Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2006
Громадной зеленой змеей извивалось в небе полярное сияние. Такое редко бывает в конце августа. Таня, запрокинув голову и восторженно наблюдая за ядовито-зеленым существом, расположившимся на небе, слегка подрагивала от тихого ликования. Необычайно тепло вокруг, необычайное сияние, напоминающее о зиме… Все происходящее казалось необычайным.
Улицы города, словно замерли в ожидании чуда. А чудо было прямо над головой. И как так получается, что когда наблюдаешь за северным сиянием, будто сливаешься с ним в одно целое? Трудно отвести глаза, и даже кажется, что оно дышит вместе с тобой…
Восторженно и шумно вздохнув, Таня отвела свой взгляд от зеленой змеи и поспешила домой. Уже поздно. Еще надо накормить младших сестер и брата, уложить их спать. А завтра – на работу. Завтра будет новый день.
* * *
Пока Таня бегала в магазин за пельменями, пятилетняя Сонька залезла в шкаф, вышарила хранящиеся в нем письма и раскидала по комнате. Эти письма Таня писала матери в поселок, но ни одного из них так и не отправила. Да и не собиралась она отправлять эти грустные письма. Письма, похожие на маленькие и большие ранки. Письма, от которых пахло слезами.
А теперь над письмами сидела капризная Сонька и, сопя, отцарапывала с конвертов марки. Таня быстро собрала помятые Сонькой и временем конверты и засунула обратно в шкаф. Сестренка надула губы и сложила на коленях руки, готовая зареветь. “Надо бы ее отругать, но сил на это нет, – промелькнуло в Таниной голове. – Главное, поскорее накормить их и уложить спать”.
И Таня засуетилась на кухне.
Рядом терлись младшие Саша и Настя. Чтобы отвлечь их внимание, Таня включила телевизор. Рабочая плита – одна, надо умудриться сварить пельмени, а для Саши разогреть молочную кашу.
– Таня, я хочу чипсы “Читос”, – тыкая пальцем в телевизор, заныла Настя. – Сходи, купи-и-и!
– Денег нет, – отрезала Таня, шинкуя лук.
– Хочу чипсы, купи мне! – не унималась Настя.
– Если будешь себя хорошо вести, завтра куплю, – пообещала Таня.
Настя шмыгнула носом и уставилась в экран.
Вода в кастрюльке закипела, и Таня высыпала в нее пельмени из пакета. Пельмени плюхались на дно, на поверхность воды из глубины кастрюли вырывались только маленькие всплески-фонтанчики.
Закончив с пельменями, Таня выглянула в комнату: Сонька пристраивалась на диване.
– Соня, иди мой руки! Скоро кушать! – окликнула ее Таня.
– А что кушать? – приподняв голову, спросила Соня.
– Пельмешки!
– Я не хочу, – ответила Соня и уткнулась лицом в диван.
– Будешь привередничать, поедешь к родителям в поселок, – пригрозила Таня и закрыла дверь.
Через минуту Соня уже сидела за столом. В поселок ей не хотелось.
* * *
Подоткнув спящим детям одеяла, Таня принялась собирать разбросанные ребятней игрушки. Под диваном нашла незамеченный до этого конверт. Очередное письмо маме, написанное года два назад. Таня машинально развернула исписанный аккуратным детским почерком листок.
“Здравствуй, мамочка! Мамуля… Мне так тебя не хватает. Я постоянно думаю о вас с папой, скучаю по сестренкам.
У меня все хорошо, правда школу я так и не закончила: устроилась на работу, времени нет ни на что. Но я обязательно отучусь, не в этом году, так в следующем. Просто сейчас мне очень тяжело приходится…”
Таня опустила руку с письмом и отвела глаза. Ей было больно перечитывать написанное. Те времена, когда она писала это, были такими беззаботными! Тогда она жила одна, на ней не лежала ответственность за младших сестренок и брата. У нее было много свободного времени. Зря она тогда не окончила школу, теперь еще долго она не сможет учиться: надо работать, кормить детей…
“Мама! Мне часто снится один и тот же сон. Помнишь, у нас был олененок Тимка? Которого папа мне принес? Мне снится, что я с ним разговариваю, что он меня катает на своей гладкой мягкой спинке. А когда просыпаюсь, почти всегда плачу и на душе так хорошо-хорошо. Хоть вы все далеко от меня, и никого из родных и близких рядом нет, мне иногда кажется, что этот олененок где-то рядом, что он хранит меня и вас, передает мне ваши мысли, а вам – мои…”.
