Опубликовано в журнале День и ночь, номер 5, 2006
НЕ АКАДЕМИК,
НЕ ГЕРОЙ,
А ПРОСТО ПЛОТНИК…
Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников “Человек в истории. Россия – ХХ век”, который вот уже девятый год организовывает общество “Мемориал” – необычен. Призеры разных официальных конкурсов, особенно проводящихся под громкие даты, глотают на нём горькую слюну, потому что фанфары и барабанный бой сразу переводят конкурсную работу в низшую категорию. А побеждают серьезные, вдумчивые работы, рассказывающие о самых обычных людях и о том, как они пережили свою жизнь в двадцатом веке. В судьбе самой обыкновенной бабы Мани вдруг, как в капле воды, отражается вся немыслимая российская история последнего века. Вернее было бы сказать “как в капле слезы”, потому что век этот выдался на редкость урожайным по части всяческих лишений и испытаний. Однако, вопреки распространенному заблуждению, тематика конкурса гораздо шире истории политических репрессий:
– История семьи;
– Личность и общество;
– Человек и власть;
– Свои – чужие. Другая национальность, другая религия, другие убеждения;
– Человек и малая родина;
– Человек и война.
Конкурс отличает внимание к деталям. Рассказывая о деде-фронтовике, недостаточно перечислить его подвиги. Надо вжиться во фронтовой быт, надо узнать, где и как сушили шинель после того, как по-пластунски ползли в ней по болоту, надо понять, как изменился человек на войне. Рассказывая о судьбе женщины в Гулаге, не стоит произносить дежурные фразы о бесчеловечности сталинского режима, зато стоит выяснить, как женщины в лагере осуществляли хотя бы минимальный уход за волосами, как справлялись с тем, что сейчас деликатно называется “критическими днями”, а главное – как они умудрялись остаться женщинами после долгих лет жизни в лагере, который выкорчевывает из человека не то, что все женское, но и все вообще человеческое.
В конкурсе очень ценится самобытность и самостоятельность. Подробно расписанное генеалогическое древо до седьмого колена – это, конечно, хорошо (многие школьники, увы, и имени своей бабушки не знают), однако историю рода надо еще и осмыслить. Если из работы видно, что автор не только кропотливо собрал материалы, но и понял и прочувствовал их – работа получит высокую оценку.
Читая конкурсные работы, понимаешь, что непрерывное гундение о том, что молодежь нынче пошла не та, не соответствует истине. Проблем хватает, но хватает еще и светлых голов и светлых душ. Особенно в провинции. Кстати говоря, в победители конкурса выходят в основном авторы из деревень – даже не из малых городов и поселков. Самые слабые результаты – у Москвы и Питера.
Мы предлагаем вам несколько работ из двух последних конкурсов: 2004/2005 и 2005/2006 года. А конкурс продолжается.
Алексей БАБИЙ,
председатель Красноярского общества “Мемориал”
Дмитрий МЕРИКИН
АТЫ-БАТЫ,
ШЛИ СОЛДАТЫ
(Руководитель: Мерикина Татьяна Александровна; с. Новая Сыда Краснотуранского района)
В роду нашем на службу не напрашивались и от службы не отлынивали.
20 век, как вихрь, вырвал моих предков из родной земли, забросив в Сибирь. Из семейных преданий я знаю, что еще два века назад предки мои служили верой и правдой царю и Отечеству.
После войны 1812 года по указу царя было собрано 20 полков пеших и конных стрелков и отстроено на полупустынных ногайских землях несколько поселений, чтобы в случае нападения неприятеля можно было дать быстрый отпор. Так возник хутор Первый Стрелецкий.
Отслужив полный срок лет рекрутской службы, появился на хуторе Первый Стрелецкий, что в ста километрах от г.Белгорода, отставной солдат Анисим. Анисим Васильевич женился, как тогда говорили, “пошел в примаки” к хуторянину Емельяну Смелому, которого никто не звал по фамилии – Киселев. Прозвище заслонило фамилию. Всех Киселевых, пока они не разъехались из тех мест, звали Смелые. Стал зваться Анисим Васильевич Смелых (Киселевым) – по фамилии тестя.
Анисим – бравый кавалер – совсем не был похож на свою тихую, набожную жену Марию, которая, если и выходила из дома, только в церковь. Анисим успел вырастить двух сыновей – Василия и Сидора – и дочь, построил дом, а возле него насадил вдоль речки дубки, фруктовый сад и завел пасеку. Рядом с домом был построен большой омшаник для зимовки пчел. Моя прабабушка вспоминала, как было красиво на хуторе у ее деда, уютно, пахло медом. Славился хутор Анисима хорошим табачком.
Росли дубки, выросли сыновья. В 1890 году мой прапрадед Василий Анисимович женился. Первенцем в семье был Петро Старший (он рано умер, оставив пятерых детей), потом дочери: Анна (ее муж, Шпилевой, в 1933 году, будучи секретарем сельсовета, спасет дедушку и его родителей от ареста), Марфа, вышедшая замуж за баптиста в соседнюю деревню, Марина и Аграфена, оставшиеся “в России”, и Петюшка, мой прадед. Были еще рано умершие Сидор и Кузьма.
Василий Анисимович Смелых жил крепко, держал работника. Жили дружно. Работнику поставил рядом со своим домом избу и женил его.
По справке, написанной в 1933 году, мой прадед – 1900 года рождения, но, скорее всего родился он в 1898 году. Его рано отдали в город Харьков в ученики к хозяину сапожной мастерской. Кроме обучения ремеслу, он должен был присматривать за хозяйским ребенком. Классным сапожником стал мой прадед. Не раз потом выручало семью его ремесло. Прабабушка до конца своих дней считала, что ни одна фабрика не сошьет такой обуви, какую шил Петр Васильевич. Окончив учебу, он еще некоторое время в расплату за обучение работал за умеренную плату у хозяина. Вернулся он на хутор с деньгами, и они ему вскоре пригодились, т.к. Петр женился, и молодых отделили, построив рядом с отцовским новый дом. А деньги пошли на кровельное железо. К тому времени подросли посаженные его дедом дубки и стали пригодными для постройки дома. Построил прадед дом добротный, с железной крышей, выделявшейся на фоне соломенных крыш соседних домов.
Петр Васильевич и Анастасия Яковлевна венчались в 1917 году.
В семье родились дети: Кузьма (1918), Надежда (1919), Николай (1925), Василий (1928) и Александр (1932). Двое – Кузьма и Василий – умерли во младенчестве.
Петра Васильевича взяли в Красную Армию в 1919 году.
Хочешь – не хочешь, а колесо гражданской войны затянет каждого, даже если ты далек от политики. Прабабушка Настя в те времена, когда октябрьские события именовались “Великая Октябрьская социалистическая революция” называла все это не иначе как переворот и жизнь делила на два периода – “до переворота” и “после переворота”. Не знакомо было ей такое понятие, как “классовая ненависть”, и гражданская война для нее – это время беззакония и “бардака”.
