Опубликовано в журнале День и ночь, номер 3, 2006
Субъективные заметки
В Новой Англии – север США – дождей не бывает. А бывают ливни, или штормы, как их тут называют. Только что сияло солнце, небо безоблачное – и вдруг налетит откуда ни возьмись туча, опрокинет море воды, создаст пробки на дорогах… Зимой во время таких штормов закрываются школы, не работают театры и музеи, и вообще всё, что может не работать. Раньше, до того, как сама оказалась за рулем, я только подсмеивалась над этим страхом американцев перед плохой погодой: “Подумаешь, три снежинки упали с неба! Не видали они настоящего снега!..” Теперь-то я их понимаю!..
И всё равно я люблю дождь, пусть и американский. И зонтик у меня есть – яркий, веселый, как мухомор! Вот под этим мухомором я и гуляю по Америке, точнее, по северной её окраине.
А НАЧАЛОСЬ ВСЁ В МОСКВЕ…
Вернее, в Арзамасе – небольшом провинциальном городке, расположенном примерно в 500 километрах от Москвы.
– Тебе письмо из Америки, – будничным голосом сообщил мне отец, вручая большой желтый конверт.
– Из Америки?!
На цветной фотографии – незнакомый мужчина с густой шевелюрой рыжых кудрявых волос и веселыми глазами.
Вспоминаю о прошлогоднем письме из газеты, в которой поместили мои стихи с фотографией. Газета попала в Америку, и стихами, вернее, моими переводами с английского, заинтересовался какой-то архитектор, пишущий для детей. Можно ли дать этому американцу мой адрес? Ну, конечно, можно! Жалко мне, что ли? Что у них там, переводчиков нет?.. С такими вот мыслями я отправила письмо в редакцию и… забыла обо всем. И вдруг через год – большой желтый конверт и фотография симпатичного, похожего на Клинтона, кудрявого американца.
И письмо, и фотография тогда, в 1993 году, показались мне посланцами из другого мира – беззаботного и немного наивного. В первом же письме Пол (так звали автора письма) сообщил о том, что он уже купил карту России и линейкой измерил расстояние от Москвы до Арзамаса. В дюймах у него получилось не помню сколько, но Пол для моего удобства перевел дюймы сначала в сантиметры, а потом в мили и километры. По Полиным расчетам получалось, что я могу доехать до Москвы на машине за пять часов. Машины у меня не было, но, если Пол захочет повидать Россию, и ему потребуется переводчик – я могу доехать до Москвы и поездом…
…Я сочиняла ответы на английском языке и думала о том, как всё-таки странно всё в жизни устроено: когда человеку совсем плохо, происходит что-то из ряда вон выходящее, и в почтовом ящике неожиданно оказываются письма с иностранными марками и цветными фотографиями.
Я ЗВОНЮ В АМЕРИКУ
И вдруг письма перестали приходить.
Каждый день я заглядывала в почтовый ящик, ожидая увидеть там знакомый желтый конверт…
В институте начались занятия. Преподаватели во время перерыва жаловались на цены и низкую зарплату, студенты задавали одни и те же вопросы, делали во время переводов одни и те же ошибки… И в прошлом году так было, и в позапрошлом…
– Нужно всё-таки узнать, в чём дело, – подумала я. – Может быть, просто письмо затерялось на почте…
Вообще-то я человек очень застенчивый. Я, конечно, могу позвонить почти незнакомому человеку – если от этого звонка зависит моя жизнь! Ну, а если не совсем зависит и можно найти хоть какую-то отговорку, чтобы не звонить – я эту отговорку найду. Моя жизнь от этого конкретного звонка, конечно, не зависела, и если бы письма мне писал не Пол, а Павел, мне бы и в голову не пришло торопить события.
Я прибавила к нашему местному времени восемь часов, потом, для верности – еще один час. Получилось, что звонить мне нужно в три часа утра. (До сих пор не понимаю, почему я прибавляла, а не отнимала, и как вообще у меня получилась эта цифра: три часа. Наверное, я здорово тогда волновалась…)
– Ало, – говорю я чуть хриплым, еще не проснувшимся голосом. – Можно заказать переговоры с Америкой?
– С ке-ем?
– С Америкой.
Последовало молчание.
– А Вы знаете, сколько это стоит? – презрительно спросил меня голос в трубке.
– Не знаю, – ответила я. – А сколько это будет стоить?
– Девушка, Вы сначала узнайте, а потом звоните, – торжествующе оповестил меня голос, и на другом конце провода бросили трубку.
Я снова набрала междугороднюю.
– Извините, это снова я. Мне всё-таки нужно позвонить в Америку. Сколько бы это ни стоило.
На другом конце провода помолчали, видимо, от возмущения от такой моей настырности.
– Я сама не знаю, сколько это будет стоить, – вдруг басом известила меня трубка. – Сейчас свяжусь с Нижним. Будете звонить?
– Буду, – твердо пообещала я.
– Тогда давайте адрес и телефон.
– Бостон, Массачусетс…
– Да не в Америке, – перебила меня операторша. – Ваш адрес!
Я быстро продиктовала свои координаты и приготовилась ждать. Телефон зазвонил через пять минут:
– Пятнадцать тысяч за минуту, – без предисловий сообщила мне дежурная. – Будете говорить?
– Буду, – упрямо повторила я. – А сколько ждать?
Спросила я это по-привычке, чисто символически. И получила чисто символический ответ:
– А кто его знает… Может, шесть часов, а может – сутки…
Часы показывали три двадцать утра. Я выпила на кухне кофе и почувствовала себя перешедшей Рубикон.
И только тут я вдруг поняла, что вот сейчас, в любую минуту, телефон зазвонит – и я должна буду говорить с незнакомым человеком, и не просто так говорить – а еще и по-английски! А что, спрашивается, я ему скажу в три часа утра по-английски?
В институте на кафедре иностранного языка мы, как то ни странно, по-английски не разговариваем. Да и по-русски тоже не каждый день. А о чем говорить? О “нагрузке”, о зарплате? Как только занятия заканчиваются, все тут же разбегаются по домам.
Я спешно набросала на листке несколько фраз. Прочитала вслух… Нет, в такую полночь говорить по-английски просто выше моих сил. Может, прилечь на полчасика? И вообще, зачем мне эта Америка?..
Телефон зазвонил теми особенными междугородними гудками, когда ясно, что у кого-то где-то что-то горит и нужно без раздумий мчаться к аппарату, хватать трубку и… говорить по-английски.
– Вы заказывали переговоры с Америкой? – с ударением на “Вы” спросили меня.
– Да, я! – почему-то говорю громче, чем положено, как-будто меня могут не услышать.
– Сколько минут будете говорить?
– Не знаю… Сколько получится.
– Соединяю.
– Hello?
Голос в трубке – далекий, чужой и очень иностранный. Таким голосом говорят уверенные в себе люди. А я – неуверенная! И я не знаю, что говорить. А еще у меня убегают минуты, за которые я должна буду отдать половину своей зарплаты…
– Hello… This is Lena… From Russia…
Через несколько лет Пол будет в лицах изображать этот наш первый телефонный разговор и повторять тоненьким голоском мои слова: This is Lena… From Russia…
“Ты даже не представляешь, какую роль сыграл твой звонок в наших отношениях”, – скажет мне Пол. – “Письма – это письма. ДО звонка ты была совершенно нереальной, как марсианка. А когда я услышал этот писк с иностранным акцентом, вот тогда я и понял, что ты существуешь на самом деле, что у тебя есть голос, характер, что ты – есть!”
Но все эти признания прозвучат много позже, а сейчас я жду, что же скажет Пол. А Пол молчит. Потом медленно повторяет: “Да-да. Лена из России. How are you doing?”
Я знаю, что на этот стандартный вопрос полагается стандартный ответ. И еще нужно, как учат в наших учебниках английского языка, в свою очередь поинтересоваться, как “doing”, то есть поживает, собеседник. Что я и делаю, и довольно неудачно, так как с перепугу повторяю этот вопрос два раза. Пол старательно отвечает так, как полагается, то есть “хорошо”, правда, во второй раз в ответе я услышала улыбку.
Пауза. Нужно что-то спросить, объяснить причину звонка… Говорю быстро и, как мне кажется, с ошибками. В ответ – очень спокойный голос, как у компьютера: “Да, я получил письмо. Был очень занят. Моё письмо придет через 10 дней”.
Стало обидно и неинтересно. Ну и не надо! Подумаешь! Почему-то объясняю, что говорить по телефону с Америкой очень дорого, и, как рекомендуют в наших учебниках, желаю Полу всего доброго.
