Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2006
ЛЁША
Лёша сидит на крыльце, щуря сонные, рыжие ресницы. Дымок сигареты окрашивается розовым, тянется в небо, истаивает, а Лёша сидит и улыбается. Ему надо бы отбросить докуренную сигарету и пойти дать корм свиньям, но Лёша не торопится. Свиньи, которые прекрасно чуют время без всяких часов, громко упрекают его, вкладывая в визг всё своё возмущение, и с разгону ударяются в стенку свинарника, но Лёша только усмехается и бормочет себе под нос:
– Разорались… Прям оголодали… – Говорит Лёша растягивая слова, протяжно, неторопливо. Звук “г” у него выходит мягким, нечётким. Но так говорит не только Лёша, так говорит вся деревня, в которой он живёт, и все деревни в округе, и даже в ближних городах говорят так же. Свиньи изнемогают, они чуть не плачут, и Лёша, сжалившись, роняет окурок, подымается с крыльца и идёт в сарай, пристроенный к дому. Там он ставит на газовую плиту огромную кастрюлю, набухивает в неё воды, засыпает корм и стоит рядом, ковыряясь в носу и помешивая варево. Свиньи, почуяв близость сладостного мига, удесятеряют свои атаки на стенку, но визг их меняет тон: в нём слышится радостное предвкушение.
Наконец, вода и корм становятся одной массой и Лёша, поднатужившись, снимает тяжеленную кастрюлю с плиты и отливает часть варева в лохань. Кастрюлю он ставит рядом с плитой, прикрывает крышкой, подхватывает лохань и идёт в свинарник.
Никто и нигде не встречал его с такой искренней радостью, как свиньи в этот ранний час. Разве что мама, когда он вернулся из армии. Свиньи танцуют от избытка чувств и на свой лад благодарят Лёшу. Он выливает им в корытце варево и смотрит, как они набрасываются на еду, изредка повизгивая и отпихивая друг друга. Свиньи на самом деле ещё не свиньи, а два подросших поросёнка – боровки. Они дружно чавкают, а Лёша стоит рядом и задумчиво ковыряет в носу. Один из боровков, оторвавшись на миг от еды, поднимает пятачок кверху и ясными глазами смотрит на Лёшу. Лёша подмигивает поросёнку и, улыбаясь, говорит:
– Чё глядишь? Жри давай… свинья. – Голос у Лёши – как топлёное масло. Он очень нравится поросятам.
Лёша уходит из свинарника, закрыв за собой дверь. Как-то раз он этого не сделал, и тогда всей семьёй пришлось ловить веселящихся на просторе поросят, а это – очень утомительное и хлопотное занятие.
Он снова садится на старое крыльцо и закуривает. В доме слышно движение – это встала мать и ходит по кухне.
– Ма! – Зовёт Лёша.
– Чего?
– Жрать готовь!
– Да готовлю… оглоеды, всё б только жрать, работать ни хрена не заставишь, только всё жрать… – Ругается мать. Она с утра не в духе: сердце пошаливает, ноги, налитые со сна тяжестью, никак не могут расходится.
Лёша не обращает внимания на ворчание матери. Он сидит, сонно щурясь на небо, и дымит сигаретой. Небо уже синее, высокое, дневное, летнее.
Небо в их деревне особенное – такого в городе не увидишь. Если смотреть в него, то голова кружится, сердце замирает, и звенит в ушах, гулко и ветрено. И сжимает грудь, стискивает сердце. Мысли пропадают, остаётся только небо: дух захватывающее летом и осенью, и вовсе уж невыносимое по весне. Если долго смотреть в него, то звенеть начинает не только в ушах, но и во всем теле.
Лёша в детстве много смотрел в это небо, иногда часами, оттого-то, быть может, у него и глаза такие: две густых сини, бесконечные, затягивающие до звона во всём теле… Задумчивые, знойные, ленивые. Видно, перелилось в них деревенское небо. По капле, изо дня в день переливалось, да так и осело, прижилось.
Солнце тоже не равнодушно к Лёше. С самого детства не оставляло оно его в покое: целовало, гладило, ласкало, вот и отмечен он лаской солнечной: волосы рыжие, выгоревшие, только что в темноте не светят, а всё лицо облито конопушками. И из этих рыжих следов солнечных поцелуев глядят две капли неба – глаза, втиснутые в опухшие красные веки.
– Сидит! – Выходит на крыльцо мать и с шумом выплёскивает на землю грязную воду из таза:
– Опять опух весь, глаз не видно, всё пьёт, как не сдох, прости Господи, ещё! Чего щуришься? Чего глядишь? Крыша, вон, не крашена, уж месяц всё красят, два мужика в доме – а крышу покрасить некому, всё пьют, алкоголики проклятые, куда в вас лезет-то, уж рожи на человеческие не походят, поди, в зеркало-то на себя глянь: на кого похож-то?
– Да отстань, ма, – недовольно отзывается Лёша. – Иди, жрать готовь.
– Жрать! А крышу кто красить будет?!
– Да чё – крышу? Чё крышу? Сказал – покрашу, значит, покрашу, не ори в ухи, отстань.
– Покрасит он, как же! Сидит, пенёк, только жрать да спать, а работать не выгонишь! От людей стыдно, тьфу! – Мать уходит в дом и начинает греметь сковородой, а Лёша снова закуривает.
– Свиней кормил? – Кричит мать из дому.
– Кормил.
Лёша уже не такой довольный, как минуту назад. Он думает. Думает о том, что крыша всё-таки никуда не делась, и мать от него не отстанет, пока эта крыша не будет выкрашена. А это значит, что придётся подыматься по лестнице, и долгий жаркий день провести нагнувшись, обливаясь потом, со слепой птицей колотящегося сердца в груди. Лёша угрюмо сопит, раздумывая, как отвязаться от матери хотя бы на сегодняшний день.
– Иди есть! – Кричит мать.
Лёша заходит в кухню, садится к застеленному потерявшей всякий вид клеёнкой столу и задумчиво смотрит на сковороду с жареной картошкой. Мать кладёт на стол вилки и тяжело опускается на табуретку:
– Чего глядишь? Что не ешь-то? – спрашивает она у сына.
– А майонез? – Говорит тот.
– Майонез?! – Взвивается мать. – А кто его купил-то, майонез-то? Ты, что ль? Кто его покупать будет, когда вы с отцом не просыхаете, а я как загнанная бьюсь, руки уж не подымаются, и ещё майонез тебе?! Рожа треснет, так хорош будешь!
– Значит, майонеза нет. – Делает вывод Лёша и принимается за картошку.
– Пойдёшь с нами свеклу полоть? – Спрашивает мать, откладывая вилку.
– Какую? – Недовольно интересуется Лёша.
– Простую! – Злится мать. – За какую деньги платят и какой четыре гектара. Или опять мне одной ломаться, рожа твоя бесстыжая?!
– А отец? – Отвечает Лёша.
– Чего отец?! Ты его подымешь, отца-то? Два – пара, того тож работать не заставишь, только жрать да самогонку хлебать! Пойдёшь? – Лёше очень не нравиться истеричный тон матери, он сопит и хмурится. Идти на свеклу ему тоже не улыбается. У него совсем другие планы.