“Одни выносят на плакатах
Свой бред о буржуазном зле,
О светлых пролетариатах,
Мещанском рае на земле.
В других весь цвет, вся гниль империй,
Всё золото, весь тлен идей,
Блеск всех великих фетишей
И всех научных суеверий.
…………………………………………
И там, и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
“Кто не за нас – тот против нас.
Нет безразличных: правда с нами”.
Крестьяне оказались между молотом и наковальней.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Наспех сколоченные отряды из разложившихся полков старой армии бесславно рассыпались при первом же столкновении с чехословаками, белыми, интервентами. Назначенный в сентябре 1918 года главой Реввоенсовета Республики (РВС) Л.Д.Троцкий, человек решительный и неукротимый, стал действовать быстро и четко: от добровольческой армии переходим к армии на основе всеобщей воинской повинности. Надо заставить мужика сражаться. К декабрю создали 12 армий с численностью 300 тысяч человек. “Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни… Командование будет ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади”, – так считал Троцкий.
Село Великая Михайловка, где создавалась Первая конная армия Буденного, находилось неподалеку от Стрелецкого хутора. Не пойдешь к красным – останешься без земли.
Во времена культа личности Сталина в каждом чиновничьем кабинете висела картина художника Грекова “Приезд товарища Сталина в Первую конную армию в Великую Михайловку”.
Так судьба распорядилась: стал прадед буденовцем. Как он воевал, никто теперь не скажет. Не любил рассказывать он и сам.
О буденовцах поэт Алексей Сурков напишет свою “Конармейскую песню”:
По военной дороге
Шел в борьбе и тревоге
Боевой восемнадцатый год.
Были сборы недолги.
От Кубани до Волги
Мы коней поднимали в поход
Среди зноя и пыли
Мы с Буденным ходили
На рысях на большие дела.
По курганам горбатым,
По речным перекатам
Наша громкая слава прошла.
На Дону и в Замостье
Тлеют белые кости.
Над костями шумят ветерки.
Помнят псы атаманы,
Помнят польские паны
Конармейские наши клинки…
Кто знает, как смотрел на те события мой прадед. Не вдохновляло его пережитое в гражданскую на рассказы о “героической боевой молодости”.
Кровь и насилие затопили Россию. В стране властвовал террор. Гражданская война, независимо от того, кто победит в ней, – трагедия всего народа, всей страны. Тут бессмысленно искать, кто первый начал, кто больше убил. Здесь все виноваты в насилиях, разрушениях, ответственность на всех. Нет “святого террора”.
Расплескались, разгулялись бесы
По России вдоль и поперек,
Рвет и крутит снежные завесы
Выстуженный северо-восток.
…………………………………..
Что менялось? Знаки и заглавья.
Тот же ураган на всех путях:
В комиссарах – дурь самодержавья,
Взрывы революции в царях”,
– писал в 1920 году М.Волошин.
Больше года пробыл прадед у красных. Воевал с деникинцами, врангелевцами.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
В мае 1919 года началось наступление белых на Южном фронте. Армия А.М.Деникина вышла на линию городов Царицын–Балашов–Белгород. В июле взят Харьков и занята большая часть Украины. В августе – неудачное контрнаступление красных; рейд генерала Мамонтова по красным тылам. В сентябре белые берут Курск. Развертывается партизанское движение в тылу Деникина. В октябре белые продолжают наступление, с середины месяца красные организуют контрнаступление, берут Орел, Воронеж. В декабре Деникин вынужден бросить часть своих сил против Петлюры и Махно. Красные берут Курск, а в декабре занимают большую часть Украины – весь Донбасс. В январе 1920 белые сдают Царицын, Таганрог и Ростов, они рассечены на три части.
Страшные партизанские удары сотрясают деникинский тыл. Уходя, белые, не считаясь ни с чем, просто мстили и сводили счеты с “быдлом”.
В мае армия Деникина перестала существовать.
1 сентября 1920 года Политбюро ЦК РКП(б) приняло решение взять Крым, где сосредоточились остатки белогвардейцев под командованием Врангеля, до зимы. Южный фронт возглавил Фрунзе. В Крым перебросили и Первую Конную армию.
Врангель надеялся на неприступность Крымского перешейка. Фрунзе требовал разгромить живые силы противника, ворваться на его плечах в Крым и не допустить зимней кампании. Имея трехкратное превосходство в силах, Фрунзе из-за несогласованности действий командования 1 и 2 Конармий не сумел блокировать полуокруженную группировку белых. Потеряв 20 тысяч пленных, Врангель ушел в Крым.
С 7 по 17 ноября войска Южного фронта провели завершающий этап операции. Перекопские укрепления пришлось брать в лоб. Красные несли чудовищные потери. Фрунзе бросает в бой махновские части, обе конные армии.
В царившей панике и неразберихе Врангель эвакуировал 70 тыс. боеспособных солдат и офицеров, технику и боеприпасы в Константинополь.
Дошел прадед до Перекопа.
Вернулся, отболев тифом, простуженный, больной.
Белые, красные мелькали перед глазами – с утра одни, к вечеру другие. А назавтра еще и третьи. Не знаешь, откуда отломится. Хороших на войне не найдешь – их нет. Что значит на фоне вселенских потрясений гражданской войны судьба отдельного человека, семьи? До человека ли, когда гибнет Россия?
Пока был на фронте солдат, порушили хозяйство у деда и отца. Забирали лошадей и белые, и красные. Белые в отместку, что прадед у красных, разорили пасеку.
Когда вернулся с гражданской, стали понемногу “подниматься на ноги”, т.к. работы не боялись и считали, что быть бедным стыдно. В годы НЭПа вели успешную торговлю. Только вот путных лошадей, какие были до гражданской, никак не удавалось завести. Перед коллективизацией в хозяйстве было две “лошицы”, на которых мужики (а были они рослые, крупные) стеснялись садиться верхом – водили их в поводу, т.к. ноги доставали чуть не до земли.
Началась коллективизация, и начался великий мор. Прабабушка вспоминала, что на хуторе не было слышно ни звука, не было видно ни кошки, ни собаки, ни курицы. Не слышно было детских голосов. Казалось, что в нем нет никого. Люди пухли с голоду. Идет, идет человек – упал и умер. Хоронить умерших не было сил. Так и валялись на улице распухшие тела погибших от голода. Над всеми висела угроза смерти, а выехать нельзя, т.к. не было документов, удостоверяющих личность – сельсовет справок не давал. Никого не выпускали из охваченных голодом территорий.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Прямым следствием сталинской политики “большого скачка” и массового террора против крестьян стало разрушение производительных сил деревни и распространение голода, который, в свою очередь, послужил катализатором острейшего кризиса во всех сферах жизни людей. Одним из проявлений кризиса явился новый подъем антиправительственных выступлений (выход из колхозов, коллективные отказы от работы, сопротивление вывозу хлеба, нападения на государственные хлебные склады.) Нараставший кризис достиг своего пика на рубеже 1932-1933 годов. Урожай 1932 года был невысоким и к тому же плохо собран. Насильственные государственные заготовки 1932 года, когда из деревень была вывезена большая часть хлеба, привели к жесточайшему голоду в основных зерновых районах страны – на Украине, Северном Кавказе, в Поволжье, Центральном Черноземье. Всего в 1932-1933 годах, по подсчетам, от голода умерло от 4 до 5 млн. крестьян. Несколько млн., хотя и пережили голод, приобрели тяжелые хронические заболевания или стали инвалидами. В голодающих районах распространилась преступность, включая и людоедство. Голоду сопутствовали страшные эпидемии. В мирное время, более чем через 10 лет после завершения кровопролитных войн, Советский Союз оказался в положении, напоминавшем военную разруху.
