Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2008
Уважаемые читатели!
Редакция “ДиН”, и я, автор, решились на смелый эксперимент. Вы можете принять участие в создании романа с продолжением. Вашему вниманию предоставляется неоконченное произведение, к которому необходимо написать концовку. Я уверен, что этот призыв найдёт отклик в Ваших сердцах, и, как говорится, не перевелись на земле сибирской…, ну, вы сами знаете кто. Ваши работы присылайте в адрес редакции: почтовый или электронный. После тщательного отбора лучший текст будет опубликован! Удачи!
ФРАГМЕНТ ПЕРВЫЙ
За окном шёл ливень. Почти как настоящий, тропический. Такое аномальное лето было уже второй год. Правду говорят учёные, что климат меняется.
Он сидел и с каким-то особенным выражением лица смотрел в окно. Он знал, что ливень продлится недолго, а потом опять зарядит солнце и за полчаса высушит почти все лужи. Плюс тридцать три — не шутки. Действительно тропики, только лиан не хватает. Жара уже стояла третью неделю. Он вышел на балкон и увидел, как струи воды по обочине дороги стекали вниз. Им все равно предстояло быть поглощёнными неумолимыми лучами, но пока эти потоки беззаботно струились вниз. Дорога, по которой он каждый день добирался на работу, в “город”, шла немного под уклон.
“Всё, хватит тормозить. Пора выходить, и так уже немножко запаздываю”, — подумал он, — “А то опять от начальства влетит”.
Уже входя в офисное здание, он был, как обычно, остановлен охранником.
— Пропуск, пожалуйста, — почти металлическим голосом прозвенел охранник.
“Вот придурок, третий год здесь стоит и никак запомнить не может”, — раздраженные мысли резанули по черепной коробке. “Хотя, видимо, так и должны выполнять свою работу все ответственные люди. Нет, уж, я таким не буду никогда!”.
Построившись перед верзилой, Павел, не проронив не слова, долго копался в карманах. Охранник, со снисходительным видом, ждал, смотря, как бы сверху вниз, хотя роста они были одинаково высокого. Наконец найдя, также молча протянул заламинированную картонку, мысленно сделав издевательский полукниксен.
— Так, — растянуто протянул охранник, — что тут у нас. Морозов Павел Менелаевич, дезашифровщик третьего класса. Допуск на секретный третий этаж. Всё нормально. Проходите.
— Спасибо.
“Ну, слава богу, нашёл”, — подумал Павел. Если бы этого не произошло, снова пришлось бы краснеть, как мальчику, перед его венценосной начальницей. Она, наверное, и не была голубых кровей. Да точно не была. Но вела себя однозначно, как английская королева из средневековья, — хочу, казню, хочу, помилую. А её осанка, её, так называемые, манеры! Это было нечто. Хотя нет, возможно, она себя и считала кем-то, вроде заброшенной судьбой в глубь Сибири датской принцессы. Звали её Ульяна Яковлевна, но мало кто знал, что при рождении она была наречена Урсулой, а отца звали Януарий, или в простонародье Янус. Но Урсулой Януарьевной она была недолго — до получения паспорта. В ГССР было, в основном, не принято менять ИО, но паспортистка была знакомая, а деревня, куда были сосланы литовские предки сталинским режимом, была достаточно глухая. И Урсула Януарьевна стала Ульяной Яковлевной.
ФРАГМЕНТ ЧЕТВЁРТЫЙ
Сквозь сознание, сквозь сон лились рефлекторные звуки. Ещё мгновение, и сознание включится на полную. Это играл гимн Государственного Союза, который работал по дедушкину методу, вместо будильника. Павел просыпался очень туго, и поэтому приходилось каждое утро наворачивать в мозгу: “Союз нерушимый, республик свободных…”, одновременно пытаясь овладеть жизненноважными членами, чтобы побыстрее встать. Представляете, как было сложно, раньше, когда только слова поменяли, не запеть старые слова, когда включали музыку гимна на корпоративных вечеринках. Конечно, “Россия великая наша держава…”, с этим никто не спорит, но уж слишком те, гуманистические, слова въелись в подкорку. А уж “партия Репина, сила народная” прочно засела где-то в районе спинного мозга. Но в этот раз он проснулся от другого.
— А не офигел ли ты, милый! Сегодня же суббота! — Раздался женский, немножко грубоватый голосок, — ой, извини, я забыла, что я не дома.
Павел машинально, когда ложился спать, включил стационарное радио России, на подсознательном, так сказать, уровне, не осознавая, что утром рано вставать не надо — выходной. Да и ложился он, в последнее время, почти всегда один.
— Да ладно, не напрягайся! Всё равно уже Морфей куда-то слинял, — уже промурлыкала она. — Давай-ка я кафеёчку сбацаю, — Павел с трудом, заново, привыкал к её слэнгу.
— Конечно, конечно, любимая, — он почти всех женщин так называл сразу с утра. — Всё вон там, в верхнем шкапчике. “Во, мы вчера дали”, — мелькнуло в мозгу, правда, он работал как-то кусками.
— Окай
Она соскользнула с софы как-то особенно, замечательно-грациозно. А, ведь ничего в ней не было особенного в плане телесности. Подросток — переросток, блин.
“Хотя, нет, ей всё-таки за двадцать”. Просто есть такие мальчиковые формы сложения женского тела. Но со спины, а она стояла перед ним абсолютно нагой, она была хороша. “Уфф, а как она надела мою рубашку, — поймал себя на мысли Паша. –Просто богиня!”.
— Павлентий! — Протяжно донеслось с кухни. — Ой, извини, это будет не слишком фамульярно.
— Правильнее говорить не “фамульярно”, а фамильярно! — Паша мысленно согласился на панибратство.
— Не учите меня жить! — то раздалось уже почти над ухом. Он был крайне удивлён цитированием классиков, тем более, что, любил он это произведение. Павел считал, что все нормальные люди его должны чтить.
Она нежно обняла его сзади за плечи. Её упругие соски призывно уткнулись в район лопаток. Рубашка оказалась не застёгнутой.
— У меня мама была филологом, — сказала она, плюхнувшись на колени к Павлу. — Так что грамотности я обучена, ею измучена. Ты не обращай! А то обращён будешь, — она сделала смешную козу из пальцев.
Коза, сначала направленная в район переносицы, под завораживающий шепоток: “идёт коза рогатая, забодаю, забодаю, забодаю” подозрительно полезла куда-то вниз по туловищу, стремительно минуя живот. Но организм Павла ещё не проснулся. Да и вообще он почти никогда не занимался этим с утра.
— Давай сначала кофе попьём — организм, требует, — организм действительно требовал. Паша редко болел с похмелья, но вчера он, кажется, перебрал!
“Как же она всё-таки вчера здесь оказалась?”, — вертелось в голове у Павла. Он почти ничего не помнил.
ФРАГМЕНТ ВТОРОЙ
Наконец, тянувшийся невыносимо долго, рабочий день сладостно издыхал. Пятница. Наконец-то целых два выходных. Полтора месяца такого не было! Яковлевна торжественно, в конце дня, объявила по селекторной: “Всем пока. До понедельника”. Не сказать, что бы краткость её была исключительным талантом, но порадовать она умела.
— Пашок, зайдёшь к нам в тридцать третью, надо досопоставить факты, — практически тут же раздался звонок по телефону. Кореша не дремали. Не использовать, ставший практически призовым выходной, было преступлением. Да и начальство, по пятницам, в конце дня, обычно испарялось, как полиэтилен в процессе горения, — быстро и с характерным запахом.
— Да, да, конечно, сейчас подтянусь.
— Давай в темпе. У нас напряжённый график, — целых два факта не сопоставляются. — На международном языке алкоголиков это означало: “две бутылки коньяка ждут тебя в холодильнике, мой дружок”. Наш код ещё никому не удалось разгадать! Хотя попытки имели место.
— Да щас, щас, допишу пару сравнений, а то из головы вылетят.
— Эта точно, пиши, пиши. А то, в твоей голове и так редко что задерживается, — это была сущая клевета. Павел, наоборот, слыл в их НИИ за ботаника.
— Вы там смотрите, факты не переморозьте! А я через три минуты буду.
Павел дописал несколько строчек в журнал, с чувством огромного удовлетворения захлопнув его. Затем убрал эту нетленку вместе с композитами в несгораемый сейф. “Дааа, много бы дали за эту информацию агенты иностранных разведок!”, растянуто-задумчиво подъюморил в мыслях он. Хотя результаты его трудов были глубоко промежуточными, он нутром чуял, — что-то зреет. Отгоняя крамолу, Павел почти вылетел из кабинета, но остановился на пороге.
“Книга?!”. Она сиротливо лежала на краю большого стола, как бы, даже обидевшись. Страна чудес без тормозов… и Конец света” Харуки Мураками, — этого автора он обожал, лелеял и боготворил. Обычно с достаточно толстыми изданиями этого автора он расправлялся в течение пары-тройки дней. Павел даже научился откладывать все дела в угоду Мураками. Но этой книжкой он ещё не успел затянуться, как смачно затягиваются сигаретой, — прочитал несколько десятков страниц, даже не понял пока, что к чему. Паша любил смаковать Мураками. А для этого надо находиться в кристально взвешенном состоянии. Если нет, — это означало: портить продукт. Чтобы не портить предвкушаемое удовольствие, Павел решил оставить книжку до понедельника. А после разморозки, сопоставления и дефибрилляции фактовсостояние вряд ли будет идеальным.