– Иди отца буди. – Кивает он в сторону спальни, откуда доносится богатырский храп. – Вместе поедем. Маринка поедет?
– Поедет. Она не ты, она хоть о матери думает, спасибо, Господи, хоть дочь помогнёт, сын-то только ворон в огороде пугать! – Язвительно отвечает мать. Лёша вылезает из-за стола, вытирая руки о старые спортивные штаны.
– А нальёшь? – Уточняет он.
– Я тебе налью, я тебе налью! – Начинает кричать мать, отшвыривая тряпку, которой она вытирала со стола. – Ишь ты, налить ему! Не заработал, скотина, только и знает “нальёшь”, а как крышу покрасить – так нету!
– Да не ори! – Рявкает Лёша. – Чего орёшь? Сказал – покрашу, значит, покрашу. А если нальёшь, на свеклу поеду. Нальёшь?
– Налью. – Отвечает мать. Лёша улыбается, – иного ответа он и не ждал. Более того, даже если б он никуда не пошёл, то она всё равно бы ему налила. Что заставляет его взять в руки тяпку, так это нежелание выслушивать долгоиграющие причитания и упрёки. А так мать раздобриться, и у неё можно будет выклянчить денег. Деньги Лёше нужны на дискотеку. Сегодня суббота, и дискотека в клубе ждёт его, как свиньи варево.
Лёша снова усаживается на крыльцо и закуривает. Из дома доносится ругань: мать будит отца, а тот отбивается. Наконец, голос отца трубит на кухне, требуя самогона. Лёша оживляется было, но ненадолго: самогона в доме нет, а если и есть, то мать настроена решительно и ни за что не даст его вперёд свеклы. Просыпается Марина – младшая сестра Лёши. Из кухни доносится её голос, а голос у неё – на одном конце деревни крикнет, на другом оглохнут. Она орёт на отца, и отец отступает. Проверено, и неоднократно, что с дочерью ему не сладить, и придётся тащиться на свеклу. Сетуя на жизнь, отец выходит на крыльцо и присаживается рядом с сыном.
– Дай закурить. – Лёша молча протягивает пачку.
– Говорят, карась пошёл. – Сообщает отец, затягиваясь.
– Знаю… – Протяжно отвечает Лёша.
– Поедешь?
– Поеду… – И весь разговор. Отец думает: напросится на рыбалку с сыном или ну его?
С одной стороны, можно будет спокойно выпивать вдали от воплей жены и дочери, с другой стороны, рыбалка – дело хлопотное. Опять-таки, чадо по своему обыкновению нажрётся до поросячьего визгу, взбеситься, подхватит “белку” и полезет драться. А приголубленный “белкой” Лёша, который лезет драться – это весьма опасное для окружающих явление, тем более, что он никого не узнаёт и утихомирить его можно только поленом по черепушке. Хорошенько взвесив все “за” и “против”, отец вдруг вспоминает, что на рыбалке Лёша не пьёт и произносит:
– Я тоже пойду.
– Ладно. – Кивает Лёша.
Наконец, вся семья садится на велосипеды и отправляется к огромным фермерским угодьям – пропалывать свеклу. Фермеры прилично платят за этот адский труд, что, при нынешнем дефиците рабочих мест по деревням, позволяет людям хоть как-то перебиваться.
Домой возвращаются уже под вечер – к поливке огорода. Лёша садится на крыльцо и закуривает. Дым медленно уходит в меняющее окраску небо, а Лёша смотрит, как мать и отец поливают грядки. Из дома выходит бабушка, спускается по рассохшимся ступеням и тоже пытается принять участие в поливке. Мать отгоняет её:
– Да что ты тут, поди, посиди, ведь давление! Ноги-то, вон, опять отекли, ночью маяться будешь. Опять, небось, целый день по дому топталась!
– Да я ничего… Да что ж делать-то: ведь и свиньи, и кролики, да и огород чуток попололась, сор-то глянь, злой какой…
– Да что ты, не то с ума сошла, свалишься!
– Да я уж потихонечку… Полю-полю – постою… Ведь зарастает…
– Ма, – подаёт голос Лёша. – А налить?
– Да погоди, огород польём, налью. – Отец оживляется и принимается ходить быстрее. Когда поливать остаётся совсем чуть-чуть, он не выдерживает, бросает ведро и орёт:
– Хорош, пошли уже! Давай! – Мать машет рукой и уходит в дом. Отец и сын двумя хвостами следуют за ней. Марина, пропалывающая грядки с редисом, ругается им вслед, а бабушка подымает ведро и медленно, прихрамывая, доканчивает поливку.
На кухне мать ставит на стол две стопки и наливает каждую до верха. Лёша морщит нос – маловато. Он быстро опрокидывает свою и смотрит на мать – не нальёт ли ещё? Отец, не торопясь, аккуратно, выпивает свою долю, закусывает корочкой и уходит на крыльцо – курить.
– Ма, а ма, – ласково и доверительно просит сын, – налей ещё.
– Да нету больше – всё, что тёть Катя взаймы дала… – разводит руками мать, и Лёша с огорчением понимает, что она говорит правду – на враньё матери насчёт выпивки у него нюх.
– Ладно… – Чешет в затылке он. Бабушка входит в кухню и говорит ему:
– К тебе давеча Витюня заходил.
– Чё сказал?
– Да ни чё, тебя спрашивал. Сказал вечером ещё зайдёт. Пьяницы непутные… – Лёша думает. Витюня – друг. Больше того – собутыльник. Раз приходил, то неспроста. К тому же, сегодня дискотека. С улицы слышны голоса: Маринка разносит кого-то, срываясь на визг. Слышатся шаги в сенях, и в кухню входит Витюня – высокий крепкий парень, с такой же пропитой физиономией, как у самого Лёши. Витюня тоже задумчив и запоен, но может заставить себя работать. Кроме того, у Витюни нет такого вдохновенного чувства юмора и везенья с девушками, как у Лёши. Зато он крепче в драке и родители у него позажиточней: Витюня всегда найдёт золотой запас, необходимый на дискотеку.
– Здорово, – протягивает он руку Лёше, и тот молча пожимает её.
– На дискотеку пойдём? – Спрашивает Витюня у друга. Лёша жуёт губы и прикидывает: идти и напиться или просто напиться? Наконец, тяга к светской жизни одерживает верх и он произносит:
– Ну, пошли. Только это… – Витюне долго объяснять не нужно, он подмигивает и кивает на дверь. Лёша моментально подхватывается, и они уходят. Впрочем, не далеко: завернув за угол, они останавливаются в тени забора Лёшиного двора, и из горла, громко откашливаясь и приговаривая, выпивают пол-литра самогона.
После можно идти на дискотеку. Они идут по пыльной тёплой улице, и никто не скажет, что они алкоголики: руки перестали трястись, лица не напряжены, в глазах – задумчивое блаженство. Необходимый минимум введён в организм, и оба парня чувствуют себя превосходно. Лёша оживляется. Он смеётся и отпускает шуточки, задирает знакомых прохожих и клеится к девушкам. Девушки, хорошо знакомые с ним – в деревне все хорошо знакомы – посылают его куда подальше, но не очень категорично. Если бы парни остановились и постарались, то, возможно, они бы добились благосклонности. Но Лёша не останавливается: его манит музыка, доносящаяся из клуба, а девушек и там полно. Витюне вообще всё равно: он и так знает, что женской лаской их сегодня не обделят.