Муж родной сестры прадеда – Шпилевой работал в Артелянском сельсовете Б.-Троицкого района секретарем и, как мог, старался помочь своей родне. Он убедил отдать дом под контору колхоза добровольно, мол, все равно иначе отберут по разнарядке, как у кулака. Отдали. Сами жили в избушке на ограде. Прабабушка пошла работать дояркой в колхоз – доила отданных туда своих коров, а дать детям молока не могла – боялась. Старшие уже понимали, а маленький Вася подойдет к матери, когда та доит коров, опустит пальчик в молоко – и в рот, сосет. Слезами заливается мать, видя это. Терпели, лишь бы не трогали. Но вот однажды вечером (это было весной 1933 года) пришел Шпилевой и сказал, что семья в списках. Не сегодня-завтра заберут.
Я преклоняюсь перед мужеством этого человека. Он, не вступая в открытый поединок с системой, спасал тех, над кем нависла беда, подвергая себя смертельной опасности.
Он написал справку, что семья прадеда – середняки; и с этой справкой в ту же ночь они сбежали. Больше в этом хуторе они никогда не бывали. Родители с тремя малолетними детьми (младшему, моему дедушке, было восемь месяцев) отправились в Сибирь по своей воле.
Предводительствовал в этом походе отец моей прабабушки – Покатилов Яков Васильевич, а с ним двое его детей – Петр и Евдокия. Он к тому времени уже овдовел. Его жена Евдокия Тимофеевна (в девичестве Приходченко) оставила ему дочерей – Анастасию и Евдокию и трех сыновей – Гавриила, Михаила и Петра. У старших уже были свои семьи, а с младшими он отправился в Сибирь, прихватив семью дочери Анастасии. Прапрадед Покатилов имел деревенскую фамилию Примаченко, что равнозначно “примак”. Следовательно, его судьба схожа судьбой Киселева-Смелого. Была в нем предпринимательская жилка. Арендовал он до революции “панскую землю”, выращивал на ней бахчевые и возил продавать в Брянск. Носил он деревенское прозвище “Цыган”, в ухе – серьга. Был “ходоком” в Сибирь, увозил сюда своих земляков, но сам здесь так и не прижился.
В 1895 году Яков Васильевич во главе с группой ходоков отправился в Сибирь. Определили им место – Минусинский уезд. Приехали в Беллык, где уже жили выходцы из Курской губернии, но земли свободной не оказалось. Решили строиться рядом с деревней Сарушка. Назвали деревню Гладкое (потом ее переименовали в Ивановку). Земли, пригодной для пахоты, в округе было мало, вода плохая. Стали выговаривать деду: ведь он сюда их привел. Двинулись дальше – к Идре, где строилась деревня Чухарево. Там он женился в 1896 году на Приходченко Евдокии Тимофеевне, а Горбатов Александр – на сестре-близняшке – Соломее. В 1897 году родилась моя прабабушка – Анастасия Яковлевна. Новым местом Яков Васильевич был также недоволен: глухомань, кругом тайга, а рядом старообрядцы, баптисты, католики. Все собирался уехать “в Россию”, но тут началась Русско-Японская война, и его забрали в армию.
Казалось, Россия обречена на победу. Будет “маленькая победоносная” война. Еще бы, население России в три раза больше, чем Японии; о природных ресурсах и говорить нечего. Россия – крупнейшая военная держава мира, даже в обычное время ее армия составляет 1 миллион человек. А Япония? Какие-то жалкие 150 тысяч.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Соотношение сил на Дальнем Востоке было в пользу Японии, а железные дороги могли обеспечить переброску из России только 2-3 дивизий в месяц. Тихоокеанский флот при равенстве сил уступал японскому по крейсерам в два раза, по миноносцам – в три.
По боевым качествам и подготовке рядовой и офицерский состав российской армии был ниже японского. Сухопутной армией командовал генерал А.Н.Куропаткин, бывший военный министр. Известный генерал Скобелев, у которого Куропаткин служил начальником штаба в Русско-турецкую войну 1877-1878 годов, дал ему такой совет: “Помни, что ты хорош на вторых ролях. Упаси тебя Бог когда-нибудь взять на себя роль главного начальника: тебе не хватает решимости и твердости воли. Какой бы великолепный план ты не разработал, ты его не сможешь довести до конца”.
Флотом командовал адмирал Макаров. Умный, энергичный, враг всякой рутины, он пользовался авторитетом и уважением на флоте. Однако плана совместных действий сухопутных и морских сил не было. Макаров еще не успел реализовать большинство своих планов по построению флота. Ситуация усугублялась тем, что над обоими командующими был поставлен еще и главком – адмирал Алексеев, не ладивший ни с одним из них.
План Японии сводился к тому, чтобы завоевать господство на море, взять Порт-Артур, высадить десант в Маньчжурии и разгромить российскую армию. Куропаткин же собирался вести длительную войну, ожидая через полгода прибытия подкрепления из России, с помощью которого предполагалось разбить японцев и высадить десант на Японские острова. В конце января 1904 года Япония начала активные военные действия, напав на эскадру в Порт-Артуре.
Вот хронология основных военных действий: поражение российской армии на Ляодунском полуострове весной-летом 1904 года, отход ее в Маньчжурию; неудачные попытки российского флота вырваться из Порт-Артура летом, установление японского господства на море ; 157-дневная оборона Порт-Артура в августе-декабре 1904 г., потери Японии – 100 тыс., России – 30 тыс. человек, поражение российской армии у Ляояна в августе 1904, поражение российской армии в Мукденском сражении в феврале 1905 года – потери России – 90 тыс., Японии – 70 тыс. человек; гибель Второй Тихоокеанской эскадры в Цусимском сражении (Россия потеряла все 12 броненосцев и почти все крейсера) в мае 1905 года.
Война обошлась России 2,5 млрд. руб., людские потери насчитывали 4000 тысяч человек.
Всякая война ужасна, потому что гибнут люди. Умирали российские солдаты и матросы, и что страшнее всего, умирали героями. Жертвовали жизнями, но ради чего? Во имя чего они гибли – талантливые и не очень, известные и безымянные? Военные заказы заставили удлинить рабочий день, выросли цены, мобилизация отрывала крестьян от земли, от семей. Идея Плеве о “маленькой победоносной войне” потерпела крах.