ФРАГМЕНТ ТРЕТИЙ
— Дывчёнки, можно к вам присатурниться.
— Ну, садись, садись, инопланятянин, — ответила самая бойкая. Хотя определение “бойкий” вряд ли подходило к любой из них.
“Оч стррнно, чойт меня не отбрили”, — подумал Паха, — “обычно, такие не в моём вкусе”.Он мог даже думать, как говорил — под известным шафе. За столом сидели три девицы, одетые по компьютерной моде. Кто не знает — это смесь неформального стиля с индонезийским.
— Ну, рассказывайте, чем свои головы баламутите?
— Да вот, думаем, что же наука ещё придумает для уменьшения элементной базы, ведь переключение с одного транзистора на другой и так составляет сотые доли фемтоджоуля. Может, этому поможет особый оптоволоконный канал? — как скороговорку, выпалила самая бойкая из них. А в тот момент она показалась ему ещё и самой красивой.
“Ну, наивные чукотские девочки”, — усмехнулся в душе он, — “вздумали вздуть меня! Не тут то было!”.
— Оптоволоконный канал — это всего лишь технология передачи данных по стеклянным волокнам, — стараясь подавить усмешку, выдавил Паша, — и одними световыми сигналами здесь дело не решить!
С удовольствием, наблюдая за процессом выпадения в осадок, Павел решил их не добивать, и уже менее торжественно воскликнул.
— А не выпить ли пивца, ради ловкого словца! Угощаю, у меня сегодня праздник! — присочинил он, — хотя даже если бы у меня сегодня не было праздника, я бы всё равно вас угостил. — Так как Павел находился в возвышенном состоянии духа после сопоставления, по его собственному разумению, ему надлежало быть пафосным. Но пафос далеко не всегда находит отклик в противоположных сердцах.
С воодушевлением эту идею восприняла только одна из них, и это быстро отрезвило, в переносном смысле, Павла. Первая достаточно быстро засобиралась, Паша даже потом не вспомнил её имя, хотя пытался. А вторая осталась, скорее всего, за компанию с третьей: Алана и Кристина расположились поудобнее, чтобы с комфортом ожидать пока этот прикольный чел отстоит в очереди и доставит им заказанный “Грейсер”. Потребительницами и халявщицами их вряд ли можно было назвать, но когда человек угощает, было грешно отказываться. Тем более ,что до этого они пили местное “Дурбаданское”, а тут “Грейсер”, да ещё и разливной, привезённый с родины этого пива — из Гренландии — не устоять!
— А вот и пивасик! Соскучились?
— Да нет ещё. Иди ещё постой в очереди, а то мы договорить не успели, — Алана была самой язвительностью без элементарной капли благодарности. Будь Павел воспитан, как большинство современной молодёжи, он бы ей ответил так, что она захлебнулась бы принесённым напитком.
— Хорошо, значит, ещё принести, — ему явно нравилась Кристина, только чем, он пока не осознавал. Поэтому он решил не дерзить и быть великодушным и благородным.
— Да ладно, не напрягайся, — она пошутила. — Было видно, что он ей тоже приглянулся. По крайней мере, как интересный собеседник. И она попыталась смягчить ситуацию. — Садись тут же! — ненавязчиво приказала она.
Паха плюхнулся на пуфик, почти физически чувствуя, как её изрядно вспухшие соски виртуально примагнитили его к креслу. В таком состоянии не расслабиться даже на самом мягком диванчике. Павел даже тряхнул головой, что бы избавиться от наваждения. Навязчивая мысль не выходила из головы.
“Так, надо как-то трансформировать ситуацию”, — реанимировал морщины на челе. — “Не то местечко, надо отсюда как-то выбираться. Да и от Аланы надо избавляться. Хотя нет, будет некрасиво, и Кристя может не так понять. Не буду гнать коней. Всё должно разрешиться само собой”. Эта, казалось бы, худенькая и не складненькая девчушка продолжала занимать его всё больше и больше.
“Интересно сколько ей лет? — Задал сам себе вопрос Павел. — По таким сразу не определишь. Да нет, лицо больно взрослое. Видимо, совершеннолетняя. Хотя нет… Да ладно, не посодют, а ты всё равно не воруй!”, — вспомнил расхожую фразу из известного фильма Павел.
— Ну, как пивко, правда, ничего? — Вышел из комы Павел. — Холодненькое, недезарбутированное, то есть неочищенное. Классное ведь, правда!?!
— Прикольненькое, — в два голоса ответили, красны девицы.
— Эт точно, только в Гренландии такое же и разливают.
— Да можно подумать, ты там был, — опять подковырнула Алана.
— Ну а як же, — подыграл Павел. Он решил, до поры, пока сил хватает, не перечить.
— Ну и что? — Опять фыркнула Алана. — Ты думаешь, мы нигде не бывали. Это вон, те, — кивнув в сторону неопрятно одетых подростков, — дальше своего Чернопупенска ничего не видали! И что, тебя там никакой медведь не загрыз?
—Понимаешь, дорогая, — начинал выходить из себя Павел, говоря металлическим голосом, как удав на кролика, — это у нас в Краснобугровске, медведи всё злые да бурые, по улицам шатаются. Шатуны потому что. А у них в Гренландии всё белые да воспитанные, сидят по своим лункам, только головы и видать!
Кристина чутко уловила перемену климата в сторону похолодания, даже немножко съёжившись, будто побывав в Гренландии в одной блузке, проворковала.
— А не пора ли нам, Аля, пойти попудрить носики
— Пошли, Кася, а то, правда, я что-то завелась.
И девушки, извинившись, удалились. “Ах, какая молодец!”, — восхитился Павлик, — чудно разрулила ситуацию”.
Павел огляделся вокруг: “Да, местечко так себе!”. Место и вправду было достаточно захудалым. В основном, здесь тасовались малолетки, люди, игравшие в догонялки, и пчелы, не придававшие значения антуражу. “В таком месте, либо в драбадан нахрюкаться нормальным пацанам, либо опохмелиться, и сразу уйти”, — опять загрузился он. Ни то, ни другое в его планы сегодня не входило. По крайней мере, не здесь. Фин. ресурсы, мысленно запланированные на это дело, позволяли рассчитывать на более приличное место. “Ну, что ж дело остаётся за малым, точнее, за малыми. А, кстати, где они?”.
Они появились только минут через пятнадцать. Число желающих попудриться в дамской комнате, всегда в несколько раз превышало очередь в мужскую. Наверное, потому, что настоящие мужики очень редко пудрятся, — в основном, после синяков. Павел даже успел заволноваться. “Неужели слиняли?, — мелькнула шальная мысль, — “да, нет, куртка Касина, вот она”.
— А вот и мы! — отрапортовала внезапно появившаяся Кристина, оказавшаяся почему-то без подруги.
— А где ж моя вторая милая собеседница? — не скрывая радости, спросил Паша, сделав ударение на слове милая.
— Да, она на улицу вышла, по телефону балаболит.
— Ну, что её подождём, или сразу закажем? Я что-то проголодался
— Да, боюсь, что вечер придётся продолжать без неё, — со вздохом сказала Кристя.
— Ничего, ничего, мы справимся, — успел её перебить Павел, ещё до того как она бы успела сказать роковую фразу, с которой можно начинать откат и с которой, видимо, начинается общество “Динамо”. — А что у неё?
— Да, её опять бывший чего-то домогается, а она у нас такая слабенькая, — вздохнула Кристина, намеренно делая паузу, — слабенькая почти на все места, того и гляди, согласится. Пожалеет.
— Да уж, а вроде по ней этого не скажешь.
— Что б вы, мужики, понимали в нас, женщинах, — фыркнула она, — но тут действительно как-то стрёмно, скучно, да и поздновато уже.
— А ты знаешь, тут неподалёку есть превеселенькое заведеньице. “Завитушный креньделябр” называется. — Павел намеренно обратил внимание лишь на первую часть фразы, думая, что проканает.
— Заведение, действительно, прикольное, судя по названию.
— Да и внутри так же. Пойдём, ещё только полдесятого, — перешёл в наступление Павел, — посидим часок, другой. А?
— Ну, ладно. Только вот живу я далековато. На окраинке.
— Обещаю проводить, — Паха вскочил, резво отдав под воображаемый козырёк. — А вот и наша Аланочка вернулась. Ну, как, пообщалась? — спросил её, видимо, находившуюся на том краю счастья.
— Ты что ему уже успела всё растрепать, — в её глазах мелькнули, но быстро угасли молнии. — Всё, сворачиваем лавочки. Сейчас за мной заедет Игорь, и мы забросим тебя домой. Всё: на горшок и в люлю! Кристиночка, скажи дяде до свиданья! — в ней, теперь уже без сомнения для Павла, бурлила горная кровь.
