Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2007
ПОЭТА-ОЧЕВИДЦА
БАБОЧКА-КНИГА
Словно первая бабочка мая,
Принесённая к людям в жильё,
На ладони твоей оживая,
Затрепещет вдруг сердце моё.
И, ещё не поняв что такое,
Пробуждаясь от смертного сна,
Я увижу лицо молодое,
Я почувствую: в мире весна.
Значит, край замогильный нам тесен.
Все стремится из мрака на свет.
Я воскресну в огне моих песен,
Только так воскресает поэт.
Эту жизнь до последнего мига,
Эту повесть любви и скорбей,
Знак бессмертия – бабочка-книга
Распахнёт на ладони твоей.
* * *
В переулочке московском
Сохранился старый дом,
Александр Сергеич Пушкин
Побывал когда-то в нём.
Был он рядом – в магазине,
Покупал он кошелёк,
И к знакомой мнемозине
Заглянул на огонёк.
Он-то знал, что по генплану
Захотят Москву снести,
Но любил Москву Сергеич,
И решил её спасти.
Набивался на гулянки,
Притворяясь простаком, –
На Ордынке, на Лубянке,
На Петровском, на Тверском.
А теперь висит-пылится
Меморьяльная доска,
И шумит вокруг столица –
Им спасённая Москва.
* * *
Москва моих воспоминаний,
В районе улицы Лесной,
Дышала сумраком преданий,
Туберкулёзом и весной.
Но горьким духом напитался
Мой романтический мятеж –
И скучный угол показался,
Как после обморока, свеж!
Не так ли ныне благотворен
Для усыплённых чувств моих
Густой отвар из чёрных зёрен –
Угрюмый лермонтовский стих.
* * *
И допетровская Москва
И маркаврелиевский Рим –
Они закатаны в асфальт,
Освободить их – нужен ритм.
Удар, еще, – и в мерный гул
Сливаются набеги волн –
И ты сидишь на берегу
Воображенья своего;
И возникают из песка
Желаньем творческим твоим –
То допетровская Москва,
То маркаврелиевский Рим…
* * *
На каком-то портрете
(Ренуар иль Сезанн?)
Я встречал уже эти
Неземные глаза.
Словно лёгкая зыбка
Набежит на уста –
Эта полуулыбка
Так знакомо чиста.
Эти руки – к подолу,
Или держат дитя, –
Так напишут мадонну
И столетья спустя.
Потому что на свете
Всё базар и вокзал,
А святое – вот эти
Руки, губы, глаза…
* * *
Когда я стану умирать
Приди ко мне, и мы за чаем,
Как с другом друг, как с братом брат
Поговорим перед молчаньем.
О чём? О прозе и стихах,
О чём Бог на душу положит;
О частностях, о пустяках,
Что были главного дороже;
И снова о стихах, опять
О них, захлёбываясь чаем, –
Чтоб только за полночь не спать
И говорить перед молчаньем.
* * *
Похожем на старинный парк,
Где нет нигде кругом – как в городском саду –
Прогуливающихся пар,
Где в глубине аллей укромные скамьи
Зеленый заливает свет,
И шепчется листва на языках земли,
И светят звёзды через смерть,
Где статуи живут – и дышат, и глядят,
Зеленая течет в них кровь,
Где в сумраке ветвей напоминает сад
Сон, завершающий любовь,
Где птиц молчание поэту говорит
О том, что нет пути назад,
Что это навсегда – печальный лабиринт,
Прекрасный безуханный сад.
* * *
Не пиши о всякой скверне,
Вообще на это плюнь –
Погляди, как в нашем сквере
Благоденствует июнь.
Что за чудная картина!
Жизнь прекрасна. Мир хорош.
Отчего же ты, скотина,
Этого не признаёшь?
Что ты ходишь вечно хмурый,
Говоришь на всё “фигня”?
Со своею музой-дурой,
Со своей литературой
Ты уже достал меня.
