида и злость на самого себя. Он же знал, что нельзя расслабляться! Мало было случая с Капуцином?
Крикуль шёл, и в его воображении одна за другой всплывали сцены их знакомства: Капуцин пристаёт к нему со своим интервью, давится голой курицей, пытается раскрыть свою шкатулку. Вот они у берега Жемчужного озера, Капуцин панически боится Кокои и скачет от него по-лягушачьи. Кокои сидит на руинах в гостиной Январины. Он только что сражался с мёртвой плотью. Вот Капуцинчик в нарядном смокинге и при “бабочке” ведёт вечер у Ноябрины. Вот он пытается избежать встречи с Любовью. И вот он покорён, в нём происходят такие разительные перемены. “Я напишу роман о наших приключениях!” – говорит ему Капуцин.
– Конечно, ты же журналист, и очень даже неплохой. – Эту фразу Крикуль произнёс вслух. Любовь поняла, что это Аист мысленно разговаривает со своим другом.
– Крикуль, может быть, позовём Птеранодона? – тихо спросила Любовь.
Крикуль и сам хотел это предложить, но сейчас упрямо промолвил:
– Нет, не надо, он же помогает Майе. Он там нужен, иначе бы его не попросили остаться. Надеюсь, у Птеранодона всё в порядке, хоть он и летает на горы Гор.
– Это же горы Острова Детства, – сказала Любовь, – здесь с ним ничего плохого не произойдёт. Всё будет хорошо! Всё будет хорошо, Крикуль, вот увидишь!
Крикуль не мог разделить с ней этой уверенности и подумал, что Любовь просто утешает его в трудную минуту.
ИЮЛИНА
Глава, в которой Крикулю предстоит сыграть роль Человека, превратившегося в Аиста
Когда путники добрались до замка Июлины, стояла уже глубокая ночь. Ночь нарядилась в траурные одежды. Глухое тёмное платье плотно закрывало светлые части её тела. Неизменно бледное лицо было прикрыто тонкой чёрной вуалью. Под глазами еле заметно поблёскивали ещё не растаявшие звёздочки-слёзки. И только её великолепная тиара, царственно венчающая чело, пронзительно сверкала небесной красоты алмазами. Ночь вместе с путниками оплакивала потерю.
В самом конце аллеи, по которой они уже какое-то время шли, неожиданно вспыхнул тусклый огонёк. С каждой секундой он разгорался и становился всё ярче и ярче. Он увеличивался в размерах и вскоре уже напоминал Светило, от которого в разные стороны змейками исходили протуберанцы. Между Огнём и путниками протянулась целая вереница маленьких огоньков, которая соединила их. Крикуль внимательно присмотрелся к огонькам. Это оказались ночные светлячки, которые держали в своих лапках крошечные фонарики. Ночное дежурство бдительных фонарщиков было очень кстати. Дорога к замку феи Июлины перестала казаться мрачной.
В конце аллеи их ждала красивая молодая женщина. Она высоко над головой держала небольшой факел и напомнила Крикулю величественную статую, которую ему однажды доводилось видеть, но только это было совсем на другом острове. Внешне фея Июлина походила на свою младшую сестру, но только двигалась она более степенно.
“Может быть, на её темпераменте просто сказывается время суток? Ведь всё вокруг погрузилось в сон”, – подумал Крикуль. Любовь, Крикуль и хозяйка Июля, словно группа заговорщиков, обнялись. Тихо приветствовали друг друга и также тихо, не говоря ни слова, вошли в замок. Светлячки почему-то не захотели оставаться на улице и кавалькадой послушных придворных влетели в замок вслед за факелом. Гости вместе с хозяйкой пересекли довольно просторный, плохо освещённый холл и прошли в помещение, где царил кромешный мрак. Единственным источником света был факел, который фея по-прежнему держала высоко над головой. Крикуль увидел два ряда обитых красным бархатом кресел. Он безуспешно пытался рассмотреть помещение. Внезапно, словно ради того, чтобы облегчить его участь, прямо над ними тысячами ярких огней вспыхнула огромная великолепная люстра. Она залила своим сказочным светом всё вокруг, и Крикуль понял, что находится… в Театре.
В глубине зала, заполненного несколькими десятками кресел, Крикуль увидел довольно глубокую сцену, которая заканчивалась рисованным задником. На картине были изображены мечети, минареты и шёлковые шатры восточного базара. Объёмные декорации также напоминали интерьеры дворца восточного правителя: ажурные арки окон, диваны, низкие резные столики, кальяны, кувшин с длинным узким горлышком. Бархатные красные кулисы с золотыми узорами, служили сцене великолепной оправой и были задрапированы в мощные колонны. По обе стороны зала Крикуль увидел ложи, расположенные в несколько ярусов. Театр был с блеском оформлен позолоченной лепниной, всевозможными барельефами и скульптурами. Всё это великолепие празднично сияло.
Крикуль с удовольствием и нескрываемым любопытством рассматривал театральный зал, а Июлина тем временем рассматривала его. Неожиданно она произнесла короткую фразу, и это было первое, что она сказала своему гостю:
– Ты мне подходишь.
Крикуль немного растерялся. Помолчал. Июлина снова повторила:
– Да, определённо ты мне подходишь!
– В каком смысле? – неудоуменно заморгал Крикуль. Но Июлина не ответила на его вопрос, а почему-то добавила:
– Как раз то, что нужно.
– А что вам нужно?
Фея, бесцеремонно рассматривая Аиста, словно он был товаром на невольничьем рынке, обошла вокруг Крикуля и загадочно произнесла низким, хрипловатым голосом:
– Какие пёрышки! Какой носок! И, верно, ангельский быть должен голосок!
– Я петь не умею, я не буду… – Крикуль взглянул на Любовь, как будто искал защиты.
Любовь перехватила его взгляд и обратилась к фее.
– Дорогая Июлина, ты не могла бы нам объяснить, что означают твои намёки?
– Разумеется! Извините. Всему виной моя одержимость. Когда я занимаюсь какой-либо постановкой, работа полностью захватывает меня, и весь остальной мир перестаёт существовать.
– Может быть, мы не будем вам мешать и пойдём дальше? А то до бала у Декабрины осталось всего два дня, а мы ещё у Августины не были, – предложил Крикуль, который, честно говоря, уже привык, что все на Острове Детства встречают его более радушно и не хотят использовать в каких-то непонятных ему целях. Неизвестность всегда пугала его.
– Что вы, как это “пойдём”?! Я вас так ждала!
Июлина как-то внутренне изменилась, смягчилась и заговорила довольно быстро, чем снова напомнила Крикулю Июнину.
– Извините. Я начала с места в карьер. Вам нужно было дать отдохнуть с дороги. Как в сказках говорится? “Сначала накорми, напои, спать уложи, а потом уж спрашивай”, – тут голос Июлины изменился до неузнаваемости, и вся она как-то скрючилась, скукожилась, завязалась узлом, превратилась в древнюю старуху и заскрипела:
– Что ты, добрый молодец, дело пытаешь, аль от дела лытаешь?
Крикуль был поражён таким перевоплощением, он никогда не видел актрис, да ещё так близко. Конечно, можно было всё списать на то, что перед ним была волшебница, фея. Но фея-лицедейка – это было что-то особенное. Июлина беззаботно рассмеялась, и напрямик спросила:
– Ну, так что, “добрый ужин был бы вам, как видно, нужен”?
Любовь отказалась, и Крикуль, за компанию, тоже. Они ограничились выпитым на сон грядущий берёзовым соком и распрощались с хозяйкой до утра.
Отведённые специально для гостей апартаменты были расположены непосредственно за сценой и напоминали гримёрные комнаты. Крикуль, оставшись один, почувствовал себя смертельно уставшим от всех переживаний и почти сразу же уснул.
Утром, заметно отдохнувшие и посвежевшие гости были накормлены вкусным завтраком во дворе замка Июлины. Здесь, на зелёной лужайке, в белоснежной каменной ротонде, густо обвитой плющом, которая служила им надёжным укрытием от июльского зноя, фея потчевала Крикуля и Любовь душистым чаем и рассказами о своих творческих планах.
– Сейчас я занята постановкой одной из знаменитых сказок Вильгельма Гауфа “Калиф-аист”. Этим-то и вызвана моя чрезвычайная заинтересованность в вашем появлении, – очаровательно улыбаясь, фея-актриса будто извинялась, объясняя своё странное вчерашнее поведение. – Конечно, я могла бы привлечь профессиональных актёров. С ними я познакомлю вас немного позже. Перевоплощение, грим и прочие театральные приёмы. Но такое фантастическое везение – настоящий Аист играет человека, превратившегося в аиста. Как вы считаете? В этом что-то есть! Ничего надуманного, искусственного…
Июлина снова пристально смотрела на Крикуля, и тому опять стало как-то не по себе. Сплошные намёки. Чтобы как-то выскользнуть из-под её проницательного взгляда, который, казалось, просвечивал его насквозь, Крикуль решил отвлечь внимание феи:
– А о чём эта сказка? Я её не знаю.
– Странно, – удивилась фея. – Я думала, что среди аистов ома пользуется особой популярностью. А ты Любовь, знаешь сказку о калифе-аисте?
– Конечно, – очаровательно улыбнулась Любовь. В ней всё заканчивается Любовью. Багдадский калиф по имени Хасид влюбляется и красавицу Лузу, дочь владыки Индии.
– Вот её-то, ты, Любовь, и сыграешь в нашем спектакле. Финал у сказки хороший, – задумчиво произнесла фея, – но начало… Ведь в самом начале Луза появляется в образе ночной совы.
– Совы? – вытаращил глаза поражённый Крикуль. – Ты будешь играть роль совы?
– А почему бы и нет! – загадочно произнесла Любовь.
– Любви все образы покорны, – подхватила Июлина и предложила всем подняться на сцену. – Пойдёмте, я покажу вам эту сказку вкратце.
Троица очутились в замке багдадского калифа Хасида. Июлина рассадила гостей в разных уголках сцены и начала рассказывать сказку, изображая сразу всех героев этой небывалой истории.
– Однажды к калифу Хасиду пришёл его верный и мудрый визирь Мансор. Он сообщил о том, что перед дворцом стоит разносчик товара с прекрасными вещицами. Хасид сделал подарки себе, Мансору и жене визиря. И вдруг заметил маленькую табакерку, в которой находилась зашифрованная записка и странный чёрный порошок.
Как только Июлина прознесла слова “чёрный порошок”, по-особому выделив их голосом, она снова выразительно посмотрела на Крикуля. Он внутренне содрогнулся, горячая волна обожгла сердце: уж не намекает ли на его взрывной порошок? Фея тем временем продолжала:
– Калиф купил табакерку с порошком и рукописью и вызвал к себе премудрого Селима, который знал все языки мира.
Удивительным образом перед Крикулем появился калиф Хасид, голову которого украшал белый тюрбан, и Крикуль услышал, как повелитель Багдада хлопает в ладоши, вызывая толмача.
– Селим перевёл зашифрованную запись, – продолжала своё лицедейство Июлина, – и оказалось, что тот, кто понюхает этот порошок и произнесёт заклинание “мутабор”, превратится в любого зверя и будет понимать его язык. Когда же он захочет снова принять человеческий облик, то он должен трижды поклониться на восток и снова произнести волшебное слово “мутабор”.
Крикуль подумал, что он превращался в Аиста совсем не похоже на рекомендации Гауфа или Селима. Совсем не так.
– Однако, – Июнина всем своим видом призывала зрителей к вниманию, – если ты превратишься в зверя или птицу и засмеёшься, то забудешь волшебное слово и никогда не сможешь снова стать человеком.
Крикуль был настолько втянут в эту театральную игру, что чуть было не поддался чарам феи и не выпалил: “А я смогу!”
Фея набросила на себя белую шёлковую накидку и стала изображать аистиную походку.
– Калиф и визирь превратились в аистов. Однажды на пруду они подслушали двух длинноногих аистих, которые вели между собой незамысловатую беседу: “Доброе утро, госпожа Долгоног!”
– А! Госпожа Трещотка. Чуть свет уж на лугу!
Июлина вышла из образа аистих и снова превратилась в повествователя.
– Беззаботная трескотня двух подружек настолько развеселила новоиспечённых аистов, что они, забыв о грозном предостережении, посмеялись от души. Когда же пришло время перевоплощения, они в ужасе поняли, что сделать этого не могут.
Фея очень смешно изображала, как аисты – калиф и визирь – пытаются снова стать людьми. Она вытягивала шею, без конца кланялась на восток и мычала словно корова: “му-му”. Слово “мутабор” никак не хотело выходить наружу. Крикуль смеялся от души.