В конце месяца я получила по почте счет за три минуты разговора с Америкой… Так и есть – половина моей институтской зарплаты! Когда – много месяцев спустя – я расскажу об этом Полу, тот придет в ужас и даже не поверит. Но в России 1993 года всё было перепутано и непропорционально. Деньги обесценивались, зарплаты задерживались…
РАННИМ МОСКОВСКИМ УТРОМ
…Ну, конечно, с утра лил дождь! Так всегда бывает: когда хочется, чтобы всё было хорошо и празднично, обязательно пойдет дождь. Я уныло смотрю на себя в зеркало: ужас! Щека распухла, волосы во все стороны…
А как всё сначала было прекрасно, просто здорово! Билеты в Москву куплены заранее, небольшая дорожная сумка с нарядами, в которых я собиралась пленять Пола, упакована… И вдруг всё полетело! Зуб разболелся не сразу: сначала он предательски ныл, вполне, впрочем, терпимо. “А может, как-нибудь само пройдет?..” – подумала я и, вооружившись кипятком и содой, отправилась в ванную.
Но само не прошло, и пришлось сдавать билеты в Москву, записываться к зубному и менять все планы. Поэтому в Шереметьево я приехала после бессонной ночи, с распухшей щекой и волосами, которые почему-то встали дыбом. А тут еще и серые тучи, и дождь, и вообще…
До прилета Пола оставалось два часа. Я еще раз попыталась привести себя в порядок, но безуспешно. Вообще всё в тот день шло наперекосяк: поезд опоздал, стрижку сделать я не успела, а в довершении всего, уже направляясь в Шереметьево встречать Пола, я застряла в лифте.
“Наверное, не судьба”, – думала я, сидя в темном лифте на четырнадцатом этаже и без всякой надежды давя на звонок. Судьба – не судьба, но ведь Пол даже языка не знает. Вот прилетит он в Москву, один, совсем тут чужой…
Я постучала по стене, потом, вспомнив, как в годы моего школьного детства бабушка “ремонтировала” старенький телевизор, топнула изо всех сил ногой. Что-то дернулось, свет загорелся и дверь открылась. Ура! Я на свободе.
Самолет из Нью-Йорка прилетел точно по рассписанию, но пассажиры с сумками на колесиках стали появляться только минут через сорок. Я вглядываюсь в лица, почти надеясь, что Пол не прилетел, задержался по делам, вообще передумал!..
“Если он меня в таком растрепанном виде не узнает, – решила я, – то и я его узнавать не буду…”
– Лина?..
Мы смотрим друг на друга. Я – испуганно-вопросительно, Пол… не знаю, как. Внимательно? Изучающе? Наверное, он меня не такой представлял, не с распухшей щекой, во всяком случае…
– Да, ты выглядела немного crazy, – скажет мне потом Пол. – Смешная, растерянная… Да-да, конечно, у тебя болел зуб. Я всё понимаю.
– Твое счастье, что ты меня тогда вообще узнал, – скажу ему я. – А то бы остался ты в Москве один, без языка и переводчика.
– Такси не требуется? – окружили нас деловые веселые водители. – Вам куда, девушка?
Я рассказываю Полу о зубе, опоздавшем поезде и лифте, Пол с любопытством смотрит в окно на проносящиеся мимо многоэтажки и почему-то время от времени с испугом произносит “О год!”, что означает “О боже!”. Я не понимаю, в чем дело, так как никогда не сидела за рулем и понятия не имею, как это опасно – выскакивать на встречную полосу…
– Что тебя особенно поразило в Москве? – спросят потом Пола его друзья-американцы. И Пол очень артистично, в лицах и красках, изобразит нашу сумасшедшую (а с моей точки зрения – вполне нормальную) гонку по серой туманной Москве, где никто (!) не соблюдает правил дорожного движения и где он, Пол, буквально чудом остался жив.
ЗДРАВСТВУЙ, БОСТОН
Имя у меня какое-то несуразное – Лена… Не имя, а так – размазня. Не знаю, чем это объяснить, но только тут, в русской Америке, почему-то собрались одни Лены, Оли и Иры. Ни одной Наташи или Марины! Две мои знакомые Лены из Бостона уже через год расстались со своими американскими мужьями, Оля одна воспитывает дочку, а Ира снова вышла замуж – на этот раз за русского парня из Линна. Мы перезваниваемся, иногда – очень редко – встречаемся в каком-нибудь недорогом кафе или в кино. Почему ни у кого, кроме меня, не сложилось? Трудно ответить однозначно… Вообще Лена Ф. из Бостона утверждает, что у нее-то как раз всё сложилось! Лена Ф. вообще не вписывается в мое определение Лен: никакая она не размазня, точно знает, что ей надо и, как неуправляемая ракета, идет к цели. С мужем-американцем она познакомилась по телефону совершенно фантастическим образом. Лена тогда жила с маленькой дочкой в Бостоне и работала везде, где только можно – в детском саду, в библиотеке, в школе – но не постоянно, а по вызову: заменяла заболевших штатных работников. Поэтому и зарплата была умеренной. И вот однажды вечером ей позвонил Ричард. То есть Ричард позвонил не ей – он, как оказалось, просто ошибся номером, но не извинился, как это принято, не буркнул: “Sorry, wrong number”, а стал приятным мужским голосом хвалить Ленкино отличное произношение. И как он только угадал, что именно нужно хвалить – уму непостижимо! Конечно, у всех у нас, даже у выпускников всевозможных инъязов, заметен акцент, а от этого у многих развивается комплекс. Когда меня после первых же фраз спрашивают, не из Европы ли я, у меня портится настроение. Ну, сколько можно!.. Учу-учу этот английский, глотаю книгу за книгой – и всё для того, чтобы вернуть утраченную с переездом в Америку способность полноценно общаться. Слова – это ведь не только средство выражения мыслей. Слова – это и сами мысли, и от того, каким словарем владеет человек, во многом зависит мыслительный процесс. Если словарь так себе, бедноватый, то и мысли в голову приходят простые, стертые до дыр.
Однако вернемся к Лене Ф. с ее телефонным знакомым. Ричард запомнил номер и стал иногда звонить незнакомой русской женщине с приятным европейским акцентом. Потом, когда они встретились и познакомились, оказалось, что Ричард лет на пятнадцать старше Лены, но выглядел он неплохо, к тому же обладал “широкой русской душой” – не считал центы и доллары, хотя и не был по-настоящему богатым человеком. Они поженились, и Лена с дочкой переехала к Ричарду. Я познакомилась с Леной гораздо позже, когда их отношения уже зашли в тупик. “Это он при гостях такой вежливый да деликатный”, – повторяла Лена. – “А вообще он эгоист, каких свет не видывал!”
Эгоизм Ричарда заключался в том, что после ночной работы он приходил домой и ложился спать, и Лене приходилось приспосабливаться к такому необычному режиму.
– Он не понимает, – жаловалась она мне по телефону, – что я не могу обрезать все контакты с окружающим миром и погрузиться в спячку! Я – музыкант, в конце-то концов, и должна каждый день упражняться!
Вообще, Ленка неплохой человек. Когда я только приехала в Америку, Лена пригласила меня к себе и надавала кучу советов. Наверное, все они были полезные, но в тот первый год я не могла ими воспользоваться. Звонить в Гарвард и предлагать свои услуги переводчика? Но у меня акцент и я боюсь! И машины у меня нет, и водить я не умею…
Пол относился ко всем моим сомнениям с пониманием:
– Успокойся. Тебе нужно привыкнуть, всё будет хорошо. А водить машину ты научишься. Потому что Америка без машины – это не Америка!
АМЕРИКА БЕЗ МАШИНЫ – ЭТО НЕ АМЕРИКА!
Моим первым инструктором по вождению был русский парень Денис. Большой, важный, уверенный в себе. На первом занятии Денис спросил:
– Скажите, зачем вы пришли в эту школу?
– Как зачем? Научиться водить машину, получить права…
– Нет, друзья-товарищи мои! Вы сюда пришли за СВОБОДОЙ!
Но мои иллюзии о свободе за рулем оказались недолговечными.
– Поехали! – по-гагарински махнул рукой Денис, когда дело дошло до практики. – Вперед!
А впереди – улицы с гудящими машинами, велосипедистами, пешеходами, буквально бросающимися под колеса…
За спиной улыбается другая жертва, уже отучившаяся. А я вцепилась в руль и куда-то еду.
– Стоп!!! – кричит Денис, нажимая на запасной тормоз. – Ты что, не видишь – красный! На следующий день он просто кладет руку на руль поверх моей и откручивает по Салему положенный час, ничего не объясняя.
– Так все начинают! – утешает он. – У Вас есть хватка.
Хватка у меня, действительно, есть. Я ничего не боюсь, нажимаю с восторгом на газ, иногда путая его с тормозом… Мы говорим о Петербурге, вернее, Ленинграде, который Денис помнит с детства, о смысле жизни и йоге, о…
Хряп! – какой-то непонятный звук, толчок, я оглядываюсь – мы около обочины, почему-то никуда не едем, в окно вижу – ребятишки-негритята машут руками, кричат, хохочут… Денис побледнел и со словами: “Вы знаете, что Вы наделали?” – выскочил из машины. Я закрыла глаза. Даже если это просто кошка – я не хочу, чтобы из-за меня…
– Колесо полетело! – огорченно объявил Денис, заглядывая в окно машины. – Такие колеса знаешь сколько стоят!..
