Опубликовано в журнале День и ночь, номер 2, 2008
Лицом побеждая высокий прибой,
косое крыло укротив под собой,
верхом, в ожиданье начала,
искать зарождение вала.
И, предштормовой широтой озарён,
дразнить океан полыханьям знамён
найдя превосходную степень —
волне наступая на гребень.
И, пренебрегая крушеньем стены,
промчаться изогнутым фронтом волны,
оставив восторженной дали
солёных разводов спирали.
2.
Мы уходим туда, откуда пришли.
За любовью уходим,
если сердце любовью сожгли,
а любви не находим.
В белоснежной одежде приветит земля,
как невеста в купели.
Это выпадет снег, отпоют тополя
иль цветенье в апреле…
3. ЗАКАТ
Драконового дерева ещё сочится кровь
и солнце обрело ущербность полукруга,
подобие своё роняющего в ров.
И у меня совсем не стало друга.
Картины полдня сняты со стены,
короткие лучи погашены в чулане,
где кисти и бинты случайно сожжены,
и нечем врачевать пейзаж в оконной ране.
* * *
Видел дозорный, как стая летела,
как обволакивала пространство,
как, становясь иллюзорным, тело
пересекало тьмы постоянство.
Как собирались тяжёлые тучи.
И проникали в закрытые двери.
И в наступившей истоме тягучей
видел дозорный бегущего зверя.
И колотился у глаза кристалл…
Видел дозорный, да не рассказал,
как налетали все в чёрном грачи,
время клевали в янтарной ночи,
чтобы забыло дорогу домой,
то, чего не было вовсе со мной.
* * *
Молча сотру рукавом годы со лба глядящие,
лезут, как на рожон, даже под капюшон.
Жирным карандашом трону усы настоящие —
сам себе — не смешон.
И побреду искать улицу пению сольному.
Солью плеснёт в глаза полночь, как кирза.
Что не пошёл в отца, выскажет сна недостойному
перечитав с аза,
— Крестит ли от вражды, нехристей в Кондопоге,
новый полярный день или полярная ночь?
Кругом полярным свяжешь ли руки-ноги,
кривде, несущей за голенищем нож…
* * *
Ты родился с печалью в глубоких глазах
и гуляешь по городу в тёмных очках,
где крещён небосвод над годами,
обречёнными выть проводами.
На осенний сезон заведён циферблат.
Что забыл — то напомнит встревоженный брат,
коль бредущая следом тигрица
дней прошедших сверкнёт небылицей.
Без оглядки на небо уже не спастись.
Над Нью-Йорком гудит вавилонская высь.
И лекарства от каменной боли
в междуречье из каменной соли.
* * *
Ты родился с печалью в глубоких глазах
и гуляешь по городу в тёмных очках,
где крещён небосвод над годами,
обречёнными выть проводами.
На осенний сезон заведён циферблат.
Что забыл — то напомнит встревоженный брат,
коль бредущая следом тигрица
дней прошедших сверкнёт небылицей.
Без оглядки на небо уже не спастись.
Над Нью-Йорком гудит вавилонская высь.
И лекарства от каменной боли
в междуречье из каменной соли.
* * *
клонят сочные травы волнами,
ходит юная дева и гривы коням
оплетает живыми цветами.
Голубой акварели добавит мазки
с полотенцем весёлое солнце.
И бросает красавица вверх васильки,
и кружится одна, и смеётся.
Семь цветов растекаются в небе дугой
и звенит золотая карета —
это август поделится с маем дудой,
чтобы длилось прекрасное лето.
Белогривые кони катают её.
Напевают ей белые птицы.
И от счастия бедное сердце моё
разбивают колёсные спицы.
* * *
Не суди потому, что “проспал” судья.
Игроки наблюдали цветение вишен.
А судья, свой кленовый рожок продудя,
от досады свалился с колодезной крыши.
Золотились плоды над штрафною чертой.
И рассветам мы предпочитали закаты.
Их третейский судья отделял запятой
и предписывал встречи и новые даты.
От молочных истоков плывут золотые шары.
И миндальную косточку в них не заменишь.
И судья не велел выходить из игры.
От ворот поворот — кому хлеба и зрелищ.
* * *
На звук обернёшься — старик ковыляет с клюкой.
Бежишь от судьбы, а её настигающий росчерк
грозит, словно конная сотня, вдали за рекой.
Давно ли на школьную мы выбегали линейку.
И вот — комсомольское сердце пробито в угоду стихам.
От долгой ходьбы, на лесную присядешь скамейку,
которую кто-то несёт за тобой по пятам.
Табличка на ней. И, английским себя занимая,
прочтёшь и поклонишься чьей-то судьбе.
— Погиб за рабочих? И женщина глухонемая,
сидящая рядом, в ответ улыбнётся тебе.
* * *
Не улетай, вернее,
воду не проливай.
Ходит над Пиренеями
от кольцевой трамвай.
И мастерит перила
Кеплер у пирамид.
С азбукой от Кирилла
сходят порой с орбит.
И торопят нелепо
прошлое пред собой.
Дома, упавшим с неба,
всё — вниз головой.
г. Филадельфия