Опубликовано в журнале День и ночь, номер 4, 2008
ПРО ГЕРАСИМА, ЕМЕЛЮ И ПЕРСИДСКУЮ КНЯЖНУ
…Да заснёшь ты, наконец? А, сказку хочешь! Да я уж тебе всё пересказал, что знал. Ладно, сам попробую сочинить. Ну вот, значит, берёт Герасим персидскую княжну и бросает её за борт. А та и вынырнула обратно, с Мумой в руках, утопленной Герасимом давеча. А в зубах у Мумы — Золотая рыбка.
Вытянул их обратно в лодку обалдевший от такого оборота Герасим, сидит, крестится. На ту беду мимо Емеля проезжал на своей печи.
— Эй, — кричит, — Герасим! Ты чего там словил?
А к Герасиму от великого изумления вернулся дар речи.
— Что поймал, то поймал, — отвечает он Емеле. — Ехай дальше, сам разберусь.
— А то смотри, — почесал Емеля под мышкой. — У меня печка как раз раскочегарена. Могли б ушицы сварганить. Да и бабе твоей не мешает просохнуть.
— Сам ты баба! — оскорбилась персидская дива голубых кровей. — Я, если хочешь знать, княжна!
— Это правда? — спросил Емеля Герасима.
— Ну, — сказал малость успокоившийся Герасим, и потому почти что вернувшийся к обычному своему состоянию.
— Что-то непохожа, — усомнился Емеля.
— Это у меня просто всю косметику смыло, — пожаловалась княжна. — Видел бы ты меня раньше!
— А как ты оказалась у Герасима? — пытает дальше Емеля. — Что за непонятки такие? Это ведь совсем из другой оперы.
— Да это Степан Разин мимо усадьбы барыни тайком проезжал, с похмелья был, на самогон меня у Герасима и выменял. Барыня же, как увидела меня, приревновала к Герасиму и велела утопить. А этот козёл немой — под козырёк, ему же не привыкать! Камень мне на шею, и в воду. Изверг!
— Ну, ну! — смущённо промычал Герасим, поглаживая Муму по мокрой дрожащей спинке.
— А как же ты выплыла, с камнем-то на шее? — удивляется Емеля. — И почему собачонка эта живая? По книжке-то этого, как его…Тургенева, этот немтырь к ней ведь тоже камень привязал.
— А я не сама! Это Золотая рыбка! Запуталась в моих юбках и взмолилась, чтобы я её отпустила, — говорит княжна. — Уже два моих желания выполнила. Я на дне вот эту собачку нашла. Жалко так её стало. Попросила её оживить, а меня — плавать.
— Так это получается, что у тебя теперь всего одно желание осталось? — спрашивает Емеля.
— Точно так! — наконец вмешалась Золотая рыбка. — И давай-ка, красавица, загадывай его поскорее, да выпускай меня, а то я задыхаться начинаю.
— Да брось ты её, — сказал Емеля. Он хорошенько пригляделся к княжне и уже влюбился в неё. — И перебирайся ко мне на печь. У меня тут хорошо! Тепло, пироги вон доходят. Слышь, Герасим у тебя совесть ещё осталась?
— Ну, — растроганно промычал Герасим, сморкаясь и утирая слёзы.
— Тогда греби к берегу.
Герасим взялся за вёсла. Княжна в это время что-то прошептала Золотой рыбке и отпустила её в воду.
— Вот, красавица, грейся давай, да ешь пирожок. Он вкусный, с капустой, — ласково сказал Емеля, уступая княжне лучшее место на своей печи. — И ты, Мума, устраивайся поудобнее. Нечего тебе больше у Герасима делать, а то ещё снесёт тебя корейцам или китайцам на рынок. Он ведь неадекватный, от него всего ожидать можно. А мы поедем с тобой, княжна, куда только велишь. Теперь я буду исполнять все твои желания, уж очень шибко ты мне глянулась. Кстати, что это ты там нашептала рыбке?
— Так, пустячок один, — ответила с набитым ртом счастливая персидская княжна. — Чтобы Стёпке Разину, этому изменщику и душегубу, не сносить головы.
…Ну вот, заснул, наконец, мой внучек. Пойду-ка я, запишу эту сказочку, да другую сочиню для следующего раза. Глядишь, так и стану писателем на старости лет!
ОРИЕНТИРОВКА
— А ну, стой!
— Стою.
— Документы!
— Вот, только пропуск с собой.
— Так… Горшков Пётр Григорьевич?
— Да, я Горшков. А вот чтобы вы представились, я что-то не слышал.
— Слышь, сержант, он не слышал! А что, так не видно, кто мы?
— Ну, мало ли кто сегодня в форме ходит.
— На, смотри: я лейтенант Наглищев, он сержант Борзой. А ты кто?
— Ну Горшков же!
— А нам кажется, что ты не Горшков.
— А кто же тогда?
— Ну-ка сержант, вытащи ориентировку. Ну, точно. Вот усы, вот нос, волосы тёмные. Как думаешь, сержант, кто стоит перед нами?
— Особо опасный преступник Надыр-оглы Ахметнухай Карапетович!
— Какой ещё Нах… Нухай? И вовсе он на меня не похож. Тут чернота сплошная. В смысле портрет какой-то смазанный. Этот Нухай и на вас похож, товарищ лейтенант. А сержант — так вообще его копия.
— Это кто копия? Слышь, лейтенант, он ещё и оскорбляется!
— Слышу! Так, гражданин Горшков… То есть, как там тебя по ориентировке… Ахметнухай Карапетович. Ну-ка, ноги на капот, руки на ширину плеч! Сейчас мы тебе проведём досмотр по всей форме как подозреваемому.
— А понятые?
— Не боись, всё будет по понятиям. Так, что это у тебя?
— Деньги, разве не видите!
— Товарищ лейтенант, сдаётся мне, что это фальшак!
— Да, особенно доллары.
— Так, деньги изымаем. А это что?
— Да мобильник же!
— А мне кажется, что это преступное средство связи. Он по нему, товарищ лейтенант, со своими сообщниками общается.
— Изымаем!
— А пиджак-то, пиджак зачем с меня стаскиваете? Я его всего неделю назад как купил!
— Изымается! Партия точно таких пиджаков была похищена как раз неделю назад в магазине моей тёщи. Подтверди, сержант!
— Да, так и было. И не только пиджак, но и вот такие же часы!
— Караул, грабят! Милиция!!!
— А ты думал, мы кто? Сержант, ну-ка дай ему пару раз, чтобы не нарушал криками общественный порядок!.. Ну всё, всё, не ной, можешь идти. И больше нам на глаза такой не попадайся. Раз ты Горшков, то усы сбрей, волосы перекрась, нос укороти…
ПОЛКАШ
Ольга Петровна Громыхайло вела мужа с домой с вечеринки. Вернее будет сказать, подгоняла его пинками. Потому как Егор Иванович настолько нажрался, что не мог держаться на ногах, а полз на четвереньках. Конечно, будь он поменьше, его можно было бы унести на плечах. Но в Егоре Ивановиче веса было не меньше восьмидесяти килограммов. А с учётом выпитого и съеденного — и весь центнер.