* * *
Становлюсь всё проще и проще,
И пишу всё тоще и тоще,
Вечно об одном, вечно то же.
Кружева словес не плету.
Никаких тебе наворотов,
Ни судеб, ни браней народов.
Зацени мою пустоту.
Мой Пегас отправился в стойло.
Всё спокойно, благопристойно,
Ни улыбки лишней, ни стона,
Много музыки и луны.
От меня прозрачности ждали,
Но теперь стихи мои стали
Мне и самому не видны.
Вижу я сквозь них только годы,
Годы впереди, словно горы,
Бесконечные коридоры,
Не ведущие никуда.
Никакой любви – даже странно.
Я бы задохнулся от страха,
Если бы не смерть, как звезда.
У меня сегодня забота –
Как бы не пропала свобода,
У меня последняя мода –
Избегать мучительных встреч.
Иногда брожу по старинке
Вдоль да поперек по столице,
Неизвестно кто, в джинсах-стрейч.
Иногда читаю газеты,
Словно вычищаю клозеты,
Прихожу к друзьям на концерты,
Уезжаю осенью в Крым.
Вдруг охватит грустная жалость:
Будто это всё совершалось
Не со мной, а с кем-то другим.
И тогда я жалуюсь маме,
Что неправо небо над нами,
Что оно нас просто динамит,
И к ночным подругам бегу –
И во сне я вижу: оравы
В ожидании переправы
На речном стоят берегу.
* * *
Тут слово, там строка,
Здесь целая строфа, –
Троллейбус и собор
Становятся стихами.
Заметно, что мосты
На берегах Москвы
Повисли без опор
Над смутными веками.
Шурую в институт
И вижу, как цветут
Небесные моря
Над головой поэта.
Я в городе моем.
Я знаю, что о нем
Напишется моя
Последняя поэма.
Мне тополь и трамвай
Прикажут: “Эй, вставай!
Пора чесать домой –
В Останкино, в Кусково”.
Тут словом, там строкой,
Здесь целою строфой
Любимый город мой
Меня окликнет снова.
* * *
В толпе людской всегда заметней
Мне те, кто в возрасте моём.
Я, пристально тридцатилетний,
Ищу подобие во всём.
Читаю я стихи чужие –
И любопытствую: чем жили,
О чём писали в тридцать лет
Старик Державин или Фет.
И, кажется, их силуэты
Я вижу в собственных стихах;
И мы, ровесники-поэты,
Перекликаемся в веках.
ПИСЬМО СЧАСТЬЯ
Харе Кришна, Харе Рама,
Нас помилуй и прости!
Жил на свете мальчик Петя –
Сущий дьявол во плоти.
Не учился, хулиганил,
Но однажды, ом сай рам,
Шестирукий Шадакшари
Взял его к себе в ашрам.
Написал об этом Петя
Гениальные стихи –
И господь Анантишвара
Отпустил ему грехи.
Получил он кучу денег
И объездил много стран…
А теперь, как говорится,
Всё вниманье на экран:
Если ты не перепишешь
Этот стих 12 раз,
Пожалеешь, что родился,
Проклянешь тот день и час.
Ну а если перепишешь,
Никогда не будешь хмур –
Как Митхуна Чакраборти
И великий Радж Капур.
* * *
Кто-то читает Пруста,
Кто-то Оскара Уайльда,
Не ведая, что искусство
Больше неактуально.
Маша любит Эльвиру,
Петя нежен к Ивану.
А тем, кто не нужен миру,
Пора уходить в нирвану.
Странно глядеть мне, дети,
На блядь из ночного бара
И думать, что где-то на свете
Кто-то слушает Баха,
Кто-то читает Пруста,
Кто-то Оскара Уайльда, –
Им по фигу, что искусство
Больше неактуально.
* * *
Когда я в море стану рыбой
И оправдаю гороскоп,
Мы встретимся, возможно, ибо
Ты будешь чайкой городской.