Почти у самого клуба они встречают невысокую девушку в длинном платье и с книгой в руках. Она чуть улыбается, замедляет шаги и кивает Лешё. Тот улыбается в ответ. Улыбка Лёши – солнце ясное. Добрая улыбка, хорошая. За что и любят Лёшу девушки: за улыбку, в которой чувствуется то, о чём в тайне мечтает каждая женщина. Вот только всё то, о чём мечтает каждая женщина, утонуло давно в самогоне, и осталась только улыбка, которой, впрочем, вполне достаточно, чтобы найти подход к нетребовательному девичьему сердцу.
– Здрасьте. – Дурашливо мотает головой Лёша и останавливается. Он и девушка смотрят друг на друга, улыбаются. И Лёшу уже не тянет на музыку, он колеблется, по его глазам видно, что дискотеке грозит веселье без главного заводилы.
– Ну что, Лёш, как дела-то? – Спрашивает девушка, и Витюня чувствует, что следующий вопрос будет: “Может, проводишь меня…”. Но в планы Витюни одиночное посещение дискотеки не входит, а потому он вмешивается в разговор, и говорит:
– Да пошли, началось уж давно… – Лёша кивает девушке, с сожалением и как бы нехотя, но поворачивается и уходит. А девушка смотрит ему вслед и вздыхает.
Девушку зовут Лена. Она соседка Лёши. Она учится в городе, в техникуме, а на выходные приезжает домой. В прошлом году Лёша обратил внимание на неожиданно расцветшую по соседству яблоньку, и долгие летние вечера они проводили на скамейке у ворот. Лёша в те давние поры работал и дарил Леночке шоколадки, конфетки и прочие сласти. На те деньги, которые не пропивал с другими девками.
Однако, эти посиделки долго не продлились. Неожиданно Лёша перестал заворачивать в соседние ворота вместо своих.
– Чего с Ленкой-то? Отгулял? – Спросила Маринка однажды утром, когда брат умирал с похмелья. Лежал почерневший, с налившимися кровью глазами, с перекривленными губами и еле-еле выдавливал из себя слова.
– Отгулял.
– Почему? – Пристала Маринка, которая была вовсе не против Леночки, а горячо за – всё лучше, чем официантка местного “кафе” Танька и прочие подобные. Соседка, всё-таки, и благопристойного поведения.
– Не даёт. – Мрачно отрезал брат и отвернулся к стене.
– Значит, плохо просил. – Заметила Маринка, вертясь перед зеркалом. Уж она-то знала, что говорила.
– Нормально просил. Не даёт.
– Хм!
– Говорит: “Ты пьёшь. У меня отец алкаш, я такого второго не хочу. Каб ты не пил…”. И не даёт. Оно мне надо? И потом: она учится, целую неделю в городе живет, что я её, ждать что ли, буду? Не, мне и так неплохо… Ничего девочка, конечно, но и получше есть…
– А ты бы бросил пить-то… – Присоветовала сестра. Пока Лёша рассказывал, с паузами, с передышками, она успела нарядиться и накрутить волосы.
– … … .!! – Ответил ей на такое предложение брат. – Обезьяна умная. Щас, брошу. Ради мартышки этой?
Но, несмотря на прожитый год, соседи по-прежнему останавливаются при встречах и по-особенному улыбаются друг другу. Как бы оно там ни было, а сердцу не прикажешь. И Лена, приезжая домой на выходные, долго просиживает на лавочке, глядя на Лешин дом.
На дискотеке Лёша и Витюня пожимают протянутые руки друзей-товарищей и искоса оглядывают зал. Лёша замечает одну незнакомую девчонку. Девчонка танцует в центре зала. У неё лёгкая, гибкая фигура и золотистые волосы до плеч. Лёша чуть поворачивает голову, и оценивающим взглядом разглаживает платье девчонки. Особенно привлекает его внимание грудь. Девчонка не местная и явно городская – это сразу бросается в глаза. Лёша мимоходом и небрежно выясняет: девчонка приехала из Москвы в гости к тётке. Рядом с ней танцует её двоюродная сестра – по мнению Лёши обезьяна и стерва.
Друзья постепенно доходят до нужного им для счастья состояния, Лёша выделывает свои коронные номера, вызывая громкий смех окружающих. Половина танцующих девчонок пересидела у него на коленях, половина послала его куда подальше. Дискотека в разгаре, Лёше остаётся только выбрать, с какой девушки ему начать попытки отыскать себе подружку на ночь.
Витюня, размякший и разговорившийся, кружит на руках двух девчонок в центре. Лёша, плохо координируя движения, подходит к стоящим в сторонке сёстрам и говорит:
– Здрасьте. – Он улыбается и глаза его полны сонно-тягучего мёда.
– Тебе чего надо? Иди проспись! – Бойко осаживает его двоюродная сестра. Приезжая молчит и смотрит.
– Верка, отвали, я вообще не с тобой говорю. Здрасьте. – Снова говорит он приезжей и улыбается ещё шире. Девчонка не выдерживает и расплывается в ответной улыбке.
– Как Вам наши места? – Пытается связно спросить Лёша, опираясь о стенку.
– Да уйди ты, алкоголик проклятый, чего докопался, скотина рыжая? – Набрасывается на него Верка. Она трещит, как автоматная очередь, и перебить её не возможно.
– Верка, уйди, пока не улетела. Жало поломаю. – Предупреждает Лёша и ласково спрашивает у приезжей:
– А тебя как зовут-то?
– А я не скажу. Я вообще не хочу со всякими разговаривать. – Отвечает девчонка и вызывающе смеётся, с интересом глядя на него. – Рыжие в этом сезоне не котируются. – Добавляет она, и они с сестрой хохочут, отскакивая подальше от пьяного парня. Лёша поджимает губы и кивает сам себе: “Обломись”. Он поворачивается и идёт к другой группе девчонок. Те встречают его насмешками и издёвками, завязывается перепалка, к ней подключается Витюня, и через час оба парня уходят с дискотеки в качестве провожающих.
Девчонки свои, знакомые, но Лёша и Витюня с ними ещё не гуляли, поэтому держатся вежливо и даже говорят различные комплименты, и разыгрывают парней с серьёзными намерениями.
На следующий день, пробудившись около пяти, Лёша сползает с кровати на пол и, задевая все углы, идёт в сени пить холодную воду. Его трясёт, и в нём живо только одно чувство: организм требует топлива, и это требование заслоняет собой весь мир. Лёша обшаривает дом с низу до верху и находит в шкафу бутылку, в которой плещутся жизненно необходимые сто грамм. Трясущимися руками, проливая мимо непослушного рта, он выпивает их и прикрывает глаза: возвращается к жизни. Слышатся шаги бабушки, и Лёша быстро прячет пустую бутылку.
– Ба, а ба, – спрашивает он прорезавшимся голосом, – а пожрать чё есть?
– Нет, я ещё не готовила… – не глядя на него, отвечает бабушка и качает головой. – Какие молодые, а какие бяссовестные… всё пьют и пьют… ни работать, ни чего…
– Ба, – досадливо морщится Лёша, – не зуди. – Он идёт на кухню и лезет в холодильник.
