Опубликовано в журнале День и ночь, номер 9, 2006
С какой бы ноги не встала Эмма, это все равно будет не та нога. Вы легко это поймете, если вам уже за тридцать, но вы до сих пор “не жена”. Плюс, вы беременны, вопреки всем предосторожностям, и виновник этого счастья вдруг засобирался в командировку. А токсикоз остается с вами.
– Зачем ты уложил в чемодан почти все свои вещи? Оба костюма! Ты же сказал, что всего на неделю? И фотоальбом?! В командировочку, да? Ты мне врешь! Кто у тебя в Лос-Анджелесе? К кому ты едешь? – Эмма нервно теребила и без того ободранное лимонное деревце, страдальческая учесть которого вызывала сожаление у рядом стоящей розы, предусмотрительно снабдившей себя шипами.
– Вот смотри, потом ты будешь упрекать меня, что я сбрасывал пепел в лимонник, потому он и зачах. Ручонки твои шаловливые! А если тебя так теребить каждый день, по поводу и без повода? Кстати, ты заметила, что эти два деревца – точная копия нас с тобой? Ты у нас, конечно же, цветущая роза, а я… Я вот этот облезлый, несчастный, с двумя сморщенными, маленькими, желтенькими шариками на упругом стволе. Правда, смешно? – Роб попытался перекинуть разговор в ботаническое русло, но, кажется, не сработало, а жаль. Так хотелось сделать расставание прологом желанного возвращения.
– Я так и знала, что ты рано или поздно меня бросишь. Что, не хватает мужества признаться в этом мне в глаза? Пришлешь потом фото на долгую память, на фоне небоскреба, с надписью “Прощай, голубка!”, так, да? Это все, что я заслужила? – голос плавно перешел на визг, а это было гораздо противнее обычных в такой ситуации слез.
– Слушай, да тебе в писатели нужно записываться! Или подрабатывать платным свидетелем в суде. Складно придумываешь, да еще и свято веришь в собственный лепет. Я уже сказал тебе, – еду в командировку, ровно на неделю. Ты же сама видела дату обратного рейса на билете!
Роб изо всех сил старался сдерживать нахлынувшее раздражение. Врач обнадежил, что капризность вскоре должна пройти, ну, в крайнем случае, пройдет после родов. А чтобы легче было выдержать оставшиеся пять месяцев, он и подписался на эти командировки. Эта – на неделю, но в дальнейшем обещали и на дольше.
– Дорогая! Я же не виноват, что у меня мало вещей, и они мне все нужны в командировке. А альбом я взял с собой, чтобы ты всегда была со мной рядом. Покажу сослуживцам, какая ты у меня красавица. Обзавидуются!
– Обзавидуются?! А что же ты тогда не взял меня с собой на банкет по случаю открытия новой студии? Боишься потерять репутацию холостяка? Ты стесняешься предъявить меня своим друзьям! Ты меня просто не любишь! – расплакалась вконец Эмма.
– Не нужно поливать мой лимонник соленой жидкостью! Мы любим сладенькое.
– Издеваешься? – Эмма схватила несчастное деревце и вырвала его с корнем. Горшок упал на пол и вдребезги разбился. Ноги Роба припорошило землей.
– Ах, так?! – Роб схватил розу… но, подумав, осторожно вернул цветок на место и, схватив чемодан, быстро выскочил из дома.
– Можешь и не возвращаться! – донеслось вдогонку.
Господи! Да что это с ней такое?! Эмма и сама не понимала, что происходит. Немного придя в себя, она ужаснулась собственной ярости и жестокости. Зачем-то сломала пополам лимонное деревце? Это же его деревце! В это время голубь с силой стукнулся в оконное стекло. По спине женщины побежали мурашки, и выступил холодный пот. Она ясно ощутила шевеление внизу живота… Первое шевеление младенца!
– Сын! Ты прости меня, сынок. Может, еще все обойдется? Господи! Прости меня!- Эмма медленно опустилась прямо на рассыпанную по всему полу землю, крепко обхватив живот руками. Врач велел запомнить дату первого шевеления… 11 сентября… Не забыть бы…11 сентября…
* * *
Рейс почему-то задерживался, и все пассажиры толпились возле стойки регистрации.