Всю войну – от начала до конца – прошел прадед. Пришел домой с крестами и маленькой иконкой, которая, по его словам, спасала от смерти его не раз. Эта иконка, как свидетельствует семейное предание, была подарена какой-то “барыней” из знатных, посетившей действующую армию, чтобы поддержать боевой дух российских солдат. Эта маленькая деревянная иконка с металлическим окладом до сих пор хранится в нашей семье. Остался в живых один из своих боевых товарищей, потому что вышел из землянки за минуту до того, как в нее попал японский снаряд. Пройдут годы, и его внук Николай, участник Второй мировой войны, на Дальнем Востоке тоже будет стоять против японцев.
Вернувшись после войны, перевез свою семью на родину, где и жили до голодного 1933 года. И вот опять предстояла дорога в Сибирь.
В пути прадед Петр Васильевич заболел тифом, и его сняли с поезда на одной из станций. Багаж завис где-то в Мариинске. Сначала не собирались ехать в эти места. Хотели затеряться где-нибудь, чтобы никто их не знал. Сошли с поезда и попытались устроиться на Алтае, но там нигде не брали в колхоз без семян. Помыкались да и дальше поехали. Добрались от Красноярска, пароходом до Беллыка. Здесь жили родственники. Встретили их настороженно, недоброжелательно: совсем ни к чему им, хорошо устроившимся при новой власти, эти свалившиеся невесть откуда родственники, у которых, хоть и в порядке документы, все же что-то не то в биографии – как бы не кулаками оказались. От излишних въедливых расспросов вынуждены были ехать дальше, в подтаежную деревню База (Курск).
На первых порах очень трудно пришлось. Приютил их дед Левка Гребенюк на своей ограде, в баньке. Потом земляк – хуторянин Войтов Зинько (Зиновей) помог найти полуземлянку-мазанку с глиняным полом, где и перезимовали. Поступили в колхоз. А колхоз отправлял на лесозаготовки. Прадеду предстояло ехать зимой готовить лес. Для него эта работа была бы гибельной, т.к. был простужен еще с гражданской, а каково в сорок градусов с утра до ночи на морозе человеку с больными легкими? Но тут представился случай: уезжал в Беллык работать на молокозавод Нетепенко Роман. Он и предложил решение сразу двух проблем: перейти в свой освободившийся хороший дом и работу на сливотделении. Сливотделение – пункт по переработке молока, где до полночи сепарировали молоко, а под утро везли на лошади сливки в Беллык, на маслозавод. Дорога шла по горам, снежина, а кругом волки, часто они нападали на людей, загрызали. Дедушка вспоминает, как жутко было оставаться дома одному, родители почти сутками были на работе, так как работали на отделении вдвоем. Жили на краю деревни, и от волчьего воя по ночам волосы дыбом вставали, не боялись волки и в деревню заходить.
Деревня была бедная. Прадед все удивлялся: почему рядом тайга, леса немеряно, а довольствовались многие полуземлянками – “копанками”. Конечно, их зимой легче протопить, но ведь и дров-то в округе хватало, не то что на Белгородчине, не было леса. Заказов на пошив обуви не было. Довольствовались люди самодельными чунями да сагырами, а зимой валенками. Когда он сшил на заказ сапоги работнику Потребкооперации, поразил не только заказчика, но и всю деревню. Сапоги получились ладные, а, главное – в осеннюю и весеннюю грязь не раскисали и воду не пропускали. И кожу, и маленькие гвоздики для сапог прадед делал сам. За этот первый заказ он получил плату, которой хватило на покупку коровы.
Их дочь Настя, назвавшаяся Надей и убавившая себе годы, пошла в 5 класс Беллыкской семилетки. Она плохо говорила по-русски, да и с переездами отстала. Жила она у своего двоюродного дяди – Горбатова Василия и нянчилась с его ребятишками. Из-за языка и возраста, да и оттого, что жила у чужих людей, она сторонилась своих сверстников. Только с завистью поглядывала через забор, как проезжала купаться к мельнице на своем велосипеде (единственном в селе) ее ровесница – двоюродная сестра. Была она комсомолка, активистка, на голове всегда яркая красная косынка. Когда она заезжала к Горбатовым на пасеку, те не знали, куда посадить дорогую гостью, чем ее угостить. Когда в Беллыке закрывали церковь, сбросили с купола крест и выбросили из церкви иконы, Тася, воинствующая атеистка, отбивала каблучками дробь на иконах. С ужасом глядели на это, крестясь, бабы. Не дано человеку знать, что его ждет впереди. Разве думала советская девушка, что, потеряв двух своих мужей, оставленная детьми, больная эпилепсией, а после неудавшегося самоубийства сожженная уксусом, закончит она свою жизнь в Енисее, и тело ее так и не придадут земле.
Сколько раз добрые люди помогали выжить. Тот же Нетепенко Роман, став директором маслозавода, пригласил в Беллык прадеда на должность помощника мастера. Переехали в Беллык и стали работать на маслозаводе, потом Нетепенко перевели в Артемовск (в то время Ольховка), а мастера Налимова Василия Григорьевича – в Ново-Свининский молокозавод, куда он затребовал и прадеда в 1940 году. К тому времени баба Надя закончила семилетку и вышла замуж за Друганкина Андрея, вернувшегося с Финской войны.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
“На той войне незнаменитой…”
Отвергнув весной 1939 г. Предложение Германии и СССР о заключении пакта о ненападении и договора о военной помощи, руководство Финляндии сделало ставку на политику нейтралитета, надеясь в будущем на тесное сотрудничество с северными странами в военной области, в первую очередь со Швецией. В октябре 1939 года на конференции глав государств Северной Европы выяснилось, что ни одно из них не согласно брать на себя обязательство о военной помощи Финляндии в случае войны с СССР. Финляндия осталась один на один с мощным восточным соседом.
“Зимняя война” продолжалась всего лишь три с половиной месяца – с последнего дня ноября 1939 по 13 марта 1940 года. “Сто пять славных дней”, как говорят финны. “Зимняя война” была войной за независимость и суверенитет. Она объединила финнов. Началась она через 20 лет после гражданской войны. Она объединила “красных финнов” и “белых финнов”. Финляндия никогда не испытывала к себе столько симпатий и не фигурировала так часто в заголовках газет, как во время “зимней войны”. Народ чувствовал себя оскорбленным и боролся, как раненый лев.
Финские военные инженеры начали возводить оборонительную линию на направлении возможного главного удара Красной Армии еще в конце 20-х годов. Правда, работы шли не слишком активно. Но в конце 30-х в Европе снова запахло порохом. Когда же в 1938 году Советский Союз предпринял попытку выторговать территории на Карельском перешейке, руководство Финляндии осознало, что промедление в строительстве мощных оборонительных позиций таит смертельную опасность.