– И ничего удивительного, – сказал мне вечером Пол. – Каждый день в Америке происходят десятки катастроф. Кого только за рулем нет! И слепые, и глухие, и…
– И такие, как я, – продолжила я. – Всё! Больше не поеду!
– Успокойся. Поедешь – это жизнь.
И поехала. Только не с философом Денисом. Пол перевел меня к американскому инструктору Джиму.
Джим тоже оказался большим и важным. В отличие от Дениса он приехал на занятия без опоздания, с американской дотошностью сразу потребовал временное разрешение на вождение и чек за занятие – и только после этого сказал: “Поехали”.
И тут начались сложности… Я понимала всё, что говорил мне по-английски Джим, но как бы… с опозданием. Всего на одну-две секунды. Но даже такая задержка могла принести много неприятностей. Джим это очень быстро понял и во время остановки поинтересовался, почему я сменила инструктора и школу.
– Может, это ОНИ от Вас отказались? – саркастически заметил он. В ответ я тяжело вздыхаю.
– Видите ли, Лина… Лина – это правильно по-русски? Видите ли, Лина, Вы совершенно не слушаете, что я Вам говорю. Мы поворачиваем направо – почему вы сигналите налево? Это же ОПАСНО!..
В этот момент машина взревела и дернулась, Джим в который раз сказал, хватаясь за сердце и за запасной тормоз: “Оу, гощь!” – и безнадежно махнул рукой.
– Меня муж собирается дополнительно учить, – уныло пообещала я.
– Я ему позвоню, – “утешил” меня Джим. – Пусть без шлема не выезжает. Вы – опасна и непредсказуема!
Джим – первый американец, с которым я общаюсь “по делу”, без скидок на мое иностранное происхождение. Когда я чуть-чуть освоилась с машиной и с манерой Джима произносить слова, не разжимая губ, мы стали даже беседовать за рулем.
– Ну, и что Вы, Иилена, собираетесь делать в Америке? – поинтересовался он. Рассказываю о своих пока еще весьма смутных плана – школе творчества для русских детей. Джиму явно интересно, слушает внимательно, задает вопросы. Но интерес – американский:
– Вы сами это придумали? Вы можете на этом сделать много денег.
Деньги… Деньги… Деньги… Здесь это – почти ВСЁ. Никто не работает – все “делают деньги”…
На первых порах мне было трудно адаптироваться и принять именно деловую Америку с особыми, отличными от наших, “правилами игры”. Вот звоню Полу, радостно сообщаю, что получила заказ на большой перевод.
– А ты спросила, сколько тебе заплатят?
– Нет…
– Почему?! Это первый вопрос, который следовало задать! И ты должна подписать контракт!!
– Это же агенство!.. Я постеснялась… Мне было неудобно, как будто я не доверяю…
– Неудобно! – передразнивает меня Пол. – Ну, хорошо, я сам с ними поговорю.
Свое первое “интервью” – собеседование, которое проходят все устраивающиеся на работу – я завалила.
– Веди себя раскованно, отвечай на вопросы, – вот все напутствия и советы, которые дал мне Пол. А ведь на эту тему написаны тома! Как одеваться, как улыбаться, что говорить… Живя в своей стране, мы постепенно узнаем эти неписаные правила, а здесь…
– Мы, американцы, народ открытый, – пытался проанализировать мою неудачу Пол. – Ты обратила внимание, как с тобой говорят по телефону даже незнакомые люди? Смеются, шутят, о погоде в России распрашивают… Ты себя на собеседовании никак не проявила, а здесь главное – личность.
– Но я же боюсь! – защищаюсь я.
– Чего ты боишься? – не понимает Пол. – Завалишь это собеседование – пройдешь другое, вот и всё!
– Ну, как тебе объяснить? Я в России привыкла бояться ВООБЩЕ – я боюсь продавщицу, секретаршу, даже уборщицу… А тут, вообще, непонятно что!..
– Понимаю, – кивает головой Пол, хотя ничегошеньки не понимает. – Я в России тоже боялся – милиционера.
– Почему-то именно милиционера я и не боюсь, – сообщаю я. – Наверное, потому что “моя милиция меня бережет”.
Но это уже непереводимо. Пол воспринимает всё буквально и опять кивает головой: Да-да, понимаю…
На второе собеседование меня пригласили только через полгода. За это время я успела чуть-чуть освоиться с обстановкой, научилась разговаривать по телефону. Кстати, это тоже наука в своем роде. И этой науке, как оказалось, можно научиться.
– Начни с самого простого, – наставляет меня Пол. – Набери номер любой организации из телефонной книжки и спроси что-нибудь – просто для тренировки.
– Но там же автоответчик! – пытаюсь увильнуть я. – Я не умею с машинами беседовать.
Автоответчик – это стихийное бедствие! До живого человека дозвониться невозможно. Многие просто не снимают трубку, предпочитая прослушивать всю информацию по автоответчику. Даже термин такой изобрели – “to screen the call”. С другой стороны, нежелание снимать трубку – это в какой-то степени самооборона против еще одного телефонного бедствия – рекламы. В любой момент вас могут оторвать от гостей, друзей, телевизора, предлагая бесчисленные услуги. Для меня в первое время это было источником еще одного стресса, так как я тонула в потоке слов, произносимых или читаемых в сотый или тысячный раз, и не понимала, что от меня хотят. Однажды позвонили из банка – лично мне, а не Полу, и предложили… кредитную карту. За неделю до этого у нас был с мужем разговор о том, что хорошо бы со временем мне заполучить такую карту! Это, во-первых, удобно, а во вторых, нужно же когда-то начинать мою “кредитную историю”. Но поговорили – и забыли, так как без работы или недвижимости никакой банк серьезно мою кандидатуру рассматривать не будет. И вдруг…
“Наверное, это Пол одному ему ведомыми путями договорился с банком, а мне забыл сказать”, – пытаюсь как-то соориентироваться в потоке задаваемых мне вопросов и, если возможно, ничего не говорить о заработках. Но вопрос прозвучал:
– Каков Ваш средний доход за год?
– Но я живу здесь всего два месяца! Я не знаю, какой будет доход!
– Хорошо, тогда скажите, каков был Ваш годовой доход в России?
– Вам в рублях?
На другом конце провода меня поняли. И вдруг – неожиданный, не относящийся к делу, вопрос:
– Вы недавно из России? Ну и как там дела?
Потом трубку взяла женщина:
– Мы Вас правильно поняли? Ваш годовой доход равен нулю?
– Вы меня правильно поняли.
– Это хорошо! Это O.K. (У них всё “O.K.”). А теперь мы включаем записывающее устройство, Вы прослушаете информацию и после гудка скажете “Да” или “Нет”.
Что-то у меня в ухе застрекотало, слова посыпались, как горох, и я вообще перестала что-либо понимать. Разобрала только, что если я согласна, нужно сказать “Yes”, а если не согласна – то “No”.
– “No”, – на всякий случай сказала я, считая, что сказать “нет”, когда не понимаешь, о чем тебя спрашивают, всё-таки безопаснее.
Повесив трубку, я тут же позвонила Полу.
– Кто им позволил? – возмутился муж. – Что ты им наговорила?
Ситуация осложнялась еще и тем, что я понятия не имела, какой банк мне звонил и с кем я, собственно, беседовала. Но Пол это выяснил.
– Мне непонятно одно, – сказал он представителю банковского дома. – Вам же человек по-английски сказал, что дохода у нее нет. И всё-таки Вы серьезно предлагаете кредит в 10000.
– Чудеса! – сказал отец Пола. – Ну и времена пошли!
Дело, скорее всего, в том, что и в банковском деле существует конкуренция. Банки приучили американцев жить в долг, но именно благодаря долгам и процентам живут и процветают банки. Банкам нужны новые клиенты, много клиентов – и какая-то доля риска, видимо, допускается.
Но пора вернуться к машине, с которой и начинается эта главка. Больше года я пользовалась общественным транспортом или велосипедом, добираясь до ближайшего магазина или аптеки. И вот наконец – свершилось!!! Покатавшись со мной минут 20 по городу, инструктор небрежно расписался в моей зачетной книжке под долгожданным словом “Passed”, что значит “сдала”! С первого раза! Это при моих-то весьма скромных способностях!..
Мы с Полом выпили по этому поводу шампанского, не забыв пригласить Олю – нашу русскую знакомую, которая за неделю до моего экзамена показала нам с Полом все традиционные маршруты и скрытые ловушки, на которых обычно заваливаются экзаменующиеся.
– Американец этого ни за что бы не сделал, – признался Пол, от всей души поблагодарив Олю за помощь. – У нас это не принято.
– Даже знакомые? Даже друзья?!
– Вряд ли… У нас с детства – конкуренция, еще со школы. Если друг или знакомый – первый, значит, я – уже не первый.
