Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2008
МЫ ПЕЧАТАЛИ ФОТОГРАФИИ
В полутьму затворённой комнаты
луч — лазутчик — не проскользнёт.
Здесь таинственностью подёрнуты
очертанья вещей. И ждёт
нас какой-то фонарь диковинный
с тёмно-красным слепым стеклом.
И раствор. И ещё штуковина
возвышается над столом.
Мир знакомый, на плёнку пойманный,
мы печатаем в тишине
на бумаге — такой — особенной.
Даже чуточку страшно мне!
Угадай, что сейчас появится,
замерев над пустым листом, –
и волшебным пятном проявится
мяч, берёза, тропинка, дом!
И скамейка как настоящая,
и ворота. А свысока
кучевые, на юг летящие,
проявляются облака.
Что-то чудное совершается,
возбужденьем в зрачках горя.
Наша комната освещается
комом красного фонаря.
Вот загадочно! У родителей
есть какой-то секрет простой –
Снимки плавают в закрепителе
и в глубоком тазу с водой.
Мы их на ночь сушить развесили.
Ну, а утром, при свете дня,
Разгляжу, как на снимках весело
чёлка встрёпана у меня.
…Смыта памятью эта ранняя
беззаботная благодать.
Но какую-то книжку давнюю
с верхней полки хочу достать.
Прямо в руки летит стремительно,
чёрно-белым черкнув крылом,
Миг далёкий и удивительный:
мяч, берёза, тропинка, дом.
РУССКИЙ КРЕСТ
Всем нерождённым детям посвящается
Господи! Что она делает? Это не сон:
Белый застенок, уже инструмент занесён –
Острый, стерильный. И руки в кровавой росе.
Крохотной жизни, которую предали все,
Не появиться на белый немыслимый свет.
Время разъято. Грядущего попросту нет.
И за больничным окошком столетье подряд
Белый, холодный, преступный идёт снегопад.
Но ведь когда-то придётся признаться себе:
Непоправимое корни пустило в судьбе;
Ночью рыдать, осознав, что случилась беда –
Это дитя не родится уже никогда.
Что ты наделала? Белый халат на стене.
Дети России, убитые не на войне,
Молча очами небесными смотрят на нас.
И не укрыться от вещих младенческих глаз.
***
На Украине — затмение.
Время распутное
Смутное.
Прошлого горестный пепел.
Где совесть была твоя,
Латвия?
Попранной памяти тени седые.
Контузия.
Грузия.
Раны великой истории.
Тропочка узкая
Русская.
***
Ночь раскинула тайные руки ветвей по дворам –
Из мятущихся хлопьев крылатое ткать полотно.
Но слепая метель своё дикое веретено
Рассекла о громады домов. Умерла до утра.
Город сном припорошен и лунным залит молоком.
Он почти что не дышит, насквозь безучастьем пронизан.
Только слабнущий ветер, очнувшись, сухим языком
Одинокую кошку рассеянно слижет с карниза.
Неуверенный скрип каблуков на снегу: это здесь?
В закоулки чужого веселья, как в гул балагана.
И, подсев к незнакомцу, глотнёшь горьковатую смесь,
Огранённую твердью прозрачной простого стакана.
И увидишь, что рядом не лица — лишь отсветы лиц,
Что в овале напротив ещё алкоголь не остыл.
Только мир, обернувшийся каплей, вдруг рвётся с ресниц,
Об расшатанный пол разбиваясь в столикую пыль.
Только вдруг зачарованно крикнешь в нездешний огонь,
Чтобы, призрачный блеск погасив, отошла суета.
Лист бумажный ложится на стол, как на Божью ладонь.
И стихи зарождаются в белом пространстве листа.
СТАРУШЕЧКА
Уже и здесь, округу подминая,
Встал ультрасовременный магазин.
Она ходила, глаз не поднимая
На роскошь ослепительных витрин.
С морщинистой кошёлкой появлялась
В своём колючем шерстяном платке
И думала: не шибко-то осталось
От пенсии в потёртом гомонке;
Что этот новый мир — он ей неведом,
Он чёрств и даже страшен иногда;
И сыплет лампа одиноким светом,
И утекают годы в никуда;
А на земле, родимой и ненастной,
Всё тяжелей нести житьё-бытьё.
И улица взирала безучастно
На тихую растерянность её.
г. Кемерово