– Вы не знаете причины задержки? – конопатая девушка пыталась заглянуть в лицо Робу, изрядно согнувшись для этого. Она была, как минимум, на полторы головы выше всех рядом стоящих, в том числе и его.
– Бомба на борту! – неудачно пошутил толстый немец в клетчатой рубашке. Его тут же отвели в сторону охранники и быстро и энергично объяснили ему правила хорошего тона, включая все особенности вокзальной суеты.
– Вульф! – вернувшись в очередь, представился раскрасневшийся немец.
– Роб! – мужчины обменялись ободряющими взглядами, сопровождая их крепким рукопожатием.
– Диана! – вмешалась конопатая. На что обернулись все присутствующие. Вот уж где родители погорячились с именем!
– Вернее, полторы! – не удержался съязвить явно обкуренный парень маленького роста.
– Вульф, вам не удалось выяснить, что там за причина? Я ужасно боюсь технических неисправностей. – Диана, давно привыкшая к насмешкам, искусно скрыла внутреннее смущение.
– Да не волнуйтесь вы так! Все будет хорошо. Вот увидите, скоро нас пригласят в самолет, а затем предложат горячительные напитки – для снятия стресса, – это вмешалась в разговор милая девушка, блондинка, с пушистым, розовым зайцем в руках. Хотя нет, не вмешалась, разве может вмешаться столь очаровательное создание. Она оживила беседу и внесла надежду на возможность приятного полета.
– Луиза! – бархатным голосом продолжила она, пытаясь пожать сразу четыре протянутые для приветствия руки.
В это время, действительно, объявили посадку.
– А где ваш ребеночек? Это же его зайка? – держась одной рукой за маму, а другой, потянувшись к мягкой игрушке, спросила темнокожая девочка, с миллионом ярких косичек на голове.
Детская непосредственность застала Луизу врасплох и потому, крепко прижав зайца к груди, она призналась:
– Да! Это его игрушка, но… эээ… он еще не родился… или она… А как тебя зовут? – постаралась сменить тему окончательно смутившаяся девушка.
– Лесли! Правда, красивое имя? – и, не дожидаясь ответа громко, чтобы все услышали, добавила – А у меня папка нашелся! Мы теперь к нему едем! Это мама его потеряла, когда меня еще не было. Она всегда все теряет, а бабушка ее за это ругает. Вот я бы не потеряла! Но я тогда была в другом месте. Мама, а где я была?
– Тебя еще не было вообще! Извините! – мамочка напрасно пыталась вытянуть свою бойкую дочурку из центра образовавшегося круга умиленно улыбающихся пассажиров.
– Как это вообще? Я была! Я даже очень была, только забыла где, – девочка нервно затеребила торчащие во все стороны косички.
– А как зовут твою маму? – пришла на помощь Луиза, испугавшись одной только мысли, что и она может однажды попасть в подобную ситуацию.
– Смотря куда зовут?! – снова сострил явно довольный собственным остроумием карманный вариант мужчины. Возможно, после третьей шутки его, наконец, заметят.
– Гейл! – представилась негритянка, всем своим видом показывая свою глубокую благодарность за смену темы:
– Уже объявили посадку, давайте поторопимся!
– На собственные похороны еще никто не опазды… – парень буквально захлебнулся на последнем слове под пристальными, явно осуждающими взглядами окружающих. Теперь его заметили все! Быстро перекрестилась суеверная старушка, а стоявшие сзади нее молодожены дружно покрутили пальцами у виска.
– Извините, что-то у меня сегодня не тот настрой, – невнятно пробурчал себе под нос незадачливый юморист и, нахлобучив поглубже кепку с длинным козырьком, попытался скрыться от настороженных взглядов окружающих.
– Может, он террорист? – встревожено предположила старушка.
– Террористы шутить не будут. Они молча вас взорвут! – успокоил как мог Вульф, но, опомнившись, поправился: – В смысле, они бы не стали привлекать к себе внимания, как этот шпанец!
Настроение все же было подпорчено, и все молча сосредоточились на посадке.