Конкуренция… Соревнования… Только вперед и первым!.. Сначала я думала, что никогда не смогу привыкнуть к этой сумасшедшей жизни. Ну, куда они бегут? Зачем?!
“… Остановиться, оглянуться,
Внезапно, вдруг, на вираже…”
“Остановиться, оглянуться” – это Россия. А американцам некогда. Многие работают не восемь часов в день, а девять-десять. Оплаченный отпуск – неделя, редко две. Это – в частном бизнесе. Зато на государственной службе царит доперестроечный коммунизм. Служащие регистратуры, куда я приехала получать временное разрешение на вождение, не торопятся. Лица – хмурые, как у продавщиц в советском гастрономе. Очередь движется медленно, но народ привык и не ропщет. Даже компетентность работников оставляет желать лучшего. Моя виза позволяла мне сдавать на права, но весьма внушительных размеров дама-регистраторша этого не знала. Не слушая никаких аргументов, она сурово нажала на клавишу “Следующий” и отвернулась от меня. Какие знакомые, родные интонации я услышала, когда Пол потребовал менеджера!
– Молодой человек, я Вам английским языком говорю: Ваши документы нас не удовлетворяют…
С регистратурой у меня связано еще одно неприятное воспоминание. Сдав экзамен и просидев час в очереди, я протянула регистраторше свою бумажку с отметкой о зачете. Не глядя на меня, женщина нажала клавишу компьютера и равнодушно сообщила, что тест я не прошла.
– Как не прошла?! – не поверила я своим ушам. – Да вот же написано! У меня ни одной ошибки не было!..
Не привыкшая к возражениям дама удивленно посмотрела на меня:
– В компьютере зарегистрировано, что Вы не прошли испытания, – довольно-таки терпеливо повторила она. – Допускаю, что это – ошибка. Вам придется выяснить это там, где Вы сдавали.
– Но это же в Линне!.. Я даже не знаю, кто принимал…
– Нужно будет выяснить.
– Но мы уже даже шампанское выпили!.. – привожу я свой последний аргумент. Почему-то он подействовал больше всего.
– Хорошо, я позвоню в Бостон, – снизошла регистраторша.
– Ей просто было лень набрать номер! – возмущалась я вечером. – Бюрократы какие!..
– Видишь ли, она работает в государственном учреждении. У них сильные профсоюзы, стабильные зарплаты. Уволить их оттуда практически невозможно, – объяснил Пол.
– Живут как при коммунизме! – комментирую я. – А простым капиталлистическим труженикам от них – одни неприятности!
Америка без машины – это не Америка…
Ночь. Хайвей. Мы с Полом несемся куда-то со скоростью 75 миль в час… Мир кажется нереальным, как эти красные огоньки, тянущиеся в одну сторону, и слепящие желтые – в другую. Мы сливаемся с потоком, замираем на большой скорости – и вот уже мы – просто еще один красный огонек в застывшей цепочке, а движется что-то другое – столбы, дома, поля, весь земной шар…
СРЕДИ АМЕРИКАНЦЕВ
Сначала все американцы – кроме Пола – казались мне почти одинаковыми. Вежливые до приторности, далекие, нелюбопытные. На вечерах, которые устраивала Полина мама, мне было не то чтобы скучно – мне было психологически неуютно. Меня представляют всем, говорят, что это – Лена из России… А дальше – улыбки, притворно-удивленное “Bay!” И всё. Делай, что хочешь, общайся, с кем сможешь. Гости активно обсуждают недавние события, о которых я, естественно, ничего не знаю, вспоминают друзей и родственников… Время от времени ко мне с широкой улыбкой обращается Полина мама: “Лина, ты получаешь удовольствие от вечера?” “Да-да, конечно, я просто счастлива…” – изо всех сил пытаюсь улыбнуться, но у меня ничего не получается. К концу вечера чувствую себя эмоционально выжатой. Нет, дело не в том, что на меня не обращали внимания и мне пришлось “скучать”… Я просто не знаю, как себя вести, что делать, о чем говорить. Просто сидеть и молчать (что я, собственно, и делала), но при этом чувствовать себя до предела глупо…
Ну, почему они такие? Вопрос, скорее всего, типичен для человека, продирающегося через период “культурного шока”. Когда всё раздражает, всё кажется чужим и непонятным.
– Помнишь, как к тебе люди в России относились? – в который раз со слезами взываю к Полу. – Когда тебя в гости приглашали, мои друзья не говорили о том, что ты заведомо не знаешь. Тебе задавали вопросы – не только потому, что интересно, но и затем, чтобы ты мог принять участие в вечере! И это при том, что ты не знал языка. А тут что?.. Зачем меня твои родственники пригласили? В качестве мебели? Из вежливости?..
Пол со спартанским спокойствием выдерживает все эти тирады. Потом, заметив, что я начинаю выдыхаться, спокойно анализирует ситуацию.
– Да, я тебя понимаю, – с этого начинаются все наши психологические беседы. – Но… Лена, пойми, мы – другая страна. Хуже, лучше – не знаю, но мы – другие. Эти люди – не такие уж плохие. Они просто привыкли к тому, что в Америке много эмигрантов. Поэтому они тебя восприняли как одну из гостей. Ты молчала – и тебя оставили в покое. Но если бы ты с кем-то заговорила – с тобой бы с удовольствием пообщались.
– Но… Но даже если считать, что я просто одна из гостей… Гостей нужно как-то развлекать! Так, по крайней мере, считается у нас…
Опять “у нас”… Пол уже знает, что “у нас” люди добрее, открытее, щедрее… Красивее, наконец! У нас, если случится беда, можно позвонить приятелю, знакомому, другу и хотя бы рассказать о том, что случилось. И тебя выслушают – не из вежливости, а активно, с сочувствием, может, даже помогут… А тут я и сама не хочу звонить, и на чужие проблемы нет сил… Вот к Новому году почта принесла несколько необычных посланий. Вместо стандартного поздравления в конверте оказалось длинное письмо от когда-то близких Полиных друзей. Долго оно лежало на столе – распечатанное, но непрочитанное… Несколько раз я подсовывала его Полу. И каждый раз Пол говорил, что вот завтра, или в субботу, или еще когда-нибудь он возьмет это письмо да и прочитает… Нет, так и не прочитал, и не ответил – просто нет сил, настроения, энергии! Слишком много своих проблем, слишком велик темп и напряжение повседневной жизни – и нет уже места для сопереживание, и хочется вечером только одного: включить ящик и тупо смотреть всё подряд…
Но я мечтала совсем не об этом! Мне такой жизни просто не надо!.. И вот уже я бросаю в сумки “самое необходимое” – стихи, костюм для работы, куртку с зимними ботинками (брат сказал, что в России уже под тридцать мороза!), звоню брату и сообщаю в который раз, что “всё, уезжаю – решено окончательно и бесповоротно!” Костя и верит, и не верит… “Да ты подожди, потерпи немного…” – уговаривает он.
Приезжает с работы Пол… Усталый, голодный… А тут такие сюрпризы! Впрочем, никаких сюрпризов: к тому времени я успеваю провести сама с собой психологический треннинг, уговорить, успокоить… Взываю к собственной совести: Ну, как тебе не стыдно? Пол работает с утра до ночи, а тут ему еще такие фокусы…
Пол открывает дверь, дома – тепло и уютно, чисто (что для нас совсем не характерно), а на столе… Настоящий обед! Русский борщ со сметаной и со всеми овощами, которые я отыскала в холодильнике! И пол-лимона не забыла туда, в кастрюльку, выжать! (Этот рецепт я вычитала в повести Виктории Токаревой. Я никак, ну, просто никак не тяну на роль одной из ее сильных героинь, которые могут в любой ситуации из ничего сделать конфетку, но иногда и я могу что-то сотворить).
Пол принюхивается и – к кастрюльке! Я зажигаю свечки, разливаю борщ – ну, прямо себя не узнаю, что за прелесть хозяйка! Но… Опять это “но”! Ну, не хочу я разливать борщ, разве что иногда! И я не хочу сидеть дома! Пол тоже этого не хочет: всё, что он зарабатывает сейчас один, уходит на страховку, машину, просто жизнь… А я-то думала, что все американцы богатые и скупые, каждый доллар считают! Оказалось, что далеко не все тут богатые и не такие уж скупые. Помню мою первую покупку в Америке – меховую куртку на молнии. Углядела я ее еще осенью, во время случайной экскурсии в магазин. Тогда ни о какой самостоятельной поездке или покупке и речи не было. С машиной мы только начинали знакомиться, а красноречивая цифра на вороте куртки говорила сама за себя. Я прекрасно знала нашу тогдашнюю послесвадебную денежную ситуацию и всё-всё-всё понимала. И всё-таки… И всё-таки я подвела Пола к куртке, померила, повертелась перед зеркалом… В тот раз мы таки ушли, и я сама сказала Полу, что мы позволить себе этого не можем. Когда-нибудь потом… Я понимала, что “потом” никогда не наступит. А на Рождество Пол подарил мне эту куртку. Ту самую, которую мы не могли себе позволить.