— А я ещё не хочу домой. И ты мне не старшая сестра, чтобы мною понукать. Я вообще тебя старше, — неожиданно для него ответила Кристя. Павел уже попрощался с перспективкой провести романтический вечер.
— Ну, как знаешь. Была бы честь предложена! Ариведерчи! — Она, взмахнув своей красной сумочкой, двинулась по направлению к двери. На полпути она остановилась. Обернулась и бросила звонко. — Эй, Вы? Как Вас там? Павел, кажется. Ты вроде парень неплохой. Отвечаешь головой! Понял! И скрылась за дверью, не дожидаясь ответа. Через минуту от парадного отъехала большая черная машина.
Всё происходящее вокруг вызвало живой интерес у окружающих. Хоть и заведение было почти андеграундное, некоторые всполошились не на шутку. Можно даже сказать, рты пооткрывали. Павлу и Кристине это явно не понравилось. Надо было выбираться оттуда. Хотя окружающих осуждать было трудно. Любая лишняя, а тем более бесплатная, развлекаловка всегда нарасхват. Официантка, как назло, а, скорее всего, специально, добиралась долговато. Пришлось Павлу самому тащиться к барной стойке, под липкие взгляды.
Фу-у-у. Наконец-то они были на свободе. Свежий воздух ещё сильнее опьянил их, и неожиданно для него Кристина приобняла его, чуть притянув к себе, как-то по-особенному нежно,поцеловала. Павел, конечно, офигел. Но пришёл он в себя довольно быстро, и ответил не менее сладострастно. Обнявшись, почти счастливые, они побрели прочь от того места, где они познакомились. А пошли они как раз в обратную, “Завитушному кренделябру” сторону. Но Паша этого не замечал, а Кристина просто не знала дороги. Они брели по центральной улице, и витрины магазинов зазывно манили, но они обращали на них только гипотетическое внимание. Хотя нет, ему хотелось ей подарить, в этот момент всё, но он стеснялся что-нибудь предложить. “Она ведь компьютерщица, ещё подумает, что её хотят купить”, — слегка размышлял он, — они ведь такие независимые”. А её внимание привлёк лишь элитный магазин сыров.
— Оооо, офигительно, а вот это я обожаю, — показала она маленьким пальчиком на магазин, — я просто тащусь от них.
— Не вопрос, давай зайдём, — обреченно ответил он.
— Пошли, пошли, пошли, мы только посмотрим и пойдём в ресторацию, — она увлекла его за собой.
Витрины ломились, и не было в них ни сусанинского, ни любого другого совкового, типа сулугуни. От шестисот! Не хило. Но цены в этот день Павла не останавливали. Пармезан, моцарелла — это только те названия, которые он знал. И тут Кристинка радостно завизжала. Дикий восторг вызвал удивление даже у продавцов, призванных сохранять лояльность.
— Тише, тише, — прошептал он.
— Обалдеть, — в тон ему, шепотом ответила она, — я думала в Краснобугровске этого не найти. Его и в Макскву только самолётом из Европы доставляют.
— Что тебя так возбудило?
— Смотри. Это знаменитый плавленый сыр с плесенью! Обожаю его!
— Шестьсот рублей за четыреста пятьдесят грамм! Что же в нём такого особенного?— не смог удержаться Павел.
— Это же просто сказка! Особенно если его вкушать, намазав на свежий французский багет, положив сверху свежий огурец! А запивать это следует сидром, настоящим, а не Чавчаковским! — Она была чрезвычайно возбуждена. Это не могло ускользнуть от его глаз. И он не хотел упускать этот счастливый случай.
— Девушка, подскажите,вот этот сырок свежий? — Павел обратился к продавщице. На ней был стилизованный красно-белый костюм под выставочную средневековую баварскую крестьянку, прямо как из рекламы. Белокурые локоны усиливали эффект.
— Да вы что! У него срок хранения всего неделя, — блондинка понимала, что имела дело с дилетантом, поэтому почти не нервничала. — Он не свежим никогда не бывает. Его утилизуют. И на последние два дня цена падает вдвое. У нас есть три таких коробочки, и я вам уступлю их за девятьсот девяносто девять рэ. И сидр у нас тоже есть!
— Берём, берём, берём, — чуть не изошлась в экстазе Кася. Павлу почему-то в этот момент вспомнилось это, её нелепое, прозвище.
Она отозвала его немного в сторонку и шепотом сказала: “Ты говорил, что можно к тебе — поехали!”. Павел онемел, он никак не мог ожидать развития событий подобным образом. Но он, несомненно, был этому рад.
ФРАГМЕНТ ПЯТЫЙ
Утро, на удивление, было хмурым. Обычно оно приветствовало Пашу пробивавшимися сквозь шторы яркими лучами.
“Неужели лето закончилось?”, — подумал он.
— Постой, погоди, я только позвоню, — пролепетала она, убирая его руки со своего стана.
— Хорошо, звони, но побыстрей, пожалуйста, я просто изнемогаю.
— Я выйду на кухню, — сказала она, использовав самую милую улыбку, которая только есть у неё в арсенале, — я быстро-быстро!
Она беззвучно исчезла за бордовыми шторами, разделявшими залу с кухней, кто понимал, говорили, что это было выдержано в викторианском стиле. Льстили, наверное. Павел, хотя нет, Павлентий, — ему понравилась её трансформация его имени, было что-то в этом разгульно–бесшабашное, — задумчиво посмотрел ей вслед. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь шторы, только усиливали эффект. “Что же в ней всё-таки такое есть? И как она здесь оказалась?”, — буравило его голову. — “Ничего не помню”. Реанимация памяти производилась пока безуспешно.
Она вышла очень обеспокоенной.
— Что-то случилось?
— Да Алана почему-то не отвечает, — она выглядела растерянно — расстроенной. — Она никогда не выключает телефон и всегда берёт трубку, во сколько бы я ни звонила. Ругается,конечно, если спит. А сейчас уже полвосьмого! Гудки идут, а трубку никто не берёт, не понимаю, что случилось.
— Ничего страшного, — Павел её решительно не понимал, — ну, иди ко мне. — Он притянул её к себе, преодолевая некоторое её сопротивление. Когда ему это удалось, он стал нежно зацеловывать её короткую шейку.
— Нет, нет, не сейчас, я так не могу, — она отстранилась от него. — Мы ведь с ней, как сёстры. И работаем мы вместе.
— А кем вы работаете, — как будто из уважения спросил Павел. На самом деле ему было жутко интересно. Голова, кстати, почти прошла.
Кристина колебалась, рассказывать или нет. Вчера вечером и дальше ночью ей казалось, что она встретила именно того, кого искала всю свою сознательную жизнь. Не будем бросаться штампами типа “единственный и неповторимый”, или, что “она нашла родственную душу”, но где-то очень близко это маячило. Павел ей очень сильно нравился, и как бы банально это ни звучало, она не хотела его так быстро потерять. В то же время она была обеспокоена, тем, над чем они с Аланой нынче работали.Слишком тёмные личности вокруг неё крутились во время этой, последней их работы. Их работа и так не отличалась особой чистоплотностью, но сейчас ей было особенно тревожно. Не смотря на всё это, она решилась.
— Мы с ней составляем компьютерные программы.
— Я почему-то так и думал, — перебил её Павел.
— Давай так договоримся. Если ты хочешь меня до конца выслушать, и хочешь мне помочь, — ты не будешь меня по пустякам перебивать. Хорошо?
— Договорились, — Паша увидел в её глазах отблески страха, замешанного на непонимании. — А что ситуация настолько сложна?
— Скорее всего, да. — Кристина, сделала небольшую паузу, видимо, прокручивая в мозгу, с чего бы лучше начать.
— Ну, не томи.
— Хорошо слушай. И не перебивай меня, а то я быстро собьюсь. Я в компьютерах живу уже больше тринадцати лет. Сначала у меня дома был старенький пень, но это мне не мешало почти через год после его получения зависать в чарах. Учитель информатики удивлялся, как я так быстро осваиваю всё, то, что он даёт к изучению. Ещё в шестых-седьмых классах я легко побеждала в районных олимпиадах, но потом я перестала в них участвовать. Было две причины:первая, мне даже в них стало неинтересно, не говоря уже об уроках информатики, — препод ставил мне оценки экстерном, во-вторых, впервые услышав слово жухер, мне страшно захотелось узнать, что это такое, а когда узнала, мне страшно захотелось ею стать. Ты представляешь, девчонке тринадцать, а ею владеют такие мысли типа: “самая юная в мире жухерша ограбила крупнейший Объединённый Американский банк” — крупными буквами в газетах, — круто, да?
— Да уж! — Всё, что рассказывала Кристина, его, завораживало, как американский вестерн. Он их очень любил — прикольно, но довольно пафосно и нереально. Clint Eastwood — FOREVER! Особенно “Плохой, хороший, злой”.
— Давай переберёмся на кухню, я тебе сварю свой, необычный, кофе, — Кристине с какой-то стороны льстило внимание, с каким слушал её Пашенька. Иногда ей даже инстинктивно хотелось закрыть своей маленькой ладошкой чуть приоткрывшийся Пахин рот. Еле сдержалась.
