Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2006
– Хватит бока отлеживать. Свет Божий проспишь.
У бабушки сердитый голос.
– Вставай. Завтрак стынет.
Пол в доме плохой. Бабушка наступает грузно: под ее весом половицы на другом конце вздыбливаются, приподнимая буфет, отчего звякают стаканы. На столе гудит электрический чайник.
Таня щурится на окно из-под одеяла: на улице яркое солнце и ветер раскачивает ветки березы.
Бабушка достает из шкафа вышитое гладью полотенце и кладет Тане на диван.
– На-ка, вот, повесь. Старое сменить надо, праздник все же – Троица. Залезь на табуретку, так не дотянешься. И божницу руками не трогай.
– Бабушка, а фонарик зажигать не надо?
– Какой фонарик, охальница? Это лампадка. Не трогай ничего. Вот, возьми полотенчико и поаккуратней там разложи.
Таня нехотя лезет на табурет.
В углу над буфетом висят две одинаковые иконы. Одна старая и темная, а на другой лицо у богоматери – румяное, округлое и одежда яркого цвета. Над красивой иконой Таня расправила полотенце ровными складками.
– Ну, вот и да. – Вздохнула бабушка и перекрестилась на иконы. – Давай завтракать. А то сейчас придет Марья Дмитриевна. За земляникой с ней пойдешь. Я тебе бидон приготовила. Ты смотри, не осрамись – дома привыкла вольно себя держать. Иди, вот, ешь. Я сырников тебе напекла.
Сели завтракать. Бабушка пьет чай и смотрит за занавеску.
Прямо перед крыльцом растут две березы. У одной ствол толстый, перепелесый, а другая – вся белая, тонкая с редкими ветвями. В их тени у самого забора посажены молодые сливовые деревья, которые отгораживают палисадник от дороги. Сливы дают урожай, а корни берез приподнимают ступеньки крыльца, уходят под дом, и вылезают из земли в подполье, где в темноте и холоде хранятся банки с прошлогодним вареньем.
Из-за берез не видно полдороги. Дом стоит на отшибе, дальше лощина и бугор. За день раз или два проедет трактор, да изредка кто-нибудь пройдет, и поэтому любое событие – важное.
Бабушка, приподняв занавеску, пытается разглядеть, что делается у соседа.
– Степаныч сегодня своего Ваську оседлал, никак в Малый Сапожок собрался, к сыну. Я тут проходила мимо его дома, самого нет, а дверь открыта, и разговаривает будто кто-то. Голоса. Может, к нему дочь из Рязани приехала?
Тане неинтересно слушать про соседа. Жарко, хочется на речку.
– Вот бы искупаться, – сказала Таня, посматривая в сторону реки. До нее недалеко, из окна видны деревья, растущие по берегам.
– Накупаешься еще! За земляникой лучше иди. Знаешь, как люди говорят: “Как потопаешь, так и полопаешь”. Зимой будешь есть варенье, про меня вспомнишь и скажешь: “Правильно бабушка говорила”.
– Не люблю ходить за земляникой.
– Никто не любит, а надо. Само ничего не делается, даже крапива не растет. Ее Божий свет греет, и дождь поливает. А купаться тебе сейчас ни к чему: ветер какой – надует, разболеешься. Что я тогда твоим родителям скажу?
– А если не заболею?
– Если бы кабы, во рту росли грибы! Сказала, что на речку не пойдешь, и все. А слушаться не будешь, крапивой отхожу!
Бабушка смотрит в окно, ждет – не скрипнет ли калитка.
– И чего это Марья Дмитриевна не идет? Уж десятый час. Танька, ты сбегай, что ли, узнай, что там у нее.
Таня вышла в сени. На плите варится еда для поросенка, пахнет комбикормом. На ларе спит кот. В темноте видны щели в крыше, папа собирается приехать в отпуск и покрыть дом шиферным железом. Бабушка еще просила настелить потолок, потому что поздней осенью сени выстуживаются так, что замерзает вода в ведрах.
Потискав немного кота, который сразу замурлыкал и разомлел от ласки, Таня направилась на улицу. Идти к Марье Дмитриевне ей не хотелось.