ДОКТОР ДОНАЛЬД
Наше знакомство с Доктором Дональдом началось в ноябре, в один из темных предзимних вечеров. Пол работал в Бостоне и приезжал домой очень поздно. Тогда я еще боялась телефонных звонков: я не знала, кто звонит, хватала трубку – и не всегда правильно записывала имена и номера телефонов деловых партнеров Пола. А об индификаторе номера мы почему-то не подумали…
В тот вечер звонили лично мне.
“Я ищу частного преподавателя русского языка, – услышала я. – Мне в местном колледже порекомендовали Вас. Можете ли Вы дать мне, ну, уроков десять-пятнадцать?”
В тот год я уже начала немного зарабатывать – меня иногда вызывали в качестве переводчика в Салемскую больницу, а еще я ездила два раза в неделю в соседний городок Линн, где открыли курсы английского языка для иммигрантов. Но работа в основном была почасовая, заработки – небольшие. Поэтому я очень обрадовалась звонку: может быть, вот так, понемногу, у меня появится клиентура и своя частная школа?
Доктор Дональд – так представился мой собеседник – жил в соседнем городе, километрах в 10 от нас. Если ехать на машине – то совсем рядом. Но это если ехать на машине… Права у меня уже были, но водить машину самостоятельно, без Пола, я не умела. А Доктор Дональд предложил встретиться на следующий день, в четыре часа. Я записала адрес и телефон, и даже сделала вид, что понимаю, по какой дороге и мимо какого банка нужно ехать. Доктор Дональд не знал, что у меня проблемы с ориентацией на местности и все банки, заправочные станции и Макдональдсы кажутся мне одинаковыми.
…Пол пришел домой усталый, продрогший и голодный. Шел дождь, и не просто шел, как в России, а лил потоками, и выходить из дома и ехать куда-то в холод и темноту Полу явно не хотелось. Но делать было нечего: мы сели в машину и отправились на поиски “дома на холме”. Нашли мы его быстро (то есть не “мы”, а Пол), и стали разучивать повороты и места, где нужно остановиться. После того, как мы проехали туда и обратно раза три, Пол начал терять терпение.
– Ты понимаешь, что здесь нельзя срезать угол? Там может оказаться другой водитель, и он очень удивится, если в тебя врежется! – на полном серьезе объяснял мне встревоженный Пол. – Может, мне завтра, на работу не ездить и отвести тебя?
– Может, я и доеду… – неуверенно обещаю я. – Завтра не будет дождя, и вообще днем я не так боюсь.
Мы еще два раза проделали весь завтрашний маршрут и вернулись домой.
– Позвони мне, когда вернешься, – попросил Пол. – И не забудь остановиться на красный!!!
…И вот я села в машину – впервые одна, без Пола! Машина завелась и даже поехала, и всё было хорошо – до третьего поворота. Там (как и предупреждал Пол) оказался другой водитель, и он действительно “очень удивился”, увернулся и даже негодующе посигналил мне вслед. А впереди – более оживленная дорога, со всякими знаками и светофорами… Кажется, я делаю всё правильно, но почему-то все опять загудели! Ну, никак на них не угодишь! К счастью, я, в отличие от Пола, не реагирую на все эти возмущенные сигналы. Для меня окружающие машины – как снег или дождь, осадки, на которые нельзя сердиться. А вот Пол за рулем ведет себя очень агрессивно, гудками выражая свое негодование и ругаясь американским матом.
…На перекрестке как из-под земли вынырнул светофор. Еще вчера вечером мне показалось, что у этого светофора слишком много разных огней, и все они загораются одновременно. Какой из них мой – я не поняла, но понадеялась на “авось” – на то, что когда я подъеду к светофору, впереди окажется еще одна машина, и я последую за ней. Как назло, ехала я медленно и все меня обгоняли, поэтому перед светофором я оказалась в гордом одиночестве. На всякий случай решила остановиться (как оказалось, на зеленый!) – и сразу сзади кто-то возмущенно загудел!
Доктор Дональд оказался интеллигентным американцем с мягкими манерами и добродушным лицом. – Как доехали? – поинтересовался он, проводив меня в комнату. – Трудно было нас найти?
– Да нет, Вы всё очень хорошо объяснили, – отвечаю я с видом бывалого водителя.
Мы разучиваем первый диалог, и я с удовольствием узнаю, что многие русские слова доктор Дональд уже знает. “Здравствуйте. Как поживаете? Спасибо, хорошо!” – перебивает он меня, когда я медленно, по слогам, произношу первое слово. “Я это знаю”. И еще я знаю “Проходите, пожалуйста” и “Я не понимаю”. А я-то думала, что мы будем весь урок разучивать одно слово “здравствуйте”, которое американцы никак не могут произнести даже с пятого раза!
К концу первого занятия я чувствовала себя так, как будто мы с Доктором Дональдом знакомы сто лет. Он по гороскопу оказался близнецом, как и я, а все близнецы любят учиться. Доктор Дональд – первый американец, которому по настоящему интересен мой эмигрантский опыт.
– Удивительно, как Вы, Лена, быстро адаптировались к новой жизни! – с восхищением говорит он мне через месяц наших занятий. – Вы живете в Америке только год, а уже водите машину (тут я скромно потупилась), у Вас отличный английский, есть частная практика! Да, русские – удивительный народ, умный, трудолюбивый.
Только через год я призналась, что тот первый урок мог бы и не состояться, если бы встречные водители не проявили бдительности.
Кстати, когда прошли “десять-пятнадцать занятий”, доктор Дональд настолько привык к еженедельным погружениям в русский язык, что попросил позаниматься с ним еще.
– И знаете что, ЛенОчка”, – добавил он. – Давайте всё делать не торопясь, куда нам спешить?
Прошло семь лет, но каждую пятницу в четыре часа я подъезжаю к дому на берегу океана, нажимаю кнопку звонка и слышу радостное “Здравствуйте! Как поживаете?”
РАБОТА… РАБОТА? РАБОТА!
Работа в Америке – это не часть жизни. Это просто жизнь. Даже в языке отразилось то место и значение, какое придают американцы карьере. “Что Вы делали в России?”, “Что Вы делаете сейчас?”, “Что Вы собираетесь делать в Америке?” – так буквально переводится вопрос о профессии и работе. Что я делала в России? Да жила… Писала стихи, путешествовала… Встречалась с друзьями… А еще, конечно, работала… “А что Вы делаете сейчас?” А сейчас… (тяжкий вздох!). А сейчас я работаю.
Но начну по порядку. Всю свою первую американскую осень я была занята тем, что шлёпала на компьютере и рассылала письма и “резюме” по всевозможным фирмам и агенствам, предлагая услуги переводчика. Это – один из самых традиционных способов поиска работы в любой сфере деятельности. Но новичку и этот способ нужно сначала освоить. “Дорогой мистер Смит…” Так должно начинаться любое официальное письмо. “Дорогой…” Какой он мне “дорогой”? Я же его вообще не знаю! И где ставить дату, и в каком углу печатать свой адрес и телефон?
В Америке умеют из любого пустяка извлекать прибыль. Есть потребность в информации такого рода – пожалуйста! В книжных магазинах в разделе “Бизнес и карьера” – десятки книг с образцами деловых писем, резюме и массой практических советов и рекомендаций.
Я писала письма, а в ответ – полное молчание. Может быть, их вообще никто не читает?
…Только месяцев через шесть раздался первый звонок, и не откуда-нибудь, а из… Гарварда. Вернее, из агенства, отвечающего за организацию перевода во время конференции. Я тут же представила себе всё, что мне рассказывали о работе переводчиков такого уровня – и перепугалась. Но позвонивший мне Лёня Гальперин и успокоил, и разочаровал:
– Мы Вас еще не знаем, поэтому можем предложить работу как бы третьего уровня. Первый уровень – это синхронный перевод, его только ассы делают. Второй уровень – это обычный перевод, во время кулуарных встреч. А Вы будете как бы “про запас”.
– А что нужно будет делать?
– Ничего. Просто присутствовать. И если нужно – заменить работающего переводчика.
Пол, привыкший относиться к работе по-американски, привез меня в Бостон без опозданий. По холлу слонялись человека три наших – остальные 40 переводчиков еще не проснулись. Пол удивляется, но не очень, так как из моих рассказов знает, что в России опоздания допустимы.
Понемногу наша компания увеличивается. Через полчаса Лёня собрал нас в небольшой комнате и распределил делегатов между работающими переводчиками.
– А Вы пока отдыхайте, – предложил он мне и еще нескольким “третьесортным” запасным. – Скорее всего, работать будут только синхронщики.
О синхронщиках здесь говорят с уважением. Это действительно трудно и серьезно. Работают в парах, сменяя друг друга каждые двадцать минут.