Там нет ничего, кроме растительного масла. Лёша делает себе салат из свеженадёрганных редиски, салата, лука, петрушки и, отрезав себе ломоть чёрного хлеба, ест, еле удерживая негнущимися руками вилку. Поев, встаёт из-за стола и одевается. Одевает он не джинсы, в которых вчера ходил на дискотеку и которые похожи теперь на половую тряпку, а старые спортивные штаны и домашние тапочки, грязные и рваные. Не умываясь, и уж тем более, не причёсываясь, он выходит на крыльцо и закуривает. Сонно смотрит он на зарастающий сорняками огород и прислушивается к повизгиванию свиней.
– Ба, свиней кормила? – Спрашивает он.
– Кормила… – отвечает нехотя бабушка. – Чуть не надорвалась… – Лёша отбрасывает окурок и идёт со двора. К Витюне.
По дороге он встречает вчерашнюю девушку: она в ужасе распахивает глаза. Есть от чего: лицо Лёши раздулось до форм перезрелой тыквы и залито нездоровой багровизной. Щетина растёт почему-то клоками, штаны сползают, костяшки рук сбиты – пытался выбить доски в заборе, чтобы не идти в обход к калитке.
– Здрасьте. – Говорит Лёша девушке, которая отшатывается в сторону. Он смотрит на неё – чистенькую, умело накрашенную, испуганную – и начинает улыбаться.
– Что – красивый? – Еле выговаривая слова, спрашивает он. Девушка вздрагивает.
– Да вообще… – отвечает она, – не-ет, так нельзя!
– Можно. – Убеждённо говорит Лёша, кивает и бредёт дальше.
Дома у Витюни никого, кроме самого Витюни. Он спит. Лёша садится на пол рядом с кроватью и даёт другу щелчка в нос. Тот вскакивает и очумело лупит глаза.
– Хорош спать. – Приветливо говорит Лёша. Друг разражается изощрённой бранью и пытается уползти под одеяло. Лёша стаскивает одеяло на пол и тыкает Витюню пальцем под рёбра. Тот орёт не своим голосом и снова вскакивает.
– Успел что ль, уже? – Вглядываясь в друга, спрашивает он. Леша молча улыбается и кивает.
– Мо-ло-дец… – С завистью тянет Витюня и садится на кровати. – Мне Танька звонила, тебя искала.
– Когда? – Спрашивает Лёша.
– Да дня два назад… – Лёша задумывается. – Надо к ней сходить. – Говорит он, принимаясь ковырять в носу. – Чего-то давно не видел, а она мне уж неделю названивает.
– А ты?
– А я сплю… – ухмыляется Лёша. Витюня зевает и щурится на вечернее солнце.
– Вали, Рыжий, к Таньке, дай спокою. – Требует он, но не очень настойчиво. Лёша ещё минут пять молча ковыряется в носу, а потом встаёт и говорит:
– Гудбай. – Это всё, что он помнит из уроков английского языка.
– Давай, – зевает Витюня, заваливаясь на кровать.
Лёша идёт обратно по пыльной улице, и не хочется ему никуда идти, и вообще двигаться, и думать тоже, а хочется ему сидеть на берегу реки, с удочкой в руках, смотреть на воду, на птиц в небе, на коров вдалеке и ни о чём не думать. А вообще ему хочется и даже не хочется, а грызёт его изнутри жажда, с металлическим привкусом жажда, неотвязная, разум застящая, память отшибающая, необоримая. И эта жажда заставляет его идти быстрее, чтобы успеть застать Таньку дома.
Танька дома. Сидит на лавке у ворот, щелкает семечки и разговаривает с соседкой. Завидев Лёшу, она всполахивается, подхватывается и начинает звонче смеяться и громче кричать.
– Не ори. – Обрывает её Лёша, присаживаясь рядом на лавочку.
– Здорово, Лёш! Чегой-то скучный? – Ехидно кричит соседка. Лёша кивает в ответ, не отрываясь от главной своей цели:
– Чё звонила?
– А тебе чё? – Принимает независимый вид Танька. – Хотела и звонила, чего надо-то?
– Танька, не гавкай, – говорит Лёша, – жало поломаю.
Та понимает, что дело серьёзное и умолкает.
– Будешь визжать – уйду. – Предупреждает Лёша. Неожиданно взгляд его меняется, и он обнимает девушку за плечи.
– Обезьяна. – Ласково говорит он, – мартышка. – И они долго целуются, к вящему восторгу соседки.
– Да отвали ты, пьянь такая. – Наконец отпихивает его довольная Танька, пытаясь изобразить возмущение. – Хамло! – Лёша кивает, соглашаясь.
– У тебя есть? – Тихо спрашивает он у Таньки. Та щурит глаза и перестаёт улыбаться. Ей хочется закричать, ударить его, вцепиться ему в волосы, бить, проклинать, потому что притащился он к ней не ради неё, а ради “нальёшь”? А если бы не запой или было бы кому налить, то и не пришёл бы, и не вспомнил. Но она отвечает:
– Скотина… есть… – Лёша расплывается в улыбке и кивает.
– Неси, – ласково говорит он. Девушке хочется разбить ему голову граблями, но она через силу улыбается. Она знает, что если скажет хоть слово против, то он подымется и уйдёт. Возможно, к другой девушке. Возможно, к той, с которой был вчера. Она знает. И идёт за самогонкой.
Когда она выходит, они вместе идут к Лёше домой, благо, там есть сарай с сеном, и вечер медленно переходит в ночь, а потерявший всякий человеческий вид Лёша наконец теряет сознание – проваливается в мутный сон. Танька одевается, беззвучно всхлипывая и роняя горючие слёзы, шёпотом проклинает парня, и уходит домой.
Утром Лёшу будит мать. Слушая её крики, Лёша понимает, что сегодня придётся быть трезвым. Но ему плохо. Настолько, что мать приволакивает его на себе в дом и осторожно укладывает на диван. Бабушка причитывает, Маринка опасается, что придётся вызывать “скорую”. В его двадцать два года Лёшу уже три раза кодировали, и каждый раз он выдерживал только два месяца. Лицо его напоминает картинку из учебника медицины, подписанную “Паралич”. Его трясёт, он не может даже говорить. Весь день мать хлопочет вокруг него. Два раза он порывается уйти, но не может. А жажда грызёт, выворачивая душу наизнанку, расплавляя мозг, и избавиться от неё можно только одним способом.
– Ма, налей. – Глаза Лёши – мутные, смертные, молящие.
– Да протрезвись хоть. Хоть день не пей. – Плачет мать.
– Да я сдохну… – говорит Лёша, и слова его похожи на правду настолько, насколько он сам похож на агонизирующего: озноб, потеря ориентации, холодный пот, отекшее лицо, немеющие губы.
Но мать знает, что если он не напьётся сегодня, то сможет не пить хотя бы неделю. Главное в запое – остановиться. И долгий, тёмный, испаряющийся день Лёша лежит на кровати и борется со своим организмом.
На следующий день злой, трезвый и вымывшийся он сидит у ворот на лавке и мрачно смотрит в землю. Крыша покрашена, мать довольна, Танька звонила и пора на рыбалку.
Лёша одевается в то, что поприличней, и идёт в магазин за хлебом и майонезом. Он неразговорчив и хмур: опознавательные знаки для встречных, что трезвый.