У забора послышались шаги, за сливами не было видно, кто идет, лишь мелькнуло светлое платье. Таня спряталась за бабьи розы, разросшиеся на грядке у входа. К калитке подошла Ленка, внучка бабки Воронихи. Ленка, как и Танька, была городской, только из Рязани, и тоже приезжала к бабушке на летние каникулы. Они были сверстницы, потому и дружили.
– Ты чего прячешься? Я тебя издалека увидела. – Ленка села на деревянный топчан, под березами.
– Фу, Ленка, ну, ты меня напугала. Я-то думала Марья Дмитриевна идет. Мы за земляникой собирались.
– Да брось, пошли лучше купаться. Жарища, парит просто.
– Нет, не могу. Бабушка не разрешает.
– А ты попроси ее получше. Хочешь, я тоже за тебя попрошу?
– Да я уже просила.
Танька вздохнула и с завистью подумала, что Ленке ничего не запрещают. На террасе загремели ведра, протяжно скрипнула дверь, и вышла бабушка.
– Я за водой. Ты к Марье Дмитриевне ходила? Чего там у нее? Или еще не ходила? Ну, ты подумай, не девка, а тыщу рублей убытка! – Проворчала бабушка. – Ладно уж, сама к ней зайду.
– Бабушка, а может быть уже поздно за земляникой?
– Да, Алёна Владимировна, – вмешалась Ленка, – если ее в жару собирать, то она обрюзглая будет, нехорошая. А сейчас уже жарко, самое время купаться.
– Ишь ты, профессоры нашлись. Сама знаю, что поздно уже. Только Таньке купаться ни к чему, заболеет.
– Бабушка, я не заболею. Честное слово!
– Алёна Владимировна, ну, пожалуйста!
– Никаких купаний! Ветрено очень.
Таньке впору было расплакаться, ей страшно хотелось на речку. И она даже не знала, то ли, уговаривать бабушку по всякому, то ли надуться и поссориться с ней.
– Ну, бабуся, ну, миленькая! Ну, пожалуйста, пожалуйста! Ты же самая добрая и самая хорошая бабушка в мире! Отпусти на речку!
Бабушка все еще пыталась напустить на себя строгий вид, но у нее уже не получалось – разулыбалась, расчувствовалась.
– Ладно уж, что с вами делать?! Идите. Только ты, Таня, обещай не купаться. Так ножки можешь промочить, но в воду не лезь. Смотри, приду – проверю. Увижу, что купаешься, накажу. Вообще не будешь на речку ходить.
Бабушка повесила на дверь замок, подхватила пустые ведра и пошла за водой. Танька стояла и не знала, то ли радоваться, то ли огорчаться. На речку-то она пойдет, да что толку, если купаться нельзя.
– Ура! Идем скорее! – Ленка вприпрыжку доскакала до калитки. – Ты чего? Тебя же отпустили!
– Я купаться хочу.
– Ну и что? Пойдем, искупаемся.
– Бабушка запретила.
– Да она не узнает. Мы быстренько, только она нас и видела.
Таня подумала, что, может, и правда бабушка ни о чем не узнает. Пока она за водой сходит, пока с Марьей Дмитриевной поговорит, разок-другой можно будет окунуться. Ленка бодро шла к “их” месту, куда они всегда ходили купаться, а бабушка там обычно полоскала белье, когда затевала стирку. Таня подумала, что береженого бог бережет, и неплохо пойти куда-нибудь, где бабушка их не обнаружит.
– Лен, слушай, а тебе не надоело бултыхаться на мелководье? Там же по пояс. Может, новое место найдем? Вот за дядиным Толиным огородом, наверное, поглубже будет.
– Да ну. Берег неудобный: деревья, песка нет. К воде не подойдешь.
– Еще как подойдешь! Там место такое есть, мы с папой в прошлом году ходили рыбу удить. Самое оно! А одно дерево прямо к воде наклоняется, так что можно забраться и прямо в середину реки прыгнуть.
– Чего, прямо с дерева? Придумываешь!
– Вот не веришь, пойдем – посмотришь.
Они свернули с тропинки, прошли через луг напрямик, пролезли между длинных слег и краем обогнули огород с картошкой. По задам, стараясь не попасться на глаза дяде Толе, который мог быть дома, пробрались к зарослям ольхи и спустились по крутому берегу к реке. Внизу была утоптанная земляная площадка, между деревьями, спускавшимися к самой воде, – широкий просвет.