— Пошли, — сказал Паша с неохотой, так как его изрядно раскумарило на мягком диванчике. Кристи сидела на табурете с вензелями, — ей было легче свернуться с места.
— Я тут видела у тебя турку с кофемолкой. Наверно, есть и зёрна.
— Конечно — лучшие сорта “Кораблики” в твоём полном распоряжении.
— Я приготовлю тебе такой кофе, какой ты ещё не пил в жизни! Какие у тебя есть приправы?
— Чего!?! Приправы? А при чём тут кофе?
— Давай, давай! Не задавай лишних вопросов!
— Я вообще-то дома почти не готовлю. Только салаты. А ещё люблю курицу запекать в духовке. Как-нибудь тебя угощу. Сейчас посмотрю, может, что и осталось от старых добрых времён, — Павел открыл створку кухонного гарнитура, который был в тон шторам, странного для него светло-бордового цвета. — Ага, есть — корица, кориандр, кайеннский перец.
— Уже достаточно. Я видела в холодильнике мёд.Сейчас будет что-то завлекающе-завораживаюшее!
— Я весь Ваш, миледи! –сказал Павел с французской интонацией, покорно уронив голову на грудь.
— Смотри мне. Пей и повинуйся! — повелительно вымолвила она.
Когда был готов кофе, они присели за небольшой журнальный столик, нёсший пище производительные и пищеупотребительные функции, за отсутствием кухонного стола. На гарнитуре, на холодильнике модного чёрного цвета, на подоконнике была масса цветов, комнатных цветов. Очень странно для одинокого мужчины. “А может, он не одинок, слишком много цветов”, — подумала Кристина. Но она решила не торопить события, посчитав, что сам, со временем, если захочет, расскажет. Кофе источал душераздирающие ароматы. Терпкий запах корицы, накладывающийся на стойкий привкус мёда, почти вытеснял аромат самого кофе. Но его так просто не победишь,кофе все равно брал своё, и получался незабываемый паритет. Не профессионалам не советую повторять всё это в домашних условиях — опасно для жизни! Так ещё говорят в некоторых передачах. А ещё, поставив турку на огонь, доводить до выливающейся пены не надо, для нормального приготовления кофе достаточно девяносто восьми градусов по Цельсию, или шестьсот шестидесяти шести по Фаренгейту. Перед перемещением кофе из турки в пиалу её следует обдать кипятком, что благоприятствует насыщению кофе, — обо всём этом вещала Кристина Павлу, пока готовила кофе. Она делала это достаточно долго, попутно обдумывая своё дальнейшее основное повествование.
— Ну, давай продолжай, —сгорая от нетерпения, отхлёбывая большой глоток, произнёс Павел. Ему Кристина становилась всё более не безынтересна.
— Слушай. Хотя, нет, дай-ка я ей еще раз позвоню. — продержав у уха новую, суперэлегантную раскладушку добрых три минуты. — Не берёт! — она отбросила телефон с некоторым отчаянием.
— Что, и вправду всё может быть так серьёзно?
— Если бы не было серьёзных подозрений, я бы тебя своими проблемами не грузила!
— Ты считаешь, что я тебе могу чем-то помочь?
— Да, я так считаю. Ты мне показался преданным и порядочным человеком. Преданным, в смысле не сможешь предать.
Каламбур получился случайно. Интересно, почему слова “ преданный” и “предатель” однокоренные?
— Ты мне очень понравился, и тут я не шучу. — С этими словами она нежно прислонилась к нему.
— Ты тоже очень нравишься мне, — обняв обеими руками, он страстно, как только мог, поцеловал её.
Они занимались этим около получаса, и когда страсти улеглись, Павел предложил перебраться в залу, как он сам её называл.Они завалились на кушетку, ещё не прибранную с ночи. Кушетка была застелена синими шелковыми простынями с белой, кружевной оторочкой. Такими же были и подушки. Смотрелось гламурненько. Обязательно, при попадании в его дом залётных, можно сказать, даже залетевших, женщин, это бельё изымалось из шифоньера и почти торжественно стелилось, если, конечно, стелитель был в состоянии обеспечить торжество.
— Всё. Attention! Я продолжаю. Не так давно, года три назад я около трёх дней висла в чарах. Именно тогда я с Аланой и познакомилась, она мне и предложила заниматься тем, чем я щас занимаюсь. Её на самом деле Алевтина зовут, — она не просто так себе выбрала имя Алана, — в честь Алена Делона, героя французских полицейских боевиков.
— Знаю, знаю, он ещё не пьёт одеколон, предпочитая тройной бурбон.
— Точно! Может, помнишь, около трех месяцев назад нашумевшее дело было о вскрытии компьютерных систем Третейского банка. Его ещё хорошо по ящику освещали. Так вот, Алевтина Дурникова, послал же бог фамилию, проходила там как основной свидетель. Свидетель только потому, что доказать ничего не могли. Она после этого три недели у бабули своей в деревне ховалась. Я тогда в больнице была, и поэтому я избежала всяческих пертурбаций. Я, конечно, помогала Алане, но абстрактно, не понимая, что к чему.
— Ни фига себе, — аж присвистнул Павел.
— Вот так вот. Денег, правда, нормально было. Но загреметь лет эдак на… мне это мало улыбалось. Я пообещала себе больше в авантюры не влезать. Устроиться в какую-нибудь компьютерную фирму. Я ведь многое умею. Дизайн, компографика и т. д. и тупэ. Получать, конечно, меньше, пятнадцать-двадцать, но перебиться можно. Я уже устроилась, но она меня уговорила. Сказала, что вообще никакого криминала. Один японский концерн заинтересован в разработке новых технологий. Банана-технологии, слышал про такое? К фруктам никакого отношения, просто был такой учёный по фамилии Бананц, в честь него, видимо, и назвали. Но мы только на первоначальном этапе, а уже творится что-то непонятное, — видимо, закончила свой монолог Кристя.
Павла, как током прошило, — ведь именно этим он и занимался. Но вида постарался не показывать.
— А что это за технологии, расскажи. — Ему хотелось узнать побольше. В голову закрадывалась мысль: а вдруг их встреча не была случайной? Подозревать Касю не хотелось, да и не было видимого повода. Слишком большой она должна быть актрисой! А вот Алана?! Она по ходу настоящая авантюристка. Тут надо будет хорошенько подумать. А, кстати, почему Кася? Надо будет ее, потом об этом спросить”.
— Я ещё сама не до конца разобралась, — попробовала отмазаться она, — Паш, а ты мне точно поможешь, если вдруг чего?
— Да успокойся ты, — он перевернул её на спину, и начал нежно водить невесть откуда взявшимся пёрышком, — я думаю, всё будет хорошо.
— Продолжай, продолжай. Вот так. Это меня успокаивает.
Павел прокладывал пуховую дорожку между двух, средних размеров, бугорков с упругими, конусовидными вершинками. Далее путь следовал по гладкой равнине,украшенной небольшой впадинкой, вокруг которой пёрышко проделало несколько замысловатых эллипсоид, которые всё суживали и суживали амплитуду. Вдоволь исследовав впадину, лёгкий путник двинулся дальше и вскоре встретил аккуратно подстриженные, ярко огненные заросли…
ФРАГМЕНТ ВОСЬМОЙ
— Алло, Ульяна Яковлевна?
— Да. А кто это? — её томные интонации могли очаровать, кого угодно.
— Это Павел Морозов из тридцать третьей.Не слишком поздно звоню? — его голос слегка подрагивал.
— Не слишком, — её голос постепенно металлизировался, — что вы хотели?
— Да тут кое-что случилось. Я не могу рассказать по телефону. Так получилось, что мне пришлось оказаться за городом. Боюсь,могу не поспеть вовремя на работу. Причина очень серьёзная.
— Хорошо, но доводы должны быть очень вескими. Как появитесь, сразу ко мне в кабинет. До свидания.
“Хорошо,что успел договорить”, — подумал Павел, так как телефон благополучно умер.
Павел сидел в стогу сена и крупно дрожал. Его бил озноб. Он еле собрал волю в кулак, чтобы нормально поговорить с начальницей. Сейчас он откинулся в небытие, у него было не меньше тридцати восьми. Как он туда попал, он не помнил. А находился он в пригороде Краснобугровска в местечке Сахарцы. Он не помнил, что до звонка венценосной позвонил корешам с работы, и те его уже два часа безуспешно искали. Павел собрал остатки сил, приподнялся на локтях, и, о чудо, ему удалось встать. Он окинул всё происходящее вокруг. Ничего не происходило. Даже вороны не каркали. Вечерело, но утки не взлетали. Могло показаться, что глубокая ночь, так как небо было затянуто мощными тучами. То,что это вечер, а не ночь, выдавали небольшие проблески между ними, но они были тоже темного цвета. Создавался знаменитый эффект “уайт найт”. Он, конечно, более характерен для определённых мест на северных широтах нашей необъятной, но Павлу сейчас на это было всё равно.