У магазина он опять сталкивается с приезжей девушкой. Она заранее улыбается, но Леша молча проходит мимо, даже не взглянув на неё. Она растеряна и входит за ним в магазин.
Лёша здоровается со знакомыми продавщицами и даже криво улыбается на их подначки. Со смехом и приглашениями в гости, продавщицы обслуживают Лёшу. Он занимает у них две пачки сигарет и уходит. Продавщицы смотрят ему вслед. С каждой из них он в своё время проводил весёлые ночки. Продавщицы обслуживают покупателей, перемывая Лёше кости, а приезжая девушка чутко ловит каждое их слово.
Вечером Лёша поливает огород. Мать кормит скотину, отец спит, Маринка уехала в город, в институт. Бабушка лежит, – опять невыносимо болят ноги.
Вечер мягок и ароматен, солнце неспешно спускается за горизонт, в небе кричат птицы. Лёша останавливается и вспоминает, как под ветром ходила рожь. Волны по бескрайнему полю зелени, и ветер, сильный, тёплый, вольный. Лёша улыбается и ставит на крыльцо пустое ведро. Переодевается и идёт к Витюне.
На заполняющейся мягким теплом сумерек улице он встречает приезжую девушку. Она улыбается ему. Лёша останавливается и задумчиво глядит на неё.
– Здрасьте. – Говорит он вежливо.
– Привет. – Отвечает девушка. – Как дела?
– Вашими молитвами. – Отвечает Лёша. – Гуляешь?
– Гуляю. – Соглашается девушка.
– А чего одна? – Интересуется Лёша. Девушка пожимает плечами.
– Пошли, в центр сходим? – Предлагает Лёша. – Там сейчас красиво: фонари зажгли, фонтан… – Девушка смотрит на его старые, грязные штаны и футболку и колеблется. Потом поднимает глаза, видит его улыбку и соглашается.
Они идут в центр, обмениваясь короткими фразами. Лёша говорит мало, простые слова, он меланхоличен и застенчив. Девушка удивляется про себя: куда девался рубаха-парень, цепляющийся к каждой проходящей мимо девчонке?
Лёша здоровается со знакомыми и девушке неловко под их пристальными, лукавыми взглядами. Знакомые девушки подходят к Лёше, пробуют заигрывать, смеются, но Лёша сухо и холодно отшивает их. Они с приезжей идут дальше, в роскошных сумерках, под выступающими в деревенском небе звёздами. Приезжая девушка ловит на себе недоброжелательные взгляды очередной Лёшиной знакомой и гордо расправляет плечи. Они приходят на площадь, где сосредоточены все культурные центры деревни: рынок, новые магазины, старый кинотеатр, доска почёта, памятник Ленину, фонтан, детские карусели и гирлянды красивых фонариков, и садятся в тень, на скамейку. Пахнет цветущими липами, свежестью близкой ночи и ещё чем-то неуловимым, привычным Лёше и кружащем голову девушке.
– Что это? – Спрашивает девушка, которую зовут Юля и которая уже свыклась с нарядом Лёши, и видит теперь только его безмятежные глаза и улыбающиеся губы. Лёша поднимает руку и разглядывает сбитые костяшки.
– С забором подрался. – Объясняет он. Девушка смеётся и не верит.
– Да правда, – оправдывается Лёша. – Я ж вообще не дерусь… Веришь – нет, но я только два раза дрался, и то давно, по пьяни… Так, с одним… мы потом с ним бухали вместе.
Лёша говорит правду. Он вообще врёт редко и девушкам. И даже не врёт, а даёт обещания, которые тут же забывает. Юля рассказывает о себе: как учится, как живёт. Лёша слушает и рассеянно кивает.
Сидят они на лавке до глубокой ночи. Наконец, Лёша замечает, что девушка замёрзла, и подымается:
– Пошли. Тётка где живёт-то? – Тётка живёт недалеко, у рынка. Лёша провожает девушку до ворот, по дороге как-то так получается, что Лёша обнимает девушку за талию, и лицо его, не видное в темноте, оказывается близко-близко. На улицах никого, все давным-давно разошлись по домам. Рядом с домом тётки фонарей нет, лишь один светит где-то далеко позади. Зато над головой – дух захватывающее небо, улепленное звёздами так, что не остаётся ни клочка свободного места.
Лёша и девушка долго целуются под липой, у самых ворот дома, приникнув друг к другу. Девушка дрожит, но Лёша не позволяет себе ничего лишнего, он отрывается от девушки, ласково гладит её по волосам, говорит: “Ладно, пока”, и пропадает в темноте. Девушка идёт домой, едва сдерживая радостный смех. Она умывается, уронив ведро, смеётся. Закусив губы, чтобы не запеть, укладывается, и снятся ей разные приятные вещи.
Лёше ничего не снится. Он сидит у себя на крыльце, в темноте, курит и смотрит на звёздное небо. Он может сидеть так до утра, закуривая сигарету за сигаретой, и всё смотреть, смотреть, как подмигивают ему звёзды.
На следующий день к вечеру, Лёша, вымывшийся, причёсанный и одетый в выстиранные матерью джинсы и рубаху, идёт к Юле. Та стоит возле ворот и болтает с Веркой. При виде Лёши Верка приходит в изумление и орёт на всю улицу:
– Ах, ты, чёрт рыжий, тебе чего? Чего припёрся?
– Отвали, обезъяна, – отмахивается Лёша и улыбается Юле. – Привет. Пошли, погуляем? – Глаза у Юли блестят, она молча подходит к нему, и они идут по улице к центру.
– Юль, ты чего?! – Вопит Верка вслед. – Ты с кем связалась? Ты куда?
– Она тебе, что – нянька? – Спрашивает Лёша. Девушка вспыхивает и кричит сестре:
– Отстань! Вечером приду.
– Я всё матери расскажу! – Грозится Верка.
– Да ну её. – Говорит с возмущением Юля и принимает независимый вид. – Мне уже шестнадцать, без неё разберусь. Я даже маму не слушаю.
Этот вечер в точности повторяет вчерашний. Только поцелуи начинаются гораздо раньше и становятся гораздо дольше и настойчивей. Лёша рассказывает про рыбалку, про лес, про маленьких ежиков: какие они без колючек и смешные. Комплименты, которые он изредка произносит, кажутся искренними и от сердца – они простые и короткие.
Глубокая ночь движется в небе над спящей деревней, Лёша и девушка идут медленно по улице к тёткиному дому, вокруг летают ночные бабочки, бестолково бросаясь из стороны в сторону, кузнечики умолкли, их сменили какие-то неизвестные звуки. Лёша останавливается возле кустов отцветшей сирени.
– Так когда ты уезжаешь-то? – Спрашивает он.
– Через три дня, в субботу. – Грустно отвечает та. – Проводишь меня?
– Угу. – Кивает Лёша. – Ты мне адрес оставь, письма писать буду.
– Хорошо, – улыбается Юля.
Дальше Лёша не произносит ни слова, он всё делает молча и ласково, и оттолкнуть его коварные, но ненавязчивые руки у девушки не получается.
Домой она возвращается, когда рассвет уже разбудил петухов и хозяек, выгоняющих коров в стадо.