Другой вариант — можно было увезти его на такси. Но идти-то до дома было всего нечего — квартал. Если бы Громыхайло шли по тротуару, были бы дома минут через двадцать. Так обычно и бывало. Но нынче Егор Иванович как встал на четыре кости, так и не хотел менять положения. Постарел, видать, раз ноги его перестали держать. Ольга Петровна на этот раз серьёзно устыдилась состояния мужа и они пробирались домой дворами и подворотнями.
Егор брёл в сторону дома уверенно, хотя время от времени и норовил улечься поспать. Но, получив направляющий пинок, полз, поскуливая, дальше. На улице был уже поздний вечер, прохожих было немного, и Ольга Петровна надеялась проскочить в свой подъезд незамеченной. Но на их пути прогуливал своего мопса их сосед пенсионер Исидор Львович Панышев. И он обратил внимание на забредшего в это время в лужу Егора Ивановича который этой луже явно обрадовался и стал хлебать из неё мутную воду.
— Никак, Оленька, и ты пёсика решила завести? — сказал пенсионер, подслеповато щурясь и разглядывая утоляющего жажду Закурдаева. — Да какой здоровенный! Что за порода?
— Не видите, что ли: этот, как его, водолаз! — с досадой ответила Ольга Петровна, стараясь дотянуться концом зонта до толстого мокрого зада непутёвого супруга.
— А по морде не скажешь! По морде ваш пёс — вылитый боксёр, — сообщил Ольге Петровне пенсионер. — Погодите, да он у вас и в костюмчике!
— Я же говорю: водолаз! В гидрокостюме. С реки возвращаемся, ныряли. Шлем вот только потеряли! Ну, ты, алкаш, где твоя кепка? Да вылезешь ты из лужи или нет, горе ты моё!
— Как его зовут? Полкаш? — переспросил не только подслеповатый, но, по всему, и глуховатый сосед.
— Ну да, Полкаш! А ну, Полкаш, пошёл вперёд! Мало тебе реки, так ты ещё и лужу прихватил. Ну, пошёл, пошёл! Дома сейчас напущу ванную, можешь хоть всю ночь в ней плавать!
Ольга Петровна, наконец, изловчилась и пребольно ткнула Егора Ивановича зонтом. Тот взвизгнул и в два прыжка выскочил на сушу.
— Так он у вас ещё и бесхвостый! — поразился Исидор Львович. — От рождения такой, или купировали?
— Это я ему нечаянно открутила, когда сегодня от этой су… от щуки оттаскивала. Не люблю я щук. Еле этого Полкана от неё оттащила. Хвост вот, правда, в руке у меня остался. А надо было кое-что другое оторвать! В следующий раз так и сделаю. Ну, Полкаш, вперёд! Домой, кобелина!
Егор рыкнул на взвизгнувшего от ужаса мопса и пополз в подъезд, оставляя за собой длинный мокрый след.
— Ну, ладно, пошли мы, Исидор Львович, — встрепенулась Ольга Петровна. — Спокойной вам ночи!
— И вам того же! — охотно откликнулся пенсионер. И добавил с хитрой ухмылкой: — Только ты уж, пожалуйста, Олюшка, проследи, чтобы твой Полкан Иванович не спал на спине. Уж больно храпит этот водолаз после водных процедур!..
НЕХОРОШАЯ КВАРТИРА
В десять часов вечера внизу что-то бумкнуло. Потом заскрежетало. Вслед за этим раздался нечеловеческий вопль и задрожали стены, завибрировал под ногами пол.
— Ну вот, опять Карагозовы загуляли, — обречённо сказала Варвара Петровна, доставая ватные шарики для ушей.
— Вот это и есть концерт твоих соседей?
С кухни с чашкой чая в руках вышел Андрей, племянник Варвары Петровны. Он жил в Минуссинске, работал там актёром в местном драматическом актёре. В Красноямск Андрей приехал по делам на пару дней и остановился у своей тётки. Утром он уже собирался ехать обратно. Они обо всём успели переговорить за эти два дня, Варвара Петровна даже мимоходом пожаловалась на своих соседей.
— Он самый, — обречённо кивнула Варвара Петровна.
— Да, это сильно! — вынужден был согласиться Андрей. — И что, ничего сделать нельзя?
— Уж по-всякому пыталась. Всем всё равно. Говорят: “Они же не убивают никого”.
— Вот что, тётя Варя, — подумав, решительно сказал Андрей. — Я сейчас пойду вниз. Ты же через пару минут позвони мне на мобильник. И как только я отвечу, начинай ещё звонить через каждую минуту-полторы. При этом не обращай никакого внимания на то, что я тебе буду говорить, хорошо? Сама же в ответ можешь молчать… Или вот что. Ну-ка включи телевизор.
По НТВ как раз начался очередной многосерийный российский боевик.
— Так вот, как только позвонишь мне, добавишь звук у телевизора. Поняла?
— Поняла, — растерянно сказала всё ещё ничего не понимающая Варвара Петровна. — И долго мне тебе так звонить?
— Пока я не вернусь обратно.
Андрей зашёл в ванную, а через десять минут оттуда вышел какой-то взъерошенный наглый тип, с подбитым глазом, фиолетовыми от наколок кистями рук. Он дерзко ухмыльнулся Варваре Петровне.
— Боже мой! Ну и бандит! — всплеснула руками Варвара Петровна.
Андрей подмигнул тётке подбитым глазом, прикурил сигарету от зажигалки-пистолета, по форме неотличимой от “Макарова”.
— Пошёл я. Не забудь позвонить через пару минут. Да, как зовут твоего соседа?
— Вроде Георгий. Точно, Георгий Карагозов!
Андрей спустился этажом ниже. Вот и нехорошая квартира, из-за двери которой доносились громкая музыка, пьяные вопли и смех. Андрей не стал звонить в дверь, а несколько раз сильно пнул её. На пороге образовался пьяный мужик с рожей, не менее наглой, чем у Андрея.
— Чего тебе? — грубо спросил мужик. — Вали отсюдова!
В это время в кармане у Андрея завибрировал телефон.
— Закрой пасть, Гоша! — рыкнул Андрей на соседа и полез в карман брюк за трубкой. Из кармана на площадку с лязгом выпал пистолет. Гоша переменился в лице. Андрей проворно подобрал пистолет и сунул его в карман. Достал трубку:
— Внимательно! Ну да, это я.
Потом поморщился и рявкнул переминающемуся с ноги на ногу на пороге хозяину нехорошей квартиры:
— Ну-ка, пойди, скажи там своим, чтобы заткнулись!
Протрезвевший сосед Варвары Петровны часто затряс головой, как китайский болванчик, и хотел было захлопнуть дверь, но Андрей вставил туфель в дверной проём.
— К-куда, Гоша? Базар к тебе есть. Как угомонишь свой кагал, мухой обратно!.. Я что, непонятно говорю?