Паша с трудом сделал три шага. Получилось так, будто он заново учился ходить. Следующие шаги дались ему легче. Он сам себе напоминал Маресьева, в том, что во что бы то ни стало надо дойти. Зачем? Он этого не помнил. Но то, что надо, это сидело у него в крови. Через полчаса он выбрался на дорогу. Она была просёлочной. Зги было не видно. Куда было идти? Вперёд или назад? Ни там, ни там строений не наблюдалось.
Внезапно полутьму разрезал свет фар. На мгновение Павел был ослеплён. Машина остановилась метрах в трёх от него.
— Вот он, вот он!
— Да он едва стоит. Ну-ка давай бери его под руки, а я за ноги — отнесём его в машину!
— Да он нас не узнаёт, — высокий дал Павлу лёгкую пощёчину.
Павел вернулся в реальность.Он узнал своих друзей с работы — Бориса и Глеба — они были, как два брата,как бы специально сведённые помогать людям.
— Вы откуда здесь взялись? — Павел удивился своему чудесному спасению.
— Да он ничего не помнит, — своим звонким пионерским голоском Глеб мог разбудить всё вокруг.
— Да тише ты, — более рассудительный Борис успокоил своего названного брата, — у него, кажется, температура! Ты разве не помнишь, ты мне звонил, просил помощи, но ничего внятно не объяснил. Всё бормотал “жабервоги”, “жабервоги”. Кто такие “жабервоги”? — Павел не помнил, а немного спустя, вообще отрубился.
— Да ладно, сейчас мы от него ничего не добьёмся. А может это бомжи? Повезли его ко мне. У меня сегодня никого. Есть чудесный отвар, к утру температуру как рукой снимет.
— Ты опять нас самогонкой своей поить будешь!?!
— Да нет, отвар безалкогольный.
— Ну, тогда поехали!
Борис, как ни странно, с первого раза завёл свою “копейку”. Он уже в тридцать третий раз вспомнил о своём зажигании. Они не проехали и трехсот метров, как им навстречу вынырнули из темноты три чёрных “крузёра”. Не остановившись, не просигналив, они со свистом пронеслись мимо.
— Да, койоты лунки крузер —классная тачка! Не спроста всё это, — промолвил водитель, — дай-ка, мы свернём на побочную дорогу и потушим фонари. — Немногим спустя, он боковым зрением узрел пронёсшиеся обратно чёрные машины. Видимо, это действительно было неспроста.
ФРАГМЕНТ ДЕВЯТЫЙ
Павел проснулся поздно, на часах было тринадцать тридцать три. Что с ним было вчера, он помнил фрагментарно. В голове веяло какой-то тяжестью. Алкоголь он вчера точно не употреблял. Повалявшись, как положено, какое-то время в постели, попутно заметив, что она не его, Павел осторожно встал. Присутствия кого-либо в квартире не ощущалось. То, что он не пошёл на работу, почему-то его мало трогало. Квартира, кстати, кажется, была Глеба, его сослуживца. Осмотрев все помещения и убедившись, что действительно никого нет, Павел немного успокоился. Ему меньше всего сейчас хотелось с кем-нибудь общаться. Надо было переосмыслить происходящее вокруг него. Как он здесь оказался, он не помнил. То, что звонил начальнице и отпросился, помнил. Как оказался за городом, в стогу сена, помнил смутно. И кстати, зачем он там был? В Сахарцах у него никого не было.
— Алё, привет, — услышал он, подняв трубку, — как самочувствие?
— Да, чё-то хренова-то, а чё вчера было-то? Ничего не помню, — инстинктивно пощупал свою голову Павел.
— Да уж дал ты нам проср…. Лишил ты нас спокойного воскресного вечера. Как тебя туда занесло?
— С трудом вспоминаю, — шепотом начал говорить Паша. — Тут что-то замешано мистическое, и это как-то связано с нашей работой.
— Вот с этого момента я бы попросил поподробнее, — поддержал заговорщический тон Глеб, — это нас всех касается, или только тебя?.
— Я ещё сам с трудом что-то понимаю. Вас вроде нет, поэтому вам надо держаться от меня подальше, — продолжал шептать Павел. — Ну, не подальше, но чуть в стороне. Так что связь будем держать по сотовым. Я, на всякий, сменю себе симку, но оформлю её не на себя, у меня есть возможность.
— Ладно,разбирайся, чуть-что, звони обязательно!Да, кстати, от “королевны” я тебя отмазал до завтра,так что балдей, оклёмывайся.
— Хорошо,до связи.
Поговорив по телефону с Глебом, Павел немного развеялся. Память к нему постепенно возвращалась. “А вообще, что за чёрт? Что за провалы, раньше я что-то за собой этого не замечал.”, — размышлял он, готовя себе кофе. “Кристина!, — пронзило его, — точнее, Кассандра, вот уж воистину прорицательница — надо попробовать потянуть с этого конца”
Кася — уменьшительно-ласкательное от Кассандра.
Ещё больше загрузившись, таким образом, Павел решил, что хватит пользоваться Глебовым гостеприимством, возможно, опасаясь как-нибудь подставить его. Да и надо было попытаться всё проанализировать. Кофе чудесным образом прояснял мозги. Домой он тоже решил не возвращаться. Выйдя на улицу, Павел инстинктивно огляделся по сторонам. Прошёл дождь, и народу на улице было немного. Конечно, это был загон, но несколько человек ему показались подозрительными, и он взял такси.
ФРАГМЕНТ ДЕСЯТЫЙ
Сон многое лечит. Он проснулся от какого-то скрежета, или ему показалось. С ним такое уже бывало— проснётся и не может заснуть. И не сказать, чтобы бессонница.С чего бы это, всего чуть-чуть за тридцать. Получается какая-то антитеза, — организм не выспался, не отдохнул, хочет спать, а мозг уже включился и ему по фигу: выспался организм, или нет. Видимо, поэтому у людей, развитых физически, но, так сказать, не обременённых,отменное здоровье по сну.
Мозг свою работу начинает постепенно, сначала анализируя обстановку вокруг. Проделав эту не хитрую работу,он переходит к более серьёзным, по его мнению, вещам. Он переходит к выкапыванию из недр памяти вещей, для него весьма сомнительных, и производит обсасывание их со всех сторон. К оным можно отнести события, произошедшие с хозяином черепной коробки за день. “А правильно ли я поступил, а то ли сделал или сказал”, — думает мозг, уже ассоциируя себя с оставшимися частями человеческого организма. Как поётся в древнерусской песне: “А тому ли я дала?!”. Ну, это, так сказать, образно. И начинается то, что в серьёзных науках называется самокопанием, а у северных народов — самоедством.
В данном, конкретном, случае мозг Павлу не оставил ни единого шанса. Он, можно сказать, буравил черепную коробку. Павел посмотрел на часы — полшестого.
“Да уж, — подумал он, — от всего пережитого может практически всю жизнь полшестого быть, или, наоборот, намбэ-ван”.
К нему начала возвращаться память. Причём не кусками, или фрагментами, а вся, сразу за последние три дня. Так сказать, оптом.
“А ведь это со мной с тех пор, как я начал заниматься этими треклятыми бананотехнологиями. Видимо, эти композиты как-то влияют на организм. Надо заняться китайским фэншуем, или армянской йогой”, — лениво подумал Павел.
Гостиница была почти как европейская.Это не на предмет интерьера, нет, — в номере был чайник, и рядом с ним приветливо лежали пакетики, причём не самого плохого чая, а главное, кофе — он был аж, трёх видов.
“Ещё бы сливки рядом поставили”, — мысленно усмехнулся Паша. Усмехнуться-усмехнулся, а кофе запарил.
До выхода на работу было ещё достаточно времени. И гостиница была близко от работы. Можно было, конечно, посмотреть крайне содержательные с утра программы, коими изобилует магический предмет прямоугольного цвета, взбодриться тянущей в сон музычкой, или вдохновиться миловидно-дебильными лицами ведущих программ. Но это было не то, что было нужно сейчас Павлу. Ему нужно было разобраться.
ФРАГМЕНТ ШЕСТОЙ
Кася вышла из душа совсем нагой и мокрой. Капельки воды ещё стекали по её влажной спине. По доброте душевной она не заметила полотенца в ванной, а может, они ей не понравились. Не будем вдаваться в подробности, — тому могла быть тысяча причин. Главное, это выглядело очень эффектно, и она об этом знала. Павел лежал на синих простынях почти в позе Христа. Тело, конечно, было не таким загорелым и израненным, но аналогии проводить, без сомнения, было можно. Секс иногда можно сопоставить с болью и терпением, изнеможением, божественным наслаждением, и другими подобными вещами, поэтому, видимо, такие сравнения уместны.
Павел смог дождаться, пока вода стекла, после этого протянул ей руку, чтобы она помогла ему подняться. Но это было всего лишь уловкой, — он легко, но в то же время с определённым усилием, резко потянул её на себя. Она упала, почти не сопротивляясь, но продолжения не последовало, — они просто пролежали несколько минут, обнявшись.
— Ну, хватит расслабляться! — почти подскочил с постели Паша, — ты можешь немножко понежиться, я всё сделаю сам.
— Ага, — растянуто, с полузёвом протянула Кристина.
— Ты только не засыпай, я буду всё время говорить, а ты мне должна отвечать. Хорошо?