– Главное, до конца договаривай каждое предложение, – напутствует новичка Лёня. За Виктора, который “синхронит” в первый раз, все переживают. Те, кому можно отлучиться, побежали послушать через наушники, как у него получается.
– Ну, как он?
– Вы только его не расстраивайте, но сначала вообще одно мычание…
Появляется расстроенный Виктор. Его утешают и угощают кофе.
Мне надоело сидеть без дела, да и в комнате страшно накурено, что вообще-то редкость для Америки. Я выхожу в коридор и натыкаюсь на двух участников конференции.
– Вы переводчик? – страшно обрадовался “наш”. – Вы не могли бы нам помочь? Всего минут пятнадцать…
Да, “наши” просто не привыкли к такой роскоши, которую подготовил для них Гарвард: сорок индивидуальных переводчиков да еще десяток запасных… И пока мы пили кофе и болтали, делегаты пытались на пальцах объясниться друг с другом.
Примерно через месяц я получила по почте чек за работу! Первый чек, полученный в Америке! Первая работа… Первый заработок… Пол радуется вместе со мной каждому незначительному успеху, даже такому, как первый самостоятельный телефонный звонок или поездка в Бостон.
Бостон от нас недалеко – минут сорок на машине или на электричке. До сих пор помню свою первую встречу с этим городом…
– Почему бы тебе не съездить в Бостон? – предложил недели через две после моего приезда в Америку Пол.
– Одной?.. – растерялась я.
– Ничего страшного, – не понимает мои страхи Пол. – Я тебе дам карту. Вот тут – Нюбери стрит, вот здесь – библиотека, а это – место, где я работаю. О.К?
– O.K.
И я отправляюсь одна в Бостон. Электрички похожи на наши, только салоны чище, и в каждом – проводник. Я смотрю в окно. Ощущение очень странное: куда-то еду одна, в Америке, на другом краю планеты… Не турист уже, хотя и не совсем местный житель… За окном – двухэтажные дома-коттеджи однообразного бело-серого цвета, потом минут пять мелькают деревья, что-то похожее на лес и озеро – и снова те же домики, тот же цвет…
– Бостон! Бостон! Северная станция! – кричит проводник, и пассажиры встают и, пропуская один другого, медленно идут к выходу.
На улице – 95 градусов по Фаренгейту, сколько это по Цельсию, я не знаю, но только очень жарко! Грохот и гул какой-то огромной стройки, гудки машин, жара и даже грязь – таким я увидела Бостон. В сабвее (метро) довольно-таки жарко, кондиционеры работают только непосредственно в вагонах. Поезда ходят медленно и нерегулярно. На большой станции в общий гул вплетаются протяжные звуки скрипки. Нищий (а может быть, и не нищий?) музыкант, рядом с ним – коробка с несколькими долларами…
– Извините, этот поезд идет в центр? – вдруг обращается ко мне пожилой человек с аккуратно подстриженной бородкой, делающей его похожим на нашего профессора.
От неожиданности я забываю весь свой английский и на всякий случай киваю. Потом соображаю, что этот поезд идет как раз в противоположном направлении и исправляю свою ошибку.
– Спасибо, – вежливо улыбается “профессор” и отходит от меня. Потом вдруг, поколебавшись, возвращается.
– Извините, пожалуйста, вы не из Европы?
– Да, – удивляюсь я. – Из России.
– Из России? – страшно обрадовался “профессор”. – Я заинтересовался вашим акцентом. Вы знаете, я был в России, в Ленинграде! Лет десять назад.
– Сейчас это уже Петербург, – говорю я.
– Да, я слышал, что у вас много изменений. Какой замечательный город!..
Когда я рассказала об этой встрече Полу, тот несколько удивился.
– Это нетипично для Бостона, – сказал он. – Скорее всего, этот твой “профессор” – приезжий. У нас – очень большая дистанция между людьми.
“Дистанция” проявляется во всем, даже в том, на каком расстоянии друг от друга предпочитают находиться люди. В тех небольших очередях, в которых мне приходилось стоять – например, в Макдональдсе или в “Данкан Доунат” – обычная дистанция – два шага. Иногда даже неясно, то ли человек стоит в очереди, то ли просто кого-то ждет. И самое удивительное: никто не старается “втиснуться” или пролезть вперед…
Что же касается той дистанции, о которой говорили мы с Полом – об отчуждении людей друг от друга – мне кажется, Пол ошибается. Просто он не привык ходить пешком по Бостону или ездить в электричке. Лично со мной заговаривало на улицах много людей. Одни просто говорили “Хелло!”, другие легко вступали в разговор и так же легко прерывали его.
Я выхожу из сабвея и, очень приблизительно ориентируясь по карте, выбираю маршрут своей первой самостоятельной “экскурсии”. С океана дует приятный соленый ветер, по дорожкам бегут трусцой приверженцы здорового образа жизни, а я с удивлением читаю надпись: “FREE ALCOHOL ZONE!” Последнее слово написано мелкими буквами, так что моя первая реакция и “вольный перевод” – это зона, где алкоголь продают бесплатно! Разглядев слово ZONE, я соображаю, что это, наоборот, территория, где нельзя распивать спиртные напитки.
…На Нюбери стрит – улице, где находятся самые дорогие магазины Бостона – я просто смотрю на витрины. Народ на улицах одет крайне неинтересно. Никакого сравнения с Москвой! То, что я вижу в витринах – классически-консервативно, хорошего качества, дорогое. Но всё какое-то… скучное и очень однообразное. Позднее я узнаю, что мое первое впечатление не было обманчивым. Чтобы интересно одеться в Америке, нужно не только иметь деньги, но и располагать свободным временем.
…Большое здание Публичной библиотеки. Сюда можно прийти без записи, взять с полки любую книгу, газету или журнал – без регистрации, без читательского билета! – и тут же полистать или почитать. Я поднимаюсь в мезонин для периодики и нахожу газеты на русском языке! Вроде и не так давно уехала из России, но уже соскучилась. Я уютно устраиваюсь за столом, бросаю на соседнее сиденье сумку и с наслаждением на время забываю английский язык.
…А когда “возвращаюсь” в Бостон – не нахожу своей сумки… Вокруг – никого, зал почти пуст, никто ко мне не подходил… Вот это профессионалы! Я растерянно оглядываюсь по сторонам, пытаясь сообразить, что же мне теперь делать. В сумке – проездной билет на сабвей и электричку до Салема, немного денег, номер моего домашнего телефона, который я еще не считаю своим, а потому и не помню наизусть… И та бумажка с рабочим телефоном Пола, которую он мне всегда засовывал на всякий случай в карман или в сумку…
Я выхожу из библиотеки и бесцельно иду по Нюбери-стрит. Пол показывал, где он работает. Но это было вечером, я даже не пыталась ничего запомнить… Вот огромный медведь у дверей магазина с игрушками, сюда мы заходили с Полом. А рядом – знакомое кафе. Потом мы, кажется, свернули куда-то направо… Я неуверенно открываю дверь десятиэтажного здания с огромными офисными окнами и подхожу к одетому в полицейскую форму дежурному.
– Что я могу для вас сделать? – привычно спрашивает он.
Я не знаю, что он может, а что не может. Мне нужно найти Пола, но где он работает, я понятия не имею. Как называется его фирма? Не знаю. На каком этаже?.. Может, он вообще не в этом здании…
Я собираюсь с духом и, вспомнив, как в случае затруднения поступал Пол, подробно рассказываю обо всём, что со мной приключилось. Меня внимательно слушают. Потом, не найдя фамилии Пола в общих списках, дежурный снимает телефонную трубку и обзванивает десятки фирм и контор, находящихся в этом здании.
Вместе с двумя одетыми в строгие костюмы служащими я поднимаюсь в лифте на девятый этаж и неуверенно подхожу к секретарше:
– Извините… Мне нужен Пол Лессард. У меня “emergency situation”!
Я уже по опыту знаю, что слова “чрезвычайная ситуация” действуют безотказно. Не задавая никаких вопросов, секретарша тут же схватила трубку и три раза повторила:
– Пол Лессард! Пол Лессард! Вас ждёт Лена. У неё “emergency situation”. Через минуту прибежал встревоженный Пол.
– Что случилось?! Ты жива? Сумку украли? Слава богу… – облегченно вздыхает он. – Я думал!.. Как это, всё-таки, случилось?
– Я была в библиотеке! Я её положила рядом! В России библиотека – самое безопасное место!.. Я бы в жизни не подумала…
Секретарша улыбается, Пол хохочет:
– Это тебе не Россия! Это Бостон! Здесь работают профессионалы!