К началу войны на главной оборонительной полосе “Линии Маннергейма” общей протяженностью 140 км, значительная часть которых приходилась на болота, озера, реки, было возведено 210 долговременных огневых точек и 546 деревоземляных точек. Еще 26 дотов и 61 дзот соорудили на о.Койвисто и на тыловой оборонительной позиции, прикрывавшей Выборг. А перед линией – лесные завалы на дорогах, минные поля, проволочные заграждения, прикрываемые отрядами егерей, “кукушками”, стрелявшими с деревьев.
“Зимняя война”, показавшая многие просчеты и ошибки военного руководства, в то же время доказала, что русский ратник по-прежнему остается мужественным, стойким и смелым. Те солдаты, которые воевали в “зимнюю”, честно выполняли приказы своих военачальников. Каждый воевал так, как подсказывала ему совесть. В любой войне каждая враждующая сторона знает, что правда и все права принадлежат ей, а все зло – противнику. И люди умирали – каждый за свою правду.
Условия мира, подписанного в Москве финской делегацией, рассматривался в Финляндии как национальная катастрофа. И война, в которой страна потеряла целую провинцию, не могла оцениваться как победная. Но исход “зимней войны” не рассматривался просто как поражение. Население было глубоко убеждено, что благодаря вооруженному сопротивлению страна была спасена от еще больших бедствий.
Из всякой войны обе стороны извлекают уроки. Война выявила слабости Красной Армии, о чем свидетельствуют крупные потери.
Даже если исходить из того, что потери Красной Армии составили 130 000 человек, то на каждого убитого финского солдата и офицера приходилось пятеро убитых и замерзших наших соотечественников. Таким образом, каждый день войны обходился стране в 1200 человек убитыми, в 6 сбитых самолетов и 23 подбитых или сожженных танка.
Генштаб сделал важный вывод о том, что “в расчетах на молниеносную войну в современных условиях надо подходить осторожно”.
Именно результаты войны заставили освободить около 4000 репрессированных командиров и вернуть их в Красную Армию.
Конечно, нужны были жертвы в лице конкретных руководителей. Ими стали Ворошилов и Шапошников. 7 мая 1940 года Сталин снял их с постов – наркома Обороны и начальника Генштаба, назначив на эти должности Тимошенко и Мерецкова.
С кадровыми перемещениями началась кампания по наведению порядка и дисциплины и порядка. В итоге в 1940 году издается новый Дисциплинарный устав, по которому Красная Армия начинает напоминать дореволюционную царскую армию.
Командирам было дано право своей властью наказывать солдат, не повинующихся приказу. Солдат терял право обжаловать действия командира. В армии вводились новые высшие военные ранги, такие, как “генерал”, “генерал-майор”, “генерал-полковник”, “адмирал”.
Сталин указал пересмотреть военную идеологию. Настоящим откровением стало заявление начальника Главного политического управления Л.Мехлиса о том, что советская пропаганда “зазнайски делала упор на непобедимость Красной Армии и, таким образом, потворствовала благодушию и самодовольному настроению командиров и солдат”.
Изменилась и военная доктрина. Вместо маневренной войны упор стали делать на позиционную.
В армии вводился принцип единоначалия, что позволяло командирам принимать решения без участия политработников.
Перевели лейтенанта из Ачинска в Минусинск. Там молодая семья получила хорошую квартиру в центре, Андрей – повышение по службе. Грамоты он был небольшой – всего четыре класса. Но на освободившиеся после репрессий должности в армии требовались и требовались наскоро обученные офицеры. Еще до Финской закончил он Ленинградское военное училище. По должности он должен был проводить со своими подчиненными политзанятия. Для него эта была сущая мука. Конспекты для него писала жена. А уж как он их там читал, кто знает. Он из того поколения военных, кто верил в правоту дела, которому он служит, верил в могущество и силу армии, готов был жертвовать собой. Стали обустраиваться, а в феврале 1941 года родилась у них дочь Лиля.
В Ново-Свинино семья дедушки жила сначала в большом доме на краю села, потом перешли в дом поменьше, в центре. Это была изба из толстых сосновых бревен, с хорошей глинобитной печкой. При доме был большой каменный подвал со множеством ступенек и двумя дверями. Эта изба была подсобным помещением зажиточного крестьянина, к тому времени раскулаченного.
Уже шли разговоры о предстоящей войне. В 1940 году мой дедушка пошел в школу. Стали жить, по местным меркам, хорошо, но все была мечта – вернуться “в Россию”. Яков Васильевич с сыном Петром перед войной уехал в родные места. Дочери с семьями остались. Списывались с родственниками. Вроде бы, там все утряслось. Наметили отъезд на 1941 год. Дед помнит, как на Троицу, в июне 1941 года, директор маслозавода Лопатин твердо пообещал деду, что отпустит его, когда закончится “большое молоко”. А тут война.
О начале войны узнали одними из первых. Начальником почты в Ново-Свинино работал Тишкевич, родом из Белоруссии. Каким ветром в эти края занесло эту семью, не помнят ни дедушка, ни баба Надя. Их, ребятишек, взрослые в свои дела не посвящали. Помнят только о том, что у Тишкевичей был альбом с фотографиями. А на фотографиях в шляпах и с галстуками-бабочками мужчины и барыни в господских нарядах. Они не были сосланными, а, можно предположить, сами уехали в Сибирь, чтобы здесь затеряться среди незнакомых людей. Подолгу взрослые о чем-то разговаривали. Дети никогда не должны были слушать разговоры взрослых.
И вот война. Рухнули все планы. Какой уж теперь переезд. Со дня на день ждали повестки из военкомата. Прадед все наказывал, как и что делать семье в его отсутствие, как подготовиться к предстоящим трудностям. За сорок три года в какие только водовороты жизнь его не бросала: “Даст Бог, выдюжим”.
В первый день войны сосед сообщил: “Настасья, там Надя с ребенком ждет на берегу”. Переплавили на лодке их через Сыду, плачут: война, а баба Надя не верит: “Что за ерунду вы говорите. Сегодня полк Андрея поехал в летние лагеря. Я вот с Лилей к вам, чтоб одной дома не оставаться, пока его нет дома, у вас погощу”. Пока перепеленали малышку, принес Тишкевич телеграмму от Андрея: “Срочно приезжай еду на фронт”. Вместе с бабой Надей поехал ее брат Николай, только что закончивший школу-семилетку. Он рассказывал, как грузили в эшелоны полк, как Андрей командовал погрузкой, какой он был воодушевленный, все звал с собой Николая. Мол, война быстро закончится и не удастся Николаю побывать на фронте. Верил он, что будет быстрая, триумфальная победа. Таким и заполнился шестнадцатилетнему парнишке Друганкин Андрей Иванович, молодой, порывистый, уверенный в себе и в силе Красной Армии. Вот ему ординарец подводит жеребца, а Андрей легко и стремительно вскакивает в седло и командует на платформе погрузкой в вагоны.