Июлина, не обращая внимания на реакцию Крикуля, голосом заговорщика продолжала:
– В итоге калифом Багдада стал Мицра – сын злого волшебника Кашнура. – Июнина так здорово изобразила и чародея Кашнура, и его сына, что Крикуль почувствовал себя участником этих событий.
Июлина торжественно сбросила с себя длинное белое покрывало и гордо вскинула голову.
– Но аисты нашли путь к спасению. Им помогла индийская принцесса Луза, – Июлина склонилась в глубоком поклоне перед Любовью, – которую Кашнур превратил в ночную сову. Злые чары рассеялись! Справедливость на этот раз восторжествовала, а обманщика Мицру навечно превратили в аиста и посадили в железную клетку.
Напоследок Июлина изобразила наказанного Мицру таким беспомощным и жалким, с такими ненавидящими и злыми глазами, в которых отражалась его вероломная сущность, что Крикуль снова поразился силе таланта великой актрисы Июлины.
– Ну что? Как вам история? Согласен, Крикуль, сыграть в ней главную роль?
– Не знаю, справлюсь ли я?
– Ну ты хотя бы попробуешь. Мне кажется, что у тебя очень неплохие актёрские задатки.
Крикуль смутился и снова попытался найти причину для отказа:
– Пока вы нам рассказывали, ну, или показывали сказку, я насчитал, по меньшей мере, пятерых аистов. Разве я смогу справиться один?
– Пятерых? – переспросила фея Июлина.
– Ну да. Этот ваш калиф – раз, визирь – два, аистихи было две – это всего четыре, и пятый аист – тот, кто пожизненно остался в клетке.
– Мицра?
– Ну да! Хотя у вас и у одной так здорово всё получилось. Вы даже не обрастали перьями. У вас не было клюва, но я видел вас аистом. Клянусь!
– Театр – это искусство перевоплощений и символов. Ты не волнуйся, мы порепетируем. Для тебя я придумаю что-нибудь интересное. Ну, например, при помощи особого расположения зеркал ты сможешь справиться с ролью и калифа, и визиря, а я сыграю сразу обеих аистих. Договорились?
– Хорошо! – сказал Крикуль. – Давайте попробуем.
– Отлично! – вскрикнула Июлина и тут же тихо и задумчиво произнесла: – Но отчего ты совсем не поешь?
– Не знаю.
– У тебя, скорее всего, отличный музыкальный слух. У меня на это особый нюх, – весело проговорила фея, сначала прикоснувшись к своему носу, а затем дружески потрепав Крикуля по голове.
Крикуль был удивлён. Иметь нюх на слух? Это что-то новенькое.
Любовь молча улыбалась, глядя на Крикуля и фею-актрису, его оживление было ей весьма приятно.
Июлина порхала по сцене. Откровенно говоря, она очень обрадовалась тому, что Крикуль, находящийся в центре внимания всего Острова Детства, согласился принять участие в её спектакле. Фея, конечно же, знала о гибели друзей Крикуля, но специально не стала выражать соболезнования, чтобы, как ей казалось, не усугублять и без того тяжёлого состояния Аиста. Она решила действовать иначе. Театр! Её любимый театр должен был помочь Крикулю снова обрести душевное равновесие и вызвать интерес к жизни. И ей, кажется, это удалось. Радостно было ещё и оттого, что на новогоднем вечере она преподнесёт сёстрам настоящий сюрприз.
– Так, нам нужно будет немедленно приступить к репетициям, – оживилась Июлина.
Её глаза горели от нетерпения, и Крикуль отметил: “Нет, всё-таки они со своей младшей сестрёнкой очень похожи!”
Сказка его просто потрясла. Неужели действительно есть такая? Или это только сплошные намёки? Крикуль никак не мог отделаться от мысли, что во всём здесь скрыт какой-то подвох.
“Настоящий аист сыграет человека, превратившегося в аиста”. Так, кажется, сказала фея. Что она имела в виду? Странные совпадения.
A ещё Крикуль представил себя на месте калифа, который никак не может снова стать человеком. Кошмар! А что, если и у него самого не получится вернуть себе привычный облик? Не может быть! Крикуль решил при первой же возможности доказать своему испуганному сердцу, что это не так.
Июлина предложила:
– Перед началом репетиции я хочу познакомить вас с моими артистами. Таких великих актёров, как у меня, нет ни в одном театре мира, они просто неподражаемы!
Июлина предложила Крикулю с Любовью занять места в зале. А сама нырнула за кулисы. Через несколько минут она присоединилась к своим гостям и уселась в одно из кресел в партере. Перед ним стоял небольшой столик. Июлина хлопнула в ладоши. Свет в зале погас, а сцена стала постепенно освещаться то нижними софитами, расположенными на авансцене, то многочисленными светильниками, установленными на балконах второго яруса. Свет творил чудеса. Причём достаточно было одного взгляда феи, чтобы огни рампы меняли цвет и его насыщенность.
– Педжент! – выкрикнула Июлина непонятное слово. “Наверное, что-то вроде “мутабор”, – подумал Крикуль, – какое-нибудь заклинание”.
И тут же часть сцены начала двигаться словно карусель. Передние декорации сами собой поехали за кулисы. Июлина зааплодировала. Любовь и Крикуль присоединились к ней.
У самого края сцены стояли восковые фигуры. Крикулю сразу же вспомнились куклы-манекены феи Апрелины. Отличало их только то, что у кукол лица были алебастровые, словно их покрыли белилами, а у актёров Июли-ны – восковые, желтоватые. И у тех, и у других были неживые, стеклянные глаза. Восковые фигуры этих так называемых актёров были облачены в костюмы разных эпох. Они изображали неизвестных Крикулю героев драм, трагедий, комедий и буффонад.
Июлина подхватилась с места и буквально взлетела на сцену.
– Разрешите вам, дорогие мои гости, представить господ артистов.
Июлина стала подходить к каждой из восковых фигур и громко произносила имена героев.
– Бригелла и Арлекин, – торжественно произнесла Фея, – герои театра комедии дель арте. Ловкие, остроумные проныры.
Как только Июлина назвала имена этих восковых истуканов и как бы ненароком прикоснулась к каждому из них, актёры ожили – заверещали, заулюлюкали и принялись лихо отплясывать под музыку неизвестно откуда зазвучавших лютни и дудочки.
Июлина направилась к стоящим по соседству изваяниям, и тут же Арлекин и Бригелла замерли как вкопанные, словно это и не они только что исторгали веселье.
– Ромео и Джульетта, – таинственно произнесла Июлина и обняла обоих.
Юноша и девушка встрепенулись, и Джульетта удивлённо произнесла, обращаясь к своему спутнику:
– Кто показал тебе сюда дорогу?
– Её нашла Любовь, – ответил он. Крикуль с Любовью переглянулись. – Я не моряк, – продолжал пылкий Ромео, не отрывая восторженного взгляда от своей возлюбленной, – Но если б ты была на крае света, Не медля мига, я бы, не страшась, Пустился в море за таким товаром.
Крикуль видел, как ожили глаза актёров, их руки, тела – всё жило. Они трепетали от волнения, и это волнение передавалось ему.
– Доктор Фауст, – произнесла Июлина, и Ромео с Джульеттой оцепенели, так и не успев, прикоснуться друг к другу. Зато тот, кого фея назвала доктором, подхватил эстафету, взглянул прямо в глаза Крикуля и продекламировал:
– День прожит, Солнце с вышины
Уходит прочь в другие страны.
Зачем мне крылья не даны
С ним вровень мчаться неустанно!
Крикуль подумал: “А ведь точно, у кого есть крылья, о чём ещё можно мечтать? Лети вслед за Солнцем и любуйся тем, что родится под его лучами. Прав этот доктор”.
Пока Крикуль был погружён в свои мысли, Июлина оживила другого героя, имени которого он не расслышал. Крикулю с первой же секунды стало нестерпимо жаль его. Он говорил с такой внутренней болью, что Крикуль сразу почувствовал, как тот страдает.
– О боже! Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя повелителем бесконечности. Если бы только не мои дурные сны!
Услышав про скорлупу ореха, Крикуль сразу же вспомнил Птеранодона, который, оказавшись в коконе, жаловался на удушье, а этот парень, наоборот, говорит о безграничной свободе. Но со снами у него тоже проблемы.
Июлина по-матерински обняла актёра и растроганно произнесла:
– Спасибо, милый Гамлет.
Тут парень взглянул на Крикуля, протянул к нему руки и в упор спросил:
– …положа руку на сердце, зачем вы в Эльсиноре? Крикуль растерялся, оглянулся на Любовь, но та, не отрываясь, смотрела на сцену.
Июлина будто для того, чтобы приободрить Аиста, дружески кивнула ему и ответила бедному парнишке:
– В гостях у вас, принц, больше ни за чем.
Но Гамлет с выражением явного сомнения, презрительно и дерзко, обращаясь прямо к фее, произнёс:
– При моей бедности мала и моя благодарность. Но я благодарю вас. И, однако, даже этой благодарности слишком много для вас.
“Ого! – подумал Крикуль. – Грубит самой фее и не боится”. Тут принц перевёл взгляд на Крикуля и спросил его напрямую:
– За вами не посылали? Это ваше собственное побуждение? Ваш приезд доброволен? А? Пожалуйста, по совести. А? А? Ну, как?
Крикуль встал, опустил голову. Решительности в нём не было, он не готов был ответить на вопрос: кто и зачем прислал его сюда. Тем более говорить по совести, начистоту, как этого требовал Гамлет.
Июлнна засмеялась и мигом спустилась вниз.
– Крикуль, зачем ты встал? Это же всего лишь слова из пьесы.
– Я подумал, что Гамлет спрашивал меня. Крикуль взглянул на актёра, но перед ним стояла безжизненная восковая фигура.
– В этом-то и заключается великая сила искусства, мой дорогой Крикуль, здесь всё будто бы только для тебя. Вопросы, размышления… Театр – это прекрасная школа жизни. А актёры у меня, действительно, лучшие в мире. Мои гистрионы могут делать всё: петь, танцевать, жонглировать, лицедействовать, творить!
Крикуль почувствовал себя очарованным. Июлина ещё долго говорила о театре, о его истории, представляла своих актёров. Они проговаривали тексты своих ролей, и это было здорово! Это было настоящим волшебством. Крикуль вместе с ними легко перемещался по замкам и дворцам королей и вельмож, заглядывал в весёлые таверны и пещеры, переполненные несметными богатствами, останавливался на шумных площадях и рынках больших городов и маленьких аулов. Крикуль забыл, кто он, и где в действительности находится: “Театр, ты велик! Это по-настоящему сказочное место!”
Прошло совсем немного времени, а Крикуль уже искренне мечтал попробовать свои силы на актёрском поприще. Неужели и у него получится так же здорово, как и у других актёров театра Июлины? Июлина подбодрила его, снова напомнив о своём нюхе на его талант, и Крикуль отправился в свою гримерку готовиться к репетиции.
– Встречаемся здесь через пятнадцать минут, – Июлина и Любовь пошли переодеваться и подбирать грим.
Очутившись в своей комнатке, Крикуль вспомнил свои опасения насчёт обретения человеческого облика. Мысль о том, что он, как калиф, останется навсегда Аистом, сильно беспокоила его: “Сейчас на минутку стану снова самим собой, а потом обратно Аистом. Это же не займёт много времени”. Превращения у него выходили всегда легко и просто. Он не забыл ни слова заклинания, ни техническую сторону дела. Крикуль изнутри закрыл дверь на ключ. Встал ровно перед зеркалом. Через мгновение он увидит своё настоящее лицо, по которому он очень скучал. Для начала нужно было сосредоточиться. Крикуль еле слышно произнёс:
– Триста тридцать три серебряные перепёлки перелетели через триста тридцать три серебряные крыши.
Теперь он начал крутиться против часовой стрелки, отсчитывая количество слов заклинания. Их было двенадцать. Каждый оборот Крикуль сопровождал словом заклинания. Когда он произнёс последнее слово “крыши”, он открыл глаза и… увидел в зеркале… Аиста.
Крикуль лихорадочно начал соображать: “Что такое? Что я сделал не так?”
Слова заклинания правильные – это он помнил точно. “Количество поворотов вокруг своей оси должно соответствовать количеству слов заклинания, – вспоминал он инструкцию в учебнике по превращениям, – так и было”. Он повернулся ровно двенадцать раз.
“Для превращения в зверя или птицу нужно повернуться против часовой стрелки”. Против. Я и крутился против. Ой, это же чтобы заколдоваться!!! – осенило Крикуля. – А я должен расколдоваться. Как я мог забыть?”
