Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2007
ОБЛАКА
Над моей печальной головой
Облака идут на водопой.
Ближе всех плывут из вышины
Детские фантазии и сны.
Вот табун расплывчатых коней.
Вот верблюд с сугробом на спине.
Улетает, тонок и далек,
Оренбургский бабушкин платок.
Дальше в небе стайкою теней –
Облака покинувших друзей:
Исчезают за туманом лет,
И глядят им наши слезы вслед.
Рваными краями застят высь
Облака надежд, что не сбылись.
Ну а в самом сердце высоты –
Облака растаявшей мечты.
Люди видят в облаках одно
Путаных желаний волокно.
Ты лишь, Отче, видишь свысока
Ложной жизни нашей облака.
БУДУ СЛОНОМ!
Ужасна людей муравьиная жизнь –
И вспенена, и скудна.
Вот будет еще один шанс для души –
Тогда я вселюсь в слона.
Я буду огромным, носатым слоном
В тройной человечий рост.
С ногами-столбами и мощным хвостом,
Ушами – до самых звезд.
Я выситься буду над тиной болот,
Спасаясь там от жары.
Банан золотистый запихивать в рот,
Не сняв с него кожуры.
И, грузно ступая, по джунглям идти
В полуденный летний зной.
И, грозный, я стадо найду в пути,
И стадо пойдет за мной.
Но трудно в слоне человечьей душе:
Начнет утомлять жара
И будет горчить на моем языке
Бананная кожура.
Слону невозможно без муравья
В тропической той стране.
Он будет чистить банан для меня…
И хворост возить на мне.
ПРО ЖИРАФА И МЕНЯ
В дополуденный зной
очень мало людей в зоопарке.
Я стою у вольера и пью земляничный сироп.
Длинношеий жираф
принимает от солнца подарки,
Подставляя лучам золотистую спину и лоб.
Я сквозь прутья смотрю.
Я мечтать и надеяться смею,
Что из нашего мира еще чудеса не ушли.
Что красивый жираф
изогнет свою длинную шею
И поднимет зеленую звездочку клена с земли.
А жираф, что стоит и лениво вращает ушами,
И скрывает от света два бархатных шарика глаз,
Загадал, чтобы кто-то
кормил его листьями пальмы
И вернул ему Африку с глобуса. Прямо сейчас.
Невозможное рядом. Оно нас ведет неустанно,
И терзает, и мучит, и манит, сбивая с пути.
Чтобы радостно жить,
не страдая о грезах туманных,
Нужно чуточку в сторону
ищущий взгляд отвести…
Я взберусь на решетку, пугая людей на балконах,
Оседлаю бесстрашно упругий негнущийся прут,
И зеленую звездочку клена в раскрытых ладонях
Протяну я жирафу.
И мягкие губы возьмут.
* * *
Летела девушка с газетой
Над пожелтевшими кустами,
Страницы тонкие под ветром
Сосредоточенно листая.
Влетали и сходились брови;
Глаза светлели и темнели;
Вдруг замолчав на полуслове,
Листы тревожно шелестели…
Летела девушка. Летели
С ней вместе клеточки пальто.
Скрипели старые качели.
Но их не замечал никто.
ПРИЗНАНИЕ В НЕНАВИСТИ
За что Вы мне, доверчивой, достались?!
Наверное, подосланы судьбой,
И эта стерва, злобно усмехаясь,
Взялась поиздеваться надо мной.
Мои друзья, нисколько не таясь,
Честят Вас неприличными словами.
И правы. Вас все время тянет в грязь,
И я туда же – вместе с Вами!
Вы подло поджидаете потом,
Чтоб подвернуться в самый страшный случай…
И я опять лежу в пыли лицом.
Вы… Кто позволил Вам меня так мучить?!
Молчала долго (трусость да заминки).
Теперь хочу признаться не боясь,
Что я не просто презираю Вас,
Я ненавижу Вас, Мои Ботинки!
КУРОРТНОЕ
В густой истоме город незнакомый:
Июня утомительная сила.
Тайком от всех случайно откусила
Березовая тень кусочек дома.
В одной из очарованных гостиниц,
Пятнистый, как детеныш леопарда,
Меня подцепит плутоватым взглядом
Пленительнейший рыжий проходимец.
(Сжигает сигарету до окурка
Одним лучистым всплеском темно-синим.
И губы – словно дольки апельсина,
Две дольки апельсина в лисьей шкурке).
Он вместе с ароматным ветерком
Вглубь парков увлечет меня под ручку…
К тебе вернусь я порченою штучкой
Иль яблоком с надкушенным бочком.
Меня, мой милый, соблазнило лето –
Лучей и бликов солнечный ажур.
Я, словно в оправданье, покажу
Набросок золотистого портрета…
ЗОНТИКИ
В грозу все зонтики лишаются разума.