Таня закрыла глаза, и ей вспомнился Тимка. Почему-то принесенный отцом олененок стал ей таким дорогим, что она чаще думала о нем, чем о матери и отце. Олененок стоял перед ней боком, повернув к ней свою мордашку. Дымчато-рыжая спинка, трогательная мордочка и белые разводы на ногах, точнее – копытах… А глаза… Такие глаза умеют разговаривать без слов. Тимка не был трусишкой, и Тане это нравилось. Он был больше похож на большую ласковую кошку, чем на оленя.
Сколько раз Таня плакала, уткнувшись ему в бок! И Тимка молча стоял, замерев, как вкопанный, не издавая ни звука, ни шороха, и только слегка шевелил ушами. И слушал, слушал. Казалось, что вот так вот, не двигаясь и сосредотачиваясь, он умеет вникать не только в смысл человеческих слов, но и в душу.
Таня затолкала письмо в шкаф, уселась на диван и закрыла глаза. В голову лезли мысли о том, что Настькины ботинки прохудились, и надо покупать новые, а денег на них нет. Но она отогнала эти мысли и попыталась представить Тимку.
Но Тимка все не приходил, а перед глазами мелькали драные ботинки. Просидев так минут десять, Таня поднялась с дивана. На вечер у нее было запланировано много дел. Перешить на Сонькиной куртке пуговицы, поставить заплатку на Сашкиных штанишках, постирать детское белье, протереть в коридоре пол, приготовить еду на завтра… Как обычно, под вечер никаких сил на все эти текущие дела не оставалось, но Таня не привыкла откладывать что-то на завтра. Она неохотно открыла кран и стала мыть скопившуюся за день посуду. Она знала: раскачиваться тяжело, но через какое-то время в ней проснется “второе дыхание”, и все у нее получится.
* * *
Тане было лет шесть-семь, когда родители начали пить. До этого они выпивали только по праздникам, но постепенно пристрастились к спиртному.
Когда Таня пошла в первый класс, впервые услышала от взрослых людей – учителей, что ее родители – пьяницы. В этот день, придя домой, Таня долго сидела на кухне рядом с матерью и все не решалась спросить у нее, пьяница ли она.
В ногах матери, словно спящие матрешки, валялись бутылки. Та, поглядывая в телевизор, иногда катала их ногами. Длинные не расчесанные волосы свисали на стол, словно черные бельевые веревки. В кухне пахло табачным дымом и алкоголем.
– Что ты сидишь, доча? – наконец, мать повернулась к Тане. – Сходи, посмотри, где батя… Скажи, пусть домой идет.
– Мама, а ты хорошая? – спросила в ответ Таня.
Мать прищурилась. Она внимательно посмотрела на дочь и будто удивилась: дочь-то уже большая!
– Что ты сказала?
– Я спросила: ты хорошая?
Зажав между руками голову, мать опустила глаза:
– Нет, доча. Я не хорошая. Когда вырастешь, постарайся не быть похожей на свою мать, – голос матери прозвучал трезво и хрипло. Тане даже показалось, что это говорила не мать, а другая, незнакомая ей женщина.
– Мама, а ты – пьяница? – робко поинтересовалась Таня.
– Кто тебе сказал? – взвилась мать. Она даже слегка подскочила на стуле. – Кто тебе такое сказал??
Таня ничего не ответила, повернулась и побрела к двери, ведущей на улицу: искать отца.
– Эй! – окликнула ее мать. – Кто тебе про меня такое сказал?
– Никто!
– Не ври!
– Никто не сказал. Я просто спросила.
– Никогда не задавай мне таких вопросов. Посмотри: какая же я пьяница?! Разве я запиваюсь? Где ты видела таких пьяниц?
Таня с тоской оглядела мать. Да, ее мать – пьяница. Именно так они и выглядят. Надо было сразу это понять самой.
* * *
…Она училась в восьмом классе, когда внезапно поняла: с родителями она больше не может жить. В доме появился третий ребенок: Соня требовала к себе внимание и заботы, но мать продолжала пить. Пьяная, она кормила ребенка грудью, поэтому Соня практически все время спала. Спала, как убитая. Девочку несколько месяцев звали разными именами: никто и не думал зарегистрировать ребенка в ЗАГСе. А когда все-таки пришлось это сделать – под нажимом местных доброжелателей – встал вопрос: а как же все-таки девчонку назвать?
– Назовем Соней, – предложил отец. – Она все время спит.
На том и порешили.
Спокойно наблюдать за происходящим Таня не могла. Сердце ее разрывалось на кусочки. Каждый вечер она проводила с Тимкой, прижавшись к нему, словно к родному человеку, которого не хочется отпускать, и плакала, плакала. Ей было больно.