— Ага.
— Нам надо разработать план действий на сегодня. Ты ведь говорила, что свободна в субботу?
— Если ты пожелаешь, я для тебя теперь свободна всегда! — томно простонала она, — и ты теперь мой. Не отдам тебя никому! Подойди ко мне.
Павел подлетел к ней со скоростью курьерского.
— Что Вам, моя госпожа? — полотенце, которым не захотела воспользоваться Кристина, свисало у него с руки, как у заправского официанта в эротическом баре, — только бабочки не хватает. — Чего изволите?
— Тебя, и всего! — она перекинула полотенце с его руки на шею, — они слились в едином порыве, но дальше поцелуя дело не пошло.
— Нет, нет, нет, так не пойдёт. Мы о чём с тобой договаривались? Эдак мы вообще сегодня ничего не сделаем, погибнув в лаве любви. Я предлагаю следующее.
— Ну-ка, ну-ка, — Кристя села на корточки, прикрыв низ от греха подальше одеялом.
—Ну, так вот, — сказал он, не отрываясь от неё взглядом, — она ему нравилась всё больше и больше. Он сделал паузу.
— Ну, не томи.
— Хорошо, моя госпожа! Перво-наперво, я предлагаю, как следует подкрепиться. Можно, конечно, сходить туда, куда мы вчера не попали, — в “Завитушный кренделябр”.
— Ну, я не знаю… Заманчиво… — промурлыкала она. Но невооружённым взглядом была видна неохота.
— Вот и я про то же. Лучше перекусить здесь, потом выбраться в город и с весельем прокатиться по злачным местам.
— Ну, я как-то со злачными местами не особо дружу.
— Тогда тупо пойдём в кино, на последний ряд, на последний сеанс. Ну, как тебе мой план? Не правда ли, гениально?
— Вообще-то тривиально, но для простого инженера-кодировальщика —потянет, — подколола она Павлушу.
“Опаньки, я ей вроде ничего подобного не говорил, — подумал Паша, — хотя я вчера был в романтически коматозном состоянии, мог с дуру сболтнуть”. Павел никогда не путал романтику с работой, но так как с некоторых пор в его головку закрались кой-какие подозревалки, это было возможно.
“Скорее всего, проболтался” — сделал он такой вывод, но виду, как обычно, не подал.
— Ну, ладно, это я так, тривиально, гениально — это Эйнштейнам с да Винчами судить, — шутливо обиделся Павлуша, — а не нам, сирым да убогим.
— Мы очень даже не сирые, смотри, какая я разноцветная и загорелая, — Кристина откинула простынку и откинулась сама.
— Ой- ёй- ёй, — разочаровывать он её не собирался, — ну-ка, дай-ка я это как следует, разгляжу. Постой, замри. Оч. интересная композиция. А схожу-ка я за камерой, и посажу тебя туда, чтобы никуда от меня не сбежала.
— No photo! No photo!, — истошно завопила она, как принцесса Уэльская, скрывавшаяся от папарацци, завернувшись при этом в сине-белый клубок из простыней. Из них торчали только остренький носик, щечки и два зелёных, как у кошки, глаза.
— Нет, нет, нет. Надо это изящество запечатлеть для истории искусства. Не дай бог, экспонат пропадёт, испортится, а у меня есть доказательства, что у меня чудо было.
— Ну, если ради искусства, тогда ладно.
— Так, откиньтесь, пожалуйста, сюда, головочку повыше. Вот так, потерпите немного. Хорошо. Давайте с этого ракурса. Отличненько. Всё, хватит, пожалуй. Караул устал, или упал. Как будет точнее?
— Упал от усталости, — точнее не придумаешь!
Справившись с фотосессией на отлично, она опять пошла в душ. “Не иначе, как водяной знак, слишком часто моется”, — решил Павел, — ну, это не трагедия, это терпимо, дельфины, такие же умные, почти всю свою сознательную жизнь в воде проводят, и ничего!”.
Он решил использовать представившуюся паузу с толком, просмотрел запись, и с удовлетворением перенёс в фотографическом виде на свой компьютер. Он был довольно древний и мог принимать только фотографии.
ФРАГМЕНТ СЕДЬМОЙ
Они выбрались в город ближе к девяти. Такси решили не брать. Рядом остановка, этих остановок ехать им было шесть на девятнадцатом. Тринадцать минут, он засекал. Наверное, они хотели продемонстрировать всем свою, зарождающуюся любовь, поэтому не взяли такси. Автобусы в этом месте и в это время ходят полупустые и часто. Длинный зеленый автобус отечественного производства, подкатил, как по заказу, дав им успеть пару раз от души поцеловаться. Места, возвышавшиеся сзади, были свободны, и они взобрались на них, как на трон под названием “любовь”. Естественно, что они не заметили,что через остановку в автобус зашли двое крепких мужичков в сильно поношенных спортивных костюмах. Их верх венчали потрёпанного вида бейсболки, козырьками набок. Им не хватало чёрных очков, чтобы скрыть некоторые синеватости под глазами… И когда выходили, тоже не заметили, что они вышли вместе с ними. Впрочем, выходили они в центре, там все выходят.
Милиция, кстати сказать, гоняет таких “спортсменов”, но даже она иногда дозволяет посмотреть на символы города — енота и барсука, смастерённые, непонятно как, из земли и какой-то заморской травы. Они были так искусно сделаны, что невесть откуда взявшиеся на празднике города дикие великие моголы, предлагали за них баснословные деньги. Но наша местная администрация гордо ответила, — символами не торгуем, “Forever svyacshenniy enot”, хотя зима в глаза катила, и до середины весны можно было вырастить целое семейство енотов. Показной, квасной патриотизм стоил городской казне несколько десятков тысяч зарубежных баксеров. Зато следующей весной появились стадо сумчатых кенгуру и французская, мокрая курица, уже их символ, поставленная напротив храма Мельпомены. Место, куда направлялись Паха с Касей, было заселено чем-то средним, похожим на мамонтов, или, в крайнем случае, на динозавров, но для краснобугровцев они были более родными, чем заокеанские кенгуру. Краснобугровцы их прозвали “диномамонтами”, их было трое, и самый маленький из них, видимо, детёныш, призывно поднимал хобот вверх, видимо, был голодный. Добрые краснобугровцы бросали ему морковь, свеклу, а иногда картошку и помидоры, наверное, не зная, что они были завезены из Южной Америки и в реальной истории мамонтам не встречались. Добротой пользовались “спортсмены”, почти подчистую выгребая дары горожан, и утром у людей, проезжавших мимо на многочисленных транспортах, — город был ими переполнен, — создавалось впечатление, что мифологические животные съедали всё. Так как смеркалось, они уже начинали потихоньку копошиться в этих импровизированных вольерах.
— Вот смотри, свободная скамейка! А кстати, вот было бы классно, если бы было, как в “Donald darks”-ах, за скамейками стоял человек, и когда бы она освобождалась, кричал: “Свободная скамейка, свободная скамейка!”
— Ты пока присаживайся, я сгоняю за пивком.
— Окай!
Бежать пришлось через всю площадь, которую разделял длинный фонтан, самый большой в городе. Говорят, он когда-то был музыкальным, сейчас журчание струй, а они действительно били выше всех в городе, сопровождалось хрипением из кафе, куда направлялся Павел. Скамейка, где сидела Кристина, была, как раз по диагонали. Солнце, иногда пробивавшееся сквозь тучи, при попадании на водную пыль, образованную стараниями фонтана, создавало замечательные спецэффекты, — круче, чем у Спилберга. Если брызги били не слишком высоко, ярко-рыжая голова Кристи выглядела, как в каком-то ореоле, вкупе со спецэффектами образуя радужный нимб. Очередь двигалась медленно, и Паша любовался сим приятным зрелищем. Когда его место переместилось уже ближе к раздатке, Павел начал замечать, что нимб становится ярче и увеличивается. Вдруг яркий свет как бы ударил ему в глаза. Оцепенение продолжалось около минуты.
— Молодой человек, вы брать чего-нибудь будете? — женским басом бабахнуло в него, — Павел продолжал смотреть на то место, где должна была сидеть Кристина, а там её не было.
— Отойдите в сторону, не задерживайте движение. Стоят тут, непонятно зачем! — продавщица неопределённого возраста уже обслуживала следующего клиента.
Скамейка была пуста. Паша отошёл метров на пять от кафе. Оглядев большую площадь, он на самом краю заметил похожий на неё силуэт, но она шла под ручку с двумя крепкими мужиками в спортивных костюмах. Не задумываясь, он бросился вдогонку удаляющейся группе. Он не успел их догнать. Когда до них оставалось метров пятнадцать, они, не оборачиваясь, невозмутимо сели в огромную, чёрную машину и с места рванули так, будто за рулём был Шумахер или, по крайней мере, Кимми Райконен. Паша, не раздумывая, ринулся к таксистам, бросившись к первому попавшемуся.
— Вон за тем “крузёром”, ну, заводи, пожалуйста, а то упустим!
— Уважаемый! Давайте договогимся об условиях, — таксист, выражающийся столь культурно, был явно не нашей национальности. Об этом, кстати, говорила его небольшая кагтавость.