Теперь он должен был вращаться наоборот, “по часовой стрелке”.
“Так! Так! Всё с самого начала. Поехали!” Он встал ровно, сосредоточился:
– Триста тридцать три серебряных перепёлки перелетели через триста тридцать три серебряные крыши. – Крикуль зажмурился и начал кружиться словно стрелки правильно идущих часов. Всё! Крикуль открыл глаза.
В зеркале отражался тот же оцепеневший от ужаса Аист.
– Головка не закружится? – спросил кто-то Крикуля. Голос донёсся из темноты дальнего угла комнаты.
– Кто здесь? – вздрогнул Крикуль.
– А ты хорошо устроился, Крикуль, – сказал голос.
Крикуль очнулся, перевёл лампу, закреплённую на боковой панели зеркала, туда, откуда доносился голос, и осветил дальний угол. Оксы?! Это были они. Оксы снова застигли его врасплох. Очковая змея лениво растянулась на его постели.
– Ну что? Не получается снова стать человечком? Ты плохой ученик, Крикуль! Очень плохой! Всё забыл! И зря стараешься, говорю тебе по старой дружбе.
– Ты мне не друг! – Крикуль даже не мог сообразить, что ему делать дальше. Он мог только огрызаться.
– Ого! – зашипели Оксы. – Как смело! Да ты у нас смельчак, Крикуль, такой же, как твой жабенок Кокои.
– Не смей его так называть!
– Что так? Ты его полюбил.
– Да!
– Вот как. И нахальную обезьяну тоже?
– Да!
– И этих дурацких притворщиц фей?
– Не смей! Не смей о них так говорить, а то…
– Что? Что “а то…”?
– Я испепелю тебя! – процедил ненавидящим голосом Крикуль.
– Ну, давай, Аистёнок, давай, сынок, попробуй, я даже с места не тронусь, давай, испепеляй!
Под немигающим холодным взглядом змеи Крикуль почувствовал себя полностью парализованным.
– Испепелю, – хохотнула змея. – Кишка тонка! Ты теперь пожизненно Аистёнок… и всё ещё так плохо оперившийся. Скоро запоёшь словно соловей, как тебе фея обещала. Запоёшь ангельским голоском, птичка ты наша.
– Ты всё врёшь! – выпалил Крикуль, стараясь не выдавать страха, который привычно захолодил изнутри.
– Чего это я вру? – зашипела змея и стала сползать с кровати, медленно приближаясь к Крикулю. – Насмотрелся тут снов про маму, рыдает над всякими лягушками, раскис как последний слюнтяй. Забыл о своём долге!
– О каком долге? Я никому ничего не должен!
– Да? А как же сыновний долг? Отец на тебя надеялся, а ты? Ты его так подвёл! Нет! Ты его предал! Тебе ничего не стоило за один день облететь этот чёртов Остров, привести в действие взрывной порошок и вернуться домой.
– Мой дом совсем в другом месте!
– Это где же? У леса на опушке, в бревенчатой избушке?
– Во всяком случае не в замке Короля Страха!
– Даже так?! Слушай меня внимательно, юный следопыт. У тебя пока ещё есть выбор, так того хочет Король Страх. По мне, так тебя нужно было бы задушить ещё в колыбели. Либо 31 декабря ты взрываешь Остров Детства, и я помогаю тебе вернуться к своим непосредственным обязанностям…
– Слёзы собирать?
– Ой, ты не забыл о своём великом предназначении?! Уже хорошо!
– Либо? – напомнил Крикуль о втором своём пути, который уготовил ему Отец.
– Либо ты умрёшь прямо сейчас! Девочки придут. Ох! А птичка окочурилась. Сердце не выдержало волнения перед выступлением, – ёрничали Оксы и тут же зло отрезали: – Хватит играть в путешественников! Спектакль закончился.
Крикуль молчал. Он хоть и находился всё ещё во власти Страха, но он уже не был прежним Крикулем. Крикуль молчал. Выбор был нелёгким.
– Вот и умница! – мирно прошипели Оксы. – Порошок у меня. Послезавтра, 31 декабря встречаемся с тобой в оранжерее. Ты, действительно, прирождённый талант. Давай, иди, доигрывай свою роль символической птицы Острова Детства. До конца.
В дверь постучали.
– Крикуль, это Любовь, Июлина зовёт нас на репетицию.
– Сейчас, сейчас, я иду, подождите минуточку, – сказали Оксы голосом Крикуля.
– Хорошо, я жду тебя на сцене.
– Я скоро, не волнуйся! – ответила змея. По-видимому, актёрских способностей Оксам тоже было не занимать.
– Любовь ждёт тебя на сцене, Крикуль. – Весь мир – театр! Иди и играй свою роль, но не заиграйся, не потеряй настоящего лица. Ты – Крикуль, злой волшебник, непревзойдённый собиратель слёз! Судьбу не обманешь! Ты рождён для этого!
Оксы вытащили ключ из замочной скважины и выползли наружу.
Крикуль больше не делал попыток превратиться в человека. По всей вероятности, ему суждено было умереть Аистом.
“Значит, порошок всё-таки у Оксов. Значит, это не Кокои говорил ему тогда, что уничтожил порошок, это Оксы притворялись и ввели Крикуля в заблуждение. Остров Детства действительно в опасности! Силы зла не успокоятся, пока не уничтожат конкурентов за власть над детскими сердцами. Крикуль, Крикуль, у тебя нет выбора”.
– У меня нет выбора! – сказал Крикуль вслух. – Собирателем слёз я больше не буду!
Крикуль вышел на сцену. Для репетиции всё было готово. Июлина объясняла своим актёрам первую мизансцену. Восковая фигура, которая должна была исполнять роль торговца в сказке “Калиф-аист”, внимательно слушала фею.
– Визирь окликает тебя, и ты тут же входишь. А вот и наш владыка Багдада, – обрадовалась Июлина, увидев Крикуля. – Крикуль, ты появляешься только во втором действии, когда визирь и калиф уже превратились в аистов.
– Я ухожу, – грустно произнёс Крикуль.
– Да, ты пока можешь на всё посмотреть из зала, – сказала Июлина, которая не поняла значения его слов.
– Нет, я совсем ухожу!
– Как? Почему?
– Я не буду играть человека, который превратился в аиста.
– Мы же договорились?
– Я передумал, – упрямо сказал Крикуль.
– Жаль! – Июлина была очень расстроена, но не подавала вида.
Крикуль увидел, как всю эту сцену наблюдает Любовь в образе совы. Она сидела на спинке стула и испуганно смотрела на него своими огромными глазами.
– С тобой что-то случилось за то время, пока ты был один в своей комнате? Что же? Ты не хочешь нам рассказать? – спросила Июлина.
– Нет! – отрезал Крикуль. – Я ухожу.
– Ну, хорошо, – сказала фея, – но в таком случае я попрошу Любовь остаться у меня и срочно начать репетировать другой спектакль.
– Какой? – не удержался от вопроса Крикуль.
– Это будет спектакль по пьесе Карло Гоцци “Любовь к трём апельсинам”. Любовь сыграет в нём главную роль.
Любовь-сова слетела на сцену и превратилась в себя прежнюю.
– Крикуль, в таком случае я должна остаться, – сказала Любовь тихо.
– Ты же говорила, что будешь всегда со мной, – обиженно произнёс Крикуль.
– Это так. Ничего не изменилось. Как только ты позовёшь, я приду к тебе. Да и расстаёмся мы с тобой всего только на один день. 31 декабря я буду на балу у Декабрины. Я не могу подвести Июлину.
– Ну хорошо, прощайте все! Прощай, театр! Спасибо, Июлина, за ваше искусство. И не сердитесь на меня. Скорее всего, у меня всё равно бы ничего не получилось. Для аиста, который превращается в человека, нужен особый талант!
АВГУСТИНА
Глава, в которой Крикуль узнаёт, что он родился в августе
Крикуль, не оглядываясь, направился к замку Августины. Он прошёл совсем немного и остановился. Один. Он снова был совершенно один. Ещё совсем недавно Крикуль мечтал остаться в совершенном одиночестве. Тогда он тяготился непривычным, пристальным вниманием со стороны хозяев Острова. Но как это было давно! Прошло всего несколько дней. И эти дни всё изменили в его жизни. Крикуль чувствовал, что стал другим. Несмотря на свой аистиный облик он, как никогда, чувствовал себя Человеком. Человеком, которого любят, уважают, о котором заботятся, которого никто не унижает, не пугает и не использует, словно функцию. И главное – он приобрёл друзей. Какое это оказывается счастье – иметь друзей. Они готовы рисковать ради тебя. Они искренне радуются твоим победам, они сделают всё, чтобы исполнились твои самые заветные мечты. Он узнал Любовь. Он впервые испытал полноту жизни, даже несмотря на то, что из-за гибели товарищей всё ещё чувствовал не проходящую, сильную, жгущую боль. Одних он потерял, возможно, навсегда, с другими ему очень скоро предстоит прощаться. Крикуль понял, что ни за что на свете не предаст их. И не вернётся в прошлое.
Крикуль ощутил неудержимую потребность немедленно рассказать об угрозе, нависшей над Островом. И пусть его покарает праведный суд фей. Пусть Птеранодон станет его презирать. Пусть Любовь покинет его. Пусть! Он не допустит, чтобы Остров Детства погиб. Чтобы победили Оксы и Страх Смерти. Он готов пожертвовать собой.
И это даже хорошо, что никого из его друзей не будет рядом в момент его признания. Никто не увидит, как ему стыдно. Он всего лишь обманщик, собиратель слёз, послушный воспитанник Короля Страха, который лезет из кожи вон ради того, чтобы Страх добился мирового господства. Крикуль был готов к расплате.
– Страх Наказания, я не боюсь тебя! – громко сказал Крикуль и преисполнился решимости и отваги.
Все эти мысли мгновенно пронеслись в его мозгу. Крикуль был один, но почувствовал себя сильным и непобедимым. Теперь ему незачем было идти, он в считанные минуты может перелететь во владения Августины. У него есть крылья. И он свободен. Крикуль перестал испытывать страх оттого, что не может превратиться обратно в человека. Пусть! Он расскажет всё, и будь что будет!!! И это было его окончательным решением.
Аист парил над Островом. Лазурное послеполуденное небо излучало нежный свет. Крикулю казалось, что этот свет сливался со светом его души. Его душа ликовала.
Остров был прекрасен. Едва уловимое марево, отделявшее его от Острова, не мешало Крикулю рассмотреть его во всех деталях. Он заметил внизу Жемчужное озеро, сверкающее своими золотистыми переливами. Оно промелькнуло под крылом, словно прекрасное мимолётное видение.
Крикуль увидел гигантскую снежинку – замок Январины, который мерцал словно голубая звезда. Вокруг шоколадной крыши Февралины по-прежнему вьются лакомки Острова, и даже с высоты своего полёта Крикуль почувствовал ароматы ванили и корицы.
Мартина, сидящая верхом на пятнистом жирафе, весело машет ему рукой. Крикуль узнал своё отражение в зеркальных стенах замка Апрелины. На секунду Крикуль завис над владениями Майи в надежде увидеть Птеранодона, но, снизившись и безрезультатно сделав несколько виражей, так никого и не обнаружил и вынужден был продолжить путь.
Из-за горы Гор замки Сентябрины, Октябрины и Ноябрины были скрыты от его глаз. Крикуль стал снижаться, и чуть было не столкнулся со стремительно летящим облаком, которое оказалось Восточным Ветром, спешащим, вероятно, выполнять какое-нибудь поручение Июнины.
Театр Июлины, который Крикуль покинул совсем недавно, остался позади, и очень скоро его взору открылось новое впечатляющее зрелище.
Замок Августины, куда он летел, по внешнему виду напоминал средневековую ратушу с огромными башенными часами. Над центральной башней замка возвышался шпиль, увенчанный фигуркой золотого аиста. Крикуль сделал круг почёта, облетел вокруг носатого флюгера и заметил на площадке возле циферблата башенных часов женщину, которая подавала Крикулю какие-то сигналы белым платочком. Он расценил этот жест как приглашение, и, хотя посадочную полосу нельзя была назвать достаточно просторной, Крикуль всё же приземлился вполне удачно.
– Крикуль, наконец-то! – обрадованно воскликнула Августина, как только Крикуль очутился перед ней.
– Мама? Это ты? – недоуменно заморгал Крикуль. Августина была точной копией его мамы, которую он видел во сне.
– Нет, Крикуль, голубчик. Я фея Августина. Просто ты родился в августе, и поэтому я очень похожа на твою маму.