Однажды Тимка исчез. Просто исчез. Таня, придя из школы, обнаружила, что сарайчик, где Тимка зимовал, пуст. Несколько дней она была вне себя от горя. Бегала по поселку, искала оленя. Спрашивала про него у знакомых, но никто Тимку не видел. Дни складывались в недели, недели – в месяцы. Копилась боль, но некому было ее излить. И Таня решила бежать.
То есть, определенного решения у нее не было. Просто в мечтах она представляла себя свободной. Ей рисовались картинки о том, как она живет одна в городе, где есть хорошая работа. А на выходные приезжает домой, и ей все рады. Таня привозит сестрам подарки, маме дает денег, а та на радостях даже перестает пить. Мама становится прежней мамой: доброй, ласковой, заботливой. Таня уверена: однажды мать бросит пить. И папа бросит. Надо только ей, Тане, постараться… Мечты грели Танино сердце. Она могла просиживать, сжавшись в комочек, и мечтать часами. Правда, после этого у нее всегда болела голова, чернело в глазах, а действительность, наваливавшаяся сразу после очередной порции сладких грез, прибивала Таню к земле.
* * *
…Близилась ночь, а родителей все еще не было: они ушли в гости и до сих пор не вернулись.
Таня уложила сестренок спать. Еще немного посидела у окна, прихлебывая чай, и решила тоже прикорнуть.
Проснулась Таня оттого, что на нее навалился пьяный отец. “Видимо, перепутал меня с мамой”, – мелькнуло в Таниной голове. Пытаясь выбраться из-под дышащего перегаром отца, Таня кричала, звала на помощь. Но никто не шел: сестренки, проснувшись, испугались, а мать еще не пришла с “вечеринки”. Несколько минут продолжалась борьба. В отчаянии Таня вцепилась ногтями в лицо отца. Тот взвыл и схватился руками за лицо. В этот момент Таня выскользнула и в одной сорочке бросилась на улицу.
Забившись в Тимкин сарайчик, трясясь от страха и негодования, Таня зарыдала. Она плакала долго и горько. Слезы, превращаясь в сосульки, свисали с волос. Сорочка заледенела. Но Таня не чувствовала холода. Только прорыдашись, она поняла, как замерзла. Теперь, Таня тряслась не от всхлипов, а от дикого холода, сковавшего ее тело.
Оторвав от пола примерзшую к нему Тимкину подстилку, Таня, как могла, обернула ее вокруг тела. Руки и ноги не слушались, зубы непроизвольно стучали друг о друга. Сжавшись в комок, Таня затихла в углу сарайчика.
– Главное – уснуть, – сказала она себе. – Во сне замерзать не так страшно.
Домой возвращаться Таня не собиралась.
Несколько минут сидела она, стуча зубами и мучаясь от боли. Вдруг дверь сарайчика приоткрылась, и в него вошел… Тимка. Он подошел к Тане близко-близко и прижался к ней своим теплым боком. Слегка обалдев от счастья, Таня крепко прижалась к олененку. Долгое время они сидели молча. Таня чувствовала, что от олененка мощной волной идет тепло. Как от печки. Она радовалась, что все ее страхи закончились, радовалась, что все вернулось на круги своя. С этой спокойной радостью Таня заснула, не чувствуя ни холода, ни боли, ни горя.
…Домой Таня уже не вернулась. На следующий день она уже ехала со старшим братом своей подруги на “Буране” в город. В город, который манил ее с самого детства, в город, который казался ей самым большим и красивым на земле.
* * *
Родители хватились ее только через неделю. Первой забеспокоилась мать.
– Иди к соседям, узнай, где Танька, – приказала она средней дочери Насте.
– Я уже спрашивала, – хмуро отозвалась Настя.
– А у подруг узнавала? – спросила мать, поджав губы.
– И у подруг узнавала, но не у всех, – тихо подтвердила Настя. – Не у всех. Я всех ее подруг не знаю…
– Где же она может быть? – спросила себя мать, уставившись на Танькину кровать, словно ища ответа у нее. – Вот дрянь!
– А ты у папы спроси, – посоветовала Настя и выбежала из комнаты.
Несколько дней Настю мучила мысль, что Таню отец убил. Той ночью она прекрасно слышала возню и Танины вопли. Но она побоялась прийти на подмогу: пьяному отцу под горячую руку лучше не попадаться.
И Настя считала себя виноватой во всем случившемся. Правда, в глубине души она продолжала надеяться, что Таня жива. Вдруг сестра просто не хочет показываться на глаза родителям?