Георгий Карагозов исчез, и через несколько секунд в его квартире наступила тишина. Андрей сидел уже в прихожей на стуле и орал в трубку:
— Не, Корявый, тут ты, типа, не прав! Падлой буду, не я этого урода мочканул!
Трубку он прижимал к уху не совсем плотно, и Георгий, а также подтянувшиеся к прихожей его жена и некоторые из гостей с ужасом могли услышать чей-то зловещий голос:
— Не гони фуфло, Удав! Это ты разнёс башку Хрипатому и забрал у него бабки. У меня свидетели есть. А бабки эти не его, а мои, просёк? Гони бабло, Удав!
— Да пошёл ты, сявка! — злобно прошипел Андрей, с треском захлопнул трубку и затолкал её в карман. При этом на пол снова выпал пистолет. Андрей чертыхнулся и затолкал его в другой карман.
Обитатели бывшей нехорошей, а теперь очень присмиревшей квартиры во все глаза смотрели на него.
— Вы кто? — несмело спросила жена Георгия. — Чего вам надо?
— Я совесть ваша! — гоготнул Андрей. — Но ближе к телу! Сейчас мы с вами перетрём одну темку.
Тут в его кармане снова заголосил мобильник. Андрей раздражённо выдернул его и рявкнул:
— Ну, кому там ещё не спится?
Из трубки послышались треск выстрелов, крики. Особенно надрывался кто-то сиплый.
— Это ты, Хрипатый? — самым искренним образом удивился Андрей. — Вот гад Корявый, всего пару минут назад втирал мне, что это я тебя завалил. Ты где?.. Держись, сейчас я тут грохну одного дебила и подвалю к тебе.
Георгий при этих словах сполз по стенке, а его жена схватилась за сердце.
— Вот что, уроды, — неподобающе весёлым тоном сказал Андрей, от которого у Гоши по спине забегали колючие мурашки. — Мне сейчас некогда, на стрелку надо. Но если Варвара Петровна, моя бывшая классная руководительница… Вы её знаете? Нет, вы её не знаете! Это святая женщина! Чего я только не делал с ней в школе: и кнопки подкладывал, и дверную ручку чернилами вымазывал, и дохлую мышь ей в портфель подбрасывал — ни разу меня директору не сдала! Сама в угол зажмёт и так линейкой по попе отжарит, что будь здоров! Больно, но справедливо! За что и уважаю по сей день! Я за неё любому пасть порву! Так вот, Жора, если Варвара Петровна ещё хоть раз услышит из твоей квартиры хотя бы один звук громче смыва унитаза, я сюда приду ещё раз. Но уже не один, а с Хрипатым! Просекли, убогие?
— Про… просекли, — жидким и нестройным хором проблеяли Карагозовы и их гости.
— Ну, тогда я поканал, — сказал Андрей-Удав, гася сигарету о стену прихожей. — Но вы меня поняли, да?
И он хлопнул за собой дверью так, что со стены оторвалась и упала на Гошу перчаточная полка. Гоша тихо заплакал.
— Слава Богу, жив! — обрадовалась Варавара Петровна возвращению смертельно усталвшего, но довольного племянника — Удивительно, но в квартире у соседей стало тихо. Как это тебе удалось, Андрюша?
— Не скажу, что просто, — признался Андрей. — Но я только что сыграл одну из лучших своих ролей!
Рано утром, когда ещё весь дом спал, Андрей уехал на вокзал. А спустя неделю со своей квартиры по обмену съехал и Гоша. Так, на всякий случай…
УДОБСТВА С ВИДОМ НА ОГОРОД
Пенсионер Пётр Иванович утром поспешил в конец своего огорода. Дёрнул дверцу уборной — она оказалась запертой. Послышался чей-то раздражённый голос:
— Занято!
— Но это же мой туалет!
— Знаю, Пётр Иванович, — ответили ему изнутри. — Я уже заканчиваю.
Наконец дверца сортира распахнулась, и из неё вышел инженер-сантехник Михеич, он же главный коммунальщик посёлка.
— Вот, принимай, Пётр Иванович, работу! — сказал Михеич, обтирая руки ветошью.
Пётр Иванович заглянул внутрь и обалдел. В центре туалета красовался… белоснежный унитаз.
— Администрация деньги получила из областного бюджета на развитие коммуналки, — гордо сказал сантехник. — Так что пользуйся. На, распишись вот, что у тебя теперь канализация есть.
— Какая же это канализация?
— Унитаз я тебе поставил?
— Ну, поставил.
— Так расписывайся давай!
— Постой Михеич, а как же… это… Ну, смывать чем?
— Ну ты прямо как ребёнок! Как понадобится тебе в туалет, прихватишь с собой ведро воды, всего делов-то. Не тяни, расписывайся.
Пётр Иванович оглянулся на свой кривобокий сортир, в глубине которого прямо-таки светился новенький красивый унитаз, махнул рукой и поставил свою закорючку. Он уже собрался закрыться в уборной. Но его остановил всё тот же Михеич:
— Чуть не забыл! На той неделе никуда не уезжай.
— А что?
— Водопроводом займёмся.
— Неужто и на него деньги выделили? — поразился пенсионер.
— А то. У тебя колодец-то есть? И ведро на вороте, поди, старое?
— Да уж, и клепал я его, и паял, а всё протекает.
— Вот и жди меня в следующую пятницу. Ведро тебе новое привезу. Черпай им водичку и носи домой на здоровье! А хочешь — на огород, или вон опять же для сливного бачка.
— А расписаться надо будет, конечно, как за водопровод? — вздохнул Пётр Иванович.
Но Михеич его не слышал. Он, насвистывая, уже устанавливал унитаз в соседнем туалете типа “сортир”. Коммунальная реформа в пригородном посёлке города К. шла полным ходом!
— КОШЕЛЁК ИЛИ ЖИЗНЬ?
прохрипел кто-то над ухом Коптелкина.
— А вы что бы хотели? — печально сказал Коптелкин.
— Ты что, мужик, совсем страх потерял? — озадаченно спросил грабитель. — Видишь, какой у меня нож? Чик — и привет!
— А мне всё равно. Хотите, кошелёк берите, хотите — жизнь.
— Как это? — снова оторопел грабитель. — Не, вот клиент попался, а? Так тебе что, жизни не жалко?
— А зачем она мне, такая?
— Какая это “такая”, что ты её запросто хочешь отдать первому прохожему?
— Ну, во-первых, жена меня бросила…
— Так это же радость-то какая! Живи теперь, как хочешь!
— Зато тёща-то осталась. Не хочет к себе в деревню возвращаться.
— Так уж и быть, я тебе или тёщу выживу, или жену верну. Падлой буду. Выбирай.
— Лучше первое.
— Молоток! Что ещё?
— Сосед-наглец, ещё два года назад занимал у меня пятьсот рублей, до сих пор не отдаёт.
— Отдаст, — убедительно сказал грабитель. — С процентами! Так, дальше?
— На работе меня сократили.
— Что за работа?
— Да так, рекламный агент я.