Лёша приходит домой и ложится спать. Мать не будит его, ей некогда: они с отцом целыми днями на прополке, да ещё огород, да хозяйство, да прихворнувшая бабушка.
Лёша просыпается вечером и сразу начинает собираться. Звонит Витюне и говорит:
– Слышь, собирайся, на рыбалку пойдём. Зайду сейчас. – Он уже не помнит, что обещал взять с собой отца, а потому заканчивает сборы и говорит бабушке:
– Ба, я на рыбалку. Скажи матери, что дня на три.
– Слава тебе, Осподи, – выходит проводить его бабушка. – Хоть рыбки свежей принесешь. Иди, иди, молодец.
Закат горит над рекой, тоской и покоем наполняет он сердце. Лёша и Витюня молча сидят рядом с удочками и смотрят на закат. Над рекой пляшут хороводы комаров, лягушки заливаются всё громче и громче, играет рыба. Лёша щурит ресницы, окунувшиеся в закатные отсветы. Неожиданно поплавок Лёшиной удочки оживает, и тот вытаскивает на берег большого крепкого карася.
– Слышь, Рыжий, ты что – колдуешь, что ли? – Шутит с досадой Витюня, у которого нет ещё ни одной рыбины. И так всегда. Лёша – рыбак от Бога. На время рыбалки он даже бросает пить. Река, небо, камыши – всё словно дожидалось его, чтобы в очередной раз подтвердить его репутацию одного из лучших рыбаков по всей округе. Мужики из соседних деревень часто навязываются с ним на рыбалку. Они знают: побольше самогона, и весь сказочный улов перейдёт к ним. Лёша снимает рыбу с крючка, бросает её в ведро и отвечает:
– Колдую. – И нельзя понять шутит он, или нет.
Закат догорает, на небе зажигаются первые звёзды. Лёша смотрит на реку, сигарета дымит и ничего ему больше не надо.
– “Работай…” – передразнивает он мать, обращаясь к Витюне. – В гробу я видал за такие деньги работать… Задолбали, блин, деньгами своими. Бабка только и знает “деньги, деньги”, прямо без денег человек не человек. Помешались на деньгах все. Пошли они, со своими деньгами, на хрен… – И он снова умолкает. Витюня кивает и оживляется: у него тоже клюёт.
В деревне темнеет. Мать сидит на крыльце и прислушивается к гудящим ногам. За стенкой свинарника дружно чавкают поросята. Бабушка говорит на кухне, рассказывает последние известия. Хлопает калитка и во двор заходит незнакомая девушка. “Городская”, – сразу определяет мать.
– Извините… а… Лёша дома? – неуверенно спрашивает она.
– А Лёши нет, на рыбалку уехал. – Отвечает мать, сочувственно глядя на изменившееся лицо девушки. Та снова спрашивает срывающимся голосом:
– А… когда он вернётся?
– Да, наверное, в воскресенье… – отвечает мать, с жалостью глядя на запрыгавшие губы девушки. Ей искренне жаль её, но помочь она ничем не может. Девушка еле слышно говорит “спасибо” и уходит. Мать смотрит ей вслед с любопытством и состраданием.
Через три дня вернувшийся вдребезги пьяным и с отменным уловом Лёша гордо демонстрирует добычу семье. Он в прекрасном расположении духа, задирает сестру, отпускает шуточки и даёт примчавшемуся на рыбный аромат коту здоровенного карася. Отец осматривает добычу, завидуя и весело ругаясь. Сын оправдывается и лезет к матери целоваться.
– Да ты мой хороший, да ты моя умница, – гладит его по голове мать. Она смеётся и он тоже: выше матери на голову, он, как маленький, утыкается ей лицом в грудь.
Мать накрывает на стол, и ужин проходит весело, дружно. Мать поставила на стол литр, и даже бабушка выпивает рюмочку, для здоровья.
После ужина Лёша сидит на своём любимом месте и курит, наблюдая, как соседский кот крадётся по крыше. У Лёши мелькает мысль, что можно запустить в кота старым сапогом, валяющимся подле крыльца, и он делится идеей с отцом. Оба смеются. Звонит телефон и мать кричит:
– Лёш, иди, тебя!
– Да. – Говорит Лёша в трубку.
– Ну, ты! Ты где ходишь-то? Чего не заходишь? Сегодня-то приходи, у меня дома никого нет! – Обрушивается на него из трубки сбивающийся на крик голос Таньки.
– Не ори. – Говорит Лёша и умолкает.
– Придёшь? – Бесится на другом конце провода Танька. Она начинает бранить его, крыть на все корки, клянётся, что знать его больше не хочет, и если он к ней ещё хоть раз подойдёт, то она его убьёт на месте.
– Придёшь? – Вне себя от злости кричит она.
– Приду. – Грубо отвечает Лёша. – Хорош орать, обезьяна. Разоралась… Иди, жрать готовь, через полчаса приду. – Танька сразу меняет тон, нежно прощается и вешает трубку. Лёша приходит на крыльцо, садится рядом с отцом и закуривает.
– Пойдёшь, что ль, куда? – Интересуется отец.
– Угу.
– Куда? – Отец надеется, что если пить, то и его возьмут.
– К Таньке. – Отвечает сын. Отец сплёвывает.
– Дискотеки всё равно нет, – задумчиво говорит Лёша, – делать не фига. А она орёт. Схожу. Не охота с ней лаяться. – Отец кивает.
Вокруг уже совсем темно, где-то играет музыка. Лёша тушит окурок, подымается с крыльца и уходит через заднюю калитку.
Он идёт к знакомому дому, по тёмному переулку, а сам смотрит на звёзды, рассеянные по густому тёмному небу и улыбается в темноте. Свернув в другой переулок, видит светящееся окошко.
Лёша замедляет шаги: не хватало ещё, чтобы он пришёл без опоздания. Нечего баловать. О его плечо ударяется жук и падает вниз. Лёша успевает подхватить его и выпустить с ладони в небо. С минуту он стоит, прислушиваясь к ночному миру и прикрыв глаза. И проплывает перед его закрытыми глазами тихая гладь реки, танцующие хороводы комаров и суетящийся поплавок. Лёша решает, что завтра опять пойдёт на рыбалку и возьмёт с собой отца. Он походит к воротам и открывает калитку, спугнув присевшую на неё бабочку. Калитка хлопает, и его встречает свет распахнувшейся двери и обрадованное:
– Пришёл! Заходи скорей, я тебя жду-жду…
ЛОШАДКА
Конюшня стояла рядом с лесопарком, далеко от домов микрорайона. Издалека она напоминала обычный большой сарай, но навоз, разбросанный вокруг, гора опилок и специфический запах указывали, что это не просто сарай, а сарай, в котором живут лошади.
Катя и Игорь подошли к конюшне и сразу же увидели Дашу. Она стояла возле входных дверей, курила и болтала по телефону. Заметив парочку, Даша перестала болтать и заулыбалась:
– Привет! – Девушки расцеловались.
– Ты одна тут? – Спросила Катерина. – Лошади все на месте? А то мы проехаться решили. – В конюшне жили пять лошадей: кобыла, два жеребца и два мерина.
