Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2006
НА ДВА ГОЛОСА
– Глухими заборами да за город выбраться,
дремучими борами – ни сбиться, ни выдраться,
желание наглое хоть насмерть, да свидеться;
не выстоять – надвое располовиниться.
Не выстоять – значит ночами морозными
разбить своё имя в осколки меж соснами.
Воспрянуть – стать вровень
с столетьями грозными;
не выстоять – кануть под синими звёздами.
– Не вспомнить – и значит, слова затаённые
останутся в горле непроизнесённые;
и значит колодцы бездонные памяти
камнями завалены; значит на паперти
стоять тебе, нищему, с ладонью дрожащею,
протянутой жалко – дорога пропащего,
дорога свернувшего в сень безопасную,
забывшего ночь путеводную ясную.
– Оставив сомненья, не верь эзотерикам.
Дорога моя пробирается берегом,
рекой, островинами травомохнатыми,
гремящими, шепчущими перекатами.
Поспешно – но ты не смотри укоризненно;
борьба неизбежна, и всё же прижизненно
и небо, что выше и цели и истины,
и чёрные кедры с ветвями пушистыми.
– Чьё прошлое жалкой собакою брошенной
всё следом таскается тенью непрошенной,
тому, проклиная судьбу окаянную,
в потёмках сырых прозябать безымянному.
Но тот, кто внимая невнятному голосу
рискнёт пересечь пограничную полосу,
сквозь мшистые гати, болото горячее,
минуя дуплистое дерево зрячее –
ему, уходящему в чёрные заросли,
да сбудутся самые смелые замыслы,
да высветит память блужданья и тьму,
да будет любовь оберегом ему.
* * *
То время тяжело далось,
что ни беда – всё было мало,
и день пронизывал насквозь,
а ночь почти что добивала.
Одна держала на плаву
любовь – неведомая сила.
А я любила жизнь свою;
твою – тем более любила.
Но было всё, и всё – зима,
и снег, и незакрытый ставень…
И жизнь – отмерена сполна,
и каждый час – был жизни равен.
А мир, как будто незнаком,
сиял нездешней новизною…
Наш город синим февралём
плыл над спешащею толпою.
БЕНВОЛИО – В ПУСТОТУ…
Итак, один. И никого вокруг.
Где вы теперь, язвительные люди?
Где вы, умельцы шпагою вертеть,
Вероны цвет, бессовестные моты,
не знающие цену тем мгновеньям,
что называют жизнью. Да неужто
и там вы спорить станете! – о чём?
О чём?.. Но разбери меня на части,
когда б я понимал, что здесь служило
предметом страстной ярости и гнева!
Соперничать затем, чтоб доказать,
кто исступлённей соблюдёт нелепость
традиций, проклинаемых в веках?
Да, это всё не более, чем солнце
родной Италии, которое так жарко,
что кровь вскипает, затмевая разум…
Тогда – зачем меня ты пощадило,
не опалив мне сердца или шпагу
мою не раскалило докрасна,
чтоб я ворвался демоном возмездья
на улицы полуденной Вероны
вопя о том, что я не-понимаю,
под корень выжигая всё вокруг!..
Но нет, безумства кровью не унять.
Бог с ней, со шпагой. Сердце же и так
опалено и вновь покрыто пеплом.
Друзья, враги, не ставшие друзьями,
мне, право, было б веселее с вами
идти по той дороге, чем стоять
над вашими могилами. Пустое…
Последним быть из рода – что с того!
Я предпочту не принимать наследства.
Их жалкий, запоздалый мир, которым
они хотят закрыть себе глаза;
поистине, вот пиррова победа!
А впрочем… ведь слова мои отныне
все – смысла не имеют, как и ваш
слепой и затяжной, никчёмный спор,
никем не выигранный до сих пор.
* * *
Мне не понять, не разложить,
не разобрать на междометья
переплетённые соцветья,
врастающие в слово “быть”.