— Ха, у меня как раз один клиент заведует рекламным агентством. Я ему недавно паспорт вернул. Нашёл и вернул. Так что я тебя к нему пристрою, не сомневайся. Ну как, жить тебе захотелось?
— Ну, можно попробовать ещё раз.
— Тогда держи-ка вот тыщонку.
— Зачем это?
— Держи, говорю! И положи её в кошелёк.
— Ну, хорошо, спасибо!
Грабитель снова вытащил свой страшный нож и прохрипел:
— Жизнь или кошелёк?
— Ой, да заберите вы ваши деньги, только не машите у меня перед носом этим жутким тесаком!
— Ну вот, я сегодня как бы и заработал немного, — сказал странный грабитель, пряча деньги и нож в карман. — На пиво с чипсами хватит. Пошли, посидим, ещё за жизнь потолкуем! Делами твоими завтра займёмся. Я всё равно на пенсии, и делать мне нечего.
— А вот это вот: ножик ваш жуткий, “жизнь или кошелёк”?
— Да не бери в голову, это я подрабатываю иногда. На пенсию разве проживёшь?
И они отправились в ближайшую пивную.
ДОЛГ
Когда жена Чебакова, Ольга, уезжала в санаторий, она сказала ему:
— Чебаков, меня не будет три недели. Я тебе всё перестирала, забила холодильник. Вот тебе ещё денег. По целых двести рублей на день. Если не будешь пить, Чебаков, тебе хватит до получки. А получку вышлешь мне. Иначе мне не на что будет купить билет на самолёт, чтобы вернуться к тебе, дорогому, любимому Ты всё понял, Чебаков?
— Понял, — сказал Чебаков. — Пить не буду. На двести рублей не особенно разгуляешься.
Ольга уехала. Чебаков день не пьёт, два в рот не берёт, три — всё как стёклышко… И даже гордиться собой стал. А тут как-то идёт с работы домой, смотрит — на тротуаре зелёная бумажка лежит. Поднял и глазам своим не поверил. Тыща. Вот это да!
Долго думал Чебаков, что делать ему с этими деньгами. И придумал.
Просыпается Чебаков — дома бардак. Стол заставлен пустыми бутылками. На диване спят двое каких-то незнакомых мужиков. В карманах, естественно, пусто — ни тех денег, что ему жена оставляла, ни той тыщи, пропади она пропадом, которую Чебаков нашёл.
Тут телефон звонит. “Неужели жена?” — испугался Чебаков. Нет, звонила секретарша его шефа.
— Рафаель Петрович, — говорит она. — Сергей Нефедьевич велели узнать, вы на работу собираетесь? Ваших два дня отгула и три без содержания ещё вчера закончились.
“Ага! — смекнул Чебаков. — Значит, сегодня второе! Зарплатный день. Надо Ольге денег выслать”.
Выгнал он тех, что на диване, кое-как прибрался в квартире и бегом на работу. К кассе. А там уже стоят Барнаулова и Ахметов.
— Тоже за деньгами? — спросил их Чебаков. — Кто последний?
— Да, мы за деньгами, — отвечают ему Барнаулова и Ахметов. — Но ты первый. Получай.
Чебаков получил деньги, и только хотел было уйти, как эти двое к нему:
— А долг?
— Какой ещё долг? — сделал круглые глаза Чебаков.
— Как какой? — возмутился Барнаулов. — Ты третьего дня нам звонил, говорил, что тебе срочно деньги нужны, жене выслать. Просил одолжить тебе десять тысяч.
— Я?!!
— Да, ты! — подтвердила Ахметова, перегораживая Чебакову дорогу. — Плакал, сказал, что ногу подвернул, сам придти не можешь, и прислал своего двоюродного брата.
— И что, вы ему дали денег?!
— Да, я три тысячи, а Ахметов вон все семь. Под твоё честное слово, что отдашь с получки.
— Не посылал я никого, — хотел было увильнуть Чебаков, но Барнаулова придавила его к стене мощным торсом, а Ахметов, оглянувшись по сторонам, взял Чебакова за кадык.
— Как же не посылал? — зло зашипел он. — Как же не посылал, если братан твой твоим же паспортом размахивал? А ведь это Барнаулова додумалась, чтобы ты послал братца своего с паспортом своим.
— И у нас свидетели есть, Кошкина и Моисеев, — добавила Барнаулова.
Видит Чебаков — не отвертеться.
— Ладно, чёрт с вами, забирайте свои деньги, только жизни не лишайте, — сказал он и полез в карман. — Оставьте это удовольствие моей жене.
Отдал Чебаков долг. И осталось у него всего сто рублей. Вот сидит он дома, пребывая в горестных размышлениях, что же ему теперь делать — жену-то надо домой возвращать. И тут по телевизору передают: где-то в Африке в джунгли упал очередной не то российский, не то украинский пассажирский самолёт. А жена-то домой как раз собиралась возвращаться на самолёте!
“Нет, — подумал решительно Чебаков. — Не могу я рисковать жизнью своей любимой жены”. И сбросил ей SMS’ку: “Дорогая, не рискуй, ехай поездом!”
И переполнившись гордостью от того, что спас любимую от неминуемой гибели, пошёл за пивом. Сто рублей-то у него ещё оставалось. А и жить Рафаелю Петрофичу Чебакову оставалось всего трое суток. Ровно столько надо было добираться поездом из санатория его жене…
ГВАДАЛКВИВИР
— Тону! — услышал Фёдор Дуняшин приглушённый крик. На водной глади реки он увидел чью-то медленно плывущую лысую голову. Фёдор бросил удочку и спросил:
— Слышь, мужик, а чего это тебе не спится? Чего здесь плаваешь в такую рань?
Лысый прохрипел:
— Так я это…Утопиться хотел.
Дуняшину стало любопытно, из-за чего это можно лишить себя жизни в такое прекрасное июньское утро. Он пошёл параллельно курсу медленно плывущей головы.
— А зачем же ты хотел утопиться?
Лысый горестно вздохнул:
— Шеф достал, тёща, заела. А тут ещё жена заначку нашла и конфисковала.
— И только-то? — недоверчиво спросил Дуняшин.
— Да? А знаете, сколько там было? — обиделся несостоявшийся утопленник. — Три тысячи долларов! Я пять лет копил, даже в пиве себе отказывал.
— И на что же ты копил? Кстати, я — Фёдор. А как тебя зовут?
— Ипа. Ипполит то есть… Так вот, я хотел купить путёвку и в Гондурас съездить, — наконец признался Ипа.
— К-куда? — Дуняшин от неожиданности споткнулся и чуть не оказался в воде рядом с Ипой. — Почему именно в Гондурас?
— У меня с детства прямо-таки жгучий интерес к этой стране. “Почему это именно Гондурасом у нас ругаются? — думал я. — Неужели у них там так всё плохо?” И вообще, есть что-то загадочное, притягательное в названии этой страны. Ты только послушай: Гон-ду-рас!
— Сам ты Гондурас! — сердито сказал ему Фёдор Дуняшин. — Ну, нашла жена твою заначку… И что, из-за этого надо топиться? А не проще было дать ей по лбу?