Я поплыву зачем-то к людям,
Где бабы, музыка, самса,
И ты подхватишь острым клювом
Меня, костистого самца.
Забьется пойманная рыбка.
Блеснет на солнце чешуя,
Как виноватая улыбка
Из вечности, любовь моя.
Но в этом жутком сочетанье
Я крылья обрету на миг –
Увидеть, сопричастный тайне,
Возвышенно-прекрасный мир!
* * *
Не говорите о поэте,
Пока он жив, что он велик.
В посмертном ультрафиолете
Подделка выявится вмиг.
И то, что возбуждало толки,
Поднимут грубые на смех.
Границы видимого тонки
Лишь для немногих, не для всех.
Но даже слабому поэту
Не говорите колких фраз –
Великолепную поэму
Он пишет, может быть сейчас.
Ведь что такое вдохновенье,
Как не изменчивость сама,
Случайных звуков столкновенье,
Игра судьбы, а не ума.
* * *
Воспоминанья… сны… да ну вас!
Есть много замыслов и дел.
Пора вставать. Москва проснулась.
Шумит, накатываясь, день.
И ты, приглаживая волос,
В неброском платье ходока
Идешь – где твой потребен голос,
Что может литься сквозь века.
Еще ты надобен Ордынке
И Моховой, и Поварской,
Но ты бываешь по старинке
И в Долгопрудном под Москвой.
Еще пространная столица
Тобой охвачена не вся,
И без поэта-очевидца
Ей обойтись еще нельзя.
* * *
Всё повторяется: комната, книги,
Стол и диван, и портрет на стене.
Ум не тревожат ни шумы, ни крики.
Дни за стеклом исчезают, стемнев.
Ты зажигаешь настольную лампу,
Чтобы спуститься с ней в дантовский “Ад”,
Или читаешь тибетского ламу –
Делаешь то же, что вечность назад.
И, засыпая под музыку Боба,
Видишь всё тот же кощунственный сон:
Личный аквариум Господа Бога,
Где притаился за камешком сом.
Снится сому Тимирязевский рынок,
Литинститут на бульваре Тверском…
На проплывающих маленьких рыбок
Смотрит он мутным похмельным глазком.
* * *
Ты превращаешься, друг, в слона.
Ты начинаешь игру в слова.
Что же, поэзия тут слаба,
Но не без пользы
Тем, кто не хочет учиться петь,
Тем, кто давно уже сам эксперт,
Мастер стихов и прозы.
Скучный их рэп – откровенный калл.
Но одобрение – высший кайф.
Переступившие через край,
Опыт имеют.
Мигом они отличают тех,
Кто не касается важных тем,
Тех, кто пустое мелет.
Ловко вербуют они солдат.
Главное – вписываться в стандарт,
Быть компанейским и не страдать
От вдохновенья.
Перехвалить за ошибку, бред
Выдать за неповторимый брэнд –
Вот их обыкновенье.
Близостью к ним непомерно горд,
Ходишь под ними за годом год.
Но вместо крыл вырастает горб.
Время для старта
Не настает. Понимаешь вдруг,
Что понапрасну вмешался в круг,
Втерся в слоновье стадо.
Всё, что писал под диктовку мод,
Выцвело, село, поела моль.
Ты ведь еще не такое мог
В самом начале!
Как бы ты на ухо не был туг,
Звонкие опыты тут как тут –
Спать не дают ночами.
ИНЬ И ЯН
Сейчас я объясню значенье Инь и Ян…
Вы знаете, друзья, как ловят обезьян?
Находчивый индус кладет в кувшин орехи
И прочь идет, подлец, уверенный в успехе:
Просунет лапу зверь, орехов схватит горсть –
И тут же, как в капкан, лесной попался гость!
Ты разожми кулак, добычу брось и драпай!
Но обезьяна остается… с лапой.
Вот так же за слова цепляется дурак.
Читатель! разожми кулак.
г. Москва