Опубликовано в журнале День и ночь, номер 7, 2006
АРХЕОЛОГИЯ
* * *
“Вчерашний день
в мою стучался дверь,
молил впустить,
к минувшему взывая.
Был поздний час,
но я открыл, зевая.
Он понял, повернулся
и теперь
меня обходит,
даже не кивая”.
СЕНТЯБРЬ
Мне намяли бока
и намылили шею.
Хоть и больно пока –
ни о чем не жалею.
Не жалею, что жил
не по заданной теме
и не с теми дружил.
И ругался – не с теми.
Зов дорог возлюбя,
шел за призрачным светом,
не жалея себя.
Не жалею об этом.
…Обрывают ветра
золотые аллеи.
Понимаю – пора,
а жалею. Жалею!
* * *
На счастье или на беду,
но и посмертно не войду,
как свой,
к значительным и важным.
Взлетевший голубем бумажным,
листом осенним упаду.
И растворюсь,
исчезну в ней,
моей неласковой и стылой,
и ненаглядной, и постылой –
до слез –
единственной моей.
РАЗЛУКА
Стрелой разбойничьего лука
под сердце всажена разлука.
Земля качнулась тяжело
и ловкие чужие пальцы
проворно начали копаться –
где было только что тепло…
* * *
Сгорит до фильтра сигарета
и канет в Лету бабье лето,
и я уйду, в конце концов.
Но так же будет лист кружиться,
взлетать и падать,
и ложиться
на землю дедов и отцов.
Не мне, другому –
ну и пусть –
в окно тихонько стукнет грусть
и просидит с ним до рассвета.
И сложатся в стихи слова.
Все так и будет.
Но сперва –
сгорит до фильтра сигарета.
* * *
Скоро встанет река, а пока
по воде уплывает шуга
и, одеты в снега, берега
смотрят вслед.
И крутило меня, и несло.
Пополам – не везло и везло.
Я гляжу в эту воду не зло –
воду лет.
Над землею кружит воронье,
по земле – и ворье, и вранье.
Но возвысились храмы ее
на крови.
Скоро встанет река, а пока
я о жизнь обдираю бока
и горит в моем горле строка
о любви.
* * *
Старый ворон на сосне
скрипнет что-то обо мне
и моя звезда погаснет
в темно-синей вышине.
Старый ворон будет строг:
я останусь парой строк,
да и то лишь для знакомых,
да и то на малый срок.
И у жизни на холсте
то ли эти, то ли те
заменить меня сумеют
в ежедневной суете.
Но придет пора снегам
вторить весело шагам –
свежей утренней порошей
упаду
к твоим
ногам…
АРХЕОЛОГИЯ
“Вот здесь, где проросли века
сквозь кости и кольчугу,
я и стоял,
в кольце клинков,
со смертью на клинке.
Я был зарублен.
Но зато –
вы только что друг другу
сказали что-то о любви
на русском языке…”
ГОЛОСА
Там, где плещутся луга васильковые,
где случаются порой чудеса,
жили-были голоса родниковые,
жили детства моего голоса.
А когда земля морозами скована
так, что падала ледышкой слеза,
жили только голоса родниковые,
снежной родины моей голоса.
Растерял свои “на счастье” подковы я.
Задыхаюсь на бегу, но бегу.
Позовите хоть на миг, родниковые,
я незвано к вам уже не могу…
БЕССОННИЦА
Давнишняя, злая наука
нелегкую ночь мне сулит:
бессонница, старая сука,
опять у постели скулит.
Она будет звать,
до рассвета,
виденья минувшего дня,
казня и за то, и за это
меня,
скуля над седым человеком,
как будто над глупым щенком.
Уйдет,
на прощанье по векам
шершавым лизнув языком.
г Томск