Уже в салоне самолета Роб обнаружил, что ему несказанно повезло с соседями. Слева от него села блондинка, а справа, у окна, расположились немец со старухой. Напротив, через проход, с шумом устраивались знакомые мама с дочкой. Шум, как всегда, исходил от голосистой Лесли, по-детски откровенно претендующей на место у окна, занятое Дианой. Судя по всему, у последней были веские причины отказать напористой малышке, что она и пыталась сделать как можно деликатнее:
– Извини, малыш, но я могу летать только у окна, у меня… в общем, фобия у меня такая. Мне нужно видеть открытое пространство. А ты можешь сесть рядом со мной и смотреть в мое окно. Идет?
– Идет?! Да ты же загораживаешь мне все окно! Мама, купи мне тоже фобию на место у окна!
– Это невозможно купить, глупенькая! – мама-Гейл залилась раскатистым смехом, чем снова привлекла всеобщее внимание. Обиженная Лесли уже показывала свой розовый язычок не сдающейся конопатой дылде, что говорило о несказанной зависти и временном отсутствии аргументов для продолжения спора. Возможно, она бы и собралась с мыслями, но в это время ее внимание отвлекла похожая на куклу Барби стюардесса, приступившая к объяснению техники безопасности на борту. Потом защелкали замки пристегнутых ремней, и… каждый мысленно взлетал вместе с самолетом.
– А вы хорошо переносите взлет! В вашем-то положении. – Роб искренне хотел начать беседу с комплемента, но, заметив недоумение в глазах Луизы, поспешил добавить:
– Моя девушка тоже беременная, пятый месяц. Так ее тошнит от всего, даже от меня! Надеюсь, что это не повлияет на формирование сыновней любви ко мне. Вдруг и чувства переходят в плод? Вместе с кровью и вообще… Как вы думаете?
– Не говорите глупостей, ваша жена, наверняка, вас очень сильно любит, потому и носит вашего ребенка под сердцем. А почему вы уверены, что это сын?
– Сначала убедись, кто отец, – издевательски прозвучал знакомый, прокуренный голос откуда-то сзади.
– Как вежливо попросить человека держать язык за зубами, пока они целы? – задал вопрос Роб, глядя прямо в глаза Луизе. Затем молодые люди резко и одновременно повернулись назад, просунув свои головы в проем между спинками сидений и, не сговариваясь, громко произнесли одно и то же:
– Заткнись!
Отчего “карманная версия мужчины”, которого еще больше уменьшал огромный размер его кепки, вжался в кресло так, что сровнялся с подлокотниками.
– Жаль, что я упаковал фотоальбом в чемодан. Но, как только мы получим свой багаж, я непременно покажу вам снимок, где…
– Если долетишь, – прошипело откуда-то из-под кресла. Старушка снова перекрестилась и полезла в сумочку за снотворным. Даже у немца на этот раз не выдержали нервы:
– Слышь, ты, молокосос! Закрой свой поганый рот, иначе остаток пути проведешь в сортире! – Изогнувшись, насколько ему позволяло авторитетное пузо, Вульф пытался вытянуть парня из-под своего кресла.
– Успокойся, Ганс! – похоже, шутник не на шутку испугался. – Ты что, юмора не понимаешь? Ладно, отвяжись! Не буду больше, слово даю!
Луиза нервно теребила зайчонка. Она ужасно не любила скандалов и была слегка суеверна.
– Не надо было мне лететь этим рейсом, – еле слышно прошептала она, перебирая в мыслях все фразы этого шута и сопоставляя все остальные приметы: утром облилась кофе, и пришлось снять любимое платье; потом, лифт не работал, пошла пешком; бронь отдали другому, еле уладила вопрос с билетом.
– Ну что вы, не берите в голову. Если верить приметам, так мне вообще не надо было из дома выходить после того, как моя благоверная уничтожила символ моей жизни, да еще и посыпала мне дорогу сырой землей. – Тут он понял, что лишь усугубил ситуацию своей болтовней. Девушка сидела бледнее некуда, и глаза наполнились подкупающей мужское сердце слезой.
– Мне ведь очень важно долететь, – дрожащим от волнения голосом начала свой рассказ Луиза. – Джон даже не знает, что я беременна. И что я давно ушла от своего бывшего парня, расторгла помолвку. И что решила принять его предложение, об этом он тоже еще не знает, хочу сделать ему сюрприз. Как вы думаете, с мужской точки зрения, это ничего, что я сюрпризом лечу?
– А сколько вы не виделись?