— Быстрей, быстрей, — Павел судорожно достал из гомонка документ с видами Архангельска, — вот это за ближайшие тридцать минут.
— Убедительно, щас догоним, в сей момент! — реальное количество денег обычно исключает дополнительные вопросы.
Павел, в запарке, не обратил внимания, что его кабриолетом была обычная совковая “шестёрка”. Он подумал, что ошибался, выбрав сей антикварный вид транспорта. Но события развивались стремительно. Наш, с виду неказистый драйвер, искусно лавируя внутри достаточно плотного потока машин, за каких-то шесть минут догнал искомую транспортную единицу.
— Ближе, чем на десять метров не приближайся, а то заметят!
— Окай, шеф, — вопросов, как и в первый раз, не последовало. Что тут скажешь — магия денег.
Павел сосредоточенно глядел вслед, за то удаляющимся, то приближающимся автомобилем, пытаясь разглядеть сквозь затемнённые стёкла, что там творится внутри, — ничего не было видно. Машин на дороге было много, и преследование похитители Кристины, а именно так думал Паша, заметить были не должны. Дорога неуклонно забирала в районы, считающиеся концом города. Это было популярное направление, и количество машин не уменьшалось, что помогало конспирации. Но чем меньше за окном мелькало городских домов, тем сложнее было скрыть свои намерения, — приходилось держаться дальше от преследуемого объекта. На светофоре, перед железнодорожным переездом, чёрный внедорожник остановился.
— Срочно тормози! — резким голосом Павел оборвал движение автомобиля.
— Ви хоть заганее пгедупгеждайте, — обиженно промямлил водитель, — пога уже, мне кажется, объясниться, молодой человек. Что мы едем, куда мы едем? А вдгуг эти кгутые нас спалят и потом голову отогвут? И это всё будет за каких-то жалких пятьсот гублей!
Павел призадумался, как это вообще можно было объяснить. Кучу несуразиц замешанную на компьютерном детективе ему ещё самому предстояло разгрести. Но представителю знаменитой дгевней национальности надо было что-то говогить, да ещё и так, чтобы было убедительно. Предстояло врать. Навскидку в голове всплыла банальная история о неверной жене.
— Это всё она, вертит мной, как хочет, — он сделал горестное лицо, — давно бы бросил! Как заноза в сердце! Не могу её выдернуть.
— И что, всё так на самом деле плохо?
— Когда она со мной, хорошо, когда её нет, хуже некуда. Эх, Светка, Светка, зачем же ты рвёшь меня на части, — тут Павел был недалёк от истины, его бывшую звали Света. И когда она ушла, он действительно страдал. И внутренние ощущения в отношении Каси были приблизительно такими же. Единственное, что мешало точности, это время.
— Ну, может быть, не всё так плохо? Может быть, больше не надо никуда ехать, и больше денег давать не надо? Отвезу тебя домой и всё. Дома отсидишься, всё на трезвую голову пропередумаешь. А ещё лучше, напейся! А если удастся, на работе на недельку отпросишься, да смотаешься куда-нибудь, да отдохнёшь.
А? — доверительный голос водилы-интеллигента попадал прямо в душу.
Паша задней мыслью уже начинал понимать, — а на фига оно ему? Ехали они уже с полчаса, и наш герой прокручивал все события последнего времени. И ровным счётом мало что понимал. Но интуиция, которая частенько ему помогала, явно велела не останавливаться, идти дальше. Да и Кристина откровенно зацепила.
— Нет, мне надо знать, где она, — шлагбаум медленно поднимался, Павел полез за тысячной, — давай за ними, только держись в метрах ста, или лучше —двести.
— Ну, как знаешь! — водила медленно завёл машину, и она на удивление мягко тронулась с места, — только смотги, если что-то не так, сгазу уходим?
— Договорились.
Чёрная иномарка свернула на побочную дорогу, следуя мимо поля, на котором уже всё было скошено, и лишь одинокие стога стояли в какой-то странной последовательности. Преследователи благоразумно решили, пока не сворачивать, — поле было ровное, и видно было далеко. Километрах в двух был небольшой лесок, и внедорожник скрылся в нём.
— Давай за ними!
— Чего-то стгашновато. Елки палки лес густой ….
— Поехали, как только будет реально опасно, ты меня высадишь. Поехали, а то потеряем.
И они их почти не нашли. Заехав в лес, они поняли, что он не настолько мал. Осторожно доехав почти до середины,Павел увидел, как в русской народной сказке, полянку, ещё три месяца назад красневшую земляникой, и из неё выходило три пути. Это было почти мистикой, но ему было не до этого. Программа “Интуиция” помогла, ещё неделю назад он бы свернул налево. Только прямо, только
вперёд, — но слишком заброшенная это была дорога. Деревья на обочинах стояли засохшие, создавалось ощущения, что они попали в царство Кащеево. Да и пара ворон, каркнувших чуть вдалеке, усиливало это ощущение. У дюже впечатлительных замаячили бы галлюциногенные лешие с ведьмами. Хотя ехать пришлось всего метров триста, жути было немерено. Дорога виляла то влево, то вправо, когда она вышла на финишную прямую, в лицо им ударил яркий свет. Машина ударила по тормозам.
— Что это?!? — водитель увидел на площади то же самое, что Павел.
— Это, собственно, то, ради чего я здесь. А что, ты тоже это видишь? — не удивляйтесь вопросу, просто то, что произошло на площади, никто не заметил.
— Ни хрена себе иллюминация! Давай-ка, родной, рассказывай всё поподробнее, — от удивления даже картавость, куда-то делась. — Кстати, меня зовут Артур.
— Павел, — они пожали друг другу руки, — ты сначала для себя реши, а тебе оно надо? — Наш интеллектуальный драйвер призадумался, но национальное любопытство пересилило. Правда, пауза подзатянулась, пришлось поторопить, — Ты уверен, что тебе это надо?
— Хорошо, давай, я в доле.
Паша вкратце, насколько мог, поведал о событиях последнего дня. На это ушло чуть больше шести минут, но и они показались ему почти вечностью.
— Ну, всё выбирай, ты со мной?.
— Ой, я и не знаю…. Кажется, я ещё не готов…. Даже и не знаю, когда я буду готов….
— Ну, всё, я пошёл.
— Постой. Вот возьми мою визитку. Я поспрошаю у своих. Позвони мне, расскажешь, чем всё закончилось. Позвони, может быть, я тебе ещё пригожусь….
— Всё, пока.
Павел ещё секунд тридцать отследил движение задом отъезжающей шестёрки. Помахав синей машине рукой, он пошёл вперёд неизвестности. Сияние, казалось, стало чуть менее ярким, но приобрело более чёткие очертания…. Именно в этот прямоугольник ему и предстояло войти.
ФРАГМЕНТ ОДИННАДЦАТЫЙ
Он очень хотел разобраться во всём, но гостиничный номер для этого подходил мало. Вообще для этого больше подходил какой-нибудь инопланетный корабль с планеты Барым-бурым. Коричневого напитка было выпито сверх меры, так что он начал влиять на принимаемые мозгом умозаключения. Причём стройности у этих умозаключений было столько же, сколько у только что призванного солдата.
“Жабервоги, жабервоги??!”, —корёжило его ум. А что это было такое, он не знал, или не помнил. Но он знал, что надо вспомнить всё, как в том фильме про Марс со Шварцем. Конечно, себя он таким терминатором не ощущал, но с детства был научен, иметь активную жизненную позицию.
“Надо проветриться перед работой, — подумал Павел, — или проветриться…”. Всё, что случилось за эти три дня с ним, казалось ирреальным, малообъяснимым, иллюзорным и невероятным. Кому расскажи, все по чесноку, сразу бы посоветовали обратиться на улицу Курчатова или Ломоносова, надеюсь, всем понятно, зачем.
— Я хочу оплатить счёт. Сколько с меня?
— А вам что, при заселении не говорили? — консьержка медленно приподняла очки на лоб. В её интонациях сквозили знакомые национальные мотивы.
— Скажите, пожалуйста, ещё раз, я не помню цифру, — процедил сквозь зубы Паша. Он решил не заводиться перед работой.
— Сегодня столько же, сколько и вчера. Тысяча триста тридцать. И не каждому. Нам чужого не надо. Ти слышал, Изя, — она окликнула сидящего в углу, прислонившись к стенке, швейцара. — Они все почему-то считают, что таки мы все такие.
— Надеюсь, этого хватит! — Павел положил полторы тысячи на стойку и, не дожидаясь сдачи, вышел на улицу.
Дохнуло осенью, свежесть по утрам в наших широтах всегда сопровождает приближение осени. И проезжая часть, и мостовая, за последние годы обильно напичканная черепицей, были обильно начинены влагой. Дышалось хорошо. Паша даже остановился на несколько секунд, как бы разглядывая обложку валявшегося рядом с урной очередного появившегося в городе глянцевого журнала. Отойдя несколько метров от урны, он услышал, что его окрикнули.
— Молодой человек, это не вы уронили, — Павел, обернувшись, увидел довольно живописный объект, отдалённо напоминавший опустившуюся статую Пушкина. Это был бомж.