– У Лагуны с копытом что-то, на ней не ездят. – Стала перечислять Даша. – Мультик недавно пришел, устал… Цезаря я чищу, а потом на нем в город поеду. Филя и Кеша остаются. Но Филя сегодня бешеный. – Жеребец Филя был красивый, полный сил конь, но упрямый и со строптивым норовом. Зато угнаться за ним в конюшне не могла ни одна другая лошадь, и все хорошие наездники обычно отдавали предпочтение ему, несмотря на риск.
– Ага. – Прищелкнула языком Катерина. – Хорошо. – Она обернулась к Игорю. – Тогда ты бери Кешку, а я на Филе поеду.
– Э-э-э… – Почесал в затылке Игорь. – Он же того… Может, я на нем поеду?
– Он тебя не любит, ты же знаешь. А я всегда на нем езжу, справлюсь. – Отказалась Катерина.
– Но ты учти, что на нем уже несколько дней никто не ездил. Он сейчас так беситься будет! – Сказала Даша. – Я бы на него ни за что не села. Псих, а не лошадь.
– Лучше носиться на Филе, чем плестись на Цезаре, который спит на ходу. – Возразила Катерина. – Что это за езда на лошади, если лошадь еле тащится? – Она развернулась и пошла в каморку-склад, где жил конюх. Там же пили чай и переодевались. Катерина нашла свои кроссовки и старые штаны, переоделась и пошла в конюшню. Игорь уже успел почистить Кешу и искал уздечку.
– Куда же она подевалась? Катюх, где уздечка? – Заорал он, высовываясь из денника.
– Не знаю, конюха спроси. – Ответила Катерина, входя в денник к Филе. Конь нетерпеливо затанцевал, встречая ее.
– Да тихо ты. – Осадила его Катерина. – Сейчас уже на волю пойдешь, побегаешь. – Она взяла две щетки и начала чистить коня. Филя косил влажным, игривым глазом, храпел, перебирал ногами, суетился. Катерина орала на него, пытаясь заставить стоять смирно, но конь не слушался. Когда наездница зазевалась, очищая его копыта от набившейся под подковы грязи и опилок, он куснул ее за плечо. За что и получил тумака. От удара Филя дал “козла” – ударил задними ногами в стенку денника.
– Черт сумасшедший. – С досадой проворчала Катрина, утирая пот. Как раз в этот момент Игорь заглянул в денник.
– Ого! Вот он бешеный сегодня! – Хихикнул молодой человек.
– И не говори. – Покачала головой Катерина. – Принеси, пожалуйста, мне уздечку и все остальное. – Игорь принес уздечку, вальтрап и седло. Пока Катерина боролась с Филей, который упрямо отказывался одевать уздечку и брать железный трензель, Игорь притащил хлыст. Катерине удалось переупрямить коня, только отлупив его. Филя смирился, но блеск в глазах выдавал всю притворность этого вынужденного смирения. Катерина быстро оседлала его и сказала Игорю:
– Так. Я вывожу Филю. Поеду первая, чтобы он не полез на Кешу драться. Уходи! – Игорь распахнул дверь денника и метнулся в сторону. Катерина, крепко взяв коня за повод, повела его из конюшни. Сделав первый шаг, Филя дернул головой, едва не вырвавшись, и уперся. Катерина разозлилась, потянула его, заорала: “Филя! Получишь!”
Филя замотал головой, и рванул на волю, едва не сбив с ног девушку. Выскочив на улицу, с повисшей на поводе Катериной, Филя заливисто заржал, пытаясь встать на дыбы.
– Ох, ты, как мы радуемся-то. – Подошла Даша. – Давай, подержу его. – Катерина отдала Даше повод и подтянула подпругу. Филя фыркнул и толкнул лбом Дашу, выражая свое нетерпение. На ярком солнце его рыжая шерсть блестела, лоснилась. Филя взмахнул пышным хвостом, насторожил уши и с шумом потянул в себя воздух. Глаза его не отрывались от леса – манящего, зеленого. Катерина вставила ногу в стремя, и легко вскочила в седло, несмотря на высокий рост коня. Филя был буденовской породы, а это, как правило, крупные лошади.
– Ну, – сказала Катерина, забирая у Даши поводья и хлыст, – поехали, злодей. Сейчас побегаешь. – Едва Филя почувствовал шенкель – толчок в бока ногами наездницы, как рванулся, сразу же высоко подбросил зад, и хотел было рвануть в галоп. Катерина сжала бока коня ногами и твердо натянула повод. Филя недовольно фыркнул, но пошел шагом. Катерина сдерживала его, пока они не выехали из конюшни и не углубились в лес.
– Сейчас на прямую дорогу выедем и погнали! – Донесся сзади голос Игоря.
– Нет! – Отказала Катерина. – Надо подальше отъехать, а то тут с детьми и собаками гуляют. А если сейчас пустить Филю, то он сразу такой галоп выдаст, что его остановить невозможно будет – даже если я ему шею поводом сверну. – Они проехали по лесу и выехали на широкую длинную просеку. Филя навострил уши, дернулся, захрапел.
– Эээээээй! – Закричала Катерина, пришпорив жеребца. – Галоп! – И Игорь увидел лишь мелькнувший рыжий хвост, да донеслось до него залихватское улюлюканье.
– Ну, мы вас! – Заорал он вслед и подстегнул своего гнедого мерина. Кеша обрадовался и понесся догонять мчащегося во весь дух буденновца. Но мерин значительно уступал Филе в скорости, и Игорь мог только вопить Катерине в спину, да наблюдать за скачкой издали. Он видел, как Филя на полном скаку подбросил зад, как Катерина, чудом удержавшись в седле, ожгла его хлыстом, как от этого Филя понесся еще стремительней, и как они пропали за поворотом извилистой лесной тропки. Игорь подгонял Кешу, беспокоясь за подругу. Наконец, они также пролетели поворот и впереди, там, где тропа выбегала из леса на бескрайнее поле, за которым виднелись многоэтажки, увидели спокойно ожидавших их Филю и Катерину. Филя послушно стоял и только встряхивал головой.
– Как прогулка? – Подмигнул Игорь, подъезжая ближе. Катерина тронула Филю, чтобы шагать впереди и ответила:
– Прекрасно. Думаю вот по полю погонять. Ты как?
– Я-то прекрасно. А вот как Филя?
– Да он уже отбесился. – Успокоила его Катерина. – Видал, какое он мне “родео” устроил? Теперь послушный будет. Я тут чуть не поседела: летим мы, у него крышу сорвало, остановить нельзя, а навстречу тетка с собакой. Я ору: “уберите, пожалуйста, собаку!”, а она как не слышит. Собака давай лаять и на нас побежала. Я несусь на Фильке и думаю в ужасе, что сейчас пронесусь прямо по этой собаке и от нее только мокрое место останется. Так, представляешь, Филька что сделал? Обскакал ее стороной. Мягко так в сторону ушел – и давай дальше, еще быстрей!
– Ну, так и надо было бы этой тетке. – Пожал плечами Игорь. – Раз она слов не понимает.
– Собачку жалко. Она-то не при чем, если хозяйка – дура. – Вздохнула Катерина. – Поедем как обычно, налево? – Они остановили коней, и Игорь привстал на стременах, оглядывая местность. Налево от них, далеко к противоположному краю поля стояли машины – джипы, мерседесы, БМВ и прочие иномарки. А между ними стояли две группы людей, которые агрессивно жестикулировали.