Не знаю: призвание, тоска, лихорадка, —
Но зонтики – большие, крохотные – разные! –
Улетают от нас без оглядки.
Только выйдешь – рванется
(и рискните, троньте-ка!)
Изо всех сил, выворачивая спицы…
Вот попробуй тогда, докажи зонтику,
Что он не летает. Что он не птица.
А ему все равно! Небесами сраженный,
Кувыркается в ветре – все от счастья забыл…
И вдруг – падает. Сломанный. Оглушенный
Предательством слабых матерчатых крыл.
И стихает гроза. Ливнем свежим умытые,
Сияют улицы всеми цветами.
А мертвые зонтики
в лужах
лежат забытые
Дождем и нами.
* * *
Кто родился у моря, скучает без моря всегда.
И на вкус отдает ему солью любая вода.
В грозовых облаках он умеет увидеть волну.
Только я не морской человек, я его не пойму.
Вот и ты не поймешь
(мы так странно сейчас далеки!),
Что у гордого моря могу я скучать без реки.
Ты твердишь о бескрайних просторах
и синих волнах.
Только я не морская: мечтаю о двух берегах.
Отпусти меня, друг мой приморский.
Я еду домой,
Где Амур через зелень
несется стальною стрелой.
Где листва кружевами
подшила искристый рукав,
И летит остановленной радугой мост в облаках.
Кто у моря рожден,
не поймет назначенья мостов.
Отпусти меня, друг, –
еду в царство своих берегов.
Оставайся у волн.
Нынче в чайках они, как в снегу.
Мне милее горящий костер на другом берегу.
* * *
Чужой мне друг.
Ты вспомнить навряд ли можешь,
Как просто было молчать об одном и том же.
(И слов было мало. И каждое было дивным).
Теперь ты уходишь, под веками пряча льдины.
Уходят люди из моего сердца…
И трудно верить, что были когда-то друзьями.
Уходят люди, уносят с собой память.
При встрече отражает вопрос и косность
Черных зрачков чужой и холодный космос.
Уходят люди из моего сердца…
И видно, дороге этой конца не будет:
В себя – все дальше, все дальше уходят люди.
Уходят невозвратимо. Просто. Надменно.
…И “Здравствуй!” не отзовется
в чужой Вселенной…
Уходят люди из моего сердца.
ВЕРШИНА
Посреди тишины я играю на старой скрипке.
Опираясь на камень, прямо в открытом море.
Выпрядает смычок шелковинку чистого звука
Из осиновых всхлипов,
родившихся в певчем теле.
Я ласкаю влюбленными пальцами
стебель грифа.
Отвечает струна серебристым полетом песни.
А вокруг – ничего, кроме камня, воды и света.
А вокруг – никого,
кроме чаек и стай дельфиньих.
Может быть, мне столетья дано
по мирам скитаться.
Но душою – останусь вечно на этом месте.
Потому что сейчас я на самой вершине жизни.
Потому что сейчас мою музыку слышит Небо.
ЗАРИСОВКА
Свет по улицам медленно льется.
Летний полдень ленив и медов.
И земля поклоняется Солнцу
Золотыми телами плодов.
В душной сети июльского зноя
Плен бездумный навеки продлен.
Перезрелой и вязкой айвою
Голова наклоняется в сон…
День плывет, околдованный дымкой,
Длинный, словно египетский Нил.
На столе неожиданной льдинкой
Холодеет тетрадь без чернил…
СОБАЧЬЕ
В этом городе сдавленный воздух
глотают кусками.
Здесь собачий мороз.
В небо колом вмерзает рассвет.
Застывают усмешки на лицах
с капризными ртами.
А у псов из-под век, замерзая в пути, выпадают
Помутневшие взгляды
в надежде на скорый обед.
Здесь собачьи глаза
просят только еды или смерти.
Всяк стремится с холопской повадкою
жаться к ногам.
Но, бросая холодные кости в клокочущий гам,
Я надеюсь: за этой сумятицей пятен и шерсти
Апельсиновым пламенем
чиркнет по серым снегам!
Где ты, мой ослепительно,
солнечно рыжий дворняга?
Бог с внимательной мордой,
взметающий уши торчком.
Как закатное солнце,
мелькающий вдруг за углом.
Никогда не просящий –
грызущий в отбросах тайком
С голодухи пропахшую рыбой и жиром бумагу…
Отзовись. Подойди.
Ты один мне приветен и нужен.
Приходи и живи в моем доме. Там холод и тишь.
Я не буду тревожить тебя, когда воешь и спишь.
Раздели со мной жизнь –
так, как делят последний свой ужин…
Нервным ухом ведешь
и дрожишь от холодного ветра.
Недоверчиво замер – наверно, научен и мудр:
Лучше быть одиноким, чем битым…
И истина эта
Не пускает тебя.
И, замешкавшись, вместо ответа
Ты моими глазами
посмотришь мне пристально внутрь…
г. Хабаровск