“Невероятно, – подумал Крикуль, он просто не верил своим глазам. – Значит, я родился в августе”.
– Как хорошо, что ты подоспел. – Августина была явно чем-то озабочена.
Крикуль собрался тут же выложить Августине всё, что знал об опасности, нависшей над Островом, но фея не давала ему заговорить:
– Крикуль, у меня случилось несчастье.
– Что?
– Несчастье! Завтра 31 декабря. Конец года, а в моих главных часах соскочил анкер.
– Что соскочило?
– Анкер. Ты должен помочь мне его наладить.
– Августина, я помогу вам, я сделаю всё, что вы захотите, только сначала выслушайте меня, я должен вам сказать…
– О чём?
– Я должен признаться.
Августина посмотрела на него серьёзно, но её глаза, добрые прекрасные глаза, светились изнутри теплотой и радостью. От этого Крикулю стало совсем легко и просто. Он признался:
– Я прилетел на Остров, чтобы погубить его.
– Я знаю, – спокойным голосом сказала Августина.
– Вы знаете?
– Да!
– Я выполнял задание Короля Страха.
– И это для меня вовсе не тайна.
– Взрывной порошок у Оксов, это Очки Короля Страха, которые не остановятся ни перед чем. Острову грозит смертельная опасность.
– Не волнуйся, Оксов больше не существует. Их уничтожил Кокои.
– Как? Когда? – Крикуль был поражён.
– Ещё тогда, когда вы прибыли к Июнине, помнишь, когда ты видел двух Кокои, чёрного и золотого?
– Помню! Кокои сказал, что Оксы погибли, но я видел их совсем недавно, всего несколько часов назад, в гримёрной Июлины.
– Это был только плод твоего воображения, – спокойно сказала Августина. – Это Страх Наказания преследовал тебя, он жил в твоём сердце. Но сейчас, когда ты сказал правду, ты почувствуешь, что победил его. Только Правда сильнее Страха, только Правда, мой мальчик.
Это было невероятно. Крикуль не мог поверить, что жуткая змея, которая превращала его в истукана, повергая в унынье и оцепенение, столько времени терзавшая его, оказалась всего-навсего миражом.
– Не может быть! – пробормотал Крикуль, обескураженный таким открытием. – И значит, Острову ничто не угрожает?
– Борьба добра со злом не прекращается ни на минуту, – откровенно сказала Августина, – но сегодня, накануне большого праздника, мы не будем думать об этом.
– А как же остальные феи, они что же, тоже знали, кто я?
– Конечно!
– Какой позор! – Крикуль был готов расплакаться от стыда.
– Я не смогу смотреть им в глаза. Они были ко мне так добры.
– Потому что они знают, что ты ни в чём не виноват.
– Как же так? – не унимался Крикуль. – А Капуцин, а Кокои? Они же пострадали из-за меня. Если вы всё знали, то как же допустили, чтобы они погибли?
– Коварство злых сил не всегда поддаётся нашему контролю и противодействию. Крикуль, давай не будем торопить события. Ты всё узнаешь в своё время.
– А когда оно наступит, моё время?
– Скоро, очень скоро, но не раньше, чем пробьёт полночь. А она никогда не настанет, если мы с тобой не починим анкер моих главных башенных часов. Ты понимаешь, как это важно!
– Так, чего же мы ждём?
И Крикуль незамедлительно отправился вместе с феей исправлять неполадку. Через специальную дверку они проникли внутрь часового механизма.
– Видишь, Крикуль, эти старинные механические часы маэстро Пацификуса, они устроены самым, что ни на есть, простым способом.
Глаза Августины загорелись огнём одержимости, и она заговорила с таким воодушевлением, будто это было намного важнее того, что они только что обсуждали с Крикулем.
– На горизонтальный вал намотана верёвка с гирей на конце, – увлечённо говорила Августина и при этом следила за тем, чтобы Крикуль понимал всё, о чём она рассказывает, будто от этого и только от этого зависела его дальнейшая судьба. – Гиря тянет верёвку и вращает вал.
– Понятно.
– Эти колёсики с зубцами вращаются и передают ритм основному, храповому колесу, которое соединено со стрелками. Стрелки указывают время. Ты знаешь об этом?
– Ну конечно!
– Пойми, если гире дать возможность опускаться свободно, то вал будет вращаться ускоренно. И мы не получим точного времени. Поэтому существует регулятор равномерного вращения храпового колеса. Вот он, это – маятник. Видишь груз, подвешенный на тонком стержне?
Крикуль закивал.
– С помощью анкера маятник соединяется с зубьями храпового колеса так, что за одно колебание маятника колесо может повернуться только на один зуб. Ты всё понял?
– Абсолютно всё!
– Мы должны вернуть соскочивший анкер на место, иначе… О, это будет настоящей катастрофой! – Августина запрокинула голову, закатила глаза и сложила руки на груди.
– Нет, нет, – горячо подхватил Крикуль, – мы не допустим этого.
Августина была очень рада, что Крикуль так быстро проникся симпатией к этому часовому механизму и правильно понял важность устранения неполадки. Через несколько минут всё было отремонтировано. Анкер вернулся на место, и часы, как им и было положено, отчётливо защёлкали, отсчитывая секунды и минуты.
– Через пять минут пробьёт ровно три часа пополудни, – сказала Августина. – Бежим скорее, ты должен видеть эту красоту собственными глазами.
И они сломя голову помчались по винтовой лестнице вниз.
Крикуль не знал чему радоваться больше, тому, что ему хватило духу признаться в своём коварстве и теперь он больше никакой не заговорщик, или починенному анкеру? Во всяком случае, было очевидно, что Августина радуется, главным образом, второму обстоятельству.
Они успели вовремя. Крикуль увидел, как маленькая стрелка замерла возле цифры “три”, и едва большая стрелка часов коснулась двенадцати, на всю округу раздался бой курантов: “Бом! Бом! Бом!” И тут же на площадку, на которой он только что познакомился с феей августа, навстречу друг другу выехали фигурки очаровательной пастушки и милого пастушка. Заиграла музыка, и дуэт начал петь пасторальную песенку:
“Ах, мой милый Августин, Августин, Августин. Ах, мой милый Августин, здравствуй дружок! Ах, мой милый Августин, Августин, Августин, Ах, мой милый Августин, мой пастушок!”
Фигурки танцевали, обменивались томными взглядами и объятиями.
Августина сияла от счастья.
– Тебе нравится?
– Конечно!
– Я очень рада! И, конечно, я очень рада, что мальчик, рождённый в августе, не только обладает редчайшим талантом, но и имеет храброе справедливое сердце. Я счастлива, что ты сумел побороть в себе Страх.
Августина обняла Крикуля, он тоже обнял фею и только сейчас заметил, что вместо крыльев у него руки.
– Как?
Он отпрянул и поднёс ладони к глазам. Только сейчас он заметил, что исчез его клюв. Крикуль начал ощупывать своё лицо. Он снова стал самим собой.
– Ты не заметил, как стал человеком? – радовалась Августина.
– Я ведь думал… я пытался… у меня ничего не выходило… Когда? – сильное волнение не давало ему возможности вразумительно высказаться.
– Ничего, не волнуйся, Крикуль, всё будет хорошо. Пойдём в дом, – ласково проговорила Августина и взяла его за руку.
– Я даже не произнёс заклинание!
– Ты же на Острове Детства. Волшебство и магия живут здесь совсем по другим законам.
Перед тем как войти в замок, Августина подвела Крикуля к роскошной клумбе.
– Это солнечные часы, Крикуль. Нравятся?
– Очень, – сказал Крикуль и начал стирать кулаком слёзы, которые безостановочно лились из его глаз, сквозь них он почти ничего не видел.
Он услышал бесперебойное многочисленное тиканье, которое усиливалось с каждой минутой и раздавалось вально со всех сторон.
– Что это? – настороженно-боязливо спросил Крикуль
– Где?
– Что это тикает?
Августина поняла, о чём говорит её гость.
– Крикуль, ты у Августины, а я – царица часовых механизмов и главная хранительница Времени Острова Детства. Помни, мой мальчик, что тем, кто владеет временем, даются исключительные привилегии. Владеющий временем может рассчитывать на bonus eventus – хороший исход любого дела. Ты бережёшь время?
– Я никогда не задумывался об этом.
– О, это очень важно. Каждому человеку даётся определённое количество времени, оно ведь не бесконечно, и чем бережнее человек относится ко времени, тем больше хороших дел он успевает сделать.
Крикуль представил себя за привычным занятием – собиранием детских слёз. Он никогда не терял ни минуты. Наверное, бережное отношение к времени у него было врождённым.
– Впрочем, Крикуль, – грустно сказала Августина, которая будто бы почувствовала, о чем думает её крестник, – твоя история – это особый случай, ты ведь не простой мальчик, временем которого может завладеть Лень. Пойдём, тебя ждёт исключительно важная встреча.
Крикуль ещё раз мельком взглянул на роскошные розовые клумбы, которые Августина назвала солнечными часами. Вертикальный столбик, торчащий посередине круга, отбрасывал тень, указывающую время суток. Тень миновала три белые лилии, которые росли среди пунцово-красных роз.
В замке Августины Крикуль был потрясён её небывалой коллекцией. Здесь повсюду стояли, висели, лежали часы. Да, это было настоящее королевство часовых механизмов.
– В моём замке хранятся восемьдесят миллионов часов самой невероятной и редкой конструкции. Ты немного осмотрись, а я кое-что подготовлю к нашему путешествию.
– Путешествию? – удивился Крикуль.
– Да, у нас с тобой есть два неотложных дела, которые непременно нужно закончить до наступления праздничного вечера. 31 декабря – День великого перехода.
– А? – Крикуль хотел задать фее ещё несколько вопросов, но она исчезла.
Живое, тикающее, журчащее братство часов захватило внимание гостя. Крикуль растерялся. Экспонаты этой удивительной коллекции были фантастически интересными. Он даже не мог вообразить, что царство часов густо заселено. Часы огненные и водяные, колёсные и маятниковые, деревянные, астрономические, молекулярные, кварцевые, электронные, радиоактивные и даже – атомные.
Крикуль надолго задержался возле плачущих часов. Он внимательно следил за тем, как усердно трудилась их секундная стрелка, а в это же самое время с минутной скатывались хрустальные слезинки – они будто оплакивали безвозвратно ушедшее время. Слёзы капали прямо в желобок, который своими очертаниями напоминал излучину реки. Плачущие часы были установлены на пьедестале, а “река” текла вокруг мраморной подставки. Крикуль увидел, как из-за пьедестала неспешно выскользнула лодка, которой управлял крошечный человечек в капюшоне, скрывавшем его лицо.
Как только лодка поравнялась с Крикулем, возница взглянул на него и еле слышно прохрипел:
– Ты ещё молод, чтобы заглядывать в воды реки забвения. Но придёт время, и я, бессмертный Харон, перевезу твою тень через Лету в царство мёртвых.
– В царство мёртвых? – переспросил Крикуль, но Харон не задержался ни на секунду и молча продолжил свой скорбный путь.
Крикуль вздохнул и перевёл взгляд на медленно парящие, полуспущенные воздушные шары, которые почему-то находились в вертикальном положении и тоже оказались фантастическими часами.
– Это подарок великого испанца Сальвадора Дали, – сказала Августина.
Она появилась так же незаметно, как и исчезла.
– А вот это тоже его работа. Часы называются “Растёкшееся время”.
Крикуль увидел синий циферблат, небрежно перекинутый через брючную перекладину платяной вешалки. Циферблат свисал словно бесформенный коврик. Часовая стрелка была закинута назад, а минутная безвольно болталась вниз головой.
– Чудно! – изумился Крикуль.
– Очень точно! – парировала фея. – Время – категория столь гибкая и относительная, что для пытливых умов и талантливых сердец не составит особого труда приручить Время и сделать его своим верным слугой.
Августина подошла к Крикулю совсем близко и пристально посмотрела на него.
– Ты узнал во мне свою маму, а ведь ты видел её только однажды.
– Да.
– Это было во сне.
– Вы знаете даже это?
– Конечно. Я знаю всё.
– А почему мама отдала меня Королю Страху? Вы об этом знаете тоже?
– Разумеется. Ты родился в августе, и, значит, фея Августина знает о тебе всё! Даже причину, по которой у тебя было украдено детство. Если хочешь, то сможешь всё увидеть собственными глазами.
– Что?
– Как это произошло. Ты увидишь, как в тот злополучный декабрьский день Король Страх вырвал у твоей мамы клятву отдать тебя.