– Не пойму, что там происходит. – Сказала Катерина, вглядываясь. – Чего они там базарят-то?
– Чего-чего. – Опустился в седло Игорь. – Тачки видишь? Разборка какая-то. Вот, блин, влипли. Не поедешь теперь туда – еще пристрелят ненароком, упыри проклятые. Придется ехать направо.
– А ты дорогу знаешь? Я – нет. Обратно-то как поедем? Я в ту сторону никогда не ездила. – Нахмурилась Катерина. Филя кряхтел и тряс головой – ему уже надоело стоять.
– А, фигня, найдем! – Беспечно махнул рукой Игорь. – Не заблудимся. – Катерина пожала плечами и пустила Филю рысью. Сзади трусил Игорь на Кеше. Вскоре Катерина перестала беспокоиться, и они принялись носиться по полю по всем направлениям, оглашая окрестность радостными воплями. Нагонявшись, они решили ехать назад в конюшню.
– Поворачивай! Круг сделаем – левей держись! – Крикнул Игорь в спину Катерине и развернул Кешу, направив того к лесу, стараясь держаться левее – подальше от разборки. Он видел, как отсвечивают на солнце стекла и зеркала машин, и слышал доносящуюся ругань.
– Стой! Филя! ФИЛЯ! ФИЛЯ!!!!!!!! – Раздался сзади крик Катерины, потом послышался дробный топот и Филя – прижав уши, оскалившись – пронесся мимо. Мелькнули черные волосы Катерины. Игорь подхлестнул Кешу и понесся догонять. Он видел, как мчащийся впереди Филя, которого Катерина пыталась повернуть направо, круто ушел влево, на привычный путь домой. И тут же неожиданно вильнул вправо. Катерина вылетела из седла, чуть не под ноги Кеше. Игорь резко натянул поводья, едва не посадив бедного мерина на задницу, в пыль. Кеша остановился, и удивленно, подняв уши зайчиком, посмотрел себе под ноги на валяющуюся там Катерину.
– Ты как? – Свесился с коня Игорь. Его прошиб холодный пот, он в ужасе смотрел в запыленное лицо девушки.
– Нормально. Тьфу! – Ответила та, сплевывая пыль. Она поднялась, ухватившись за предложенную руку, и встала.
– Черт! – Сморщилась она, схватившись за левую ногу. – Ногу подвернула…
– Что делать-то? – Беспокоился Игорь. – Давай, я тебя на Кешу посажу и в конюшню отвезу, под уздцы?
– Еще чего не хватало. – Гневно посмотрела на него Катерина. – Что я, насмерть убилась, что ли? Подумаешь, ногу слегка подвернула. Ты лучше езжай и постарайся подогнать ко мне Фильку. А я вам навстречу пойду. – Тут они обернулись туда, где носился по полю свободный и счастливый Филя, и где кипели бандитские страсти.
Как раз в этот момент накал страстей достиг апогея. Стоящий впереди левой группы здоровенный, толстый мужик с бритой круглой головой, багровый, с налившимися кровью глазами, грудью напирал на противника – невысокого, но плотно сбитого человека с помятым лицом. Филя, пьяный от свободы, несся, не разбирая дороги прямо на бандитов. Стоящий за левым плечом толстяка молодой накаченный парень поднял голову и посмотрел на поле. Его круглая розовощекая физиономия вдруг преобразилась, голубые глаза широко распахнулись, и он громко сказал:
– Лошадка!
– Чего? – Хором удивились оба предводителя и посмотрели туда, куда он указывал пальцем.
– Да вон, Вован, лошадка! – Возбужденно крикнул парень, тыча пальцем в подбегающего Филю. Вован захлопал глазами и открыл рот. Его противник тоже раскрыл рот.
– Одна бегает, с пустым седлом.
– Сбежала, видать, откуда-то! – Послышались со всех сторон взволнованные комментарии. Филя, по мере приближения к незнакомым людям, сбавил темп и шел уже робкими шажками, косясь и принюхиваясь.
– Вован, – полушепотом позвал противник, – окружай незаметно – уйдет! – Вован и его команда стали осторожно перемещаться в сторону, отрезая коню путь к лесу. Филя почуял неладное, и попятился было назад, но туда уже подкрадывалась команда противника. Филя заржал и пустился наутек. Вся орда завопила, и понеслась за ним, окружая, загоняя, оттесняя от леса. Впереди всех скакал Вован, тряся пузом и размахивая руками над бритой макушкой. Противник галопировал левее, заходя коню с боку. Слышались возгласы: “Лови!”, “Заходи слева!”, “Держи лошадь!”, “Лошадка, иди сюда!”
Игорь остановил Кешу и с раскрытым ртом наблюдал за погоней. Филя метался туда-сюда, но охотников было слишком много. Тогда, в отчаянии, он решил порываться с боем. Заржав на все поле, он понесся прямо на людей, и вылетел на того молодого парня, который заметил его первым. Парень ахнул, и, неожиданно для себя самого, схватил коня под уздцы. Филя замер, чуть дыша, поводя глазом на пленившего его человека. А тот покраснел и испуганно смотрел на коня, стараясь держаться на расстоянии вытянутой руки.
– Поймал! Поймал лошадку! – Крикнул он своим. Глаза его возбужденно блестели, он неуверенно улыбался.
– Молодец, Толян, держи его! – Подбадривали подбегающие братки. Они окружили пленника. Всем хотелось рассмотреть его поближе, похлопать по шее. Толяна тоже похлопывали, а он, раскрасневшийся, растерянный, все рассказывал, как поймал “лошадку”.
Катерина прошла мимо застывшего Игоря, доковыляла до толпящихся мужчин, протиснулась сквозь толпу и обратилась к счастливому Толяну:
– Можно? – Она протянула руку к поводьям. Толян отдал ей коня, облегченно вздохнул и утер пот со лба. Мрачная Катерина вывела Филю из расступившейся толпы и два раза подряд, сильно и резко ударила его хлыстом. Филя шарахнулся, замотал головой.
– За что ты его? – Пробасил пузатый Вован, подходя поближе. – За то, что он тебя скинул, да?
– Ну, да. – Ответила Катерина, остывая. Гнев спал, и до нее дошло, с кем она разговаривает. Она обвела взглядом бритые головы, широкие плечи в пиджаках, золотые цепи, перстни и браслеты, и ей стало не по себе.
– Но он же – лошадь, он не понимает. – Просительно сказал Толян, ласково глядя на дрожащего Филю. – Не надо его наказывать!
– Да, не надо! Он не виноват! – Хором загалдели остальные. Катерина кивнула – у нее не было голоса ответить. Она села в седло и, стараясь не глядеть на бандитов, направила Филю к лесу. Игорь подъехал к ней и поехал рядом. Уже у самого леса Катерина не выдержала и обернулась. Бандиты стояли и смотрели вслед всадникам. Выше всех возвышалась бритая голова Вована, который привстал на цыпочки.
Молодые люди переглянулись и поехали в конюшню. Как только деревья скрыли от них поле, Катерина упала на шею Филе, и покатилась со смеху. Игорь оглянулся, и тоже расхохотался. Усталые кони шли шагом и не рвались домой.
г. Мытищи