– Пять месяцев и одиннадцать дней! – не задумываясь, ответила Луиза, что говорило о ежедневном подсчете протяженности разлуки и важности предстоящего свидания. – А встречались всего три недели. Вместе отдыхали в горах. Все было так случайно!.. Я долго не могла поверить, что это всерьез.
– Ну, вы же созванивались?
– Нет. Я не подходила к телефону, когда высвечивался его номер. Он вообще, наверное, думает, что я приняла решение не в его пользу, и мы, сыграв свадьбу, уехали в Австралию, как и собирались еще в прошлом году. Я даже на его ежедневные е-мейлы ни разу не ответила. Да он и не пишет последнее время, только знаки вопросов присылает… и счетчик времени. Вот почему я точно знаю, сколько мы не виделись. – Луиза перешла на доверительный шепот, указывая кивком головы на похрапывающую во сне старушку.
– Почему же вы ничего не сказали ему о ребенке? Это от него ребенок? – кивнув в знак согласия и тоже перейдя на шепот, спросил Роб.
– Да, но… мне необходимо видеть его глаза, когда я буду ему об этом говорить. Вдруг он не захочет этого ребенка? А еще хуже – не поверит, что это от него, что тогда?
– Знакомый синдром недоверчивости. Не нужно думать за него! Вы ж ему даже шанса пока не дали проявить себя как отца будущего ребенка! Уж вы то, я был уверен, полная противоположность моей… девушки.
– Вот видите, девушки! Она тоже не дала вам проявить себя ответственным отцом и жениться на матери своего будущего ребенка? Вы даже женой ее до сих пор не зовете!
Роб честно пытался найти ответ на этот вопрос в своей голове и впервые осознал, что именно это могло стать причиной нескончаемых нервных срывов некогда спокойной и веселой Эммы.
– Сначала я думала, проверю его месяц-другой. Посмотрю, как себя поведет. Будет ли искать, звонить, писать… Да и себя хотела проверить, действительно ли я его настолько люблю, что готова стать его женой? Месяца через три поняла, что очень сильно его люблю, но испугалась… А что я ему скажу? Чем оправдаю свое молчание?
– А теперь? – не выдержал до сих пор притворяющийся задремавшим немец – Извините, я все слышал. У меня дочь-невеста, очень волнуюсь за нее.
– А теперь мне ничего не стыдно. Я поняла, что жить без него не могу! И ребеночка нашего люблю! Больше жизни люблю! И он его полюбит! Правда же? – девушка с надеждой смотрела в глаза Роба, представив себе на минуту другое, родное лицо.
– Не-пре-мен-но! – уверенно отчеканил будущий отец своего сына. Он вдруг почувствовал непреодолимое желание вернуться скорее домой и, схватив Эмилию на руки, закружить ее в долгом вальсе. А потом бережно поставить на пол и, припав на одно колено…
– Я женюсь! – вдруг радостно воскликнул Роб. – Непременно женюсь! Сразу по возвращении!
– Это надо отметить! – между спинками кресел просунулась заискивающая физиономия под огромной кепкой.
– А почему нет?! Давайте закатим банкет! Позвольте поинтересоваться вкусами моих попутчиков? – спросил Вульф и уверенно нажал кнопку вызова стюардессы.
– Если вон та группа студентов еще не выкачала весь спиртной запас этого великолепного лайнера, я буду… э-э-э… русскую водку! – при этом Роб сделал круглые глаза, как бы удивляясь собственной смелости.
– Мне, пожалуй, виски. А вы? – Вульф вопросительно глянул на девушку.
– Да и я выпью немного, красного вина. – присоединилась Луиза, поддавшись общему приподнятому настроению. К тому времени, как подошла приветливая стюардесса, с выбором определился и “юморист”, назвавший наконец-то свое имя:
– А Сержик будет пиво! – и, словно оправдываясь перед удивленно посмотревшими на него попутчиками, добавил:
– Ну не косяк же заказывать?!
Все дружно засмеялись. Похоже, на этот раз шутка Сержа была единодушно принята.
Лесли, наконец, подружилась с долговязой Дианой и, сидя у нее на коленях, пыталась выдернуть наушники из ушей своей матери.