– Это возможно? Я всё увижу сам?
– Мы используем нашу привилегию власти над временем. Если хочешь.
– Конечно, хочу!
– Тогда пошли.
Августина взяла за руку притихшего Крикуля. Его сердце бешено заколотилось. Они пересекли зал, где по-прежнему безостановочно работали часовые механизмы, и очутились перед спускающимся вниз узким эскалатором. – Это случилось 30 декабря ровно тринадцать лет назад. Фея быстро набрала необходимую комбинацию цифр на боковой панели и встала на ступеньку движущегося эскалатора. Она крепко держала руку Крикуля в своей мягкой нежной ладони, и её спокойствие и уверенность постепенно передались ему. Через несколько минут удары его сердца стали более размеренными. Крикуль почувствовал себя защищённым, как никогда. Эскалатор остановился.
– Крикуль, ничего не бойся и помни, сейчас ты ещё не родился, а я Волшебница, и мне ничто не угрожает.
Августина, не выпуская руки Крикуля, направилась вместе с ним к потайной двери с небольшим стеклянным оконцем. Снаружи шёл дождь со снегом. Крикуль увидел, как о стекло бьются резкие капли, которые за считанные секунды расписали его поверхность многочисленными восклицательными знаками. Ну и денёк! Небо трещало по швам от громовых раскатов, яростно сверкали молнии. Они с трудом открыли дверь. Пришлось даже навалиться плечом, чтобы она поддалась. Неистово бушевавшая стихия не пускала их в бешено рокочущий лес. Наконец-то, преодолев это яростное сопротивление, Крикуль с феей очутились снаружи. Августина накинула на плечи Крикуля полу своего плаща. Удивительно, под её волшебным плащом совсем не чувствовался ни холод, ни порывы ветра. Сделав несколько шагов, они остановились рядом с дуплистым дубом. Крикуль увидел, как из его зияющего дупла сквозь ослепительные потёмки сверкнули два жёлтых глаза. В груди Крикуля шевельнулось нехорошее предчувствие. Это было предчувствие беды. Однако он действительно смотрел на всё будто со стороны, и некая внутренняя отстраненность помогала ему сохранять хладнокровие.
По лесной тропинке к дубу бежала молодая женщина. Её платье и платок, из-под которого выбились пряди вьющихся волос, намокли до нитки. В женщине Крикуль узнал свою маму. Он инстинктивно двинулся ей навстречу, но Августина удержала его и прижала к себе.
Мама испуганно, будто опасаясь увидеть здесь кого-то, огляделась по сторонам и, не долго думая, скрылась в дупле. Невероятным образом Крикуль вместе с Августиной очутились рядом с ней. Дупло было вместительным настолько, что всем нашлось место. Мама сняла платок и начала выжимать из него воду. Она совсем запыхалась и пыталась восстановить дыхание.
Крикуль почувствовал присутствие невидимого существа. И как только оно заговорило, Крикуль сразу же узнал голос Отца. Взявшийся неизвестно откуда властный голос привёл маму в оцепенение. Она замерла и, казалось, даже перестала дышать. Крикуль от страха уткнулся в живот феи, которая по-матерински плотно закутала его своим плащом. Но даже там голос Страха был слышен Крикулю отчётливо и ясно.
– Ты знаешь, чем отличается храбрость от безрассудства, моя дорогая? – прогромыхал Страх.
– Кто здесь?
– Тот, кого ты боишься больше всего на свете!
– Кто ты?
– Я – Страх Смерти! Ведь это только ради того, чтобы побороть меня, ты ходила к этому дубу все эти дни.
Мама Крикуля молчала.
– Вот видишь, я всё знаю, моя дорогая Эмма. Ты как в детстве играла в “Докажи, что не боишься”. Ты не ответила на мой вопрос: чем же отличается храбрость от безрассудства?
– Я не знаю, – с трудом выдавила Эмма.
– А ничем, – сказал Страх и раскатисто захохотал. – Они ничем не отличаются друг от друга, потому что и то и другое – глупость, ведь и то и другое заканчивается весьма печально, я бы даже сказал, трагически. Со Страхом Смерти шутки плохи. Ещё никто из людей не победил меня. И твоя попытка доказать, что ты меня не боишься, будет стоить тебе жизни. Игры закончились, моя храбрая Эмма. Но, – Страх немного помедлил, прежде чем закончить фразу, – я готов дать тебе один шанс.
– Какой шанс?
– Шанс выжить. За это ты должна мне отдать того, кто родится.
– А кто должен родиться? – спросила Эмма помертвевшим голосом.
– Вопросы теперь буду задавать только я! Я, непобедимый Страх Смерти, спрашиваю тебя. Согласна ли ты отдать мне того, кто должен родиться? Ты должна ответить “да” или “нет”. Мы скрепим наш нерасторжимый договор только одним из этих слов. Если ты соглашаешься, то через минуту вернёшься к себе домой. Если твой ответ будет отрицательным, то дупло срастётся, и ты останешься в нём замурованной заживо. Никто никогда не найдёт здесь несчастную Эмму. Решай!
Не давая Эмме опомниться, Король Страх начал отсчёт времени.
– Раз! – прогремел Страх.
Дупло затрещало и уменьшилось вдвое.
– А-а! – крикнула Эмма, словно раненая птица.
– Два-а-а! – властно загрохотал Страх.
Просвет дупла сузился настолько, что в него с трудом просунулся бы даже кулачок Эммы. Из груди несчастной женщины вырвался чудовищный вопль. Страх с шумом втянул воздух, чтобы выдохнуть: “Три”. Но Эмма буквально на секунду опередила его и завизжала:
– Я согласна!
– Нет, – прогрохотал Страх, – только “да” или “нет”!
– Да! – выкрикнула смертельно напуганная женщина. Крикуль услышал душераздирающий, дикий хохот Отца.
– У мальчика очень хорошая мать! Покорность – хорошее качество для женщины! Это как раз то, что нужно, – произнёс напоследок Страх, и видение рассеялось.
Когда Августина откинула свой плащ, они с Крикулем уже стояли на площадке, ведущей к эскалатору. Бушующий лес и кошмар встречи с Отцом – всё осталось за дверью. Крикуль был белый словно полотно. Он не мог осуждать Эмму. Он сам, очутившись на её месте, поступил бы точно также. Это он чувствовал всем своим нутром.
“Так вот, как всё было. Мама даже не знала, что он должен родиться. Зато Королю Страху было известно об этом, да и о способностях великого Хеймдалля тоже. Страх украл у него мать, детство, жизнь”.
Крикуль испытал прилив дикой ярости. Он сжал кулаки, взглянул на Августину, и процедил:
– Месть! Я должен отомстить Страху за всё, что он сделал!
Августина положила руку на голову Крикуля.
– Чем отличается героизм от безрассудства? Ты только что слышал. Ты просто погибнешь. Силы слишком не равны.
– Пусть! Я смогу.
– Всему своё время, Крикуль! Всему своё время! Есть средство более надёжное, чем месть.
Крикуль внимательно взглянул Августине прямо в глаза.
– Это – спасённое детство!
Крикуль поднялся вместе с Августиной по эскалатору времени, и они снова очутились в её королевстве.
Прошёл всего час с того момента, как он прилетел во владения Августины, – всего час! Но этого времени хватило, чтобы узнать так много.
– А что это значит – спасённое детство? – уточнил Крикуль.
– Феи Острова Детства вернут время вспять. И у твоей мамы будет возможность снова пережить эту встречу с Королём Страхом.
– И что изменится?
– У неё будет возможность ответить Страху “нет”!
– А что, если бы она ответила ему “нет”, он не замуровал бы её в дупле?
– Конечно, не замуровал! Ему нужен был только её решительный ответ. Если бы он понял, что имеет дело с сильной личностью, он не стал бы действовать напролом. Возможно, он бы придумал что-нибудь изящное, какое-нибудь обольстительное вероломство. Главное – нужно дать вполне определённый отпор!
– И тогда я смогу родиться заново?
– Да!
– И я забуду обо всём, что со мной случилось в этой жизни?
– Разумеется!
Крикулю подумалось: а хорошо ли это? Он столько пережил. Он столько узнал о силе добра и о коварстве зла. И он забудет обо всём этом и начнёт всё с начала.
– Крикуль, – сказала Августина, – мы ещё вернёмся к этому вопросу. Его сможет решить только Совет Двенадцати. Завтра, 31 декабря все феи Острова соберутся на балу в замке Декабрины, и мы придумаем, как тебе помочь. А пока я хочу сделать тебе подарок.
– Подарок?!
– Да! В течение двенадцати лет, пока ты жил у Короля Страха, ты не получал от меня подарков, как остальные дети, родившиеся в августе. Я хочу, чтобы восторжествовала справедливость. И я приглашаю тебя в святая святых нашего Острова – в нашу главную оранжерею.
Вдруг Крикуль отчётливо услышал треск фейерверка.
– Августина, вы слышали?
– Да, да! Это сигнал!
– Какой сигнал?
– Я совсем забыла, Апрелина предупреждала. Я же получила от неё извещение: 30 декабря в половине пятого. Скорее! Скорее! Во двор! Во двор!
От царственного вида феи не осталось и следа, она схватила Крикуля за руку и потащила за собой.
Крикуль увидел небеса, расшитые золотом фейерверков. Неописуемая, захватывающая дух красота очаровывала. После новой вспышки по небу рассыпались миллионы разноцветных искрящихся букетов. Серебряный дождь обрушивался на головы заворожённых зрителей. Когда раздался очередной залп фейерверка, Крикуль увидел, как высоко в небо взметнулась внушительных размеров ракета и выпустила с десяток красочных парашютов. Они разлетелись в разные стороны Острова и начали медленно приземляться.
Когда Крикуль увидел парашют, предназначенный для Августины, у него не осталось уже никаких сомнений – это же карнавальное платье Августины. Именно пышная фатиновая юбка издали напоминала купол парашюта. Карнавальное платье Августины было из золотой парчи. Ай да Апрелина! Ай да выдумщица!
Августина сунула в руки Крикулю два конца огромной простыни, и они, растянув сё прямо под падающим платьем, поймали его, словно рыбку в сети.
К платью прилагались аксессуары: перчатки, маска, золотая пелерина и изящные бальные туфельки, – все эти прелестные вещицы были упакованы в шуршащий парчовый мешочек, перевязанный огромным золотым бантом.
Августина и Крикуль внесли этот королевский подарок в замок. Фея тут же повесила платье на плечики.
– Вы не будете примерять?
– Потом, Крикуль, потом. Я уверена, что всё впору, иначе и быть не может. А хочешь посмотреть, что я подготовила сёстрам в качестве новогодних подарков?
– Конечно! – выпалил Крикуль с нескрываемым любопытством.
Разумеется, это были часы. Августина вынесла двенадцать роскошно оформленных часов, разложенных на бархатной подушечке. Они были разных форм и размеров, инкрустированные драгоценными камнями, со шнурочками, цепочками, браслетиками. Августина взяла одни из них и протянула Крикулю. – А это тебе.
Крупные часы-кулон с массивной цепочкой, на крышке которых был выгравирован аист, легли на его ладонь. Августина нажала на небольшую кнопочку, вмонтированную сбоку от крышки, створка распахнулась, и зазвучала знакомая мелодия: “Ах, мой милый Августин…”. Эту песенку играли главные башенные часы Острова Детства. В этот же миг, словно по заказу, с улицы послышался бой курантов, но песни главных часов Августины не было слышно, так как и все остальные часы её замка, снабжённые колоколами, звоночками и прочими музыкальными механизмами, зазвонили в унисон. Августина и Крикуль рассмеялись словно старинные приятели. Часы, подаренные Крикулю, были первыми в его жизни. Гордость переполняла его сердце.
Августина объяснила крестнику – всех рождённых в августе детей она называла своими крестниками, – что часы – это совсем не тот главный подарок, о котором она говорила перед тем, как получить платье от Апрелины. Главный её подарок находился в оранжерее, куда они теперь направлялись.
– Ты что-нибудь знаешь об оранжерее Острова Детства?
– Да, я думаю, знаю многое.
– Что именно?
– Что у вас в оранжерее хранятся тюльпаны с двойниками всех детей мира. И что они, эти маленькие эльфы, каким-то образом связываются с детьми и делают их счастливыми.
– Да, да, что-то в этом роде! Сейчас всё увидишь сам. Ты, пожалуй, первый из людей, кто сможет войти в наше подземное царство. Везунчик!
Беседуя, они дошли до конца коридора. Крикуль и фея остановились возле прозрачных дверей лифта. Лифт распахнулся. Они вошли внутрь и уселись напротив друг друга на небольших мягких диванчиках.