— Что ты, что ты! — зашлёпал руками по воде Ипа. — У нас не такие отношения…
— Да? — язвительно сказал Дуняшин. — А чего ты тогда бабки от неё заначиваешь?
— Ну, это так просто не объяснишь, — смутился Ипа. — Дело в том, что я одно время крепко выпивал, вот и осталась привычка к заначкам. Да и хотел жену уже поставить перед фактом: вот мол, Лизонька, у меня такая мечта, уже и возможность есть её осуществить. И показал бы ей деньги…
— Да ты вылезай из воды-то, простынешь, — озабоченно сказал Дуняшин, протягивая руку Ипе. — Че ты голый-то полез топиться?
— А это чтобы сразу замёрзнуть и утонуть от судороги, — сказал, выбираясь на берег, Ипа.
— Сам ты судорога! — с сожалением сказал Фёдор и, сняв с себя куртку, накинул её на плечи Ипы. — Простынешь ещё. Слушай, а можно бестактный вопрос?
— С-спрашивай, — разрешил Ипа. Видно было, что он замёрз, и зубы его начали выбивать мелкую дробь.
— Чего ж ты не утонул-то, чего на помощь звал?
Ипа перестал дрожать и внимательно посмотрел в глаза Фёдору — не издевается ли? Но взор у Дуняшина был серьёзный и участливый.
— Ты знаешь, передумал, — наконец доверительно сказал Ипа. — Уже когда в воду с моста летел, меня как ошпарило: “Дурак же ты, Ипполит, — подумал я. — Ну что тебе дался этот Гондурас? Если бы это и в самом деле была хорошая страна, разве бы ею ругались”. И знаешь, что я надумал?
— Ну, ну, — заинтригованно спросил Фёдор.
— Начну заново копить деньги на поездку на Гвадалквивир…
— Тьфу, блин! Ну, ты и урод! — в сердцах сплюнул Дуняшин. — Это ещё что за страна такая, и какого хрена ты там забыл?
— Это не страна, это река такая есть. В Испании, — мечтательно сказал Ипполит. — Ты только послушай, как она звучит: Гва-дал-кви-вир! Как романтично!
— А, вспомнил, кино когда-то смотрел, в детстве, — оживился Фёдор. — Там пацана одного учили запоминать название именно этой реки. И он всё время долдонил: “Глотал кефир, глотал кефир”.
— Вот! — обрадовался Ипполит. — Вот туда я и поеду. Но не один, а с Лизонькой! Вместе накопим денег и поедем… Поехали с нами, Фёдор? На берега Гвадалквивира!
— Уф, устал я от тебя! — рассердился Дуняшин. — Езжай-ка ты сам глотать кефир, без меня, ладно? Но для начала тебе не мешало бы одеться. Вот где ты свои штаны и всё прочее оставил?
— На мосту, — простодушно ответил Ипполит.
— Ну так беги за своими шмотками, пока им ноги не приделали! Но сначала куртку мне верни, утопленник!
— Бегу, бегу! — оживился Ипполит и, сбросив куртку на руки Фёдору, припустил к виднеющемуся в утренней дымке мосту через реку. С которого он спрыгнул всего с полчаса назад, чтобы свести счёты с жизнью. Но передумал. Потому что у него появилась новая мечта.
— Ишь ты: Гондурас ему подавай… И этот, как его, Гвадалквивир, — бормотал тем временем себе под нос, возвращаясь к своему заветному рыбному местечку, Фёдор Дуняшин. Но бормотал не зло, а по-доброму. Потому как понравился ему этот дурында Ипа с его мечтой. И теперь Фёдор думал вот о чём: у него самого была притырена заначка. Немного — на моторную лодку копил. Но съездить с женой и детьми поездом хотя бы на Байкал, чистыми и глубокими водами которого Фёдор грезил с детства, а потом как-то забыл, вполне хватит… А лодка может и подождать!
СЫН ПАРТИИ
У Зайцева зазвонил телефон. Он поднял трубку.
— Алло, Зайцев? — спросил женский голос.
— Да, я. Кто это?
— Это я, Люсьен.
— Какая ещё Люсьен?
— Быстро же ты меня забыл. Люся я, повариха вашей партии. Ну вспомнил?
— Как же, как же, — залебезил Зайцев. — Разве такое забывается? Ну и как живёшь, Люся?
— Мать-одиночка я, Зайцев, причём по твоей милости, — сообщила ему Люсьен. — Сына вот родила. Полгодика ему уже. Вылитый ты. Особенно уши. Ну и что будем делать? Я замуж хочу за тебя, Зайцев!
— С ума сошла! — испугался Зайцев. — Я же женатый.
— Тогда давай, Зайцев, помоги своему сыну встать на ноги и пойти, заговорить, влиться в коллектив детского сада, получить образование и стать достойным человеком. Чтобы ты мог гордиться своим сыном, Зайцев! Кстати, пригласи-ка жену свою к телефону, хочу и с ней поделиться радостью…
— Не надо её радовать, я уже еду, с деньгами. Давай адрес…
Люсьен жила в обшарпанном бараке. В дешёвой коляске посапывал бутуз. Зайцев склонился над ним. Точно, ушки у парня были оттопырены так же, как у него. Однако нос напоминал кого-то другого.
— Так ты ещё и с Нерсесяном? — обрадованно спросил он.
— Ну было разок, — зарделась Люсьен.
— А ну-ка звони ему, — решительно сказал Зайцев.
— У меня нет его телефона.
Зайцев полистал свою записную книжку:
— Вот, набирай!
Через полчаса их компанию разделил и Нерсесян.
— Да, нос мой, — согласился тот. — Чистая работа…
— Да? А ты глянь на его уши, — ревниво сказал Зайцев.
Нерсесян снова склонился над коляской. Малыш в это время завозился во сне, высвободил из-под одеяльца ножку. Чуть ниже пухлого коленочка темнело большое родимое пятно.
— Ага! — в один голос сказали Зайцев и Нерсесян. — Где-то мы уже такое видели! А ну говори, зараза: у тебя шуры-муры были и с Цыбулей?
— Ох, не спрашивайте, мальчики! — мечтательно прикрыла глаза Люсьен. — Только где он сейчас, Цыбуля этот? Давно уже затерялся где-то в степях вильной Украины.
В это время открыл свои глазки малыш. Они были ярко-голубые.
— Николая Петровича, самого начальника партии, глаза! — потрясённо сказал Зайцев. — Ну ты, Люська, даёшь!
— Эх, да если бы я знала, где он сейчас, разве вы бы нужны были мне? Слышала я, подался Николай Петрович куда-то на повышение. А куда — понятия не имею.
Зайцев и Нерсесян переглянулись.
— Ты обещаешь, что оставишь нас в покое, если мы дадим тебе координаты Николая Петровича? — с затаённой надеждой в голосе спросил Зайцев.
— Обещаю! — с не меньшей надеждой кивнула головой Люсьен.
Нерсесян торопливо написал номер телефона на клочке бумаги:
— Вот, звони! Но про нас — ни слова, да?
