Опубликовано в журнале День и ночь, номер 1, 2006
* * *
К полночи отчаянье тепло
Подтолкнет ладошкой шестипалой,
Выхожу, и птица тяжело
От Большой Медведицы до Малой
Пролетит и сядет на шесте
Над гречишным белотканным полем,
И подскажет кто-то в темноте:
“Ты утешься, мы ведь не неволим,
Все безосновательно, матрос,
Жизнь твоя разболтана донельзя,
Слишком человечиной оброс,
Напоследок мужеством налейся.
Ты ведь сам ворота отворил!
Ты ведь сам в мои потемки вышел!”
Голос очень тихо говорил,
Я и половины не расслышал.
ЗАПИСКИ ИЗ ТРАНСИЛЬВАНИИ
1.
Весна по эту сторону Карпат
Обрушилась на нас как водопад.
Мы ехали по рекам на коляске,
Возница был, как водится, горбат,
В тугом плаще и черной полумаске.
Он погонял коней во весь опор,
Витийствовал как венский дирижер,
Крутил кнутом, безумием объятый,
И, веришь, посреди лесистых гор
Был слышен гул симфонии Девятой.
Как будто мы, минуя сотни мест,
Въезжаем в симфонический оркестр,
И занавес, обозначая вечер,
Нас отделяет от других небес,
Где белый всадник мчится нам навстречу.
Качала ночь татарника ботву –
За правдой будто ехали в Орду,
А не за честным опытом на запад.
Еще в Адриатическом порту
Моряк сказал, указывая за борт:
“Вот земли христиан, монастыри,
Где колоколом будят до зари,
Идут по узкой тропке на обедню,
А там… Туда ты лучше не смотри –
Там первый день походит на последний.
2.
На деле оказалось все сложней.
Я вижу двор из тесаных камней,
Ведро, колодец, старая подвода,
И железяки ржавые на ней
Времен еще крестового похода.
Тут юность неприкрытая моя,
О чем-то неторжественном моля,
Под молодыми соснами проходит,
И где к воде спускается земля
Гудит отход вечерний пароходик.
Тут девушка признаньем смущена,
Забудет на минуту, что она
Совсем иначе думала о счастье,
Но этот миг запомнила стена
Затерянной в глуши военной части.
Взмахни рукой, и вспомни тот залив,
Где совершил впервые ты заплыв
В прелестный грот, тобой открытый в скалах,
Палатку на песке, корзину слив
И ворох эротических журналов,
И нимфу, что листала их, смеясь.
Судьбою не отмеченная связь,
А как опасно за душу запала –
Так огонек, по лужицам виясь,
Однажды доберется до запала.
Прощай и ты, невестная весна,
Дай Бог тебе добраться дотемна
На твой святой балтийский полустанок.
Прощайте же, плывите в область сна,
Где шпаги звон и свист тачанок.
3.
Видение другое: тишина,
Холмами очарована страна,
Проехали крестьяне на покосы,
Купается в реке моя жена,
И я гляжу, как намокают косы.
Вершина жизни ослепила нас.
И сил таких я чувствовал запас,
Что мог бы прямо, как в лицо собрату,
Глядеть на солнце, не скрывая глаз,
Пока оно не склонится к закату.
Как изобретший крылья человек
Заранее уже глядит наверх,
Без вызова: мол, скоро я там буду –
Он там давно, еще не взят разбег,
А он летит и нам кричит оттуда.
В то лето я выстраивал свой дом.
Хотя жизнестроители с трудом
Постройку и сараем бы назвали.
Что было мне печалиться о том,
Я мог с женою жить на сеновале.
Но не она со мной… Хотя тогда
С нее текла холодная вода,
И думал я, махая покрывалом,
Что и молитва чистая всегда
Заканчиваться будет карнавалом.
Ходил счастливый, к вечеру устал.
На небесах в тот час никто не спал,
И Божий гнев, пройдя по всей орбите,
Обрушился на этот сеновал…
Благодарю. Архангелы, трубите!
Четыре года рваного пути
По ямам Трансильвании. Прости,
И я пойду, мне поздно обольщаться,
Что было сожжено в твоей горсти,
А память я убил как святотатца.
ЛЕЧЕБНИЦА “МУРАВСКИЙ ШЛЯХ”
“Муравский шлях” – законченное дно.
Кровати, как кольчуги из колечек.
Но защищаться тут запрещено.
“Для медицины каждый человечек
Лишь мальчик или девочка. Увы –
В штанах таится полная разгадка
Беспочвенных стремлений головы”.
В конце записки подпись: Шоколадка.
Так называли дурочку, она –
Случайная невольница больницы,
Была сюда грозой приведена,
А шла в обитель, старцам поклониться.
Ей объяснили, что такое плоть,
И провели по узким лабиринтам…
“Прощай, несостоявшийся Господь!
Ты не воскрес в издании репринтном”.
Больница на крутом стоит холме,
Не легче, чем подняться на Голгофу –
И лезут же сюда в своем уме,
Чтоб пережить позор и катастрофу.
Но женщинам обратно есть пути.
Откроют дверь, отнимут полотенце,
И Шоколадка дальше по степи
Отправится, держа в руках младенца.