Цилиндрический по форме лифт какое-то время спускался вниз по тёмной шахте. Но как только лифт трансформировался в фуникулёр и, зацепившись верхними усиками за невидимый трос, стал скользить по горизонтали, под ними, метрах в пятидесяти, распростёрлась огромная залитая солнцем поляна цветов, полыхающих изобилием красок. Крикуль прилип к стеклянной стене лифта.
– Что это?
– Это и есть оранжерея Острова Детства. Всё, что ты видишь, это мой сектор.
Цветочный ковёр был намного больше Жемчужного озера.
– Да это же целое море цветов, ему конца края не видно, даже сверху!
– А как ты думаешь, сколько в мире детей, родившихся в августе?
– Думаю, миллионы.
– Правильно думаешь! Сотни миллионов!
– И столько же здесь тюльпанов?
– Да!
– Быть этого не может!!!
– А теперь представь себе, сколько у феи работы, когда наступает её месяц? Каждому цветочку нужно уделить внимание, каждому эльфу вручить по два зёрнышка для именинника: одно зёрнышко смеха, а другое здоровья. Эльф отправится к имениннику: мальчику или девочке, и раскроет над праздничным тортом свой волшебный мешочек. Ребёнок получит в подарок от своей феи смех и здоровье.
– А я не получал от вас никаких зёрнышек! Никогда!
– А у тебя и торта никогда не было в день рождения!
– Да, это правда! – Крикуль печально опустил глаза. – Никогда!
– Зато сейчас ты получишь сразу двадцать четыре зёрнышка.
– И я увижу своего эльфа?!
– Обязательно!
– Он маленький и похож на меня?!
– Как две капли воды.
Тем временем фуникулёр снова оказался в шахте. Они спустились вниз, и лифт распахнулся.
– Вперёд, Крикуль!
Перед ними плескалось бескрайнее море цветов. Настоящий оазис.
Августина повела Крикуля между пронумерованных грядок только ей одной известной дорогой. Сейчас Крикуль мог рассмотреть необычные тюльпановые ложа вблизи. На каждый ярко-пунцовый цветок был надет матово-белый прозрачный колпачок. Крикулю не терпелось увидеть своего двойника-эльфа, и он то и дело наступал на пятки фее. Наконец она остановилась.
Цветок, возле которого присела Августина, был особенным. Он выделялся среди других и цветом, и формой. Если основная масса тюльпанов была жёлто-красной, то этот цветок был фиолетовым. Кроме того, фиолетовый тюльпан был несколько крупнее остальных. Августина аккуратно, очень бережно сняла с него чехольчик и слегка коснулась бутона.
Цветок ожил и стал раскрываться. Крикуль, затаив дыхание, внимательно следил за всем происходящим. Лепестки раскрылись только наполовину, но всё равно Крикуль увидел крохотное существо, свернувшееся калачиком и мирно спящее в окружении миниатюрных подушечек. Его спинка была укрыта нежно-голубым покрывальцем, из-под которого виднелись две блестящие пяточки.
– Неужели… Неужели? – стучало сердце где-то возле самого горла. – Неужели это я?
Августина слегка подула на крошку-эльфа, и тот заворочался. Через миг он уселся и стал тереть кулачками глазки.
– Доброе утро, малыш, – нежно пропела Августина. Эльф поднял личико к фее. Крикуль разинул рот от удивления.
– Ах! Как похож! – слёзы радости брызнули из глаз Крикуля.
Августина радостно заулыбалась.
– Смотри, Крикуль, вот он, твой эльф.
Эльф поднялся на ножки. На нём была накинута голубая рубашечка, за спиной виднелись слегка примятые полупрозрачные крылышки.
Лицо эльфа, его крошечное личико размером с вишнёвую косточку, было уменьшенной копией Крикуля. Точь-в-точь он.
– Ну надо же, точь-в-точь я. А я не верил, честное слово! – признался Крикуль. – Даже моя родинка слева на шее. Вот это да!
Сердце его сжалось в сладостном волнении. Это умильное существо, живое, настоящее, вызывало ощущение невыразимого трепета. Крикуль почувствовал, как в этом крошечном человечке, словно в драгоценной капельке, для него слился воедино весь мир. Крикуль протянул к эльфу раскрытую ладонь и тут же взглянул на Августину с немым вопросом в глазах. Фея только молча кивнула в знак согласия. Эльф послушно перелетел Крикулю на руку. Ни с чем несравнимое чувство охватило Крикуля. Держать самого себя маленького на руках.
– Крикуль, привет! – сказал Крикуль, поднеся эльфа совсем близко к лицу.
Эльф заулыбался беззубым ртом.
– Ой, да у него нет зубов.
Он ещё совсем маленький, – сказала фея, – твой эльф ни разу не вылетал из своего цветка, и поэтому у него не было возможности окрепнуть. Посмотри, все зёрнышки, о которых я тебе рассказывала, на месте.
Цветок был заполнен изнутри блестящими сероватыми пузырьками, похожими на ртутные шарики. Фея достала из кармана небольшой бархатный мешочек и ссыпала в него содержимое фиолетового тюльпана.
– Вот тут все твои двадцать четыре зёрнышка смеха и здоровья. Без этих зёрнышек ребёнок не может почувствовать себя вполне счастливым. Ты сегодня настоящий именинник! Держи.
– Спасибо! – сказал Крикуль, бережно принимая мешочек.
Эльф расправил крылышки и вернулся на место. Тюльпан постепенно стал закрываться и менять окраску. Снизу, возле самого соцветия, появились желтовато-красные полоски.
– Скоро этот цветок станет таким же, как и все остальные, – сказала фея. – А теперь нам пора, Крикуль. Нужно готовиться к новогоднему балу.
Эльф махнул Крикулю на прощанье, и фея накрыла цветок ажурным колпачком.
– Твой эльф, надеюсь, навестит тебя в твой следующий день рождения. У тебя будет настоящий дом и настоящий праздничный торт.
Крикулю очень хотелось верить в это. Но сомнение, словно навязчивая заноза, мешало ему поверить в это чудо. Где-то у горизонта Крикуль заметил перламутровую полоску, разрезающую прозрачную голубизну неба.
– Что это?
– Это бабочки-жемчужницы. У Декабрины последний день работы в оранжерее. Помнишь, когда вы путешествовали с Птеранодоном и Капуцином, то видели Жемчужное озеро. Туда бабочки переносят эльфов, превратившихся в жемчуг.
– Да, конечно, помню. Там мы встретили Кокои. Бедняга Кокои, – вспомнив о друзьях, Крикуль снова испытал душевную боль. – Я бы отдал все ваши дары, все волшебные предметы, которыми меня наградили феи, все сокровища земли, только бы мои друзья снова очутились рядом.
Августина сделала вид, что не слышит Крикуля. Она подошла к покрытой зеленоватым мхом стене оранжереи, дотронулась ладонью до её шершавой поверхности, и вдруг сверху потекли струи голубоватой воды. Фея отошла на несколько шагов от весело зажурчавшего водопада и пальчиком поманила к себе Крикуля. Тот приблизился.
– Декабрина! – громко и торжественно произнесла Августина.
– Можно тебя отвлечь на минутку?
Сквозь ниспадающие струи, словно в живом мерцающем зеркале, Крикуль увидел прекрасное неземное создание. Женщина была похожа на своих сестёр, только выглядела немного старше. Её доброе спокойное лицо обрамляли сияющим нимбом пепельно-русые волосы.
– Здравствуй, дорогая сестричка! – приветствовала её Августина. – Ты не позволишь нам с Крикулем перейти в твой сектор и немного понаблюдать за твоей работой?
Декабрина приветливо улыбнулась.
– Пожалуйста, прошу! – сказала фея по ту сторону водопада и протянула к ним руку.
– Пойдём, Крикуль. Какая редкая удача! Я сама буду впервые наблюдать за этим таинственным ритуалом со стороны.
Августина обняла Крикуля, и они направились в оранжерею Декабрины.
Их весело обрызгал слепой дождик, он оставил на щеках Крикуля лишь лёгкое прикосновение приятной прохлады.
Если в секторе Августины царило безмятежное спокойствие, то на половине Декабрины слышался беззаботный ребячий гомон. Здесь царило радостное оживление весёлой возни. Малыши-эльфы, которые скакали внутри своих полураскрытых тюльпанов, воспользовавшись моментом, когда фея занялась гостем, шалили, перебрасываясь своими крошечными подушечками. Декабрина была невозмутима и никак не реагировала на ребячью выходку.
Крикуль даже не заметил, как очутился в её ласковых объятиях.
– Я очень рада наконец-то познакомиться с тобой, милый Крикуль.
Декабрина всем своим видом излучала благородство и достоинство. Её мягкий добрый голос моментально разрушил невидимую внутреннюю преграду между ней и Крикулем, и он тут же почувствовал, что может доверить ей любую свою тайну.
– Мне нужно многое сказать тебе, Крикуль. Только позволь закончить мою столь приятную миссию, и я буду полностью в твоём распоряжении. Нам есть, что обсудить.
– Разумеется, – ответила за Крикуля Августина. – Мы не будем тебе мешать и постоим пока здесь, в сторонке.
Как только Декабрина повернулась лицом к шалунам, малыши-эльфы тут же послушно притихли.
– Молодцы! Какие у меня замечательные дети. Сегодня 30 декабря, а нам ещё осталось поздравить 2679 новорождённых и 315 именинников.
Крикуль увидел, как Светило, озарявшее оранжерею, приблизилось к поляне и направило сотни своих лучей прямо на раскрытые тюльпаны. На концах солнечных лучей заблестели ртутные капельки. Декабрина быстро подходила к солнечным лучам, снимала с них по два зёрнышка и проворно складывала в полупрозрачные сумочки, висящие на плечах эльфов. Те тут же вспархивали и растворялись в небе. Им вдогонку неслось: Дина, Сэм, Алекс, Джойс, Ирина, Майкл, Светлана, Пеги, Рита, Сергей, Сабрина, Кэт, Мэри, Татьяна, Кристина, Александра, Клаус, Дениза, Крис…
– Крикуль, – окликнула его Августина, – я, пожалуй, оставлю тебя. Ты дождись Декабрину, а я вернусь домой. Можешь себе представить, сколько у меня ещё дел перед новогодним праздником? Все часы должны быть в идеальном состоянии.
– Может быть, я чем-нибудь помогу вам? – искренне спросил Крикуль.
– Нет, нет, ты оставайся, тебя действительно ждёт важный разговор с Декабриной. Очень важный! Нужно решить твою дальнейшую судьбу. А это во многом буде зависеть от решения Всеобщей Матери. Она скоро освободится, а я исчезаю, мой мальчик, – сказала Августина и тут же испарилась.
Фигурка Декабри мы удалилась вглубь оранжереи и почти растворилась среди цветов. Крикулю были видны только взлетающие эльфы и копошащееся, сверкающее облако бабочек-жемчужниц. Их мерное стрекотание, отдалённый детский смех и перечисление имён почти убаюкали Крикуля. Вдруг Крикуль отчётливо почувствовал запах гари.
Он оглянулся и увидел прямо за своей спиной… нет, этого не может быть… Оксы?!
– Я сплю? – спросил Крикуль сам себя и ущипнул за руку.
– Разве? – прошипели Оксы.
Очковая кобра выглядела совсем натурально. Она не была похожа на галлюцинацию, хотя её хвост теперь больше напоминал толстый прорезиненный провод.
– Ты, Крикуль, я вижу, сменил оперение. Как же мы полетим с тобой домой?
Появление Оксов было столь неожиданным, что Крикуль не мог найти в себе силы противостоять им.
– Августина сказала, что ты – мираж, ты просто живёшь в моём воображении, что тебя нет на самом деле. Оксы погибли.
Кобра почти вплотную приблизилась к Крикулю.
– А может быть, это Августина живёт в твоём воображении? Может быть, это она – мираж! Где она? Я не вижу здесь никакой Августины. Ты, Крикуль, жалкий трус и врун. Я знала, что ты обманешь меня, и решила опередить тебя и выполнить наше с тобой задание на день раньше – не тридцать первого, а тридцатого декабря.
– Ты не посмеешь этого сделать.
– А кто мне помешает? Может быть, ты?
– Я!
– Как ты собираешься это сделать? Позовёшь мамочку? Сам-то ты не способен принимать никаких решений. Ты был и останешься вечным рабом обстоятельств. У тебя нет собственного мнения. Ты – безвольное существо. Ты раб и служишь тому, кто в данный момент рядом с тобой. Сейчас с тобой Оксы, и ты как миленький сделаешь всё, что я тебе прикажу.