С дороги он напишет своей семье письмо, единственное письмо. Привезли их под Вязьму. И выгрузиться не успели, как налетели фашистские самолеты, началась бомбежка. Повыскакивали из эшелонов, залегли. А Андрей в полный рост, командует, пробует выкатить пушку, хочет приободрить подчиненных: он ведь человек бывалый, прошел финскую. Полковой врач Терещенко, с которым жили в Минусинске по соседству, вернувшийся без ног, расскажет после войны, что видел, как упал Андрей. То ли ранили, то ли убили. Похоронки не было. Не было его ни в списках живых, ни в списках убитых. Пропал без вести. И его жизнь, как и жизнь других тысяч солдат, прокрутила военная мясорубка.
Еще до передовой он направил свой офицерский аттестат жене и дочке. И хоть писем больше не было, верили, что жив. Ведь и похоронки не было, а в плен такие, как Андрей, не сдаются.
Пройдет много лет после войны, и получит тетя Лиля странное письмо, а потом приедет человек, который будет про нее узнавать, но с ней не встретится. Это было лет двадцать пять назад. Тетя Лиля тут же поедет по указанному адресу в Иркутскую область, но этого человека уже там не застанет. Он только что выписался и уехал в неизвестном направлении.
Тете Лиле уже 64 года, но постоянно в мыслях она возвращается к той истории и пытается найти хоть какое-то объяснение внезапному появлению и стремительному исчезновению человека, назвавшегося ее отцом, и все проклинает войну, отобравшую отца и лишившую возможности получить хорошее образование. Можно только фантазировать по поводу этой почти детективной истории. Но за этим стоит трагическая судьба. И не одна.
В августе призвали на фронт моего прадеда. Дедушка вспоминает, как уходил на фронт его отец. Забирали тогда большими группами. Пели, пили, плясали и плакали в деревне. Не устраивали уходившему на фронт Петру Васильевичу проводин, не было застолья и песен под гармошку. Без сна и отдыха старался он подделать домашние дела, словно чувствовал, что не вернуться ему больше к своей семье. Подладил подвал – и в машину. Так навсегда и запомнился дедушке его отец – большой и сильный, стоящий вместе с другими односельчанами в кузове машины, казавшейся такой маленькой, игрушечной. Бежал девятилетний парнишка вслед за машиной, увозившей от него навеки скрылась она из глаз.
382 дивизия формировалась в Канске. Один из полков – в Заозерном, и именовался Заозерновским, отправлен был на фронт в ноябре 1941 года. Моя прабабушка Анастасия вместе с другими солдатками – Жарковой и Володиной – перед отправкой деда на фронт ездила его проведать, возила сухари и теплые вещи. Потом эта неграмотная деревенская женщина опять будет добираться всякими правдами-неправдами – пешком, на перекладных, чтобы проводить на фронт своего старшего сына Николая. На паромной переправе подойдет к ней молодая цыганка и скажет: “Не сокрушайся, увидишь ты своего кровного, а вот некровного уже никогда”.
Дивизия прибыла на фронт и в спешном порядке прошла через Тихвин – первый освобожденный город. Два полка 382 дивизии, в том числе и Заозерновский, были включены в состав 2 Ударной Армии. Когда в очередной раз провалилась попытка деблокировать Ленинград, 2-я ударная армия Волховского фронта должна была наступать на Любань, командующий фронтом К.А.Мерецков вымаливал у Ставки танки и автомашины, но в ответ слышал, что техника будет ему обузой в лесистой и болотистой местности. В апреле Сталин поставил во главе 2-й ударной армии генерал-лейтенанта А.А.Власова. “Сталинский полководец” быстро набирал чины и награды, но что-то не заладилось у 2-й ударной армии, застрявшей в 15 км от Любани и в 30 км от 54-й армии, с которой она должна была соединиться. Весна сделала непроходимыми болотистые места. Гитлеровцы стали сжимать основание прорыва 2-й ударной армии. Только в мае Ставка отдала приказ об отходе 2-й ударной, находившейся уже в окружении. Несколько раз удавалось разрывать немецкие тиски, но в начале июня 7 дивизий и 6 бригад – не менее 30 тысяч человек – попали в полное окружение. Власов сдал армию, однако части Заозерновского полка удалось выйти из окружения и вынести знамя, врученное перед отправкой на фронт школьниками Заозерновской школы. Эти события прадед скупо описал в своем письме: “Был под таким огнем, что не думал живым остаться”. И это был единственный раз, когда он писал о своем участии в боях на фронте.
Погиб он 27 мая 1944 года от разорвавшегося от него в двух метрах снаряда, когда пошел к реке за водой. Раненый, он прожил еще полтора часа и успел через товарища передать наказ своей семье. Его сослуживец Морозов написал письмо семье погибшего, выполнив просьбу товарища. Мы храним его.
Так погиб старый солдат, рядовой участник двух войн. Не заслужил он наград, кроме медали “За оборону Ленинграда”, хоть три года тянул солдатскую лямку.
После войны дедушка долго искал место той братской могилы, где был захоронен его отец. В похоронке значилась Ленинградская область, но, оказывается, в 1957 году часть Ленинградской области отошла к Новгородской. Дедушка считает себя виноватым перед отцом, что, выяснив место захоронения, он так и не побывал на его могиле. А теперь уже никогда не побывает… Захоронен мой прадед в братской могиле в двухстах метрах от деревни Каменка Холмского района Новгородской области. В нашей семье хранятся фронтовые письма прадеда, в которых нет ни пафоса, ни героики. А с единственно сохранившейся предвоенной фотографии смотрит уже немолодой человек с мудрыми грустными глазами, человек сугубо штатский и негероический, один из тех миллионов, чьими жизнями заплатили за Победу.
Один из тех миллионов “людей земли” (не менее 60% бойцов Красной армии – крестьяне), кто поднялся на защиту своей земли, своих жен, ребятишек. Это они, привыкшие к тяжелому крестьянскому труду, напрягая жилы, вытянули страну из той трясины, в которую ее загнали Сталин и его руководство. Они защитили Родину, не поминая горьких обид.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
В январе 1941 года германский генштаб, оценивая силу и слабость Красной Армии, отмечал, что и будущей войне сохранится “русский народный характер: тяжеловесность, схематизм, страх перед принятием самостоятельных решений… Сила Красной Армии заложена в большом количестве вооружения, непритязательности, закалке и храбрости солдат. Естественным союзником армии являются просторы страны и бездорожье. Слабость заключается в неповоротливости командиров всех степеней, привязанности к схеме, недостаточном для современных условий образовании, боязни ответственности и повсеместно ощущаемом недостатке организованности”.
Мы победили, заплатив страшную цену за победу. Никакая демократия не вынесла бы нашей войны, которую вел Сталин. Какая другая система могла себе позволить выиграть такой ценой? Если сопоставить две цифры – численность населения накануне и после войны: соответственно 200 и 167 млн. человек, получается не менее 33 млн.человек мы потеряли за годы войны. Одни историки поднимают эту цифру до 37 млн., другие опускают до 27 млн. Последняя признана официально. Нет единства и в отношении потерь гражданского населения. Называют от 10 до 17,5 млн., другие – от 17 до 19 млн. человек.