Люсьен набрала номер.
— Приёмная заместителя губернатора по промышленности Николая Петровича Гулеватого, — мелодичным голоском сказала на том конце провода секретарша. — Слушаю вас…
— Вот, папашка, ты и попался! — обрадованно прошептала Люсьен, в то же время небрежно махнув рукой двум другим отцам сына в сторону двери. — Скажите, я могу записаться на приём к господину заместителю губернатора по личному вопросу?.. Через неделю, в семнадцать ноль-ноль? Хорошо!
— А ты не помнишь, у кого в нашей партии была ямочка на подбородке? — озабоченно спросил Нерсесян у Зайцева при выходе из подъезда барака.
— Нет, не помню, — ответил Зайцев. — Да какое это теперь имеет значение? Люсьен теперь хватит одного Николая Петровича.
— Пожалуй, хватит, — согласился Нерсесян. — Ох, не завидую я ему.
— Да уж! Как хорошо, что мы с тобой так и остались рядовыми членами партии, простыми геологами…
СЛУЧАЙ С ПЯТАЧЕНКО
У Пятаченко вдруг начал расти живот. Он и так был не худенький. А тут пузо прямо на нос лезет.
— Пива надо лопать меньше, — ехидно сказала ему жена Амалия.
— Да чего ты ерунду болтаешь, я его сколько пил, столько и пью, — слабо парировал Пятаченко. Но на всякий случай теперь вместо ежедневных трёх литров стал выпивать полтора.
А живот знай себе растёт. Тогда Пятаченко перестал закусывать пиво чипсами. Но живот распухал как на дрожжах.
— Сходи-ка к эндокринологу, — сказала слегка обеспокоенная Амалия. — У тебя, похоже, что-то с обменом веществ.
Врач посмотрел анализы, помял Пятаченко кадык, живот, сделал испуганные глаза, да и говорит:
— Это вам, больной, не ко мне надо. Потому как вы, как бы вам это помягче сказать… Вы в положении.
— Это в каком ещё положении? — не понял Пятаченко.
— Беременны вы! Похоже, уже где-то в районе пяти месяцев. Идите к гинекологу.
Пятаченко от возмущения чуть не задохнулся:
— Я? Беременный? Да что вы такое говорите? Откуда, как?
— Вам виднее, откуда и как, — туманно сказал врач.
Убитый горем Пятаченко приплёлся домой. Дочь и сын были ещё в школе, жена — на работе. Пятаченко разделся перед зеркалом и стал враждебно рассматривать своё безобразно отвисшее пузо. Вдруг ему почудилось, что у него где-то там, глубоко внутри, что-то ворохнулось. “Схватки!” — понял Пятаченко и повалился на пол без сознания.
Очнулся он оттого, что вернувшаяся с работы жена поливала его водой из чайника.
— Где я? — слабо спросил Пятаченко. — И почему мокрый? Что, уже воды отошли?
— Слава Богу, жив! — обрадовалась Амалия. — Постой, ты что, бредишь? Какие такие воды?
Пятаченко увлёк жену в спальню и там ей всё рассказал.
Амалия слушала его, вытаращив глаза. Осознав, наконец, всю суть происходящего, она грозно сказала:
— Гришка, ты мне изменил! Признавайся, сволочь: с кем?
— Да что ты, что ты, Амалинька, ни сном, ни духом, — залепетал Пятаченко.
— Да? А ты вспомни: как раз пять месяцев назад тебя дома не было двое суток. Ты потом признался, что пил эти два дня у дружка своего Бузыкина… А не могло быть так, что Бузыкин этот воспользовался, так сказать, твоим беспомощным состоянием…
— Да как ты смеешь! — вскинулся Пятаченко. — Мы с ним мужики с нормальной ориентацией.
— Ну, тогда не знаю…
— Слушай, может мне сделать этот, как его, аборт?
— С ума сошёл! Тебе скоро уже рожать!
— А как же теперь быть?
Амалия пытливо заглянула в глаза мужа:
— Слушай, Гришенька, ну, раз уж так получилось, давай рожай. Ваня с Таней совсем уже большие. Скоро окончат школу, потом институты, попереженятся, и останемся мы с тобой совсем одни… Не бойся, когда будешь рожать, я буду рядом. А пока на сохранение ляжешь.
Амалия нежно погладила живот Пятаченко.
— Да так-то оно так, — дрогнул Пятаченко. — Но что я на работе скажу?
В это время раздался телефонный звонок. Амалия сняла трубку.
— Тебя, — сказала она Пятаченко.
Григорий выслушал, что ему сообщили. Потом переменился в лице и закричал:
— Коновалы! Я жаловаться на вас буду!
И бросил трубку.
— Что такое? — спросила Амалия.
— Не поверишь: звонил тот самый эндокринолог. Очень извинялся и просил меня зайти снова. Оказывается, ему принесли анализы какой-то женщины с такой же фамилией и инициалами. Я не беременный! Просто у меня действительно нарушился обмен веществ. Но к этому врачу я больше ни ногой! Чуть не родил из-за него!
— Ну вот, — загрустила Амалия. — А я уже настроилась на ребёночка.
— Так в чём дело? — обнял её Пятаченко. — Вот сгоню живот, и займёмся решением этого вопроса…
НЕ СПИТСЯ
Кулагину не спалось. Он ворочался, ворочался, неприязненно прислушиваясь к похрапыванию жены. Потом встал и вышел на кухню. Настенные часы показывали третий час ночи.
Кулагин решил попить чаю. Пока чайник закипал, решил включить телевизор — одному было скучно.
— Ты чего не спишь?
На пороге кухни стояла жена Кулагина, похожая в своей сиреневой ночной рубашке на маленькую грозовую тучку.
— Не спится, вот и не сплю.
— Это оттого, что ты бездельник, — сообщила ему Галина. — На работе баклуши бьёшь, дома палец о палец не ударишь, всё я делаю. А надо просто уставать, тогда и сон будет здоровый, как у меня.
— Да? А сейчас с чего прикажешь мне устать? Постираться, что ли?
— Я уже всё выстирала. И посуду помыла. И обед тебе на завтра сварила.
— Вот, видишь. А ты говоришь: “Уставать надо, уставать”. С чего? — пожаловался Кулагин.
— С чего? — переспросила Галина. Тут глаза её загорелись.
— Пошли, — сказала она.
— Куда? — не понял Кулагин.
— В спальню. Я тебя притомлю, не сомневайся. Так, что спать будешь без задних ног. И без передних.
— Так я “уставал” уже с тобой. На позапрошлой неделе, — испугался Кулагин.
— Ну, тогда майся и дальше. Но чтобы тихо мне! — разочарованно и грозно сказала Галина, удаляясь в спальню.
“Полежу-ка я в зале на диване с книжкой. Может, и засну”, — решил присмиревший Кулагин.
И ведь заснул-таки. Под утро. А снилось ему, что он живёт в деревне, каждый день колет дрова, убирает снег во дворе, чистит сарай и очень качественно устаёт. И никто к нему не пристаёт с глупыми предложениями утомиться в третьем часу ночи в спальне… Потому что спит он как убитый.