– Не буду! Я не раб!
– Раб! Раб! Твой Отец – Страх, а твоя мать – Покорность. От этого союза могут рождаться только рабы. Даже если ты сожрёшь все эти зёрнышки, что подарила тебе твоя добренькая фея, у тебя не хватит духу противостоять мне, ничтожество. Собиратель слёз!
Кобра воинственно зашипела и разинула свою гадкую пасть прямо перед лицом Крикуля.
Крикуль отчётливо увидел в ней пакетик со взрывчатым порошком. Кобра подняла хвост высоко над землёй и одним только взглядом зажгла, словно фитиль, его кончик. Он загорелся и зашипел, словно бикфордов шнур.
– Чем отличается героизм от безрассудства? – Слова Короля Страха обожгли разгорячённый мозг Крикуля.
Считанные секунды отделяли Остров Детства от взрыва. Перед Оксами больше не было маленького запуганного волшебника, перед ними не было растерянного Аиста, перед лицом Смерти стоял Человек, которым овладел инстинкт самосохранения. Крикуль неожиданно метнулся в сторону кобры и мгновенно откусил часть змеиного хвоста, к которой подползал огонь. Змея издала дикий вопль, и в следующий миг на голову Крикуля обрушился страшный удар.
ДЕКАБРИНА
Глава, в которой Крикуль узнаёт, что такое совесть
Сознание медленно возвращалось к Крикулю. Он не мог видеть того, что произошло в следующий миг после его неожиданного выпада. Солнечный диск внезапно развернулся и мгновенно пронзил своим вездесущим лучом смертоносного аспида. Оксы бесследно испарились, оставив после себя только облачко едкого сизого дыма. Приглушённые голоса доносились до Крикуля, словно из поднебесья.
– Бедняжка.
– Да он настоящий герой!
– У Крикуля была моя миртовая веточка, он мог представить змею беззащитной, и она бы не зажгла фитиль.
– У него были мои изумруды, он мог не рисковать так. Одна горошина заморозила бы эту мерзкую змеюку.
– Это был неоправданный риск. Какой-то уж чересчур театральный жест!
– У него был мой защитный аромат. Оксы попали бы в непроницаемый кокон и, взорвавшись, уничтожили бы сами себя.
Крикуль слышал голоса, но у него не было сил, чтобы открыть глаза, и он продолжал слушать своих благодетельниц, стараясь догадаться, кому из них могут принадлежать слова недоумения, сожаления или безоговорочной поддержки.
– Он мог позвать Любовь… Чары Любви сильнее Смерти.
– Героические поступки всегда требуют жертв. Он не побоялся рисковать.
– А если бы вызов был принят, если бы не Солнце?
– Как я могла оставить одного моего мальчика? Я ведь сказала ему, что Оксов больше не существует.
– Ты не могла знать. Силы зла способны восстанавливаться, особенно там, где царит тень.
– Крикуль сумел принять самостоятельное решение. Он настоящий человек. Король Страх проиграл в главном, он не учёл одного обстоятельства.
Крикуль сделал над собой усилие и приоткрыл веки. Обжигающий свет заставил его снова зажмуриться.
– Девочки, он, кажется, очнулся. Сентябрина, смотри!
– Я вижу, вижу, всё хорошо.
Почти невесомая рука Сентябрины коснулась лба героя. Крикуль почувствовал приятную прохладу, лёгкой живительной волной пробежавшую по всему его телу. Он даже услышал проникновенный звук волшебной арфы, которую задели чувствительные, нежные пальцы невидимой музыкантши.
Двенадцать улыбающихся, приветливых лиц склонились над ним:
– Крикуль!
– Мой сладенький аистёнок!
– Привет, милый!
– Как дела?
– С выздоровлением!
– Я горжусь тобой!
– Ты такой молодец!
– Браво, Крикуль!
– Так держать!
– Ты навсегда в моём сердце!
– Крикуль, какое счастье! Какой ты красивый!
– Ты настоящий герой!
Звуки переливающейся арфы. Добрый воскрешающий свет.
– Остров Детства приветствует героя!
Крикуль чувствовал себя вполне оправившимся от удара. Его занимали лишь слова феи, говорившей о главном промахе Отца: “Какого важного обстоятельства не учёл Король Страх?”
Оказалось, что об этом сказала фея Декабрина. Она выслушала его вопрос и, присев на край кровати, на кото-рои лежал Крикуль, пояснила:
– Видишь ли, дорогой! Ты провёл в замке Короля Страха двенадцать лет жизни. Король воспитывал тебя почти с самого момента рождения. Но он так и не понял главного. Он не знал, что, кроме уникального таланта слышать детский крик за тридевять земель, ты обладаешь ещё одним бесценным качеством, которым Природа наделяет далеко не всех людей: у тебя есть совесть.
– Совесть?
– Да! Её нельзя увидеть глазом, потрогать руками, но если человек наделён совестью, он не сможет творить зло и служить ему. Рано или поздно совестливый человек восстанет против зла, и будет смело противостоять ему.
Крикуль внимательно смотрел на Декабрину, слушал её мудрые слова, которые раскрывали ему новую тайну Природы. Декабрина поднялась и направилась к окну. За окном догорал день. Последний день старого года. Декабрина еле слышно вздохнула и продолжила:
– Но у обладателя совести есть одна, с точки зрения житейской логики, большая проблема. Человек совести никогда не сможет ловчить, приспосабливаться, обманывать. Из множества жизненных путей он всегда выберет самый трудный – праведный. Он обречён говорить только Правду и жить в соответствии с Правдой. Но только Правда, дорогой Крикуль, сильнее Страха. Только Правда!
– Получается, что совесть – это наказание для человека, – сказала Августина, которая подошла к Крикулю и будто в знак поддержки взяла его за руку.
– Это испытание! – возразила ей Декабрина. – Испытание, которое требует особого мужества и стойкости духа. Крикуль уже большой и должен знать об этом.
Башенные часы Августины пробили девять раз. Феи переглянулись.
– Однако сегодня 31 декабря! – Декабрина улыбнулась своей солнечной улыбкой. – Пора.
– Всё плохое когда-нибудь кончается. Зло не посмеет омрачить наш праздник, – сказала Январина, самая молоденькая из сестёр. Она вытянула ладонь вперёд, и Крикуль увидел горсть мелких, словно песчинки, изумрудов.
Январина подбросила их вверх, и на головы присутствующих тут же посыпался дождь изумрудного конфетти. Всё вокруг засверкало чудесным светом. Изумрудные огоньки весело заплясали по комнате, заискрились в волосах фей, на их плечах и в складках платьев.
“Платья фей… – только сейчас Крикуль обратил на это внимание, – они ведь все ещё не надели бальные наряды Апрелины”.
– Ничто не в силах остановить время, – констатировала Августина. – Новый год приближается.
НОВОГОДНИЙ БАЛ
Глава, в которой Крикуля посвящают в самую главную тайну Короля Страха
Крикуль догадался, что находится в одной из комнат замка Декабрины.
Старшая из фей, которую все здесь называли Всеобщей Матерью, имела, по сравнению со своими сёстрами, пожалуй, самое волшебное хобби. Если Январина была первоклассным ледяным скульптором, Февралина – непревзойдённым кулинаром, Мартина – одержимым зоологом, Апрелина – великим кутюрье, Майя – страстной поклонницей поэзии, Июнина – путешественницей, Июли-на – служительницей театра, Августина – хранительницей времени, Сентябрина – целительницей, Октябрина – художницей, а Ноябрина – собирательницей сказок, то Декабрина была Всеобщей Матерью.
Её замок напоминал настоящий Мир Детства. Здесь было собрано всё необходимое для малышей. Миллионы всевозможных игрушек, детское питание, солнечные батарейки Добра и Счастья, многочисленные тома с фотографиями и жизнеописаниями детей всего мира за последние две тысячи лет, Книги Судеб.
Один из залов её дворца был оборудован как гигантский парк развлечений. В нём находились красочные карусели, весёлые аттракционы, игровые площадки, фонтаны, из которых били струи газировки “Фантасмагория”, обновляющей жизненную энергию, пирамиды из сладких булочек “Мамина отрада”, детские парикмахерские и мастерские по моделированию детской одежды. Для маленьких почемучек существовал отдельный зал. Здесь хозяйничал Великий Волшебник, хранитель Мудрости по имени Ниль Лдмирари. Седовласый старик в плаще цвета дождя готов был раскрыть тайну гения любому маленькому человеку, обладающему пытливым умом. Здесь происходил торжественный обряд посвящения в рыцари науки.
Это был не замок, а мечта любого ребёнка. Но всё это Крикулю только предстояло увидеть. Сейчас он находился в небольшой уютной детской комнате. Крикуль поднялся с кровати. Он чувствовал себя превосходно, был свеж и полон сил. В его жизни наступал час великого обновления. Предчувствие этого торжественного момента разбудило в его душе невероятное радостное волнение.
Вдруг всё вокруг задвигалось. Пол под ногами Крику-ля заскользил, кровать исчезла, стены комнаты сами собой стали раздвигаться. В считанные минуты Крикуль очутился посреди огромной танцевальной залы. Над его головой вспыхнула великолепная люстра. Причём потолка, как такового, не было, и к чему крепилась люстра, было непонятно. На бархатистом тёмно-синем небе сверкали мириады звёзд. По периметру залы стали возникать обрамлённые позолоченными багетами зеркала, которые волшебным образом поглотили одно за другим отражения всех двенадцати фей. Чудеса непрерывно сменяли друг друга. Рядом с Крикулем выросла громадная разлапистая ёлка, верхушка которой, казалось, доставала до самого неба. Крикуль не успевал рассматривать поочерёдно зажигавшиеся на её ветках разноцветные шары. Блестящая извивающаяся гирлянда окутала ёлку снизу вверх и заискрилась огоньками. Грянула музыка. Крикуль увидел, как в зале, снова пройдя сквозь зеркала, появились красавицы феи. Их наряды были просто превосходны. Настоящие королевы бала. Ярче всех сияло лицо Апрелины, которая была весьма довольна своими шедеврами.
Так же внезапно, как возникали огни на новогодней ёлке, в зале стали появляться всё новые и новые персонажи. Через открытый потолок влетели Ветры Странствий. Они распахнули свои всклокоченные, словно кучевые облака, пушистые шубы, и из-под них вырвались голубые северные туманы и зной раскалённой пустыни. Всё это тут же перемешалось, и свежий воздушный коктейль заполнил собой необозримое пространство зала.
Рядом с великаном Северным Ветром выросли целые горы самого грандиозного лакомства в мире – мороженого, завёрнутого в серебряную и золотую фольгу.
– Почему ты не угощаешься, Крикуль? – услышал Крикуль над самым своим ухом чей-то очень знакомый голос. Он тут же обернулся и увидел Любовь.
– Любовь! Это ты?! – радостно воскликнул Крикуль.
– Разве я так сильно изменилась за два дня?
– Нет, что ты! Просто ты потрясающе выглядишь! А как ты узнала, что я – это я? Ведь ты меня видела только в облике Аиста?
– А ты и сейчас в облике Аиста.
Крикуль моментально взглянул на своё отражение в зеркале. Нет, он остался слегка взъерошенным, кучерявым мальчишкой Крикулем.
Любовь шутила, будто была просто его легкомысленной сверстницей. Впрочем, рядом с Крикулем сейчас действительно стояла изумительно симпатичная девчонка в карнавальном костюме-домино. Ей хотелось шутить и веселиться. Крикуль и Любовь взглянули друг на друга и дружно рассмеялись.
Музыка стала звучать чуть тише. Февралина в роскошном вечернем туалете несколько раз хлопнула в ладоши. Створки огромных дверей распахнулись, и в зал с трудом протиснулся колоссальных размеров Торт. Точь-в-точь таким же Крикуль с друзьями лакомился у феи-кулинарши. Послышались крики “Браво!”, и все зааплодировали. Торт остановился рядом с Крикулем, и он заметил, что торт был украшен сотнями удивительно красивых бабочек из марципана.
– Точно живые, – отметил про себя Крикуль.
Но “марципановые” бабочки дружно вспорхнули и разлетелись. Тут же по залу распространился сладчайший запах миндаля.
К торту подошли братья Повелители Ночных и Дневных Сновидений.
– Я мечтал об этом мгновении целый год. Этот торт мне даже снился, – сказал, облизываясь, безбородый старик, Повелитель Дневных Сновидений.
– Как это снился? – недовольно оборвал его старший брат. – Вечно ты преувеличиваешь. Ты же не спишь никогда?!