– А ничего тут. – Огляделась Ленка. – Хорошее местечко, тайницкое. Сюда можно приходить поиграть. Фу, песка нет, земля кругом!
Из-за деревьев было тенисто и прохладно. Речка, довольно узкая, ниже по течению еще сужалась, и текла быстрее. Здесь же было намного шире и глубже, вода от этого казалась неподвижной, темной и холодной. На другом берегу росли ивы, и вокруг опущенных в воду ветвей плавали желтые купавки.
– Ну, чего? Купаться будем? – Ленка сбросила платье и стала осторожно заходить в воду. – Ой, водичка! Холодная! Бррр! Хорошо!
Ленка поплыла по-собачьи, отчаянно колотя ногами по воде и поднимая вокруг себя брызги и пену. Долетало даже до стоящей на берегу Тани.
– Ой, ты чего! – Закричала она подруге, отворачиваясь от брызг. – Ты бы потише!
– А ты чего? Давай сюда! Ух, хорошо как!
Таня смотрела на темную воду, и ей почему-то не хотелось в нее заходить. Было что-то отталкивающее и неприветливое в этом месте. Она очень пожалела, что привела сюда Ленку.
– Знаешь, а тут, наверное, ключ где-то бьет. Чувствую холодок какой-то! – Ленка крутилась волчком на одном месте. – Ой, смотри, глаз!
– Какой глаз? – Удивилась Танька.
– Ой, да ты не увидишь. Это в воду надо лезть.
– Не полезу я. Холодно. Вот если солнце выглянет, тогда может быть. И вообще, мне бабушка запретила.
– Ой-ой! – Закричала вдруг Ленка. – Меня кто-то за ногу схватил! Под воду тянет! На помощь! Ой, мамочки!
Она вдруг ушла с головой под воду, и пошли пузыри. У Таньки сжалось все внутри. Она подумала, что это водяной. Надо бежать, звать взрослых на помощь, самой ей не справиться. Но пока она будет бегать, Ленку водяной под корягу утянет! Танька решила спасать. Она подбежала к воде, и тут же показалась Ленкина голова.
– Ко мне! Иди ко мне! – страшным голосом позвала Ленка. – Я теперь русалка!
– Тьфу ты, напугала! – Рассердилась Танька. – Я чуть было в одежде за тобой не нырнула. Выходи давай из воды!
Ленка смеялась и била ладонями по воде.
– Здорово я тебя напугала? Здорово? Правда?
Танька обиделась. Ни слова не говоря, она стала карабкаться наверх.
– Эй, подожди меня! Ну, подожди! – Кричала за ее спиной Ленка, выходя из воды. – Я же просто пошутила!
– Хороши шуточки, ничего не скажешь! – Ответила Таня, но вернулась и подождала, когда Ленка на мокрое тело натянет платье.
Они выбрались наверх. У сарая возился дядя Толя, он заметил девочек и закричал на них:
– Ах, вы, балбесины-орясины! Чего по моей картошке лазаете?!
– Мы не по картошке! Мы с краюшку! – объяснила Ленка.
– Мы больше не будем! – добавила Таня.
Дядя Толя издалека погрозил кулаком:
– Ну-ка марш отсюда! И чтоб я вас больше не видел!
Девчонки припустили к забору. Таня пожалела, что их заметили и прогнали. Если бы не видел дядя Толя, можно было бы здорово покачаться на слегах. Домой идти не хотелось.
– Пойдем, что ли, на старое место? Там хоть песок, погреться можно, – предложила Таня.
На открытом пространстве было ветрено. Белые кучевые облака низко застили небо. Солнце то появлялось, то ныряло за тучу, и тогда становилось пасмурно и прохладно. Таня издалека посмотрела на дом, он показался ей красивым: большие окна с синими рамами в белом наличнике, кирпичные стены поднимаются из зелени слив и смородины, покатая крыша, покрытая серебрянкой и две березы у голубого крыльца, зализанные ветром на бок. В овошнике мелькал белый бабушкин платок. Таня подумала, что так еще и не искупалась, а теперь, скорее всего, поздно. Только она залезет в воду, а бабушка тут как тут.