Густой осенней темнотой
прохлада кутает скитальца,
но ускользает, как сквозь пальцы,
в изгибы вечности живой.
Сливаясь с голосом травы,
в мою судьбу в ночи короткой
любовь вплетается походкой
и поворотом головы.
Её души мне не понять,
она предельно осторожна –
но ей перечить невозможно,
как не заметить или лгать.
Непонимание и страх
ещё не повод для сомненья
(но видеть это изумленье
в чужих, распахнутых глазах!),
но этот, ветками в стекло,
извне, иной миропорядок
в неточной близости догадок:
что было, так и не прошло.
Мне не понять – но разве я
решаю, кто кого обманет,
и кто однажды, первым, канет
за тёплый полог бытия.
* * *
…Бог не привёл. И вряд ли приведёт
в дальнейшем. Всё как будто бы едино.
Взаимосвязано – паденье и полёт,
смерть и рожденье – вечная картина
неизменимой связности вещей.
Кто поступает крайне осторожно –
и тот не избежит её сетей,
тончайших троп, бегущих бездорожно.
Луна – сквозь стёкла тонкие – в окно,
но я не внемлю древнему поверью;
нам к лучшему, пожалуй, не дано
предвидеть что за следующей дверью.
И, недопонимая, верить снам,
их крылышки листая торопливо:
рожденье, смерть – и глубина прорыва
в грядущее, неведомое нам.
* * *
Вечнозвучащее: “Надо. Пора”.
Вечно-родное, летящее мимо.
Дверь закрывается – неотвратимо.
Верить – не верить, запомнить – забыть.
Это посмертное право – любить.
…Знаешь, любое прощание – смерть.
Не выходи за порог смотреть.
Просто ли видеть, как вдалеке
тает фигурка? Так на песке
белом, прибрежном – тают следы,
так уплывают весенние льды,
так замерзают зимой в холода,
так забывают меня – навсегда.
Время, я тоже училась жить.
Проще остаться, чем уходить.
Тупо, бессмысленно, глядя на пламя –
проще, чем так вот – своими руками!
Проще, чем, первым шагнув в пустоту,
крылья успеть отрастить на лету.
Многие я не постигла науки,
так не давалось забвение в руки.
Так, зачастую, я наперёд
знала откуда-то – не приведёт
встретится снова придирчивый случай
(зная, что с кем-то не встретиться – лучше),
просто и радостно, трудно и сложно –
помнила – бережно, страстно, тревожно –
каждую каплю в мерцании вод,
каждую встречу и каждый уход.
…Что ты, ведь я не просила иного.
Жизнь моя, память, синее слово,
если б не это – я, падая вниз,
не захотела б, наверно, спастись.
* * *
Дожди, дожди – а я не замечаю,
что это лето дразнит как ребёнок
капризами. Зато его улыбка
полна такого милого лукавства,
так безыскусен сон его глубокий
и так бескрайни душные луга!
А каждый дождь звучит напоминаньем
о том, что непременно нужно слышать
как падают на землю эти капли
(и каждая, впитавшись, ищет корни);
как падают на землю эти листья
(когда их не поймают на ладошку);
как взгляды солнца падают на землю
(когда её не закрывает небо);
как непременно, в свой черёд, не раньше,
и мы однажды – в тишину.
(Когда?..)
ОТВЕТ НА НЕВЕСЁЛОЕ ПИСЬМО
Привет. Может, дело в погоде? У нас дожди,
и грустно – хотя сентябрь, и эта ветка,
напротив дрожащая… Так бы прижать к груди
весь этот день в тротуарах и листьях редких.
В озябшем городе кухня хранит уют;
тем более здорово: из окна, под вечер –
деревья, что поздние улицы стерегут,
где ветер в проёмах между домами вечен.
С красотами здесь не очень, ты знаешь сама,
но только люблю от этого всё сильнее
то время года, когда ещё не-зима,
ту иву, с которой небо ещё синее.
г. Владимир