– Ну, дай мне хоть здесь позаниматься! Вы не поверите, Диана, но эта девчушка стоит мне трех пацанов, настолько она непоседлива. У меня скоро интервью, есть вероятность получить очень выгодное место. Мне нужно подготовиться. Я музыкант. Вот наигрываю, потом слушаю и анализирую…
– Как интересно! Можно и мне послушать? – Диана бережно, словно прикасаясь к самой музыке, взяла из рук Гейл наушники, но очень быстро вернула их обратно.
– Извините, у меня синдром… Ну, в общем, я не переношу скрипку, к сожалению, – и, чтобы замять неловкость, тут же предложила увлечь Лесли игрой:
– Мы вам больше не будем мешать, занимайтесь до самой посадки.
– Вот спасибо-то! – обрадованная Гейл снова окунулась в мир родных звуков, нахлобучив прямо на наушники плотную, вязаную шапочку, которая уже не раз выручала ее в подобных случаях. Она свернулась калачиком и закрыла глаза …
– А ну-ка, угадай, что у меня в левом кармане? – многочисленные веснушки выстроились бабочкой под сощуренными, хитрыми глазами Дианы.
– Еще один синдром? для меня? – наивно спросила Лесли и тут же поняла, что не угадала, потому как молодожены, сидевшие ссади, залились дружным смехом, а ее долговязая подружка обиженно поджала губы.
Как ни старалась Гейл оставаться хладнокровно-самокритичной, музыка уносила ее воображение все дальше и дальше… на святые подмостки, с толпами благодарных поклонников, охапками цветов и восторженными криками…
Крики? Что это?.. Почему кричит Лесли?!.. Это уже не воображение! Гейл резко открыла глаза и почти подскочила в кресле. В ушах все еще играла музыка, но сквозь нее отчетливо доносился многоголосый истерический плач и дочуркино: “Мамочка! Мне страшно!”.
Срывая одной рукой шапочку вместе с наушниками, а другой, прижимая к себе плачущую дочку, Гейл обратилась к стюардессе, стоявшей в проходе, с подносом в руках:
– Что происходит? – но вместо ответа на нее посыпались разноцветные бутылочки со спиртным. Затем и сама стюардесса рухнула на пол, ударившись головой о подлокотник Гейл. Впереди сидевшие студенты бросились ее поднимать. Гейл почти в отчаянии повернулась к Диане, но вопрос застыл на губах. Диана сидела в неестественно остолбеневшей позе. На бледном, как полотно, лице жутковато светились наполненные слезами, выпученные от страха глаза.
– У вас веснушки п-пропали… – прошептала Гейл и еще крепче прижала к себе плачущую Лесли. – Объяснит мне хоть кто-нибудь, что здесь происходит? Мы что, падаем?! – Гейл встала в полный рост. Странно… более чем странно. Почти все щелкают мобильниками.
– Люди, ради Бога, скажите мне, что происходит?! – выкрикнула она в отчаянии.
– Мама! Дядька сказал, что мы все умрем за какого-то Аллаха. И еще, что мы можем позвонить. Сядь, мам, пожалуйста! Мне так страшно… – Лесли смотрела на мать снизу вверх. Она была похожа на коричневое солнышко. Разноцветные косички-лучики торчали во все стороны. А в самом центре… молящие о пощаде детские глаза. – Мам, а давай выйдем из этого самолета, а?.. Я не хочу тут больше ехать!
– О, мой Бог! – Гейл буквально упала обратно в кресло и стала неистово целовать и гладить дочь, не зная, как ее успокоить и чем загладить вину своей беспомощности.
Роб судорожно набирал номер домашнего телефона. Уже третий раз занято. Если Эмма болтает с подружкой, то это надолго. Как жаль, что на автоответчике его собственный голос. Хотя бы еще разок ее услышать. Кто знает, сколько осталось времени?!.. Рядом сидящая Луиза теребила в руках телефон и напряженно смотрела в иллюминатор, явно не решаясь позвонить.
– А вы почему не звоните? Это, конечно, не мое дело, но…
– У меня больше нет никого, а ему лучше и не знать, что мы… что я к нему ехала. Он уже свыкся. Еще немного, и забудет. А так, если еще и о ребенке скажу, ему будет больнее…
– Можно тогда мне воспользоваться вашим телефоном, раз уж вы все равно… – почти прокричал немец и, не дожидаясь ответа, выхватил его из рук Луизы.