А Галине в это время снилось, что она наконец-то спровадила своего бездельника мужа в деревню в отпуск, к своей маме — к дровам, к снегу, ко всегда голодным свиньям в сарае. А пока Кулагина нет, её утомляет их сосед холостяк Куроедов. Уж очень он откровенно в последнее время посматривает на пышнотелую Галину…
АХ, ЭТА ПРОСТУДА!
Действие происходит на автобусной остановке. Участники — группа горожан, ожидающих маршрутный автобус.
Она: Ах, эта проклятая простуда!
Он: Как я вас понимаю…
Она: Вы не можете этого понимать!
Он: Нет, понимаю!
Она: Нет, не понимаете!
Он: Уж не хотите ли вы сказать, что я такой тупой?
Она: Нет, у вас просто нет насморка!
Он: А я вам говорю, что он вчера был!
Она: Так то было вчера!
Он: Слушайте, что вы ко мне пристали?
Она: Это я к вам пристала? Петро, ты только посмотри на этого нахала!
Петро: Мужик, ты чого пристал к моей жинке?
Он: Это я к ней пристал? Да на фиг она мне сдалась, твоя сопливая жена?
Петро: Ось ты как? Получи вже!
Он: Уй, больно! Фарид, ты чего стоишь? Наших бьют!
Фарид: Ах ты, гад! Н-на тебе!
Петро: Ай! Ну, погоди хвилинку! Алё, Остап? Прихвати с собой тестя та братив и дуйте швидче до мэне, на остановку! На нас с Галей тут якись козлы наихалы…
Фарид: Ага, ты так! Алё, Мансур? Мында киль!
Из милицейского протокола: “27 января на автобусной остановке девяносто седьмого маршрута по улице Перенсона была зафиксирована массовая драка, во время которой оказался приведён в негодность павильон и перевёрнут подошедший автобус, вместе с пассажирами, большая часть которых состояла из иностранных студентов, обучающихся в нашем городе. Пассажиры также подключились к драке, таким образом участие в противоправных действиях приняли сорок семь человек различной национальности, в том числе одна женщина. Все они, кроме указанной женщины, обменивались непечатными выражениями на чистейшем русском языке, из чего можно заключить, что драка не имела под собой межнациональной или расовой неприязни. Все хулиганы, невзирая на их национальности и цвет кожи, были задержаны, но затем выпущены, так как имели очевидные признаки простудных заболеваний и создавали реальную угрозу заражения ОРЗ всего отделения милиции. Начальник отделения капитан Геворк Амбарцумян”.
КОНЬ В ПАЛЬТО
— Алло, это Пётр Иванович?
— Да. А вы кто?
— Кто, кто… Конь в пальто! Я это, Коньков. Что, обормот, уже перестал узнавать своих сотрудников?
— Но позвольте…
— Я сейчас позволю! Я себе такое позволю, чего ты, зараза, и сроду не слышал. Я сегодня, пока ты где-то шлялся, оставил у твоей секретарши, этой сексотки, заявление. Всё, ухожу из твоей ерундовой конторы. И знаешь почему?
— Почему?
— Осточертел ты мне бесконечными своими придирками: то ему не эдак, это не так. Подумаешь, два дня меня на работе не было!
— Да, кстати, почему же это вас не было два дня на работе?
— Опять двадцать пять! Я ж тебе, моржу толстокожему, русским языком объяснял: может, у меня семейная драма! Может, жена у меня кого завела, а я выводил эти два дня. А ты сразу: “Выговор с последним предупреждением”! Всё, ухожу. К сокурснику, он фирму новую открыл, давно зовёт. А тебе желаю… Чтобы ты…! Чтобы тебя…! Чтобы тебе…! Того же самого — и всем твоим родственникам! И всем и везде буду рассказывать, какая ты есть сволочь, Карпухин Пётр Иванович!
— Вот тут вы не правы!
— Это почему же?
— Потому что я хоть и Пётр Иванович, но не Карпухин…
— А кто тогда? Это что, я ошибся номером, что ли?
— Выходит, ошиблись!
— Вот зараза! Столько времени на тебя даром потерял…
— Постойте, постойте, не кладите трубку!
— Это ещё почему?
— А вы не могли бы, слово в слово, повторить всё, что вы мне тут наговорили, одному господину? Вот по этому телефончику? Я заплачу, не сомневайтесь!.. Уж очень здорово у вас критика получается, я так никогда не смогу.
— А что, идея! Свою фирму открою, критики и самокритики на заказ. А ну, называй имя и телефон моего первого клиента…
В ШКАФУ
И вот Сиракузов, как тот придурок из анекдота, сидит в шкафу в чужой супружеской спальне. В трусах и на корточках, за душной и тесной шеренгой шуб, плащей, платьев. По лицу, шее струится пот, сердце гулко бьётся почему-то не в груди, а в ушах. Жарко, но его бьёт озноб. Это нервное. Ну, ещё бы. В самый пикантный момент из прихожей донеслась трель дверного звонка. Это в три-то часа ночи?
Их буквально разметало в разные стороны. Причём Сиракузов почему-то сразу оказался в шкафу. Это любимая поддала ему своей восхитительной коленкой и прошипела:
— На всякий случай: вдруг муж вернулся. Хотя никак не должен. Он же на соревнованиях.
Захлопнула за ним дверцу, да ещё и ключ провернула.
“Блин, а шмотки? Нет, так больше нельзя!”
А тут ещё на инородное тело начала слетаться моль. Эти маленькие крылатые твари стали исследовать и без того не могучую растительность Сиракузова на предмет съедобности. Чёрт, как щекотно!
Милая ушла в прихожую, спросила своим мелодичным капризным голоском, от которого у Сиракузова всегда мурашки по телу, особенно по отдельным его частям:
— Кто там? Я сплю!
Сиракузов выпростал ухо из-под полы какой-то шубы и приложил его к дверке шкафа. Силой воли усмирил грохот сердца в ушах и расслышал грубое, но нежное:
— Бу-бу, бу-бу-бу!
— Васенька, это ты? — радостно (ах ты, зараза!) пискнула их милая и защёлкала задвижками, загремела цепочкой.
“Так-а-ак! Значит, всё-таки, муж! Василий Бугаев, чемпион города по боксу. Уезжал на чемпионат области. Должен был только послезавтра вернуться. Козёл!
— Вылетел я, в первом же туре, заинька, — войдя в прихожую, заплакал Василий.
— Ну что ты, дорогуша, успокойся, — заворковала их милая. — Сейчас душ примешь, и баиньки. А потом ты их всех побьёшь, в другой раз!
— Ехал и всю дорогу думал, кого бы поймать, на ком злость сорвать, — шмыгая своим кривым сломанным носом (Сиракузов как-то видел этот мужественный шнобель), пожаловался боксёр. — И представь, никто ведь так и не подставился.
“Ой-ей-ей! А груша-то для битья вот она, в шкафу его жены сидит. И у груши этой страшно затекли ноги. Нет, так больше нельзя!”