Ленка первая добежала и заняла самое ровное место. Тане досталось бугристая покатая сторона. Расстроенная, она села поближе к воде и стала смотреть, как гаснет противоположный берег, а этот наливается солнцем.
– Ты чего хмурая? – Спросила Ленка, скидывая платье и растягиваясь на песке. – Купаться будешь? Или бабушку боишься?
– Ничего я не боюсь.
– Ага, тогда будешь купаться!
– И купаться не буду.
– Ну, значит, струсила. Трусиха! – Ленка засмеялась и показала язык. – Трусишка – серый зайчишка!
– Сама такая! – Обиделась Таня. – А ты чего лежишь? Чего не ныряешь?
– Не хочу.
– Вот и я не хочу.
Таня поднялась, подошла к дереву и сорвала несколько зеленых шишечек. Хотела посмотреть, что у них внутри, но они были клейкие – только испачкала руки. Бросив их подальше в реку, Таня скинула сандалии и подошла к воде отмыть смолу. Вода была теплая и приятная, зайдя по колено, Таня наклонилась и вдруг увидела, как ресничками расходятся солнечные лучи, освещая середину образовавшегося кружка.
– Ой, Ленка, что это? Прямо, как глаз смотрит.
– Чего там? Никак водяного увидела?
– Иди, посмотри, что это?
Таня осторожно опустила руку в воду, ровно в середину солнечных лучей, и сквозь речную муть ее рука засветилась желтым цветом. Вода казалась такой теплой и ласковой, что захотелось тут же окунуться с головой. Ленка зашла с другой стороны.
– Что там? Ничего я не вижу!
– Посмотри вот! Вот же! – Танька кивнула на опущенную руку. – Я прямо в середину сунула.
– Ай-ай-ай! – Покачала головой Ленка. – Чего ж ты делаешь? У тебя рука отсохнет. Мне бабушка говорила, что если солнце окунется в воду и появится в воде свечение, то это Божье око на тебя смотрит. А ты ему прямо в глаз тыкаешь!
– Ничего я не тыкаю! Придумываешь еще! – Возмутилась Таня, но руку отдернула. Ленка рассмеялась и стала плескаться водой. – Ты чего? Платье все вымочишь! Бабушка подумает, что купалась!
– Ага, все-таки ты боишься! Боишься! Трусиха!
Тане было досадно, что Ленка ее дразнит. Таня представила, что этот “глаз” действительно существует. Он смотрит за ними, знает даже то, о чем не говорят вслух. От этой мысли стало не по себе, и сразу захотелось подумать о чем-нибудь безобразном и некрасивом. А еще захотелось, чтобы Ленка тоже думала некрасиво, и не могла притвориться или соврать, что это не так.
– А тебе, Ленка, слабо вечером одной пойти в лощину?
Ленка фыркнула и отвернулась. В лощине были топкие места, заросшие кустарником и деревьями. На склоне бугра траву скашивали, а на другой стороне она стояла высокой и нетронутой. Таня с Леной выдумали, что в лощине живут чудовища. Даже днем вблизи от нее было как-то страшно.
– Это мне-то слабо? – ответила Ленка. – Только вот, как ты узнаешь, была я там или нет?
Таня промолчала. Можно было бы пообещать прийти и проверить, но она не хотела врать: на самом деле было страшно идти в лощину.
Ленка купалась до тех пор, пока у нее не посинели губы, потом сидела и обсыхала на берегу. Солнце спряталось надолго, дул ветер, и Ленка дрожала, покрывшись гусиной кожей. Она накинула на плечи непросохшее платье и сидела, прижав ноги к груди и обхватив их руками.
Вскоре совсем похолодало, и они пошли домой. Ленка шла босиком, потому что, вылезая из воды, хотела сразу же обуться и не пачкать ноги в песке. Стоя одной ногой в воде, другую она обула без труда. Когда стала обувать вторую, то не удержалась и оступилась, зачерпнув сандалией воду. Теперь обувь сохла у нее в руках, а она мокрыми ногами загребала дорожную пыль.