Ширяеву Михаилу Степановичу – родному брату моей бабушки – Киселевой Прасковьи Степановны – было 17 лет, когда он добровольцем ушел на фронт. Паренек из большой крестьянской семьи (в семье было 11 детей, а он – самый старший), ничего не видевшей еще в своей жизни, кроме тяжелого крестьянского труда, надежда и опора родителей, он погиб в 1944 году. С довоенной фотографии смотрят на меня деревенские ребята в подшитых валенках, с большими, уже натруженными руками. Простые, бесхитростные, открытые лица. Здесь он со своим товарищем, который тоже не вернется с фронта. Как гордился его отец, когда Михаил, закончив курсы трактористов при МТС, принес домой документ со всеми отличными оценками! Сын – тракторист, человек на селе видный, уважаемый, да и платят трактористу не так, как простому колхознику. А тут война.
С 1944 по 1983 год работала в Кортузской школе старшей пионервожатой Школина Мария Андреевна. Человек удивительный, замечательный краевед. Она собирала материалы по истории села, мечтала открыть школьный музей. По ее просьбе в фонды будущего музея матерью Михаила была отдана довоенная фотография сына, орденские книжки и письмо боевых товарищей к отцу Михаила – Степану Федоровичу. Эти материалы хранились в Комнате Боевой Славы, пока не ушла Мария Андреевна из школы. Комнаты Славы не стало, какой уж тут музей. Где имелись школьные музеи, и те закрылись. Сваленные в кучу экспонаты валялись в замкнутом пыльном кабинете, много ценного было утеряно. А мы получили жизненный урок: храниться семейные реликвии должны в семье.
У нас сохранился только номер районной газеты за 1990 год, где было напечатано письмо с фронта боевых товарищей Ширяева Михаила Степановича, моего деда, к его отцу да его довоенная фотография.
Войны сопровождают человечество на протяжении всей истории. Двадцатый век превзошел все предыдущие по количеству и разрушительным последствиям. Какие же нам, людям, еще нужны уроки, чтобы мы научились быть терпимее друг к другу?! В каждой российской семье есть близкие и дальние родственники, погибшие в многочисленных войнах и военных конфликтах минувшего века.
В нашем роду только среди наиболее близких нашлись участники всех войн 20 века. Участником Русско-Японской войны был прадед Петр Васильевич Киселев. В Первой мировой участвовал другой прадед – Степан Федорович Ширяев.
Был в австрийском плену, а потом пешком топал через всю Россию, полыхавшую огнем гражданской войны, в Сибирь, на хутор Маганык, основанный в Кортузских горах, что являются отрогами Саян, переселенцами из Калужской губернии. Нарадоваться не могли они сибирским просторам, обилию земли – паши, не ленись. Держали много скота. Жили дружно, ладили и семьи между собой, лад был и в семьях. Началась коллективизация. Колхоза там не создашь – все почти родственники – ближние и дальние. Приказали им сдать скот и отправиться в Кортуз. Сгрузили в плетеные короба ребятишек и покинули обжитой хутор. В Кортузе большая семья прадеда получила добротный дом, из которого только что была выселена большая семья раскулаченных Тюриных. Такой вот круговорот.
На финской воевал Друганкин Андрей Иванович. Он участвовал и Великой Отечественной войне, как и дедушки – Ширяев Михаил Степанович, Киселев Николай Петрович и прадед Киселев Петр Васильевич.
С войны вернулся один только Николай Петрович, призванный в 1943 году и отправленный на Дальний Восток.
Остальные погибли. Дорогой была цена Победы.
А скольких людей война исковеркала физически и духовно! Кто считал эти жертвы войны? Сколько сегодня в России неблагополучных семей и детей, ставших сиротами в мирное время при живых родителях?
То войны внутри государства – с “врагами народа”, то войны со странами-соседями. До детей ли было.
То боролись, то воевали, то восстанавливали разрушенное. Когда было солдатке-колхознице заниматься детьми, если она с утра до темноты на работе. Придет домой вымотанная, обессиленная, да отколотит еще ребятишек, если чего недосмотрели по хозяйству. Бьет и слезами заливается, оплакивая свою горькую вдовью долю да сиротскую судьбу своих детей. Вот и росли деревенские ребятишки сами по себе, как трава придорожная: повезет – выживет. Выросшие без отцов и лишенные материнской ласки и внимания, став взрослыми, они не знали, как любить и заботиться о своих детях.
Сегодня в деревне много пьющих, и не только мужики пьют, женщины спиваются. Старики говорят, что до войны не пили: и не на что, и некогда, и стыдно как-то пить было. Вернувшиеся с фронта солдаты принесли привычку к спиртному. Необходимые на войне “наркомовские граммы”, без которых от ужаса и психических перегрузок не выдержал бы солдат, пришли и в мирную жизнь. Это давало возможность отключиться от забот, тревог, проблем.
Дедушка вспоминает, как жестоко дрались мальчишки, чьи отцы погибли, с теми счастливчиками, чьи отцы вернулись с фронта. Ненавидели их, хвалившихся отцовскими наградами и привезенными с фронта трофеями, и завидовали им.
Кто заступится за сына погибшего солдата? Хлебали дети войны свою сиротскую долю полной ложкой. На самые тяжелые работы в колхозе отправят сироту – заступиться некому. При живом отце не отправят пацана неокрепшего под стог, только крепкому мужику это под силу. А сироту поставят. Слезами умоется мать, глядя, как рвет жилы ее ребенок, чем поможешь?
Сама вдова-солдатка столько обиды терпит от бравых фронтовиков.Защиты нет. Разве они – вдовы и сироты – не жертвы войны?
Многие ли дети погибших фронтовиков сумели получить образование? Единицы. Бросали, недоучившись, школу, а о дальнейшей учебе и речи не было. Сегодня дети войны – тяжело болеющие люди, почти вся пенсия у них уходит на лекарство. Льгот нет – они не участники войны. А в больничной палате еще раз почувствуют несправедливость к себе: и лечить, и кормить их будут не так, как лечат и кормят лежащего на соседней кровати ветерана войны или “жертву политических репрессий”. Зачем же продолжать разжигать ненависть? Война отняла у них детство, родителей, взвалила на детские плечи совсем не детские труды и заботы, подорвавшие силы и здоровье. Они разве не жертвы войны и бесчеловечной системы?
Разве не жертвы войны те женщины-солдатки? Они кормили и одевали армию, тянули колхозную лямку и растили ребятишек.