* * *
Сентябрьский узкий сеновал
В снопах негреющего света.
Кто тут прекрасно прозябал
Запомнит все-таки не это,
А парохода дальний рев,
И стон, и слабое признанье,
И увеличенных зрачков
Почти влюбленное мерцанье.
* * *
Друг, дорога, Ока.
Даль полей, деревень.
Ровный свет, облака.
Тише грядущих вьюг
Треск степной саранчи.
Ей не лететь на юг,
Пой же, душа, бренчи!
Как холодна вода,
Как засыпает мышь
Сладко на дне гнезда,
Сверху шумит камыш.
Пой о зиме – о том,
Чего не увидишь ты,
Как покроются льдом
Возле реки кусты.
Пой о том, что за ней –
Рад ты тому, не рад –
Как на ветке твоей
Твой запоет собрат.
Это не благодать
Жизнь на степном ветру,
И нужно ее оправдать
К завтрашнему утру.
ЛАСТОЧКА
В порханьях чудная жена,
Тесна в груди и домовита,
Бог знает чем увлечена,
Но в увлеченьях плодовита:
То натыкается на ствол,
То камнем падает с утёса,
То раздувает, как камзол,
Дощатой мельницы колёса,
А то промчится сквозь ушко,
Когда земля гудит от яблок;
Уходит в небо глубоко,
Как в море парусный кораблик.
Но напоследок, так и быть,
Из озорства и грусти тайной
Она решится прочертить
Над прудом круг документальный.
И вновь всё сходится на том –
Любовь, тоска, судьба слепая –
Черпнёт ли ласточка крылом,
Над тёмным омутом летая.
* * *
В последнем у заставы кабаке,
Где до Луёвых гор рукой подать,
Коптится котелок на огоньке,
Подумай на прощанье: благодать.
Жизнь набело писаху, зачеркнуть
Всю гладкопись, оставить темноту
И, губы утерев, продолжить путь,
Сказать: люблю, и уточнить: не ту.
* * *
Ни счастья, ни свободы, ни судьбы,
Нательный крест у родника потерян,
Жизнь поднимается от страха на дыбы,
И куст выходит на дорогу зверем.
Колотит сердце о грудную кость,
Так арестант, услышав из-за двери
Какой-то шум, не зная, что стряслось,
Колотит, оживая в новой вере.
И смерть проходит мимо, приглушив
Свои шаги, ключи за пояс пряча, –
Ей не с руки того, кто слишком жив,
Тащить в страну безмолвия и плача.
ОТЦЫ
Скользит по льду пустая банка,
А ветер в горлышко свистит,
И малолетняя пацанка,
Не отогревшись спозаранку,
В потертой курточке летит.
О, тут такие были свадьбы –
Гуляли на семи холмах.
В ограде рухнувшей усадьбы
И нынче петь бы и плясать бы,
Да жизнь теряли впопыхах.
В промерзших до костей вагонах,
В порыве населить Сибирь,
На бесконечных перегонах
Шутили о любимых женах,
Помешивая свой чифирь.
Предпочитали спирт – за скорость,
Ценили ружья и меха.
Пейзажи их – не речка, колос,
А станционный уголь, морось,
Сталелитейные цеха.
Они исчезли. Кто в дороге,
Свернув машину в буерак,
Кто в богучановском остроге,
Кто у подруги на пороге,
А большинство за просто так.
…………………………………………..
Постылый грунт и хлопья снега,
Внизу тягучая река
Уносит к устью два ковчега,
Где без еды и без ночлега
Дежурят два плотовщика.
Их не узнает тот ребенок,
Он и не видел их в живых,
Мчась переулочком спросонок,
Как их отцы, упрям и звонок
Во всех движениях своих.
Сестра! боюсь, такой любовью
Не будет утолен никто,
А ветер взламывает кровлю.
Я не хотел так жить, но с кровью
Не совладаешь ни за что.
ЯГНЕНОК
Все посыпано густо полынною солью.
Мы искали ягненка, не пришедшего к стойлу.
Мальчик, девочка, мальчик под темнеющим
небом,
Запаслись мы мечами, а девочка хлебом.
Может, он заблудился в деревне? Едва ли.
Мы за реку в сырые луга побежали.
Мы увидели цаплю в багряных болотах,
Мы увидели крысу на старых воротах
У заброшенной фермы, и дверца скрипела,
Открываясь в тот мир, где не видно предела
Запустению, скорби, мольбе и утратам,
Где не каждый закат называют закатом.
Мы в нее заглянули, петли всхлипнули тонко…
Мы потом уже шепотом звали ягненка.
А в лесу, будто все наши ночи чернели,
Но пока их держали передние ели,
Мы взбежали на холм и назад оглянулись,
И деревни огни чуть заметно качнулись,
Там петух не кричит, и собака не лает,
Словно это корабль в тишину отплывает,
Отплывает без нас! Нас оставили в спешке!
Мы с бугра покатились, как с ладони орешки
В молоко, в ивняковые хлопья тумана,
Сквозь холодное пламя речного бурьяна.
Мы терялись, сжимались от боли испуга
И впервые по имени звали друг друга.
А ягненок, с которого путь начинался –
Он нашелся без нас. Может быть не терялся.