Таня шла и думала, что она поступила правильно – не искупалась, не обманула бабушку. А значит, если этот “глаз” на самом деле существует, он видит и знает, что она ничего плохого не сделала.
– Ой, Танька, что там это у вас такое? – Вдруг остановилась Ленка. – А куда березы подевались?
Таня посмотрела на дом, и не узнала его. Вместо берез перед крыльцом торчали обрубки. Она прибавила шагу, Ленка что-то прокричала ей в след, но Таня не расслышала. К калитке уже бежала бегом. Рядом с забором лежали спиленные кроны деревьев. С террасы доносились громкие мужские голоса.
Дверь была заперта на крючок изнутри. Таня взяла ржавый напильник, спрятанный в лопухах у ступенек, и острым концом поддела крючок, дверь со скрипом отворилась. На террасе сидели два мужика со стаканами в руках. Над ними стояла бабушка и рассказывала им:
– Уж как я измучилась от них, окаянных. И свет они загораживают, и гусеницы от них летят – всему огороду вред. И птицы по ним прыгают. Я уж не говорю о том, что корни везде. Сунешься грядку копать, наткнешься на корень, потянешь, а куда его! Дерево! Вот, что я вам скажу, ребятки, уважили вы старуху, доброе дело сделали – спилили. Спасибо вам.
– Да чего там, тетка Алёна, мы завсегда рады. Стакан поднесешь, мы не то, что березы, дом тебе свалим!
Мужики засмеялись. Бабушка обернулась к Тане.
– Ну, а ты где была? На речке, что ли, все время околачивалась? Поди купалась, вон платье какое мокрое. Ну, иди, переоденься.
Таня пошла в комнату. Вдогонку она слышала, как бабушка говорит, что это ее внучка, которая учится в третьем классе, на пианино играет, только, вот, ее, бабушку, не слушается.
В комнате неприятно пахло самогоном – на столе стояла пустая бутылка, стаканы, а на тарелке лежали хлеб, соленые огурцы и картошка. Переодев платье, Таня вернулась на террасу.
– А вот и невестушка! – сказал коренастый и плотный мужик, который сидел ближе к двери. – Ну что, Татьяна, вырастешь, пойдешь за меня замуж?
На нем была грязная роба, и засаленная кепка на голове. Таня подвинулась поближе к бабушке. Она смущалась перед незнакомыми людьми.
– А чего, Татьяна, поженимся, поросенка тебе куплю. Хочешь маленького розового поросеночка? У него такой мягонький светлый пушок и хорошенький пятачок.
– Хватит тебе, Михаил. – Проворчала бабушка. – Чего к ребенку пристал?
– Да я так. Пошутил. А все-таки зря ты, тетка Алёна, спилила березы. Ведь люди же специально их посадили. Такая красота была перед домом.
– И сейчас красота. Зато мешаться не будут. А между ними вот Танька гамак свой повесит.
– Ну, гамак, так гамак, – вздохнул Михаил и поставил пустой стакан на доску, прикрывавшую ведро с водой. – Ну что, Коль, пошли, пора и честь знать. Всего тебе хорошего, тетка Алёна. Если чего надо, то мы всегда… и вообще. Хорошая ты тетка, душевная. Я, вот, тебя уважаю. Ну, будь! И ты будь, невестушка! О поросеночке-то подумай!
Михаил засмеялся и, пошатываясь, спустился с крыльца, за ним Коля – из кармана у него торчала бутылка. Бабушка, сложив руки на животе, проводила их за калитку.
Таня села на скамейку перед домом, спиной к обрубкам. Бабушка возилась у калитки, кряхтя и охая. Появилась она с охапкой березовых веток.
– Вот, чего добру пропадать! Троица же. Сейчас в комнате поставлю в вазу, и на террасе разложу. А ты тоже пошла бы, наломала на веник. Авось, в баню соберемся – пригодится. Ох, голова у меня болит, надо пойти прилечь минут на десять, а потом обедать будем. Все давление. Вот и Марья Дмитриевна слегла.
Дул ветер, но над головой не шуршали привычно листья. Припекало солнце, выглянувшее из-за тучи. Таня пересела было на топчан под березы, но не было тени, потому что и берез теперь не было. И Тане стало жалко, что она так и не искупалась, ведь никто и не думал ее проверять.