Мы спускаемся вниз, благодарим дежурного и идем в магазин с огромным медведем у входа. На лапах у медведя сидят довольные ребятишки, за спиной у него болтается целая гирлянда разноцветных воздушных шаров, а по магазину расхаживают заводные зайцы, танцуют клоуны и пищат невиданные звери! С потолка на нас летят мыльные пузыри, и на них зачарованно смотрит двухлетний бостонец…
РОДСТВЕННИКИ
В отличие от большинства русских эмигрантов, я в Америке оказалась круглой сиротой. У Пола – куча родственников, родители, два брата, их жены и дети, ну, и всякие дяди-тети, которые, хоть и далеко, но есть, и звонят иногда, и в гости приглашают; но это для Пола они – родственники, а для меня – чужие, не совсем понятные мне люди. На свадьбе, на которой настояла Полина мама, у меня не было ни одного родного человечка. Меня поздравляли, говорили вежливые слова, дарили подарки, а потом, уже искренне, махали кому-то руками и обнимали своих кузин и кузенов.
Ко мне подсела очень пожилая, если не сказать больше, дама и начала о чем-то быстро рассказывать. Говорила она нараспев, четко произнося каждое слово, но почему-то я не могла уловить смысла и страшно боялась, что вот сейчас дама спросит меня о чем-нибудь, а я отвечу невпопад. Но дама продолжала петь, а у меня от напряжения разболелась голова.
– Это о чем вы так оживленно беседовали с тетей Энни? – поинтересовался уже под конец вечера Пол. – Ты зря с ней разговаривала, она всё равно глухая, но поболтать любит. Я как увидел, что она ко мне подбирается, так сразу и убежал на террасу. Извини, забыл тебя предупредить.
…А еще у меня испортилось настроение потому, что я вдруг ясно осознала, как много я потеряла вместе со сменой языка. Ну, и что из того, что закончила инъяз: всё-равно любой продавец в магазине может посмотреть на меня сверху вниз и буркнуть что-нибудь на местном диалекте или просто скомкать предложение – и я сразу почувствую себя второсортной. А ведь есть еще язык жестов, мимики, интонаций, и этим языком тоже нужно овладеть, иначе просто нельзя понять подтекста, того, что остается в паузах “между строк”…
– Ты зря так серьезно к этому относишься, – успокаивает меня Пол. – Всем ты страшно понравилась, и никому нет дела до какой-то твоей оговорки. Пусть бы они попробовали выучить русский язык так, как ты знаешь английский!
– Вот именно! – мстительно говорю я. – Да они и двух слов запомнить не смогут, не говоря уж про окончания и падежи. – А еще, – жалуюсь я Полу, – я не поняла, что твоя мама говорила после чая. Ну, помнишь, все еще засмеялись?
– Не помню, – честно глядя мне в глаза, уверяет Пол. – Да не слушай ты Джоан (Джоан – так Пол называет свою маму). – Она никогда не была в подобной ситуации и не понимает, что ты не можешь знать какие-то местные фразы и идиомы.
Не знаю, на кого я обиделась тогда больше – на родственников Пола или на себя.
“Ничего, они еще увидят!” – думала я, обложившись словарями и книгами. В первые месяцы я даже пыталась заставить себя смотреть, вернее, слушать телевизор, но очень скоро почувствовала, что тупею: сплошные рекламы, фильмы ужасов, все эти “живые” шоу мне быстро опротивели. Зато книги и газеты дали очень много. Пол, заметив мое увлечение языком, подарил Гарвардский языковой курс, записанный на CD. “Согласно недавним исследованиям, у самых успешных людей оказался самый большой запас слов…” – так начиналась вводная лекция, а дальше – 50 уроков, от обычного уровня до среднего, потом – выше, выше, выше… И вот уже показываю Полу один из тестов, и Пол признается, что не знает половины слов, а другую половину слышал, но никогда не задумывался об их точном значении.
– Почему бы тебе не попробовать репетиторство по SAT? – спросила меня однажды моя русская знакомая Ирина, которая вот уже несколько лет готовила старшеклассников к поступлению в колледж по математике. SAT, насколько я слышала, это такой всеамериканский тест по языку, которым “пугают маленьких детей”. Чуть ли не с рождения ребенка родители уже озабочены тем, каков будет результат этого теста, потому что от количества набранных очков зависит не только выбор университета, но и стипендия.
– Да ты что?! – пугаюсь я. – Они же, наверное, лучше меня язык знают! Они же тут родились, в школу ходят…
– Успокойся, ничего они не знают, – отмахнулась Ирина. – Ты просто не представляешь уровень среднего старшеклассника. Они же НИЧЕГО НЕ ЧИТАЮТ!
Полин папа, бывший директор школы, услышав о моем намерении взять учеников по SAT, отнесся к этому очень скептически.
– Хм, хм, – только и сказал он и развел руками. Что означало: “Как!? Иностранки-эмигранки будут учить наших американских детей нашему английскому языку?”
Я накупила море учебников и для начала попробовала сама написать один из тестов. К моему удивлению, результат получился очень хорошим – не сто процентов, но оценивающийся как “очень высокий”. И я решила попробовать.
…Первым происходящие со мной изменения заметил Пол. Сначала он с удивлением смотрел на меня, когда я употребляла то или иное сложное слово, потом – время от времени – и сам стал вставлять в свою речь выражения более высокого порядка, проверяя, пойму ли я, и, наконец, вообще перестал себя ограничивать, перейдя на “нормальный” язык образованного человека. А занятия продолжались, и тесты от месяца к месяцу всё усложнялись, потому что не я одна догадалась помогать школьникам преодолеть этот непреодолимый барьер: в Америке, как грибы, вырастают целые организации, школы и курсы, специализирующиеся на подготовке к SAT.
И вот однажды на семейном вечере в доме у родителей Пола собрались гости, и на традиционный вопрос, чем же занимается (то есть где работает) Лина, Пол с гордостью ответил, что “Лина дает частные уроки подготовки к SAT”.
– И вообще, – добавил Пол, – из-за нее я тоже увлекся языком и знаете что? Это действительно здорово помогает в карьере.
– Ну, мы-то уж свой язык знаем, – добродушно заметил Нори (отец Пола). – Но я рад, что Лина нашла занятие по душе.
– А давайте проверим, – предложила я с самым невинным выражением лица. – Устроим соревнование.
– Ха-ха, – усмехнулся ничего не подозревающий Нори, а Пол отвернулся к окну, чтобы скрыть торжествующую улыбку. Как и во многих семьях, между отцом и старшим взрослым сыном постоянно проходила скрытая борьба самолюбий, и Пол был страшно доволен той нечаянной ловушкой, в которую угодил его несколько деспотичный отец. Мне даже стало жалко Нори, который не знал, что я вызубрила все десять уровней Гарвардского бизнес-курса, не считая моих ежедневных занятий со старшеклассниками. Сложные редкие слова вместе с их словарными определениями были у меня “на кончике языка”.
– Ну, хорошо, – согласился Нори и снисходительно улыбнулся. – Что бы такое спросить? Ну, для начала, что значит слово “resolute”?
Слово, которое подбросил мне хитрый Нори, надеясь на быструю победу, многие старшеклассники действительно не знают по той простой причине, что путают его с другим, всем известным, словом. Быстро дав определение, я перехожу в атаку, и Нори с честью отражает удар. Но я чувствую, что он насторожился, и, прежде чем задать мне свой вопрос, надолго задумался. Все гости втянулись в игру, с интересом ожидая финала.
– Я это слово слышал, – сказал наконец Нори, когда мы дошли до седьмого уровня. – Но точного определения дать не могу.
– А Вы примерно скажите, что оно означает, – забыв на секунду, что Нори не мой ученик, а бывший директор школы, пытаюсь помочь я. – А я скажу, правильно это или не правильно.
И тут Нори расхохотался, и лицо у него почему-то не сердитое, а довольное.
– Лина! – развел он руками, делая вид, что негодует. – Ты. Мне. Скажешь. Правильно ли я говорю?!
Если бы я была американкой, знающей язык с рождения, Нори мне бы этого никогда не простил. Но в Америке любят победителей, и отец Пола, сам изучающий итальянский язык, лучше других смог оценить мои достижения. Мы заключили мировую, и с тех пор Нори стал проявлять ко мне явный интерес.
ОКАЗЫВАЕТСЯ, ОНИ – НЕ ТАКИЕ!!!
Это “открытие” сделала не я. Вернее, я постоянно твердила об этом всем моим русским знакомым, живущим в Америке. Но мне не верили.
– Ну, как тебе тут? – спрашивали “старожилы” и в ответ на мои жалобы недоуменно пожимали плечами. – Ничего, привыкнешь.
– Понимаешь, Алексей, тебе легче, – не раз пыталась я оправдать свой затянувшийся адаптационный период. – У тебя русская семья. Ты всё равно живешь в России, только называется это Бостоном, а я живу в Америке… Вот ты домой приходишь – ты что ешь на обед?
– Ну, что жена сварит – суп там или щи, картошечку жареную, котлетки…
– Вот видишь? Котлетки! А я – сиэриэл из коробки… Ничего, даже привыкла и вроде нравится…
Но вот встречаю как-то Алексея – загорелого, красивого, отдохнувшего!