…Когда отец с матерью пили, их переставала интересовать судьба старшей дочери. Сонька была еще слишком маленькой, чтобы что-то понимать. А вот Настино сердце разрывалось от горя и безысходности.
Продолжалось это до тех, пор, пока однажды от Тани не пришло письмо. Вытащив конверт из почтового ящика, и увидев знакомый почерк, Настя прижала весточку к груди и долго плакала, стоя у калитки. Это были счастливые слезы. Маленькое счастье, возникшее так внезапно, могло разрушиться. Поэтому Настя боялась раскрыть конверт. Наконец, когда последние всхлипы перестали вырываться из груди, девочка села прямо в сугроб и прочитала письмо.
“Здравствуйте, мама, папа, Настюха и Сонечка! Я по вам очень соскучилась. Первые дни моей новой жизни были какими-то странными. Я не могла понять, что со мной происходит. Сильно тосковала по дому.
Простите меня, что уехала так внезапно и ни с кем не попрощалась. Это было нужно и мне, и вам. Никто в этом не виноват. Просто в жизни каждого наступает переломный момент. Я устроилась в школу, живу в интернате. Вечером мою полы в кафе. Скоро – первая зарплата. В этом месяце у меня накопилось много долгов, поэтому с этой получки не смогу вам ничем помочь. А вот со следующей, может быть, вышлю денег. В интернате нас кормят три раза в день. Ну, вот и все, пора прощаться. Буду ждать от вас писем. Таня”.
В этот же день Настя показала письмо родителям.
– Во гадина! – только и промолвила мать. – Мы тут без нее с ума сходим, а она там развлекается.
…А у Насти появилась мечта – тоже уехать в город. Подальше от разврата и пьянства, которые поселились в отчем доме.
Настя наизусть заучила Танин адрес. Однажды, выкроив время, она села за письмо старшей сестре.
“Здравствуй, Таня. Мне тебя не хватает. Забери меня к себе. Хотела сообщить тебе одну новость. Только ты не расстраивайся, пожалуйста. Мама снова ходит с животом…”. На письмо ушло несколько часов. Больше, чем Настя предполагала.
Опуская конверт в синий почтовый ящик, девочка глубоко вздохнула. Очень многое в ее жизни зависело от этого письма.
* * *
Постепенно на Таню “свалились” все ее сестры и брат. Родители продолжали пить. Пили они по черному. Им было все равно, что на хрупкие плечи старшей дочери легли все заботы. Ни разу никто из них не подумал о том, как тяжело приходится Тане.
Таня закончила девятый класс и поступила в училище. Сняла комнату в “гостинке”. Но денег, чтобы прокормить младших сестер, ей не хватало. Она не гнушалась никакой работы: мыла полы, посуду, работала няней и сиделкой.
Главная трудность была в том, что, когда обе сестры сбежали из дома к ней, в город, ей еще не было восемнадцати лет. Поэтому на серьезную работу ее не принимали. Приходилось довольствоваться тем, что есть.
Все резче и четче она чувствовала свое одиночество. Никто, никто на целом свете не сможет ей помочь. Родители давно опустились до такого уровня, что стало трудно называть их людьми.
Отец избивал годовалого Сашу. Мать забывала его кормить. Главной заботой в доме было – достать бутылку. И даже приезду дочери родители радовались потому, что Таня всегда приезжала с деньгами. Мать унижалась перед ней, клянча деньги, отец уговаривал лаской, а если не получалось – пускал в ход кулаки. Так что ездить в гости к родителям Таня не любила.
* * *
Несколько месяцев назад, в очередной раз, приехав в поселок, Таня поразилась видом Саши. Казалось, еще несколько дней, и малыш умрет от истощения. Не говоря ни слова, она собрала ребенка (вещей у него было очень мало – в основном, поношенная одежда других детей, подаренная соседями и знакомыми из жалости) и уехала в город.
Так, в снятой Таней квартирке поселился еще один жилец. Маленький худенький малыш, вздрагивающий от любого резкого звука.
Пришлось Тане надолго забыть об училище, в котором она начала было учиться. Надо было кормить малышей. И вовремя платить за квартиру, иначе вся ватага быстро оказалась бы на улице.
Никогда и никому Таня не рассказывала о том, как ей трудно жить. Проблемы заставили ее закрыться в собственной раковине. А еще – днем и ночью быть на стреме, трудиться не покладая рук.
* * *
Однажды к Тане заглянула соседка.
– Что ты мучаешься, давай помогу устроить их в приют.
Таня крепко прижала к себе младшего братика:
– Я не мучаюсь. С чего вы взяли?
– Я же вижу, как тебе тяжело. Кстати, какое у тебя образование? Только школа? А что будет дальше? Давай, временно устроим их в приют. Ты выучишься, найдешь работу, а их заберешь. Я тебе помогу.