Сиракузов сел и вытянул полусогнутые ноги, подошвы которых упёрлись в полированную перегородку шкафа. А пальцы ног начали выбивать мелкую дробь по гулкому как гитарная коробка дереву.
“Чёрт, да что же это такое!”
Сиракузов снова уселся на корточки. И тут ключ в дверце шкафа начал проворачиваться. Сиракузов зажмурился и скрестил перед собой руки со сжатыми кулаками: так просто выколотить из себя душу он не даст!
— Выходи и быстро одевайся, — жарко зашептала милая.
— А этот, однофамилец твой?
— Он в душе, и не скоро выйдет.
— А после душа вы в кроватку, да? — скрипнул зубами Сиракузов.
— Иди уж! — прильнула она в прихожей к нему, куда они пробрались на цыпочках. — Через неделю я тебе позвоню. Он на межрегиональные соревнования уедет, на три дня. Придёшь?
Рядом, за дверью ванной комнаты, громко шумел душ, под тугими струями которого что-то фальшиво напевал муж её милой, изредка царапая ветвистыми рогами по мокрой кафельной стене.
— Ни за что и никогда! — сердито прошипел Сиракузов, выходя на лестничную площадку. — Пока не поставишь в шкафу табуретку… И моль выведи!
ПРОТИВОБАБ
Отходя в мир иной, Пётр Сидорович призвал к себе единственного сына и прошептал:
— Ванюша, я не оставляю тебе ни денег, ни какого другого добра. Сам знаешь, как мы жили.
Иван неодобрительно покивал. Отец его был инженером, вечно что-то изобретал, и эти его изобретения нигде и никем не признавались. В доме была постоянная нужда, за что папашу поедом ели жена и тёща. Иван ничего не изобретал, но и его заедали жена с тёщей — за то, что мало зарабатывал.
— Но оставляю я тебе, Ванюша, последнее своё изобретение, — тихо говорил Пётр Сидорович. — Это психотронный дистанционник. Действует только на женщин. Я ему дал обиходное название противобаб. Успел испытать только на соседке. Получилось. На, пользуйся!
Пётр Сидорович достал из-под подушки небольшую коробочку и со светлой улыбкой покинул земную юдоль.
Похоронив отца, Иван забыл об этой коробочке. Он не верил в отцов гений — что бы ни изобрёл покойный, всё не работало. Но тут Ивана как-то особенно достали жена с тёщей — за то, что вернулся с работы с запахом, но зато без премии. Он запорол отчёт, за что шефиня, Наталья Викторовна, и наказала его.
Иван вспомнил об отцовской коробочке утром, когда собирался на работу, отыскал её и взял с собой. Противобаб выглядел как обычный пульт дистанционного управления, с такими же кнопочками. В коробочке также лежала инструкция. Иван углубился в её изучение. Очнулся, когда услышал язвительный голос своей шефини:
— Иван Петрович, вы свои покупки могли бы изучать и дома. А в офисе надо работать! Ну-ка зайдите ко мне!
Негодующе фыркнув, начальница проследовала в свой кабинет. Иван пошёл за ней. Когда он вошёл в кабинет, шефиня сердито сказала:
— Вот что, Иван Петрович… Э-э, это вы зачем на меня наставили свой дистанционник? Я вам что, телевизор?
И вдруг Наталья Викторовна замолчала, ожесточение на её лице сменилось угодливостью.
— Я в вашем распоряжении, Иван Петрович, — покорно сказала она. — Что бы вы хотели?
— Ух ты! Заработало! — поразился Антон. И велел начальнице:
— Отмени-ка свой приказ о лишении меня премии. Да удвой её размер и распорядись выдать мне немедленно!
— Слушаюсь! — сказала шефиня. — Какие ещё будут распоряжения?
— На сегодня всё, — отрезал Иван. — Я пошёл домой. У меня отгул. На два дня.
По дороге домой он купил коньячку, закусочки. Дома всё это выставил на стол под изумлёнными взглядами домочадцев. Вернее, домочадиц.
— Совсем обнаглел! — возмущённо сказала тёща. — Зинуля, доча, посмотри-ка, он пьянку уже на дом начал брать!
— Цыц! — храбро прикрикнул Иван и вытащил из кармана противобаб, направил его на тёщу. — А ну, упала, отжалась, старая карга!
Тёща побелела и упала. Но отжаться смогла только пару раз — да и куда ей, она ведь в армии не служила! — и тихонько лежала себе на полу, не понимая, что с ней происходит.
— Ты чего сотворил с мамой, козёл! — изумлённо спросила Ивана жена. — Да ты знаешь, что я с тобой сделаю за неё? А ну, убрал всё со стола, и пошёл мусор выносить!
— Щас! — глумливо сказал Иван и снова защёлкал кнопками пульта. — Ты, глупая старуха, можешь встать и пожарить для любимого зятя котлет. А ты, зараза, иди-ка в спальню, прими там позу и жди меня!
— Какую прикажешь, дорогой? — томно закатила глаза жена.
— Встань буквой “зю”!
— Есть!
Пока женщины выполняли его распоряжения, ликующий Иван налил себе коньячку раз, другой, третий, слегка закусил и пошёл в спальню. Жена, вся обвиснув, исправно стояла в заказанной им позе. Иван глянул на неё, поморщился — себе-то он приказать не мог.
— Вольно! — сказал он Зинаиде. — Присоединяйся к своей дорогой мамаше и приготовьте мне приличный ужин — у меня сегодня праздник. Я скоро буду.
Он взял с собой противобаб и спустился этажом ниже, к одинокой соседке, о которой говорил его папашка… Да, соседка оказалась просто класс!
Когда вернулся домой, стол был уже накрыт. Жена и тёща смиренно ждали его.
Распалённый Иван выпил ещё пару стопок коньяку.
— Вот вы где теперь у меня! — воодушевлённо сказал он домочадицам, показывая пульт. — Отныне что прикажу, то и будете делать! Конец бабовщине в моём доме! Н-ну, ладно, расслабьтесь. Вы-выпейте со мной, поешьте. Я что, зверь к-какой, что-ли?
Коньяк и расслабленность сделали своё дело — Иван захмелел и утратил бдительность. В какой-то момент жена зашла ему за спину и огрела скалкой по голове. Иван рухнул лицом в уже остывшие пельмени. Следующим ударом Зинаида вдребезги разнесла лежащий на столе противобаб.
— Где я? — спросил, придя в себя, Иван, и что-то вспомнив, тут же зашарил рукой по столу.
— Не ищи, отказала твоя техника! — злорадно сказала жена, помахивая скалкой. — Зато мой дистанционник — безотказный. А ну, марш спать, пока я тебя снова не отключила! Утром поговорим.
Иван покорно побрёл на диван. Уже засыпая, он вспомнил: инструкция и схема сборки пульта остались у него на работе! А по ним можно смастерить новый противобаб. И обязательно забрать его в противоударную оболочку. Чтобы никакая скалка не могла взять!
Тура, Эвенкия