– Что-то тебя давно не видно. Не из отпуска?
– Да нет, мы были на инструкторских сборах в горах.
Алексей работает в эмиграционном центре: устраивает вечера отдыха для детей эмигрантов, ходит с ними в походы.
– Ну и как?
– Здорово!
Я вижу, что здорово: Алексей весь так и светится!
– Вот только… Ты знаешь, ОНИ, оказывается, другие! НЕ ТАКИЕ!
Я знаю, кого он имеет в виду: американцев, с которыми Алексею за два года жизни в Америке как-то не довелось встретиться в неофициальной обстановке. Я торжествую: “А я что тебе говорила?!” Но Алексей не слушает и делится переполняющими его впечатлениями:
– Представляешь, вот группа – 10 человек всего. Целый день вместе. Пришли вечером на стоянку. Что бы мы в России сделали? Ну, конечно, костер бы разожгли, посидели бы, попели, просто познакомились… Какой там костер!.. У них в домике в углу даже гитара была – хоть бы кто к ней притронулся! Я всё-таки решил поиграть – ни один не подошел!
Сталкиваясь с иной культурой, мы, как правило, ищем в первую очередь что-то знакомое, к чему мы привыкли… В Америку я приехала с уже готовым стереотипом, согласно которому американцы – народ не очень-то читающий, много работающий и всегда улыбающийся. В действительности всё оказалось так, и в то же время иначе… Вот приходит к нам по вызову Майкл – красить трубы. Пол на работе, поэтому встречаю Майкла я. Сразу отмечаю про себя хороший богатый язык, выдающий человека образованного.
– Это – замечательная книга, – говорит он, полистав подаренный мне Полом сборник классической детской поэзии. – Жаль, что в детстве я не читал стихов…
– А сейчас?
– О, я знаю многих ваших поэтов. Бродский, например. Или Набоков.
Меня это, честно говоря, удивляет. Просто маляр, да еще американский – и вдруг! Набоков! Это ни в какие стереотипы не укладывается!
– Скажите, Лина, а правда, что в России стихи переводят так, как они и написаны – в рифму, а не прозой?
– Правда, – подтверждаю я и добавляю, что при этом переводчик старается сохранить особенности стиля автора, его интонацию.
Вопрос Майкла не показался мне неожиданным. На моей книжной полке стоит сборник русской поэзии в американских переводах… Вы представляете Пушкина, переведенного прозой? А на Западе – не только в Америке – считают, что рифмованный перевод искажает автора. Поэтому многие переводы напоминают подстрочники.
Я забываю о том, что Майкл – американец, с которым, согласно моему стереотипу, можно говорить только о погоде и ресторанах, и с удовольствием читаю стихи – свои и чужие, рассказываю о России и Америке, показываю сборник русской классики…
И всё-таки мы – другие!
Не потому, что предпочитаем суп и котлетки, а не пиццу с гамбургером… И даже не потому, что с детства знакомы не только с русской, но и с американской литературой и историей…
Я иду по Бостону холодным осенним, вернее, зимним, днем. Почему-то грустно и одиноко. “Вот идут студенты… Они придут домой – к маме, к бабушке… Бабушка им приготовит что-то вкусное – ту же пиццу, например…” – с завистью думаю я.
– Какая бабушка?! Какая пицца?! – разочаровывает меня вечером Пол. – У всех этих твоих студентов бабушки скорее всего живут за тысячи киллометров от Бостона! Как у меня, например. Я свою бабушку, честно говоря, не очень-то и знал… Это у вас, в России, бабушки возятся с внуками. А у нас вместо бабушек – бейбиситтеры…
Сначала вместо бабушек – бейбиситтеры, потом, через много-много лет, вместо детей и внуков – так называемый “nursery house”, улучшенный вариант нашего дома для престарелых… Если ухаживать за пожилым больным человеком некогда и нет денег, чтобы нанять социального работника, дом престарелых считается нормальной альтернативой.
Но, к счастью, для большинства американцев старость – это далеко не самый печальный период жизни. Грамотное отношение к здоровью, хорошее питание, обилие витаминов – всё вместе приводит к тому, что пожилой и даже очень пожилой человек может долгие годы получать от жизни удовольствие. Мне нравится, что в Америке общественное мнение не накладывает ограничений на то, чем могут и чем не должны заниматься так называемые “старики”. Наоборот! Во многих вузах, например, существуют правила, согласно которым после шестидесяти лет обучение бесплатное!
…Прошлой зимой в Марблхеде – небольшом симпатичном городе недалеко от Салема – решили открыть вечерние курсы русского языка. С моей точки зрения, идея была изначально безперспективна.
– Ну, кому он тут нужен, русский язык? – недоумевала я, заполняя карточку преподавателя. И вдруг звонит директор вечерних курсов и сообщает, что записалось восемь человек!
Интересно, кто они и почему интересуются русским?
Из восьми учеников один только Майкл собирался в Россию по делам фирмы. Остальные пришли просто для удовольствия. Среди них – две очень пожилые женщины, лет так под восемьдесят, Сюзан и Кристина. Самые активные и самые мои благодарные студенты!
– Скажите, Сюзан, зачем вам русский язык? – спросила я после третьего занятия. Оказалось, что Сюзан серьезно изучала немецкий, посещала вечерние курсы итальянского и вот теперь добралась наконец до русского! Нет, в Россию она не собирается, у нее больная нога, да и возраст – сами понимаете… Но ей нравится быть студенткой, на занятиях она молодеет на глазах.
Во время перерыва мы слушаем Окуджаву… Мягкие звуки гитары, низкий и такой русский голос, мелодия, говорящая сама за себя, без слов…
– Это очень русская песня, – говорит Ричард. – Русская музыка очень… – Ричард останавливается, подыскивая слово.
– Душевная! – подсказывает Сюзан.
…Сегодня позвонила домой друзьям. В Арзамасе – зима, снег по колено, мороз!.. А в Салеме – всё еще плюс 22 по Цельсию. На день Благодарения специально для меня Пол взял лишний день отгула – и мы поехали на Север Америки – “искать зиму”. Остановились в небольшом уютном отеле в горах. Когда заказывали номер по телефону, служащий твердо пообещал нам снег. А приехали – и попали под проливной ливень. Зато на следующий день, как по заказу, мороз и солнце!
– Вы поднимитесь в горы – там снега очень много! – посоветовал нам официант. И действительно: солнце, снег, иней – всё, как в России зимой! У Пола щеки разрумянились, лицо довольное, хотя, как и большинство американцев, он не привык к холоду.
Мы беремся за руки, и я с воодушевлением пою Полу песню, которую мы пели в пионерском лагере:
“Мы, пионеры Советской страны,
Нас миллионы!
Родина, мы салютуем тебе…”
– Всегда готовы! – подхватывает Пол и отдает пионерский салют. А потом Пол спел мне свою бойскаутскую песню:
“Ants are marching
Ten by ten –
Hurrah! Hurrah!..”
Что в переводе примерно означает следующее:
“Муравьи маршируют
По десять в ряд –
Ура! Ура!..”
Я не знаю, чья песня лучше. Мы разучиваем обе и распеваем на все горы. Навстречу нам спускается группа американцев, и Пол почему-то здоровается с ними по-русски. Наверное, он уже “обрусел”.
– Если бы ты жил в детстве в России, – говорю я Полу, – ты бы был пионером, ходил бы в обычную школу и пел бы пионерские песни…
– А еще я бы провожал тебя до дома и нёс бы твой портфель, – добавляет Пол. Об этой русской “традиции” я ему успела рассказать. О том, что мальчик в России, если ему нравится девочка, несет её портфель. Полу это страшно нравится. В Америке – увы! – никто никого не провожает и портфель не несёт. Потому что за девочками приезжают на машине родители или воспитатели и увозят их домой – вместе с портфелями…
Мы прощаемся со снегом и зимой и возвращаемся в Салем. Здесь всё еще осень. Осень в Америке – яркая, праздничная, совсем не такая, как в России. Огромные багряно-красные американские клены буквально “освещают” улицы. В России осень – это разлитая повсюду грусть, покой, сожаление о чем-то несвершившемся… И дождик – мелкий, нудный, монотонный…
“…Под зонтиком шляпа гуляла,
Под дождиком зонтик гулял…”
Это мое первое “американское” стихотворение. Честно говоря, я никак не ожидала, что смогу здесь писать. Слишком всё по другому, постоянное напряжение, обвал информации… И вот – надо же тебе! Как будто специально, чтобы защитить и согреть, посреди хаоса и неразберихи – строчки…
“А мы твое стихотворение про шляпу и зонтик в Мурзилке прочитали!” – напишет мне через год подруга Галя из Нижнего Новгорода. А по электронной почте, чтобы меня порадовать, хороший знакомый Михаил перешлет всю страничку из журнала с замечательной картинкой и текстом стихотворения! И письма из России ко мне идут вот уже седьмой год…
г. Салем, штат Массачусетс, США