Моя прабабушка Анастасия Яковлевна, проводив на фронт мужа, взвалила на свои плечи заботу о двух сыновьях и дочери с маленькой внучкой. Огороды до войны были у большинства небольшие – не наносишься с речки, когда с утра до ночи на колхозных работах. В первую же военную зиму она, каждый день отправляясь на больших самодельных санках за дровами, привозила колья. Возле деревни не было не только леса, но и кустарника, т.к. жители вырубили все на дрова. Ездить (скорее “ходить”, т.к. сама впрягалась в санки) приходилось под самую Сыду, где вдоль речки рос тальник и черемушник. Так к весне она заготовила колья, а весной пригородила к огородам старожилов возле речки свой огород. Колья заплели чащой и засадили капустой, брюквой, морковью, свеклой… По весне эти места заливало водой, почва пропитывалась влагой, а в ямках было много карасей. На огороде выкопали неглубокую ямку (вода была близко) и ведрами на веревке доставали воду для поливки. Этот огород стал спасением. Садили много, голода не знали в войну, потому что не покладая рук трудилась бабушка и на огороде, и на двух работах. Был голод, огороды были далеко от дома, но воровства дедушка не помнит. Допекали гуси, готовые уничтожить все посаженное, только зазевайся. Обязанностью дедушки было следить за безопасностью огорода, гонять гусей. Рядом со своим огородом прабабушка забила колышки для своих соседок-солдаток. Но там уже были кочки – начиналось болото.
С десяти лет дедушка ездил на быках за сеном, возил на саночках хворост. Вместе с другими учениками собирал на поле колоски. Часто занятия в школе отменялись из-за холода и отсутствия дров. Ни учебников, ни тетрадей, ни карандашей и ручек не было. Самодельные ручки, чернила из разведенной сажи, а учительские – из свеклы, тетради из газет.
Нищета привела к тому, что появилось много беспризорных детей. Голодные и раздетые, их, пока могли, содержали родственники, односельчане. Жизнь требовала открывать детские дома. Первый открылся в 1943 году в Беллыке, следом еще три: Белоярский, Кортузский, Николаевский. Детям служащих – врачей, учителей – государство выдавало 100 граммов хлеба, дети колхозников и этого не получали.
Многие дети бросали ходить в школу из-за того, что не было одежды, обуви, еды. Подростков призывали в школу ФЗО. Дети помладше возрастом и старики вели борьбу с грызунами. Ловцам платили 75% стоимости шкурки и трудодни. В 8-10 классах обучение было платное. Учились немногие. За непосещение школы детьми вводился штраф для родителей.
Дети и взрослые болели дистрофией. В 1943 году рано выпал снег, убрать урожай не успели. Весной голодные люди собирали колоски, сушили, мололи муку, пекли лепешки и заражались септической ангиной. Стали ставить охрану на поля. Люди были истощены, не было мыла, белья, это приводило к завшивленности. Стирали и мылись щелоком, разводя в воде древесную золу. Ездила по деревням “прожарка”. Во многих населенных пунктах построили на берегу общественные бани, состоявшие из парной и “вошебойки”, где прожаривали одежду.
Жили только вестями с фронта да надеждами. Армию боготворили, смотрели на нее с великой надеждой.
Весной 1943 года приехал на побывку к родителям сын начальника почты Тишкевича. Перед войной он закончил летную школу, потом Качинское военное училище. Здоровый, сильный, форма хромовая коричневая – загляденье. Заморенные, хилые сбегались смотреть все на него, как на чудо. Был май, по Сыде еще не прошел весь лед. Сидели ребятишки на земляной крыше бани, что на берегу реки, и с неописуемым восторгом наблюдали за тем, как летчик разделся, неторопливо и уверенно саженками переплыл реку, постоял немного и назад. Не одолеет нас враг, если богатыри такие в Красной Армии! Вся деревня не отходила от отпускника Гошки-Бармалея. Прозвали его ребятишки Бармалеем вовсе не за злобный нрав, как раз, наоборот, за необыкновенную любовь к маленьким детям: “Бармалей, бармалей любит маленьких детей”. Все дни отпуска он с рук не спускал малыша местной медички, а когда родителям пришла “похоронка”, оплакивали всем селом.
Моя бабушка – Киселёва Прасковья Степановна – Ветеран труда. Вот что она рассказала мне о войне:
“Вспоминая войну, вспоминаю митинг, когда пришла весть о нападении фашистов (мне тогда было 13 лет), слёзы, запомнились речи уходивших на фронт: “Мы разобьём врага и быстро вернёмся домой!”
К сожалению, очень долго, тяжело шли к победе. С болью узнавали об оставленных врагу городах, о приходивших в село “похоронках”.
И нашу семью она не обошла: старший брат погиб уже при освобождении городов.
Какой трудовой подъём был тогда в колхозе! Люди сознавали, что приблизить победу можно только самоотверженным трудом. Трудились и подростки. Помню, лишь кончится учебный год, как бригадир соберёт нас, подростков, на прополку посевов; участвовали и сеноуборке.
Пришлось мне снопы вязать за жаткой; правда, не так, как моя старшая сестра, она в 15 лет не отставала от передовых женщин, навязывала по тысяче снопов, о чём писала и районная газета. Ночевали в полевых культстанах. Всегда хотелось есть. Помню, как девушка-трактористка отчитывала меня за то, что я никак не могла как надо подъехать к бункеру на паре лошадей, запряжённой в фургон. Тогда самоходных комбайнов ещё не было. Лошади не подчинялись, оставалось лишь плакать и терпеть…
Терпеливо переживали все лишения ради того, что скоро кончится война. Носили бельё из домотканого холста (ткала бабушка). Из семян конопли вырастала и посконь, и матёрка. Посконь вымачивали, мяли… Посконь шла на тонкие ткани. А матёрка – на мешковину. Косили “коноплё” жаткой-самосброской. За ней шла женщина, связывала снопик. Чтобы связать, надо было брать “осоть” (осока на болоте) и использовали её вместо верёвки. Ставили 10 штук – получался суслон. На него сверху клали еще один. Юбки, шали, чулки вязали из чёрной шерсти, а иногда и из белой.
Не умерли с голоду потому, что выращивали много капусты, а картошки не хватало. Собирали колоски, сметали весной на токах остатки зерна. Жили с надеждой на лучшую жизнь!
Ходили на поля собирать обронённые колоски, наберём торбочку, домой уже направляемся (а дорога длинная – к Добромысловке за многие километры ходили), подъедет объездчик и заставит высыпать зерно ему.
9 мая 1945 года, в тот долгожданный день Победы, сколько было радости, ликования “со слезами на глазах”! В этот день в Кортузе собрались на митинг у школы все, и те, кто прямо с поля, оставив сеялки. Звучала гармонь, стройной колонной с красными флагами прошла школа по селу.
Работать с детьми начала в колхозных детских яслях. Водила их на покосы за ягодой, щавелём, перенося каждого через речку, затем работала в детдоме воспитательницей. Скудно питались дети в детдоме вначале, ели из консервных баночек щи из мороженой капусты. Пережили.
Хоть и не были сытыми, но весёлыми были: песни новые тех лет узнавали сразу, распевали как потребность души. Конечно нам. пережившим войну, этот праздник – День Победы очень дорог”.