– Я вот все думаю, зачем тянула?.. Мы уже несколько месяцев могли быть вместе. Жить вместе. Жить… Ведь мне бы тогда не пришлось сегодня лететь. Я чувствовала, что мне не нужно было сегодня лететь! – Луиза будто и не заметила грубой выходки Вульфа. Она продолжала смотреть в окно, словно боялась увидеть в глазах людей подтверждение страшной неизбежности. Вульф громко плакал в трубку, разбавляя немецкую речь грубым английским сленгом. И никто его не осуждал.
– Тише, Вульф, тише, миленький. А то бабушку разбудите. Пусть хоть одна умрет счастливой… А вы, Роб, не бойтесь с автоответчиком разговаривать. Сейчас вроде и впустую, зато, потом… ей будет что сыну… Я думаю, мне было бы… если наоборот. Но, увы… – Луиза изо всех сил старалась не разреветься. Сработала выработанная еще в приюте привычка – никогда не плакать.
– Вы сильная женщина, хоть и хрупкая на вид. Простите… – Роб решительно нажал кнопку повтора и, глубоко вздохнув, приготовился говорить.
* * *
Эмме, наконец-то, удалось закончить неприятный разговор с матерью. Сколько можно твердить одно и то же?! Когда свадьба? Когда свадьба? Никогда! – отрубила Эмма и бросила трубку. Телефон зазвонил снова.
– Ни-за-что! – прошипела Эмма и гордо прошла в ванную комнату. – Я даже не стану подслушивать, что ты мне там наплетешь на автоответчик, – она плотно закрыла за собой дверь и включила душ. Потом, подумав, включила еще и радио.
Взволнованный голос диктора сообщил о странном звонке в редакцию.Позвонил какой-то сумасшедший и требовал подключить его в прямой эфир. В противном случае, шантажист обещал взорвать самолет с пассажирами. Эмма быстро выключила приемник, словно могла этим предотвратить трагедию.
Совершенно пропало желание принимать душ. Перекрыв воду, Эмма отчетливо услышала голос Роба. Так это звонил он?! Эмма быстро выскочила из ванной и присела на корточки рядом со стоявшим возле софы телефоном, пытаясь успокоить дыхание и уловить смысл сказанного. О чем это он?
– …но бывают разные ситуации в жизни, сынок, если не знаешь, как поступить, – просто старайся никого не обидеть, – и получится правильно. А главное, мамку береги, она у нас хорошая, но слабенькая. Ты помоги ей стать сильнее… Прости меня, сынок, что не смогу взять тебя из роддома… И на свадьбе твоей не спою… Кстати, гитару мою сбереги, это гитара твоего деда. И обязательно научись играть, у нас в роду все мужики играют… и поют… Пели… Я бы тебе спел колыбельную. Я бы пел тебе каждый вечер! И на рыбалку бы с тобой… и в зоопарк… и что там еще бывает… О, Господи, милые мои, как я вас люблю! Эмма, прости меня! Я всегда хотел на тебе жениться, только поздно это понял. Родная, я чувствую, что ты дома. Пожалуйста, возьми трубку! Я очень хочу услышать твой голос… Ты не можешь отказать мне в последнем желании, я же не шучу!
* * *
В самом центре салона вдруг встала девушка и, отчаянно жестикулируя, стала кричать что-то на ни кому не понятном языке. Она то прижимала руки к груди, то простирала их к пассажирам, словно умоляя их о чем-то.
– Что она хочет? – прервал свой монолог Роб. – О чем она просит?
– Она отстаивает свое право на последний звонок… – монотонно, не отрывая взгляда от иллюминатора, пояснила Луиза. – У нее просто нет мобильного телефона.
Роб нажал на сброс и протянул трубку девушке. Где-то в Сибири раздался длинный телефонный звонок. Дома никого не было… не было даже автоответчика. Света набрала номер городской службы спасения…
– Я лечу в самолете под чужим именем Ганна Кохан. Мы сейчас летим очень низко над Нью-Йорком. Нам сказали, что всех нас сейчас убьют… Сообщите об этом на 6-17-32 , Нине Георгиевне… я ее дочь Светлана Родина. Здесь так страшно… Скажите маме, я ее очень сильно люблю и хрхрххх………
– Вызов принят,- по инерции ответила телефонистка…
г. Лондон