— Нет, это не моё.
— Ну, тогда я сие немножко прихватизирую! Очень интересное, должно быть, чтиво. Так-с, журнал “…ыльник”! — часть обложки у него была оторвана. Никогда раньше не видел. Будет с чем приятно встретить старость, — кучеряво-живописная часть тела с удовольствием крякнула.
— Берите, берите, я на него ни в коей мере не претендую, —ответив в тон ему, Павел, больше не оборачиваясь, побрёл навстречу неизвестности.
Все события в голове начали выстраиваться в определённую последовательность, но объяснений, даже приблизительно толковавших их ход, пока не находилось . Паша решил не гнать лошадей, успокоиться, посоветоваться с товарищами на работе. Вокруг не было ни души, так что предположения о возможных преследователях могли объясняться Павлу лишь его природной мнительностью. Образ Кристины притуплялся с каждой минутой, и Павел твёрдо решил идти на работу. Тем более, что Кася, уходя с незнакомцами, не сопротивлялась.
“Если что, она ведь была у меня дома, найдёт, если захочет! А у меня и так жизнь весёлая, в ней только мистики не хватало. А может, мне что-то подлили, что у меня галлюцинации начались, — думал он, не торопясь, следуя в сторону своего “джобхауса”, — так он с корешками называл свой институт. “Что же мне плести своей начальнице?, — появилась, наконец, в голове мысль, уравнивавшая его с реальностью,— Наша принцесса явно не поверит в бредни, творившиеся со мной в последние дни”. Если сам Павел и пытался сводить свои мысленные концы с такими же мысленными концами,если его товарищи, подобравшие его за городом,видели его состояние, и чуяли в этом что-то неладное, то Ульяна Яковлевна вряд ли оценит трагико-мичность событий от пятницы до понедельника. Не такой она была женщиной, если она вообще ею была.Уж он её знал достаточно хорошо, до того, как стать руководительницей всего института, она была начальницей его научной группы. Если выражаться грубо, он знал её как облупленную. При жестких промахах пощады от неё ожидать не приходилось. Хотя пропуск рабочего дня при иных обстоятельствах и мог бы как-то проститься с её стороны, то то обстоятельство, что работа шла важная и находилась она на достаточно важном этапе,усложняло дело. Поэтому надо было придумывать что-то веское. До начала работы оставалось три квартала и два часа тридцать три минуты. Заурчало в животе, и появилась возможность — с целью убить время. Шикарный ресторан в полседьмого в нашем городе найти было трудно, да и ланчи с деловым оттенком; по крайней мере, Павел таких не знал, но пара — тройка недурных забегаловок работала круглосуточно. Следуя к одной из них, он прошёл мимо “Завитушного кренделябра”, его в последний раз за начинающийся день прошила мысль о Кристине: “А может,если бы мы туда тогда попали, всё бы получилось по-другому?”.
— Девушка, вы в свете лучей восхода выглядите абсолютно романтично, — такой незамысловатый комплимент отвесил Паха заспанной буфетчице,— ливаните мне, пжалста, чаю, сикока не жалко, да этих пару бутеров. ,уничтожимых, пока они совсем не позеленели. Сколько с меня?
— Вы, господин хороший, мне с утра тут не грубите, — видимый сон с продавщицы сомнительных деликатесов, как рукой сняло, — у нас весь товар сертифицированный и свежий, — хотя сказала она это, поддельно улыбаясь, на последних словах её подёрнуло, и без того не лиловый нос — кверху.
— Ну,если данное обстоятельство соответствует действительности, посчитай ещё три, и не соблаговолите ли вы разделить со мной эту трапезу?
— Я с утра не ем— только пью, — гордо ответила она, показывая, как ревностно блюдёт свою дородную фигуру.
— Ну, я бы тоже следил за фигурой, кабы не вопрос жизненной необходимости. Уж больно жрать хочется. А с утра пьют только аристократы или ренегаты, — сказал он, засовывая в рот вторую половину бутерброда.
— Такс Вас за сколь считать, за два, или за пять?
— Считай за три. Мне эта цифра ближе!
— Воля Ваша, сударь, — сказала она, покорно свесив голову на солидную грудь. По всему было видно, что образование “продавачки” (так звучит продавец по-чешски) было не ниже средне-филологического.
— Сдачу оставь себе! — бросил Павел, на ходу, вытирая рот салфеткой.
Когда он вышел из закусочной, солнце уже светило ярко. До работы оставалось меньше часа. Дворники уже свои отработали. На улицах было почти идеально чисто. Так как время было, а он выпал из информационного пространства на целых три дня, Павел решил оставшееся до работы время, посвятить изучению текущей прессы. Взяв в киоске три газеты, одну местную, одну общенациональную и центральную спортивную, он уселся на пустующую скамейку.
ФРАГМЕНТ ДВЕНАДЦАТЫЙ
— Привет, Джеймс! Ну что, закончилась твоя Павлентиада? Как ты? Или, может, теперь “how are you” тебя спрашивать?
— Да Глебушка, вроде в голове всё выровнялось. И самочувствие вроде уже получше.
— Так что же всё-таки с тобой было? — неподдельный интерес проглядывался в каждом слове Глеба. Его восторженный пионерский голос, кажется, от нетерпения, стал ещё звонче.
— Я думаю, про этот сюр стоит на время забыть. Непонятное проще разбирать на расстоянии.
Несмотря на то, что Паша утверждал, что чувствует себя нормально, это вряд ли соответствовало действительности. Он сидел на стуле, как на электрическом, но тело как бы существовало отдельно от головы, которая, видимо,находилась в некоторой прострации, поэтому он отвечал несколько рассеяно. Глеба же, наоборот, распирало любопытство.
Раздался стук в дверь. Немая сцена…. Конечно, возможно,это немного по-театральному, но пауза длилась больше десяти секунд.
Так Павел делал ещё в студенчестве. Ну, в смысле дверь не всегда открывал, когда стучали. В те тяжёлые времена, когда студентам не на что было купить даже бутылку водки, когда приходилось скидываться, чтобы забыться от окружающей их суровой действительности. И чтобы потреблять её в комфортных условиях и в подобающем количестве, был придуман девиз: “Нет хвостам!”. Если было невозможно уединиться где-то в комнате, существовал сверхсепаратный душ-бар! Там можно было уединиться с кем угодно! Но даже если уединялись парень с девушкой, они использовали предоставленное им время на поглощение божественного напитка, а не на всякие, модные сейчас глупости. Как бы это глупо сейчас ни смотрелось.
Поэтому дверь они сейчас не открыли.
— Вы что там, совсем офигели! — это звонил Борис,—своих уже не признаёте! — разрывалась на части телефонная трубка.
— Да мы не знали, что это ты! — пытался оправдываться Паша. Он взял трубу, только после того, как вслед за тремя звонками с паузой раздались ещё три.
— Там Урсула рвёт и мечет!
— Да ладно ты.
— Она требует от тебя какой-то отчёт.
— Скажи ей, что я только пришёл.
— Вот сам иди к ней и скажи! Я больше под раздачу попадать не хочу! Борис был, кажется, немножко взбешен, — да и нас с Глебушкой надо бы кое в чём просветить.
— А он как раз у меня. Ну, ладно, я схожу к нашей воительнице, а потом уже с вами поговорю.
— Ну, всё пока, удачи на ковре пыток. И корешка, давай ко мне отправляй, а то и у нас работы невпроворот. Всё,встретимся на обеде, — Павел слушал короткие гудки, а сам ещё не представлял, что же он всё-таки будет говорить начальнице.
ФРАГМЕНТ ТРИНАДЦАТЫЙ
Он шел по длинному коридору, постепенно приближаясь к своей “Голгофе”. Обстановка соответствовала ситуации. Через каждые три метра были почти довоенные фонари, то есть плафоны круглой конфигурации, которые крепились к стене и светили довольно тускло. Посторонних в их учреждении практически не было, институт был полузасекреченный. Поэтому следить за модернизацией интерьера особых причин не было. Наоборот даже осовременивание помещений и коридоров не происходило именно из-за причин таинственности. Наверное, именно по таким коридорам водили в тридцать седьмом приговорённых.
“Всё, пришёл”, — подумал Павел, уткнувшись в довольно модную нынче дверь из красного дерева, но поставленную ещё в те времена. Что говорить Ульяне Яковлевне он так и не придумал, поэтому решил вещать правду, но облекая её в удобоваримую форму, в смысле, не подставляя никого.
Тихонько постучав, он приоткрыл дверь.
— Можно?
— Заходите, заходите Морозов, Вас тут давно заждались, ещё с самого понедельника, — ехидная секретарша, была вне себя, чуть не лопаясь от восторга.
Если бы это вдруг произошло, ремонтировать эту комнату пришлось бы долго. Отношения у Паши с Авдотьей Максимовной не сложились почти с самого начала. Павел человек был не скандальный, но тут он умудрился сделать это аж целых три раза. Всему виной были сплетни, плетением которых искусно занималась Хавронья Куксимовна, как её за глаза называли добрые сослуживцы.
to be continued…