– Ну, хорошо, не снился, так грезился, что с того? Во всяком случае, мне не терпится его попробовать.
– Ещё рано! Вечно ты торопишься.
Фея Октябрина взмахнула своей миртовой веточкой, и тут же по периметру зала появились столы с невиданными яствами.
– Ах, я сейчас захлебнусь, – застонал безбородый при виде такого сказочного изобилия.
– Как это? Что за дела? Чем это ты захлебнёшься? – спросил брат.
– Естественно слюной.
– Не позорь меня! – продолжал злиться Повелитель Ночных Сновидений.
– Вечно ты меня сдерживаешь! Это – новогодний праздник, и раз еда уже появилась, значит, её можно есть,
– К ней пока ещё никто не прикасался, трапезу всегда начинает хозяйка торжества! Почему ты вечно должен быть первым? Самый голодный? – не унимался белобородый.
Но тут к торту подошёл маленький Пони, помощник феи Майи, и аккуратно отщипнул кусочек лакомства.
Повелитель Дневных Сновидений – будто это было сигналом к атаке – вырвал рукав из цепких объятий брата и ринулся к торту, словно к барьеру.
– С наступающим! – приветливо кивнул он Пони и позволил положить себе на тарелку огромную кремовую розу, которую подцепил золотой лопаточкой пингвин-официант.
Крикуль увидел, как среди гостей засновали пингвины из владений Апрелины. Они ловко опрыскивали из своих пульверизаторов всех, кто, по их мнению, не имел достаточно праздничного, соответствующего торжественному событию вида. Крикулю не удалось избежать внимания одного из церемониймейстеров. Пингвин с пушистым хохолком щедро окатил его с головы до ног. После этой процедуры Крикуль действительно с трудом узнал самого себя. Из зеркала на него смотрел гладко причёсанный денди в сшитом по фигуре синем костюме-тройке. Белоснежную рубашку украшал галстук-бабочка.
– Как у Капуцина, – вдруг с грустью подумал Крикуль.
И тут он увидел Капуцина в зеркале. Тот стоял в другом конце зала рядом с Птеранодоном.
“Нет, этого не может быть?! Мираж? Видение?” – Крикуль, забыв, что перед ним зеркало, по инерции кинулся вперёд и сильно ударился о зеркальную поверхность.
– Крикуль, что с тобой? – спросила Любовь.
– Капуцин, Птеранодон, ребята! – выкрикнул Крикуль, всё ещё показывая на отражение друзей в зеркале.
Любовь оглянулась.
– Да, это они!!!
Звук, который произвёл Крикуль, ударившись о зеркало, привлёк всеобщее внимание.
– Крикуль! – вырвался вопль узнавших его товарищей. – А-а-а!!!
Они бежали навстречу друг другу. Как же долго они бежали. Крикуль с разбегу попал в крепкие объятия журналиста.
– У, бродяга! – Капуцин не отпускал Крикуля.
– Капуцин, Капа, это ты? – Крикуль всё ещё не верил этому чуду.
– Я, Крикуль, я. Собственной персоной. А тебя и не узнать.
Они снова взглянули друг на друга и снова обнялись.
– Я уже не надеялся, что увижу тебя.
– Как это не надеялся? Хорош друг! – засмеялся журналист.
Всё ещё не выпуская из объятий Капуцина, Крикуль радостно приветствовал Птеранодона, который стоял рядом и переминался с ноги на ногу, смахивая лапой скупую мужскую слезу.
– Привет, Птеранодончик!
– Привет, Авиатор, – ответил Птеранодон, всхлипывая. – Как дела?
– Отлично!
– Я так и думал.
Тут Крикуль заметил, как из-за гребня Птеранодона выглянул… Он не поверил своим глазам… Кокои?
– Что? Как! Кокои, это ты? – Крикуль просто ошалел от радости.
Капуцин выпустил Крикуля из объятий.
– Кокои! Малыш! Ты жив, ты нашёлся? – Крикуль подхватил Кокой на руки.
– Кокои нашёлся. Кокои живой.
– Нет, этого не может быть!!!
Счастью Крикуля не было предела. Его друзья, живые и невредимые, стояли рядом с ним. Крикуль поискал глазами Августину. Он хотел немедленно поделиться своей радостью с феей, которая была так удивительно похожа на его маму. Но волшебницы были заняты. Они собрались в круг и о чём-то совещались.
– Любовь! А ты знала, что ребята живы?
– Я верила.
– Но ты знала наверняка?
– Нет. – Любовь всё ещё улыбалась, но говорила вполне серьёзно. – Кокои только что принёс Восточный Ветер, а Капуцина спасла Сила Двенадцати.
– Сила Двенадцати? Что это такое?
Любовь не ответила. Она лишь указала ладошкой в сторону хозяек Острова Детства.
– Понимаешь, дружище, – вступил в разговор журналист, обняв Крикуля за плечи, – сегодня такой день – 31 декабря! Великие Волшебницы собираются вместе и творят настоящие чудеса. Понимаешь?
Крикуль только кивнул. Слёзы радости и волнения сдавили горло, и говорить он был не в силах.
Наступила минута тишины.
– Ребята, я так много должен вам сказать. – Крикуль пытался совладать со своими чувствами. Ему было трудно выговорить слова признания: – Мне очень жаль…
– Мне тоже очень жаль, – перебил его журналист, – я пропустил столько интересного. Какой у меня получится потрясающий репортаж! Нет, я, пожалуй, всё же напишу книгу.
Крикуль только сейчас заметил на поясе Капуцина грубый шрам, оставшийся после раны. Вспомнилась страшная картина. Перед глазами снова возникло растерзанное тело приятеля. Именно таким он видел его в последний раз.
– Да, мне тогда крепко досталось, – угадав мысли Крикуля, произнёс Капуцин. – Ну, ничего! Мы ещё повоюем! Ты, Крикуль, тоже здорово изменился.
– Да, я теперь не Аист… – тихо начал Крикуль.
– Ну и ладно, – снова весело перебил его Капуцин, – это даже к лучшему. Мне, кстати, твой клюв никогда не нравился.
– А для меня ты всё равно так останешься братом, Авиатором, – глухо сказал Птеранодон.
– И вы на меня не сердитесь?! – в глазах Крикуля было столько боли и раскаяния, что все друзья принялись утешать и подбадривать его.
Кокои сидел на плече у Крикуля и всё время молчал, но его миролюбивое спокойствие лучше любых слов выражало его солидарность и дружеское расположения.
– Мы знаем твою историю, Крикуль, – сказала Любовь, – теперь её знают все на Острове Детства.
– И мы рады, что познакомились с тобой! И чем-то смогли тебе помочь. Ты настоящий герой! – Капуцин произнёс эти слова так просто и искренне, что сердце Крикуля снова забилось легко и радостно.
Зазвучали фанфары. Они возвещали о приближении Новогодней Полночи. Феи Острова Детства встали полукругом. Хозяйка бала, Декабрина, вышла вперёд. Наступила торжественная минута.
– Дорогие друзья! Мы рады, что колесо времени снова совершило свой круг. Мы рады, что в подлунном мире по-прежнему есть место нашему Острову, который творит большие и добрые дела. Природа бережёт нас от забвения и разрушения. Те испытания, которым подвергся Остров в последние дни декабря уходящего года, являются тому подтверждением.
– Крикуль, подойди, пожалуйста, сюда, – Декабрина грациозным жестом подозвала его.
Еле сдерживая волнение, Крикуль направился к феям. Все они ласково и приветливо смотрели на своего гостя.
Декабрина взяла Крикуля за руку и, повернув его лицом к залу, продолжила свою речь:
– Сегодня, в новогоднюю ночь, когда сила Двенадцати Волшебниц нашего Острова способна совершать настоящие чудеса, в знак нашей признательности Крикулю за мужество и стойкость духа мы готовы вернуть ему детство, украденное Королём Страхом.
Крикуль смотрел в другой конец зала, где остались Любовь и Капуцин с Птеранодоном. Кокои продолжал сидеть у него на плече. Капуцин вскинул вверх обе руки, крепко сжав ладони в замок. Крикуль, честно говоря, в душе ожидал чего-то в этом роде: “Ведь ещё вчера Августина намекала на возможность, которую могут предоставить ему феи Острова в случае единодушного согласия. И вот оно! Свершилось! Он сможет вернуться к своей маме. У него будет родная семья. Он станет самым счастливым на свете”.
– Но прежде чем приступить к обряду превращения, – голос Декабрины почему-то слегка дрогнул, – я должна сказать тебе, мальчик, следующее. Я не могу не сказать тебе этого.
Августина подошла к Декабрине.
– Может быть, не стоит?
– Нет, он должен знать! – твёрдо произнесла Декабрина. – Крикуль имеет на это право.
Крикуль внимательно посмотрел в глаза Декабрины и увидел в них следы горечи.
– Извини, мой мальчик, что я перекладываю на твои плечи неимоверно тяжёлый груз ответственности, да ещё в такой день, но я не могу поступить иначе. Я – Всеобщая Мать и должна учитывать интересы других детей так же, как и твои.
Крикуль пока ничего не мог понять.
– Я что, не смогу вернуться к своей маме? – тихо спросил он.
– Дело в том, дорогой Крикуль, что в замке Короля Страха осталось ещё одиннадцать мальчиков и девочек, украденных Страхом и его братьями.
Это сообщение прозвучало словно гром среди ясного неба, и хотя сейчас и царила ночь, но сказочные краски новогоднего праздника сразу померкли. В глазах у Крикуля потемнело. Он ничего не знал о похищенных детях, живших рядом с ним.
Декабрина тем временем продолжала: – Я не стала бы тебе говорить об этом, Крикуль, если бы я не была уверена в том, что только ты сможешь попытаться вернуть им свободу. Только ты с твоим совестливым сердцем. Главный воспитанник Страха, ты столько пережил, сумел сделать свой главный выбор, и ты можешь попытаться.
– Попытаться! – перебила её Августина. – А если эта попытка закончится… неудачей? Если у мальчика не хватит сил справиться с Королём Страхом? Это же не шутка – Двенадцать Страхов! Крикуль не спасёт детей и погибнет сам! Это бессмысленная жертва.
– Крикуль вправе отказаться, – твёрдо произнесла Декабрина.
Зал погрузился в гробовую тишину. Казалось, были слышны мерные щелчки секундных стрелок часов, подаренных Крикулю Августиной.
– Крикуль вправе отказаться, – повторила Декабрина, – и никто, никто не осудит его за это. Я просто хотела, чтобы у ребят, заточенных в замке Страха, появился шанс на спасение. Они так же, как и Крикуль, до конца своих дней погруженные во мрак кошмаров, будут вынуждены оставаться служителями зла. Но ты, Августина, права! Даже если мы снабдим Крикуля волшебным оружием против Страха, он рискует многим. Ты права, Августина, Крикуль может отказаться.
– Я согласен! – неожиданно сказал Крикуль. – У меня было украдено детство, и я знаю, что это такое. Я готов попытаться спасти ребят… Если я сейчас этого не сделаю…
– Мы вернём тебя твоей маме, и ты ничего-ничего не будешь помнить об этом. Время стирает из памяти не такое… – произнесла Августина слегка потерянным голосом.
– Но сейчас-то я знаю, что от моего решения зависит судьба других людей. И я готов… Я готов сразиться с тьмой… до последней капли света.
– И я, я тоже готов! – выкрикнул издалека Капуцин и уверенным шагом направился к другу. – Позвольте журналисту присоединиться к этому героическому парню. Я обещаю вам привести настоящий материал из горячей точки.
– Я тоже полечу с вами, – произнёс Птеранодон. – Авиатор Авиатора в беде не бросает.
– И Кокои тоже, – твёрдо сказал Кокои. – Кокои будет смотреть в оба.
– Не забудьте про Любовь! – тихо сказала Любовь. – Я лечу с вами.
– А ещё у вас будут моя миртовая веточка и волшебная шкатулка, – сказала Октябрина.
– И мои волшебные изумруды, – добавила Январина.
– И мой защитный аромат, – напомнила Апрелина.
– Мои марципановые сердечки, – дополнила Февралина.
– Часы Августины!
– И сила Двенадцати! – произнесла Декабрина. – Эта сила сплотит вас для борьбы со злом. И в этой борьбе вы завоюете право жить без Страха.
Деревня Плакли отмечала встречу Нового года. Из местного паба доносилась весёлая мелодия. Эмма стояла на пороге своего дома и пристально вглядывалась в удивительно звёздное небо. Она ждала сына и верила в чудо.
г. Санкт-Петербург