– Спасибо за заботу, но не надо. Нам и так хорошо, – потупив глаза, ответила Таня.
– Ну, как хочешь, а я плохого не пожелаю.
* * *
Уже несколько лет Таня откладывала деньги на покупку квартиры. Хотя бы маленькой, но своей. Денег было мало. При ее возможностях можно было бы купить десятую часть маленькой квартирки где-нибудь на отшибе. Но Таня терпеливо, отказывая себе во всем, каждый месяц прятала в шкатулку потом и кровью заработанные бумажки.
Еще много-много лет такой жизни. Ребятишки вырастут, жить станет немного легче. Таню грела эта мысль. Может быть, поэтому она отказывала себе и в общении со сверстниками. Может быть, именно поэтому она всякий раз опускала глаза и молча проходила мимо, когда на улице к ней, красивой долганской девушке, подходили знакомиться парни. Сердце нуждалось в любви, но толстая раковина не давала пробиться к ее душе даже самому маленькому лучику любви и нежности.
* * *
– Таня, а я – цыганка? – спросила однажды Соня.
– Чего-чего?
– Ребята говорят, что я – цыганка!
– Может быть, они говорят, что ты – долганка? – улыбаясь, предположила Таня.
– Да-да, долганка! – оживилась Соня. – Я долганка, да?
– Да, зайка. Ты – долганка!
– А ты? Ты тоже долганка?
– И я долганка!
– А мама? Мама тоже?
– И мама.
– А папа?
– И папа?
– А тетя Рая?
– И тетя Рая. Ты знаешь, Соня, у нас в поселке – почти все долганы.
– А быть долганкой – плохо?
– Быть долганкой – это очень хорошо!
– А почему тогда все долганы так плохо живут? У всех много детей, нет денег, и все пьют?
– Не все, зайка. Видишь, я не пью. А много детей – это не плохо. Это – хорошо. Главное, научить их правильно жить, любить жизнь, любить свою Родину, своих близких и родных.
– Таня, ты не пей, – и Соня взяла танину руку двумя своими маленькими теплыми мягкими ручонками. – Я тебя люблю. Ты хорошая. Ты лучше, чем мама.
На глаза Тани навернулись слезы. Она крепко прижала к себе Соньку.
– Сонечка… У нас все будет хорошо, вот увидишь. Мама наша – тоже хорошая, просто ей тяжело пришлось. Знаешь, Соня, долганский народ – самый лучший! Ты должна гордиться тем, что ты – долганка. Гордись этим, будь лучшей во всем. Будь похожей на тех, кого ты уважаешь и любишь… – слезы не переставали течь, и Таня чувствовала, что ее переполняет гордость за свой народ и за то, что она, Таня, – не самый худший представитель долганского народа. Это состояние Таня испытывала впервые. Впервые она поняла, что есть что-то еще, что будет давать ей силы каждый новый день. Она открыла для себя дверь, которую раньше не замечала. Эта дверь вела Таню туда же, куда она стремилась, но теперь путь к будущему казался светлым и чистым.
* * *
Вечером, ложась спать, Таня несколько раз гордо прошептала: “Я – долганка! Я – долганка!”. И погрузилась в счастливый сон. Впервые за долгие-долгие годы Таня засыпала абсолютно счастливой.
…Ночью в окно кто-то постучал. Семья жила на втором этаже. И Тане показалось это странным. Подскочив с постели, она увидела внизу Тимку. Олененок стоял в темноте, отбивая копытами дробь. Первый снег был нетронутым и белым. От восхищения у Тани перехватило дух.
Несколько мгновений – и Таня уже спустилась по лестнице, выбежала на улицу и обхватила олененка за шею.
Олененок присел, словно ожидая, когда Таня сядет к нему на спину и замер. Девушка радостно подчинилась.
Раз, два, три. Ровно три прыжка ему потребовалось, чтобы оторваться от земли. Мелькнул Танин дом, электрические столбы, и оба погрузились в синюю темноту. Со всех сторон Таню обдувал ветерок, но ей не было холодно. От новых впечатлений захватывало дух. Вот уже видны звезды, до этого прячущиеся за облаками, а вот и оно – северное сияние. Разноцветное, шикарное, вольготно раскинувшееся на небе! И ощущение полного, неисчерпаемого счастья!
– Что это, Тимка? – задыхаясь от радости, спросила Таня. – Почему это со мной происходит?
– Это сказка, – услышала Таня чей-то нежный женский голос. – Это – твой первый сказочный аргиш…
г. Дудинка